– Твои выкладки выше моего понимания, Андрей. – Я переместился на свободное от ледяных глыб пространство, чтобы возвращающиеся группки меньше рыскали среди сверкающих нагромождений. Философия собеседника настораживала. “Куда он клонит, будучи добрым к нам? Андрей тем временем поднялся, клацнув о лед ножнами, и стал рядом со мной, опершись на витую рукоять меча. Взгляд его ушел в неведомую глубину мысли и вряд ли замечал непрерывно изменяющуюся игру света. – И опыты есть, когда ток течет по проводнику одновременно в разные стороны; существуют микрочастицы, которые в одно и то же время находятся в разных местах, а лазерный луч заставляют обогнать самого себя. Умные головы предполагают, что и мы пребываем в нескольких точках пространства.… Было бы кому наблюдать, как это выглядит со стороны! Мы полного своего состояния не ощущаем. Так устроены, и фантомы – не фантастика! Со своими фантомами, многие встречаются возле деревни Малёбка возле Кунгура. Слыхал про М-ский треугольник, про параллельные миры? – Читал! Признаться, от рассуждений Белого духа у меня несколько похорошело в голове. Я согласен, оставляя сей мир, перебросить душу в новоиспеченное тело; выходит, всегда соглашался с сансарой, где душа без моего ведома многократно проделывает переселения из старого тела в новое. Присутствие в чужих мирах фантомов, то есть идентичных мне личностей, допустить можно, но, все-таки! – А ты поверь! – Андрей приблизил лицо. Потянуло морозной свежестью ледника. Расширенные зрачки казались бездонными, и они ощутимо давили, вызывая щекочущий зуд в позвоночнике. Я лишний раз убедился в том, что разговариваю с демоном. – У тебя ко мне дело? Не тяни резину! – в горле запершило. “Гвардея” возвращалась и подошла совсем близко. Самое время расставлять точки над i. – Не получилось у меня путешествия! – Андрей, в признание крушения надежд, звучно хлопнул ладонью по ножнам. – Изменяться начал, забывать, куда и зачем иду. Вот напасть! Выручай, командир, я для себя серьезные ответы ищу! – Думаешь смогу?– Другими друзьями среди живущих не обзавелся.– Но как?– Напросился вариант! – Андрей замешкался, зачем-то приподняв к потолку палец, я невольно проследил направление и залюбовался переливами света подлинного Северного сияния. – Тени балуют, – усмехнулся Андрей. – Нарочно, как ты сказал, резину тянут. Я просил притормозить, пока договорим. – Ближе к телу! – бросил я с нетерпеливой капризностью. Наверное, нужно было выразиться мягче, только и меня нужно понять. Если честно, я был напуган. Игры с духами вызывали обоснованные опасения за саму жизнь, мозги скворчали в поисках отступления с достоинством. Андрей понял. – Благодаря одному твоему обормоту, ты проскочишь в прошлое в айн момент! Проскочишь, в отличие от меня, сохранив свое теперешнее “Я” в одном из тел своих прежних рождений. О наблюдениях поговорим после возвращения. Возникнут неожиданные метаморфозы, – не бери в голову, вернешься к своим архаровцам таким, каким уйдешь. Они и не поймут твоего отсутствия. Для “гвардеи” ты и на секундочку не исчезнешь. Поваляешься маленько, вроде как, в отключке. Пройдет минута, когда в прошлом, может пролететь жизнь. Кто знает? – Ну, спасибо! Уважил, сержант! В какие же тартарары ты меня сплавляешь? – У меня засвербело в носу, и я с аппетитом чихнул, что в какой-то степени позволило мне скрыть волнение. – Не проще заглянуть по Тропе в будущее, раз с прошлым осечка вышла! Андрей призадумался.– Изменить прошлое не получится, не фантастика, а будущему помешать легко: невольно или осознанно. Почему гадание опасно? Худший вариант выйдет! – Ты хочешь сказать, будущее обязано состояться, каким должно быть? – Не совсем так! Существуют варианты… только надуманный путь во сто крат труднее, лучше не пытаться менять… – Безрадостная перспектива, скажу тебе! Понимаю, почему ты предлагал на мои похороны взглянуть. Заранее благодарствую за ускорение. – Знал, откажешься. Одна возможность приближать будущее, повышать свою духовную силу. Есть и прямо противоположное, но об этом, когда вернешься. Кстати, путешествие зачтется в плюс, а в долготе отведенных тебе дней ты и минуты не потеряешь. – Ты меня нанимаешь?– Я говорил, принцип твоего духовного роста работает автоматически. От меня не зависит. Он для всех единственный верный путь! В том числе и для тебя. – Лады! Давай ближе “к телу”! Мозги мои продолжали вибрировать на высокой ноте. Сейчас я был более чем смущен. Андрей по-прежнему понимал меня без ложного жеманства. – Очень скоро возникнет критическая ситуация. Я в нужный момент создам посыл, вроде импульса. Такое объяснение понятнее. Ты переместишься во времени, но куда занесет тебя, расскажешь по возвращении. Всего минута! Неужели сдрейфишь? – Андрей изобразил на лице крайнюю степень удивления. – А кто нас, солдатушек, учил про “Мадам…”? – Когда отправляться? До прихода ребятни успею?– Не бери в голову! – улыбнулся Хозяин. – Ты дозревай, а я пошел! Рано “гвардее” на Духа глазеть, им Теней по завязку хватает. Тени, кстати, любопытное местечко приготовили. Бывай, командир! 11Любопытное местечко и впрямь оказалось более чем занятным. Не успели мы прочувствовать вес рюкзаков на плечах, как оказались в просторном зале. Стена справа растворилась в глыбе отполированного до зеркального блеска льда, в свою очередь, оправленного в раму из каменных струй матовой белизны. Мы разглядели себя в отражении и поразились потрепанному и совершенно непривлекательному виду. Наши опухшие с недосыпа лица украшали шрамы укусов мошкары, в свалившихся напастях никто не вспомнил о реппеленте. Впечатление убожества довершало извазюканное в глине жалкое, истрепавшееся и нуждающееся в ремонте снаряжение. Давно ли я гордился тем, что перед походом удалось приодеть участников в новенькие комбезы и каски прямо из “Метростроя”? Теперь пятнистые от грязи каски исчиркали царапины, комбезы... Лучше не вспоминать! Впечатление забомжованности усугублял зловещий красноватый оттенок ручных фонарей на две круглые батарейки, устройств непригодных для путешествий под землей. На будущее учтем, опыт дело наживное. Природное зеркало нарочно подчеркивало и выпячивало наши безобразия, оставаясь невозмутимо спокойным и безупречно прекрасным в бесподобном снежно-каменном обрамлении. “Уберите свет! Перед вами прошлое”. С полсотни Теней полукругом стояли позади, раскачиваясь незрелыми колосьями под дуновением июльского ветерка. Мы поспешили исполнить мысленный посыл. Ледяное зеркало наполнилось жемчужным сиянием, потом погасло, а непроглядная темень за полированной поверхностью стала таять, подобно туману под натиском солнца. Расползающиеся пятна приобрели очертания башен, и вдруг панорама распахнулась, как-то сразу перечеркнув игру воображения. Из какого кошмара извлек скульптор или художник развернувшееся зрелище сказать невозможно: представьте ствол дерева с оторванной кроной; над буграми корней застыл в вечном падении бронзовый торс атлетически сложенного юноши трехметрового роста. Обнаженные ноги гиганта безвольно согнуты, и только руки непередаваемым образом продолжают жить. Рубиново алая кровь бьет жутким фонтаном из лохмотьев шеи. Голова без признаков растительности над верхней губой, заляпана алыми брызгами и смотрит выпученными от ужаса васильковыми глазами с высоты двух этажного дома, удерживаемая рукой двуногого монстра, укрытого янтарным панцирем роговых пластин толщиной в палец. Кривые полуметровые когти с несомненной брезгливостью отбрасывают голову прочь, а шишковатая башня на прямоугольных плечах разворачивается (и движение ощущалось совершенно живым) к другому не менее могучему шестилапому зверю с длинной волнистой гривой и гибким туловищем кошки. Желтые с зеленью глаза в два кулака светятся яхонтами на совершенно черной морде с оскалом коричневых зубов, которые могли принадлежать и травоядному животному. Могли, но... два клыка величиной с руку ребенка по краям губастой пасти красноречиво призывали любого противника держаться от этого украшения подальше. Не известно, кто мог противостоять этой паре (связанной, судя по доверчивой позе животного) взаимной симпатией. Несмотря на устрашающую схожесть со львом, перед которым и носорог показался бы щенком, монстр интуитивно напоминал лошадь, покорно ожидающую своего седока. Позади гигантов на увитой ползучими растениями скале распластал широченные крылья готовый низринуться на окровавленную жертву огромный черный орел. Прижатая к лапам хищная голова на ощетинившейся перьями, изогнувшейся змеей шее, налитые алым светом глазищи, раскрытый в неслышном клекоте кривой клюв не оставляли сомнений в том, чьей добычей станет падающее на обагренные корни тело. И, слава Богу, оно никогда не узнает об уготованной кошмарной участи. Лазурное небо над гористым ландшафтом и мясистая растительность влажного юга довершали панораму. – Этой картине больше двухсот тысяч лет. Фигуры, деревья, небо и трава вырезаны из камня. И впаяны они не в лед, а в кристалл горного хрусталя. Этот кристалл (внутри которого горельеф) взращен вокруг готового сюжета. – Белый дух выплыл из качающихся колосьев Теней и остановился у меня за плечом. – Здесь мы распрощаемся, командир. Ход выведет к озеру Сенгисьявр со стороны вершины Ангвуднасчорра. Тебя такая раскладка устраивает? – Спасибо от всей души тебе, Теням и даже “лопарихе”, что нас заманила под землю, за нашу нечаянную встречу. А в картине есть нечто, неприятно возбуждающее и притягательное, – прошептал я одними губами, стараясь не привлекать внимание, увлеченных творением сверх древних мастеров ребят. – Я твой должник, Андрей. – Не переживай, скоро сочтемся, командир. Я не “лопариха”. Я придумал для тебя такое, что тебе предстоит неоднократно воздержаться от писанья в левый чулок! – Белый дух ободряюще улыбнулся и растворился среди Теней. Незаметно растаял и их фосфоресцирующий свет. Диорама ушла в ночь, укрывшись за морщинистой невзрачной серой стеной. Мы остались одни, и перед нами вдалеке светилось настоящим солнечным светом окно выхода. 12Свеча гаснет, и мы потихоньку добрались до конца первой истории, так что можно не будить тех, кто уснул. – Да мы не спим!– Давайте по системе полазим, чтобы встряхнуться! Потом Вы еще расскажете! – А вам удалось выйти? – мяукнул мальчишка, прозванный в противовес его худобе Толстяком. – Нет! – ответил я с печальным вздохом. – Это мой дух с тобой балаганит. – Выход снаружи маскировал плоский камень, похожий на птичье крыло, воткнутое комлем в землю. Выйти-то, мы вышли. Сбросили рюкзаки и только тут обнаружили, что опять потеряли Охламона. – Надо было этого остолопа репом привязать к себе на стоянке! – проворчал Мишка. – Назад за ним в лом ползти! – А панорама стенкой закрылась. Я видел, – начал, было, мой Лешка. – Охламона пойдем искать, проверишь, – флегматично прокурлыкал Тищ. – А скалу перед входом Тени нарочно поставили, чтобы ход не просматривался. – Олег огляделся по кругу тоскливыми глазами и мрачно закончил: – А здесь неуютно… Камни черные, и озеро не радует. Мне было не до траурных красот Сенгисьявра. Озабоченный новой напастью, я плелся к выходу, надеясь увидеть фонарь записного остолопа в прямом ходе последней галереи пещеры. “А не начались ли оговоренные игры Белого духа?” – подумал я, и тотчас разглядел выходящего из-за каменного крыла Охламона. – Я тут вот эту штуку у себя нашел. Куда ее выбросить? В озеро? На тонких пальчиках милого плута висела граната! “Лимонка”, если вы помните. И не просто висела, а сползала с кольца, раздираемая не в меру любопытными и глупыми руками. Совсем недавно, во время стоянки возле поселка Ревда, Олег Тищ снял кипящий кан с огня. Снял за дужку голой рукой. Понимая печальные последствия необдуманного поступка, я умудрился в одно движение запрыгнуть в палатку, вскрыть аптечку со спиртом и, извернувшись назад, плеснуть едва ли не половину флакона на протянутую Тищеву ладонь буквально через секунду. Потом наложил ватный компресс, поторапливаясь не спеша, и ладонь была спасена. Второй мой прыжок оказался заметно длиннее. Одно единственное движение, я бы назвал его полетом, разложилось на леденящие кровь составляющие: отлов в воздухе взведенной гранаты (балбес, и удержать-то ее не сумел), увесистый пинок по загривку (Охламон буквально упорхнул к расположившимся на отдых, ничего не подозревающим товарищам). Сказались двадцатилетней давности курсантские тренировки на лоппинге, колесе и батуте. И, последнее, что я успел уловить в остановившемся мгновении, это вбрасывание теплой от рук мальчишки смерти в черный провал штольни. Взрыв прошел мимо моего сознания. www.sunhome.ru 00:30 00_00_Veter_A_Belyy duh 20:31 01_01_Otdel rekonstruktsiy 24:14 01_02_Otdel rekonstruktsiy 23:24 01_03_Otdel rekonstruktsiy 22:12 02_01_Na kromke tsivilizatsii 22:24 02_02_Na kromke tsivilizatsii 15:45 02_03_Na kromke tsivilizatsii 31:59 06_Na podmostkah smerti 20:09 07_01_Velikolepie prostoty 17:50 07_02_Velikolepie prostoty 17:43 07_03_Velikolepie prostoty 21:04 08_01_Taktika uprezhdayuschih molniy 21:28 08_02_Taktika uprezhdayuschih molniy 23:19 10_01_Velikie otschepentsy 22:14 10_02_Velikie otschepentsy 22:44 10_03_Velikie otschepentsy 26:05 11_01_Bol krutyh povorotov 20:35 11_02_Bol krutyh povorotov 36:05 12_Teni parallelnyh putey 24:56 13_01_Shlifovka vybrannyh uzorov 21:48 13_02_Shlifovka vybrannyh uzorov 16:19 13_03_Shlifovka vybrannyh uzorov 19:03 14_Zapiski shodyaschego s uma 12:48 15_Vystavka drevnostey knigavuhe.ru Аудиокнига “Белый дух” автора Андрея Ветер это вторая книга из цикла “Коридоры событий”.Штандартенфюрер Рейтер возглавляет Отдел реконструкций в Институте древностей, входящем в структуру «Аненэрбе». Он серьёзно увлечён магией и занят поисками информации о Тайной Коллегии Магов, не подозревая, какие причины лежат в основе его страсти. Безоговорочно веря в реинкарнацию, Рейтер ищет способы узнать что-нибудь о своих прошлых жизнях, используя все рычаги имеющейся у него власти. В расставленные им сети попадает русская эмигрантка Мария. Кажется, что судьба её предрешена, однако внезапно появляются Ван Хель и Амрит, и в жизни Марии происходит неожиданный поворот. Ей открывается тайный смысл многих событий, причинные узлы которых лежат в прошлых реинкарнациях. «Белый Дух» позволит читателям окунуться в эпохи, далеко отстоящие друг от друга по времени и культуре; этот роман связывает воедино разные времена, превращая их единое целое. Цикл “Коридоры событий” Facebook Twitter Вконтакте Google+ Старт с закладки 8.12.2015 Альтернативная история | Андрей Ветер | Вячеслав Герасимов Добавить на полку audioknigi-online.me – Гришенька, помоги, помоги нам! Его Гюльнара звала на помощь из загустевшего по левую руку облака бурого тумана! Григорий, не раздумывая, прыгнул влево, рискуя свернуть шею, окажись он вдруг на краю пропасти. Но звала Гюльнара, звала не за себя, она просила за... Сердце затрепетало. Неужели!.. Григорий приоткрыл рот, чтобы снять сомнения, но тотчас прикусил язык, испугавшись вопроса и оберегая надежду от горечи разочарования. Не останавливаясь, одним махом бывший геолог преодолел призрачную пелену мрака. Под гнилыми опорами штрека, где воздух казался густой взвесью коричневой трухи и сизых паров влаги, колыхалась внушительных размеров лепешка из серебристого металла. Лепешка жила: она дышала и тянулась к нему двумя истончающимися рогульками. Григорий прянул в сторону. – Гришенька! – Оголенные по плечи руки-хворостины выскользнули из коричневого тумана и обвились вокруг его усохшей шеи. – Это в самделе наш сыночек, Гришенька. Ему надо на Тропу!.. Сил нет!.. Гюльнара отпустила мужа и ухватилась своими иссушенными стебельками за серебристый отросток. Под потухшими глазами жены лежали серые тени. Губы оставались по-детски пухлыми, но зубы, стоило Гюльнаре приоткрыть рот, испугали Григория незнакомым хищным оскалом. Они были острые, кривые и цвета гнилой соломы. Это были... зубы вампира, страшные в своей постоянной жажде живой плоти, истекающие желто-зеленой пенной слизью. – Быстрее, Гришенька! Андрюшенька говорил “Красная тропа спасет”. Это его рученьки, Гришенька! Григорий потянул за отросток и почувствовал упругую неподатливость. Поплевав по-мужицки на руки, Григорий приподнял отросток, натужно крякнул и с подседом взвалил ношу на плечо. Тяжесть пригнула к земле, он расставил ноги пошире, остерегаясь, однако, сгибать их... и пошел... Гюльнара тянула свой отросток, пятясь, упираясь в неровности пола дрожащими от напряжения костлявыми ногами. Шаг – остановка... Другой – остановка... Давно ли они распевали эту веселую песенку про Белого спелеолога, не придавая словам ровно никакого значения. Упругая масса за спиной сдвинулась, поползла, и Григорий понял, передышки не будет. На вторую попытку у него просто не хватит сил. Шаг – остановка... Другой – остановка... Тяжесть скользила, однако силы терялись неправдоподобно быстро. Минута, две, пятнадцать?.. Время для Григория измерялось шагами и тем, не пройденным расстоянием до прозрачного рубинового света впереди. Шаг – остановка... Другой – остановка... Отчаянное усилие взрывалось в позвоночнике приступами боли. Дыхание сделалось коротким, взахлеб. С лица и между пальцами рук сочились горькие соленые капли... И вдруг тяжесть спала. Григорий испуганно оглянулся, предполагая худшее. Безвольные плети, сделавшись жесткими, выскользнули из захвата и сами тянулись к Тропе, кроша бордовый край длинными крючьями своих ртутных пальцев. Скрежетал камень. Жидкий металл переливался на Тропу, а малиновый свет сделался невыносимым. Григорий застонал, смеживая веки от новой боли. – Ата! Отец!– Гришенька, Андрейка!Голоса всколыхнули волну отчаяния. Глазам сделалось нестерпимо горячо. Григорий робко заморгал, страшась рокового удара судьбы. Сквозь пелену слез он различил неясные тени. Тени расплывались, тянули к нему руки, смеялись и плакали... Наконец он понял, что сжимает в объятиях самые дорогие существа. 2 Они стояли на Тропе. Рубиновый свет приобрел прозрачность солнечного весеннего утра. В нестерпимой сини неба белыми куполами вспыхнули заснеженные пирамиды гор, а умытая дождем зелень знакомых чайных плантаций оказалась под ногами, точно летели они надо всем этим великолепием хрустальных красок природы. И там, где ближнее поле упиралось в кромку соснового бора, сквозь частокол прямых мачт молодых сосенок просвечивали побеленные известью стены их небольшого горного хуторка. Они стояли в красно-оранжевой части спектра, а Тропа перед ними выстилалась алой проекцией уносящейся в небо дуги Ра. Гомон детских голосов заставил Григория оглянуться. В просторной открытой ветрам и солнцу долине туристическая группа под руководящие окрики сутулого перца штурмовала естественный брод разбухшей после дождя горной речушки. Трое или четверо старших ребят уже перебрались через бурлящий поток. Сбросив рюкзаки в траву рядом с яичным желтком дороги, они, рискуя соскользнуть в воду, протягивали застрявшим на середине товарищам самодельные альпенштоки. – Присмотрись-ка, сынок! Нет среди них тех, что тебя раненого бросили в колодце Очажного? – Старший? Нет, не тот. А присматривать за “шустриками” с этой минуты твоя забота, ата! Воронцовские лабиринты – твоя вотчина! Григорий вздрогнул. Красная тропа тянулась сквозь лес и пологий отрог Фишта, мимо дороги на перевал. И он вдруг осознал, что ему достаточно шагнуть, чтобы оказаться в сырой глубине горы. Голова загудела набатным колоколом, а мозг, казалось, заискрил и больно заворочался, мешая сосредоточиться на промелькнувшей мотыльком очень важной мысли... И еще этот изменившийся голос сына? Он вдруг стал настолько мощного тембра, что вызвал у него, бывалого геолога, ощущение щекотки в области живота. – Мы живы? – только и нашелся спросить Григорий, отыскивая напряженным взором знакомые черты в стоящем перед ним стройном мужчине в серебряных латах и прекрасной казашке в песцовой мантии до земли. – Ты бежал по Тропе, ата, и каждый твой шаг был днем пребывания во мраке... – Мы переступили порог смерти во второй раз, Гришенька! Мы переродились. Ты, Гришенька, себя не видишь. Ты теперь совсем, совсем другой. – Мелодичный голосок его Гюльнары убаюкивал как в то горькое время, когда они вернулась из пещеры без сына, а он свалился почти без памяти в горячке. И еще, Григорий ощутил это каждой клеточкой набирающего молодую силу тела, что его вдруг потянуло за той группой туристов, благополучно перебравшихся через брод и сейчас медленно ползущих вверх по яичной дороге. Потянуло туда, где рядом с ними, сквозь лес и горы, алеет прямая стрела Тропы иного бытия – его, Белого Гриши, новой судьбы. – А кто теперь вы? Что будете делать вы? Мы встретимся? – Мы обязательно встретимся, ата, и еще много раз вернемся в мое детство. Для этого тебе больше не придется носиться бегом по Тропе. Я обещаю. А кем мы теперь стали, ты сам, ата, сообразишь через минуту-другую. – Трудное время. Боюсь скорой встречи не получиться, – вздохнула обновленная плотью молодой казашки Мать ведьм. Помнишь, кем я была для тебя в миру, сынок? Твой черед войти ко мне с мечом! – Этого нельзя допустить, мама... Это страшно! Когда я узнал, что моя карма, убить сестру.… Через четыреста лет все повторится снова.… Нет, не могу! Язык не поворачивается! – ответил Андрейка очень тихо, неуловимо приобретая “египетские” черты лица прежнего Белого духа. – Я буду искать и найду другой путь перевоплощения! Есть надежда... Подсказка наверняка записана в древних книгах, что покоятся в пещерах северных хребтов под водой. Ты геолог, ата, ты знаешь те горы. – Ты говоришь о горах Гипербореи?– О них, ата.– Ты веришь, что когда-то ось Матери-Земли повернулась? – Да, ата. Не один раз! И я читал, что до атлантов Землю населяли другие разумные существа – гиганты бореи? Сыны урагана. В те времена могли выжить только подобные бореям мыслящие существа, состязаясь в силе с динозаврами, а умом с жестокими условиями горячей планеты. Они были разумны, но внешне выглядели одетыми в роговой панцирь страшилищами. Спустя тысячи лет появились атланты. Бореев создавали для битвы. Атлантов – для победы. Ты понимаешь, ата: выиграть битву, не означает победить! Победить одной силой нельзя. – Кто и для каких битв создал бореев, сынок? – заинтригованно спросила Мать ведьм. – Я видела бореев. Тропа многое может показать тем, кто по ней идет... Но в твоем рассказе проступили сущности, более могучие, чем бореи и атланты вместе взятые. – Такие же, как ты матери – они и есть те самые могучие на Земле сущности, – рассмеялся Белый дух. – А, если серьезно, то не знаю. И, пора уходить! Радуга размывается солнцем, Тропа тает. Для вас в запасе всего ничего. Небо продолжало оставаться безмятежно-ясным. Туристы прошли первый тягун и отдыхали, устилая бивак конфетными фантиками. А сквозь рубиновое марево Тропы отчетливо проступили светлые вертикальные полосы “мясного” костяка стен. – Я думаю, мы вправе предположить наличие планет-фантомов или миров с иной степенью разума, которому тесно в пространстве и времени, которое он занимает. – Красная тропа хранит о бореях память, – вставила Гюльнара, никак не комментируя свои знания прошлого. – И далекие потомки бореев живы. – Вполне может быть, – поддержал мать Белый дух. – Только прошло время, и атланты уступили место современным людям. В чем причина? Почему уходят цивилизации? Кто поручил нам хранить Живой камень, – колыбель разума на случай беды. Уж больно многими деяниями человек творит свою погибель! Когда закончится на Земле бесчеловечный эксперимент человека над самим собой? – Когда люди впитают разум богов, сынок! А они способны на это. Но грядут новые жертвы, и божественный смысл их непостижим… – Голос матери пробился через сгустившуюся пелену алого марева. На Тропе стало тихо. 3Туристы свернули бивак, подобрали и сожгли на костре мусор, не подозревая, что совершили мудрый шаг к благополучному окончанию похода. Белый Гриша оценил старания ребятишек, походя. Духа пещеры сейчас интересовала не эта, а другая группа, что недавно прошла сифон под предводительством горбоносого алкаша. Будущие чемпионы не могли далеко уйти. Сейчас, после своего обновления, Белый Гриша вдруг уловил, совершенно особенный смысл в стародавнем происшествии. Для мальчишки Андрея – заблудиться в пещере памятным апрельским днем оказалось кармой, близился очередной цикл обновления Великих Духов, и Выбор был предрешен! Он, Белый Гриша, в то время не мог себе представить всей широты размаха небывалого эксперимента таинственных и могучих сил Вселенной. В каменных книгах, что лежат: одна на “сцене Эстрадного зала”, другая – возле родника в глубине грота-гиганта “Прометея”, о смене поколений духов говорилось на такой тарабарщине, что черт ногу сломит. …И войдет сын с мечом к сестре и матери своей, и разит их, и возродится, И будет так до скончания мысли… Глубокими ночами во время весенних паводков, когда орды туристов боялись спускаться под землю и не отвлекали занудливым присутствием, он, Белый дух пещеры, листал заветные страницы, разбирая неподатливый текст значок за значком. В конце концов, он уловил туманный смысл пророчества на тот весенний день. Одного не мог понять, почему книга твердила о его сыне? Никакого сына у него, Духа пещеры, не было как, впрочем, не было и жены. Сегодня все расставилось по своим полочкам... Но в тот далекий день начинающегося перерождения, он к горю отца и матери мальчишки отнесся, если не без сострадания, однако, спокойно. Обновленный Дух воронцовских пустот знал, – книги предсказали правду: ровно столько, сколько потребовалось, чтобы он в тот день остался в стороне. 4– Сегодня не следует мешать судьбе! – Белый Гриша просочился сквозь серый камень родных владений поперек направления галерей и вышел наружу по другую сторону хребта. Расчет оправдался. “Чемпионы” Ибрагимова закончили дневку в “Прометее” у родниковой воды. Балагуря, с транспортниками через плечо они устремились к южному входу. – А костер вы зря не потушили, ребятки, и мусор за собой могли б прибрать, не переломились! Заповедник кругом, глупыши, сплошные реликты, а вы… Белый Гриша босой ногой притушил рдеющие рубинами угли и невидимой тенью поспешил за набравшей приличный ход группой. Юные спелеологи миновали верхний “Очажный”. Горбоносый тренер замыкал растянувшуюся по тропинке жидкую цепочку своих подопечных. Вдруг он приостановился, повернулся к черному провалу в скале и поднял руку, очевидно, намереваясь, подать команду “стой!” – Концы начинают слипаться, – пробормотал под нос Белый Гриша. То, что для Андрея он несколько минут тому назад определил как карму, этому горбоносому подонку тридцать лет назад предлагался выбор. Ему судьба предложила несложное испытание – он струсил и предал Жизнь... 5 – Пацан вылезет через Южный выход. Он местный. Там можно прелестно пройти, – твердил горбоносый нацмен, успокаивая дрожащих друзей. – А вдруг он расшибся и без света? – подала голосок Слива. – Убился, не орал бы! Подумай, чего отцу с матерью скажем? Заманили малолетку в пещеру? – поджал губы сердечком тощий очкарик. – Нам объясняться с ментурой не хватало! И веревку зря оставили, лишняя улика, – лениво протянула “русалка”. – Черт с ней с веревкой, рвем когти! Чем быстрее, тем лучше, – зло приказал чернявый... – А свет у него есть. Сам видел спички! – Пр-р-релестно, господа! У вашего руководителя глюки начались! – Команды не последовало. Горбоносый отмахнулся поднятой рукой от Очажного. Замыкающий скрылся за кустами, и рука тренера скользнула за пазуху. – Можно не спешить, Антошка тропу не потеряет! Да и Колян у очкарика растет – парень не промах. Сообразят, вдвоем не промажут. – Горбоносый достал серебристую фляжку, открутил пробку и с наслаждением вылил остатки “Лидии” на спирту в луженую глотку. – Мир праху, если тебе не повезло, парень! Главное, чтобы моя “русалочка” вот про это не узнала! – Ибрагимов перевернул фляжку и подставил под узкое с резьбой горлышко смуглую ладонь. Ладонь осталась сухой. – Чистая работа, – промычал Ибрагимов, пряча заветную посудину назад, в нагрудный карман. – А пацаны, и увидят, мамкам не скажут. Мужики растут у нас с очкариком. Кремни! К чему будить во мне воспоминанья?Что удалось с таким трудом... забыть.И, верьте мне, минувшие страдания... 6– Знать чуток подальше, – прошептал невидимый Ибрагимову Белый Гриша, прислоняясь к скале и прикрывая глаза. – Предупреждал я вас, неслухи, чтобы головами не крутили! “Кремни” друг за дружкой перевалили зеленый взгорок. Тропинка круто вильнула влево, очевидно для того, чтобы народ не вытаптывал реликтовую цветущую пестрым разнотравьем лужайку. – Пойдем напрямую, Колян! Группа маленькая, под горку как по воздуху. – Зачем мять? Красиво, цветы... Давай обойдем по тропинке, Антон! Черноглазый крепыш обернулся к своему длинноногому другу и цепко взял того под руку. – Идем прямо! Ты и в пещере сдрейфил, Колян. Я оглянулся, а ты сдрейфил. – Я тоже оглянулся! Твой отец так мне наподдал! Синяк теперь на заднице на всю жизнь... А там взаправду Красная тропа? Или ты врал, Антон? Мне страшно, если соврал! “Верхние люди” нас разлучат!.. Необъяснимая робость остановила на повороте, троих “чемпионов”, отставших от заговорившихся друзей, из-под ног за двумя лидерами заманчиво и ядовито зеленели росные колеи следов. Цветы под рифлеными подошвами вибрамов плакали молча, источая острый аромат кладбища. Антон и Колька прокладывали “сократ”. Серые с желтыми крапинками зрачки друга вопрошающей жалостью достали Антона до самых печенок. От резкого медвяного духа першило в горле. “Я будто стою на краю могилы... Почему небо сиреневое? Прозрачные горы, распахнутые глазищи Кольки и запахи... Они кричат “остановись”! – Прости! Я врал тебе, Колян. И всем врал! Нету никакой Красной тропы! Нету там ничего-о-о-о-о-о-о... – А-а-а-а-а!..– Не-е-ет! – потряс скалы раздирающий душу мужской вопль. – Не на-до-о! Белый Гриша отделился от скалы, не обращая внимания на острые осколки камня под ногами, круто развернулся на голых пятках и, по-стариковски неторопливо, посеменил назад к “Прометею”. Он помнил неприметный секрет лужайки с цветами. Той самой лужайки на косогоре, что заканчивалась пятидесятиметровым провалом. Пестрый ковер разнотравья, обрамленного редкими кустами волчьей ягоды по обеим сторонам пропасти, укрывал роковой край от самого зоркого глаза. Местные жители знали кровавый секрет цветов. Их тропинка вилась в обход, стороной... 7Мать ведьм заняла место в самом глубоком гроте катакомб. Расколовшаяся глыба усеяла вход обломками известняка желтого от примеси серы, превратив грот в просторный зал с удобным пологим спуском. “Опять придется сильного человека звать. Пусть бросит на вход парочку плит с потолка. Неровен час, пропустят ведьмы, и какой-нибудь олух-спелеолух пожалует. Греха не оберешься”. Силовые линии вспыхнули и окружили Мать ведьм змеями цветного огня. Робкие струйки света потянулись к трещинам пола. Красивая молодая женщина исчезла. Нелепое строение из небрежно поставленной на куб пирамиды выткалось из потерявшей облик человеческой плоти. В нацеленную на плоский потолок вершину опустился черный клин выпестанного в людской колыбели Зла. Мать ведьм испытала от черного прикосновения накопившейся беды неизъяснимое блаженство. Ее вычурное тело разлагало Зло на множество составляющих элементов: гордыню, ревность, зависть, тягу к сатанинскому выпендрежу и золотому тельцу... Через прозрачные дуги таинственной силы недобрые посылы стекали в сокровенные глубины кипящего материнского чрева... Тугая струя тьмы уплотнилась, ужесточая давление, но помолодевшее сердце вышло на режим и работало без перебоев: прием-отдача, прием-отдача, прием-отдача. Зеленоглазая тварь выползла из штольни, приблизившись к Матери ведьм с глубоким реверансом. “Нашего полку прибыло”, – подумала обновленная хозяйка грота. – Ты давно со двора, моя Двуликая преемница? Как там туча, не убывает? – Синяя рожа выставилась из куба и сложила губы кривым сердечком озабоченности. – Не убывает, матушка. Почитай и город, и пригороды покрыла. – Зеленоглазая повторила реверанс, подумала и присела, зачем то, еще раз. – Поскорее бы Андрюшенька возвращался. Может, и добудет ума? Не то, какой прок с его меча? У Зла голов, что колосьев в поле, мечом не посшибаешь... Из куба высунулись узкие ладошки: – Хлоп, хлоп!Рядом с Зеленоглазой возникла гибкая фигурка цыганки. – Поищите, милые, Сильного человека! Вдвоем искать вам сподручнее будет. Чую, здесь он сегодня. Старый камень развалился, а вход прикрыть надо! Неровен час, помешают... Ведьмы присели в поклоне и исчезли в темноте штрека. 8Первый снег засыпал подходы к “Никитам”. Тропинка к лазу в катакомбы смотрелась белой канавкой среди рыжих стеблей засохшего камыша. – Спасибо, Дух пещеры! – кто вслух, кто про себя благодарили ребята невидимое существо, в существовании которого не сомневались, проталкиваясь к свету дня по осклизлым камням тесного выхода, свято веря в доброе его к себе расположение. “Батя” выбрался последним: – Спасибо, Белый Никита! – дружно обернулись к небу перепачканные бурой глиной ладошки в традиционном заключительном аккорде. С горы от входа съезжали на спине, кувыркаясь и всячески стараясь счистить с комбинезонов килограммы пещерной глины. Через минуту белый склон оказался в коричневых и черных полосах и пятнах. – То ли еще будет, если снега не будет, – смеялся старший группы, обращая внимание ребят на обшарпанный грязными спинами склон со стороны реки. – Теперь понимаете, почему лазы под землю зимой разыскивать намного легче. – А где теперь Двуликая? – спросил “Кедр”, стягивая с плеч извазюканный глиной комбез и забираясь следом за “Батей” в реку, чтобы отмыться от пропитавшей до глубины ноздрей грязи. Вчера они трое: его жердеподобный друг “Толстяк” и старательно притворяющийся пофигистом “Дема” получили посвящение в спелеологи. Сейчас “Кедр” искал повод щегольнуть своей “подземной” кличкой и не скупился на вопросы. – А ты встречал одноликих людей, Женя? – вопросом на вопрос ответил старший, с наслаждением окатывая грудь и спину ледяной водой. – Вода вызывала ощущение легкого ожога. Кожа раскраснелась, и от нее повалил прозрачный парок. – Признаться честно, каждый из нас двуликий. Разница лишь в том, кому какая сторона предпочтительнее, когда мы общаемся друг с другом. Вот, с твоей точки зрения, я добрый или злой? – Добрый, – поторопился потрафить старшему “Дема”. Он тоже залез в речку, но в отличие от примера руководителя, и Женьки, ограничился ополаскиванием рук и лица. – Я добрый, пока ты, Сашок, не прищемил мне хвост. Те, кто проповедует о нашей с вами врожденной добродетели, врут. Мы все – двуликие от природы! Единство и борьба противоположностей – двигатель прогресса! Закон такой философский. А вас послушать, того, и выучили, что кричать: “Я! Да моя струя выше потолка!” А читаете по складам в девятом классе. Не понимаете, с какой болью шли к вам книготворцы, каким откровением хотели поделиться! Нет, вы не глупее писателя или автора учебника. Вы их поймете, стоит захотеть... РП вышел на берег, промокнул майкой лицо, шею и не спеша, принялся одеваться. Старшие давно собрались и мяли сигареты, наблюдая за суетой “чайников”, разбросавших барахло по всему берегу. Наконец, сборы закончились. – До автобуса сорок минут, – подсказал “Пегий”. – Рюкзаки на плечи! “Сержант” помог остроносому Лешке расправить на спине лямки и, не оглядываясь, зашагал по тропинке, что вдоль реки выводила к мосту. 9 – Не пойму я себя! С одной стороны, астрономия, и я люблю ее. С другой, тянет под землю, и тоже интересно! Анька шагала по неудобной тропинке вдоль берега к автобусной остановке усталой мужской походкой. Стеганый футляр с гитарой и почти пустая котомка не отягощали плеч умудренной студенческим опытом пещерной халявщицы. Холодный воздух был не просто чист, а по-настоящему вкусен, и девушка с наслаждением втягивала в себя загустевшую от первого морозца непередаваемо сладкую свежесть. – Вы, человек бальзаковского возраста, что лично Вас влечет под землю? – Пытаюсь понять, стоит ли связывать будущее с кладбищем, – засмеялся старший спутник и руководитель похода молодежной группы. – Нет, я спрашиваю серьезно? – Анька смотрела на собеседника чуточку хмуро с оттенком нетерпения в огромных распахнутых серым небом глазах. – А я не совсем и шучу! – посерьезнел в свою очередь человек бальзаковских возрастных характеристик. – Теснота и сырость шкурников меня совершенно не привлекают! Я не тороплюсь к последнему приюту по вполне уважительной причине. С другой стороны, пещеры, – мое здоровье. Они не дают прокиснуть, заставляют работать тело на всю катушку. – Вы ходите в пещеры по пословице: хочешь выжить, умей вертеться? – Вертеться до седьмого пота, добавь. Вертеться, сбрасывая жир, убегая от остеохондроза с треклятыми болевыми синдромами... И риск, как профилактика смерти, вернее – жизни. – Тогда действительно на кладбище не потянет, – улыбнулась девушка. – Беру на вооружение Ваш лозунг “Я туда не тороплюсь”! – И то! Загадили кладбищами землю, дальше некуда! В глубокой старине был прекрасный обычай. Бренные останки обмывали и укладывали на костер, пепел пускали по Ветру. Вода омывает, Огонь очищает, Ветер удобряет поля. Чистенько, красиво, полезно! Я, когда пытаюсь представить Землю без кладбищ, – она у меня перед глазами залита солнцем! У меня не получается картинка пасмурной погоды. Помнишь песню “Журавли” с обратным видением? – Здесь под небом чужим я, как гость нежеланный... Холод, мрак, угрюмость, непогода, слякоть?.. – Изумительно точно! Тогда, как студентке, задам тебе вопрос “на засыпку”. По-моему, в ответе прозвучит первопричина настроения песни. Как бы ты назвала разлагающийся труп любого животного и место, отведенное под их скопление? – Собеседник намеренно прервал мысль, Анька приоткрыла рот, отвечая, но спутник угадал ответ девушки без слов и продолжил почти без остановки: – Правильно понимаешь, оно – падаль! А то, что остается от нас, чем лучше? Это надо додуматься до подобной дичи, годами приходить, изображая скорбь на свалку... падали. Тьфу! Один вонизм по периметру кладбищ чего стоит! Меня коробит от одной мысли... А душу, пожал-те, готовим в чистилище... – Христианское лицемерие, Вы хотели сказать? Согласна! Древние славянские поверья лучше вписываются в понятия чистоты тела и духа. Кстати, за кладбищенские нечистоты, что вымываются грунтовыми водами в реки вплоть до моря или океана, будь на то моя воля, я бы наказывала на уровне тягчайших преступлений, – позволила себе перебить старшего Анька. Заметив торчавшие из под снега сухие ветви прибрежного ивняка, Анька с хрустом отломила одну из них и одним движением набросала рисунок по свежей пороше. Руководитель остановился в задумчивости. – В пещере ты, казалось, и речью не блистала… Я назвал бы твое художество, отрочица, детородным органом огромадных размеров. – Или вариантом православного храма.… В разрезе, – хихикнула Анька, ее спутник речью “косил” под попа, но внешне несколько посуровел. – Я долго думала, чем могли ответить русские мастера на насаждаемую силой религию. – Она в свою очередь посерьезнела, но в глазищах продолжали метаться серые бесенята. – Правдоподобно? – Может и насмешка... Но думается, дочь моя, в детородных формах православных храмов таиться не столько “хи-хи”, сколько промысел божий, указующий на важность плотской любви. Другой то возможности продлить себя у плоти нетути. Беречь ее значит надо, любовь, аки храм иже зеницу ока свово. Анька, соглашаясь, кивнула.– Есть и другое соображение, – удовлетворенный согласием спутницы, продолжил старший. – “Луковицы” на крышах церквей – символ огня свечи. Согласись, что пламя на окончании того органа, что ты изобразила, выглядит круто даже для поручика Ржевского. – А почему бы ему, не символизировать огонь любви или страсти? – Почему бы и нет, что в том плохого? – РП. оступился на скользком камне, но равновесие удержал. – В любых вариантах смысл великий. Вышли к бетонному мостику над Рожаей. Небо над головой продолжало оставаться, ослепительно синим. Однако солнце успело укрыться в надвигающейся со стороны города грязно-серой пелене, и вода в окружении тонких черных стволов, убеленной по низу прибрежной рощи, смотрелась траурной дорогой из ниоткуда. Стоило перевести взгляд вниз по течению, и гравюра мастера Природы, вызывающая чувство отрешенности, резко преображалась. Вода, правда, не изменила своего мрачного цвета скорби, но над сверкающим снеговыми искрами косогором стояли выкрашенные в желтую, зеленую и синюю краску дома, а закопченные кирпичные трубы дымили уютом. Рядом с пестрым штакетником палисадов, расчищая дорогу от волнистых сугробов, копошились люди… Свежий снежок приятно похрустывал под ногами, говорить на подъеме, по туристической привычке, не хотелось, да и многочисленные, укрытые до краев белым пухом, глубокие колдобины к беседе не располагали. Некоторое время шли молча. Молодежь давно выбралась к остановке и, пользуясь резервом времени до подхода автобуса, атаковала небольшой продуктовый магазинчик. – Газировка, кефир, конфеты, печенье... Дома детвору не кормят! – Ничегошеньки Вы, “Батя”, не понимаете! Вдали от дома, козявка из носа во сто крат вкуснее! – засмеялась девушка. …Наша морда пухнет год от года,Без пещеры по фигу свобо-о-да!Без пещеры по фигу свобо-о-да!Ля-ля-ля-ля-ля! Буль-буль, буль-буль,Буль-буль, буль-буль, буль-буль,Буль-буль, буль-буль! Анька поперхнулась слюнями и вынуждена была прокашляться. – А с Вашим мнением о кладбищах... Нет труда, подсчитать, на Земле примерно шесть миллиардов человек, длина экватора сорок тысяч километров. Грубо: каждому потребуется, со временем, два на один метр, следовательно, экватор можно обернуть подобной “лентой” двести пятьдесят раз. Выводы можно сделать в задании на дом... – Заметив возле дверей магазина снимающих рюкзаки старших, Анька, не изменяя темпа движения, направилась к ним. – Что касается души, то она в воде не тонет, в огне не горит, ветром не разносится. Когда душа сидит в нашем теле, мы – Человеки, будь мы крокодилами с виду. А тело без души, обидно не обидно, а и вправду падаль! – Следовательно, как принято говорить в вашем верхнем учебном заведении: все, что мы храним на кладбищах под звуки слез и оркестров – самой Природой уравнено с продавшим душу дьяволу и равно?.. – Падали! Браво, новой аксиоме! – засмеялась Анька и скрылась за тяжело скрипнувшей дверью. Философия философией, а халяву упустить, – грех, не подлежащий отпущению! Пожилой муж приостановился, раздумывая, не последовать ли и ему примеру молодежи, как дверные пружины вновь с хрустом скрипнули, а на пороге появились “Сержант” и “Пегий”. – Это тебе, отец. – “Сержант” вытащил из кармана темную бутылку шестого номера “Балтики”. – Пиво не очень холодное, самый раз на свежем воздухе. – Вот за это спасибо! Мне самому не хотелось толкаться у прилавка. Воздух – чудо! Себя, надеюсь, не обидели? – Не обидели, – улыбнулся “Пегий” своей мягкой улыбкой. – Голодный вмиг доставит. – Скрип-хлоп! – Нехитрое предсказание “Пегого” сбылось. – Отец, а у меня в пещере сон повторился, – задумчиво сказал Сергей или “Сержант” по подземелью. – С некоторыми вариантами, но снова про ведьм. Я раз пять прокрутил его, пока мы собирались к выброске, и до сих пор он не выходит у меня из головы. – Почему бы не послушать? Расскажи!10 – Двуликая и молоденькая цыганочка меня встретили в системе и привели к Матери ведьм. Я опять превратился в четырехпалого великана-воина в панцире из роговых пластин. В прошлом сне я закрыл вход в ее грот толстой плитой... Плита упала и раскололась. В этом сне я обрушил часть потолка штрека и запечатал колодец намертво. Я не очень присматривался, но ведьмы, что меня сопровождали другие: Двуликая в прошлых снах была похожа на казашку. Теперь Двуликая – белокурая зеленоглазка, и движется плавно, как морская волна. А ее подруга – цыганочка. В прошлых снах они не показывались. – Ты что-то про бомжей нам с Валькой рассказывал, пока шли к магазину, – подсказал другу Ромка, он же “Голодный”. – Да, отец! На обратном пути ведьмы меня привели в какой-то подвал. Не в сам подвал, а будто мы глядели в него из пещеры. Там трубы, вентили, столик из ящиков, кушетка... и два облезлых мужика сидят за бутылкой. Оба седые. Один похож на кавказца, второй, на ощипанного интеллигента в очках: слово скажет, и губы сердечком складывает. А вино, точно помню, “Лидия”, и колбаса ливерная на газетке порезана ломтями в два пальца толщиной. Разлили вино по битым пивным кружкам, и похожий на кавказца говорит: – Прелестно, черт возьми! Помянем, хлюпик, наших дур и ребятишек! Земля им пухом... – За дур можно и по морде... – выпятился очкастый. Синее с красными прожилками сердечко под носом трясется, руки дрожат, а вино разливается и бежит по рукавам кровь кровью. Он свою кружку двумя руками держал. – Нормальные, – говорит горбоносый, – с девятого этажа не кидаются. За руки взялись, видишь ли, им вместе приспичило... А нам легко? Тебе легко? Только-только в люди выбились... Ну да… мир праху... Бог простит... – А я не прощу! Тебя, нацмен, не прощу! – Разворачивается и горбоносому бац по физии кружкой. Красные сопли во все стороны... С этим и проснулся. К чему бы такое? Все такое яркое и реальное... – Тебя рано разбудили, сынок. Твой сон заканчивается по-другому. Трое парней уставились на говорившего, но тот словно и не замечал заблестевшего в их глазах недоумения. 11…Они встретились на обветшавшей, но еще высокой и крепкой стене какой-то действующей пустыни. Монастыря по-мирскому. Колокола звонили к обедне, но горбоносый и тот, что в очках, с губами сердечком, не торопились. Пронизывающий ветер трепал черные рясы, сердито шипел в листве раскидистых дубов под ногами, что отсюда, с высоты, смотрелись траурной каймой вдоль белой известняковой кладки древней крепости. И в глазах обоих дрожали слезы. – Прости меня, Тошка! Прости, что я втянул тебя в грязную историю! Все началось с того пацана в Очажном! Прости, не бери на душу греха… – Это ты меня прости, Колян! Отмоли за нас троих, если сможешь. – Очки сползали с носа. Монах снял их, протер белоснежным носовым платочком и аккуратно уложил в карман. – Я всю свою жизнь любил твою Светку! И в тот раз испугался не за себя. Она была мой светлячок! Мне было страшно, что кто-то, походя и не разобравшись, погасит мой единственный маячок. Мне всю жизнь стыдно было в этом признаться! Сейчас Бог просветлил мою душу. Ты всю жизнь любил только себя! Потом сына. Возможно, до женитьбы любовался красотой моего светлячка, но не ее душою! Сейчас... Я много думал... Не держи!.. Я на пути… к своему маяку. – Сказал и шагнул в неизвестность… – Значит, зачинщик всех мытарств Белого спелеолога пришел к Богу? – Сережка задумчиво тянул пиво и смотрел на тучу, что зловещей тенью загораживала горизонт, точно искал ответа в зыбких переходах света и тени на что-то такое в заповедных гротах и колодцах своей беспокойной души, что не давало ему покоя и тревожило, не будучи в силах сформироваться в простой и четкий вопрос. РП пожал плечами, на которых местами сохранились замытые следы его путешествия по каменоломне. – Покуда Николай только-только вошел в храм.… И, как знать, не окажется ли его путь к Богу покруче дороги к тому храму? 12Белый дух вышел на Красную тропу. Лохматая туча улеглась на обреченный город и, не спеша, облизывала утопающие в сизом смоге дома алым от крови языком, похожая на ненасытную черную кошку. “Люди видят смог, не замечая тучи. А своим провидцам и пророкам не верят, – размышлял Дух, все более укрепляясь в мысли, что в поведении простых смертных просматривается нелогизм, перебор ограничений в восприятии мира. – Человек слеп. Он не способен видеть и ощущать сотой доли того, что его окружает! Но у него есть способный к совершенству ум и душа, способная впитать замысел Бога!” Белый дух шел, и каждый его шаг приближал прошлое ровно на один день. Позади, во мраке выгнивающих катакомб и в столетиях пути, ждала мать, а через ее тело перетекала в землю людская злоба. Он шел, страдая от мысли, что чрево Матери-Земли скоро переполнится и произойдет взрыв, подобный тем, что стирают с ее многострадального лика миллионы невинных жертв. Кто задумал адский цикл Зодиака? Дух видел Землю изнутри и понимал, что Разум не мог появиться путем химических превращений. Разум привнесен свыше! А раз так, то он прав в своем предположении, что Живой камень – хранилище разума на случай фатальной трагедии живущих поколений. И он шел, чтобы понять истинное предназначение камня. Кто знает, может быть, Живой камень – семя Бога, на тот случай, когда человеческий опыт Земли придется повторить сначала. И еще: сын не может войти с разящим мечом в мрачные покои той, что вывела к Свету. В толще веков таилась разгадка бытия, жил опыт первых, ушедших навсегда цивилизаций. Белый дух решился пройти десятки тысяч лет, чтобы отыскать в роковой судьбе достойный Человека и Духа выход, “впитать в себя священную мудрость богов” и не допустить новой страшной погибели Мира. А в зале “Свечи” рядом с язычком тусклого пламени в тоскливом ожидании перемен расползлись по черным нишам грустные тени. – Ребята, мою голову не встречали? Не пинайте ее ногами, очки разобьются. Догорели свечи. www.sunhome.ru Телеграмма с просьбой отыскать геологоразведочную партию у Шаман-горы никого не удивила. Мы вышли на цель и минут пятнадцать утюжили глубокий распадок, по дну которого протекала речушка с романтичным названием Ведьмянка, пока не обнаружили крошечную охотничью избушку под черным от базальтовых скал хребтом. Ни ракет, ни костров, ни вообще каких-либо признаков жизни или признания факта нашего прилета. Крепя сердце, похожий вариант и штатские, и наши начальники ожидали: геологи третьи сутки не выходили в эфир! Я освободил рабочее кресло, ушел в грузовую кабину, жестом поднял поисковую группу и подошел к задней двери. Шура Осеннов занял мое место на штурманском сиденье, а я с шестью бойцами приготовился к десантированию на сопку Лысую, стоявшую от мрачного массива Шаман-горы несколько особняком. Временная замена штурмана в родном командирском экипаже Леши Голубцова, в связи с моим назначением на поиск, диктовалась здравым смыслом. Я холостяковал, ожидая капитанских звездочек, а мой друг Шура был давно женат и растил пацана. Вам, надеюсь, понятно: кто из нас был дома нужнее? Вопрос прозвучал без изменения тона и ритма рассказа, но “гвардея” откликнулась незамедлительно. – Шура, Шура, Осеннов, Шура... – загундосило и зашипело со всех сторон. – Ну, раз вам не спится, есть смысл продолжать... Сопка с пролысиной среди разнокалиберных коренных выходов породы не позволяла вертолету сесть, и мы выпрыгнули на каменистый пятачок с высоты не более метра. Леша Голубцов, мир его светлой памяти, завис, удерживая сорокатонную “мясорубку” мастерски, почти неподвижно, касаясь грунта одним колесом шасси. И с этой минуты я вступил в командование поисковой группой из шести автоматчиков с младшим сержантом во главе. Заимка, где квартировали геологи, оказалась сложенной из бревен избушкой с двускатной камышовой крышей. Ее единственная комната с печкой-буржуйкой и пятью топчанами для спанья оказалась пустой. Свет вовнутрь просачивался через окошко, маленькое и напоминающее бойницу, да через двери, когда они бывали открыты. Узкие нары и ящики под ними пестрели пронумерованными образцами пород, о названии которых я не имел ни малейшего представления. Моя геологическая юность к тому времени изрядно подзабылась. А вокруг тайга! Я такой в Приморье не встречал! Ели – великаны! Мох зелеными шатрами с длиннющих лап свисает. Шляпки грибов – чайные блюдечка. И небо лазурное над головой, точно и не на Дальнем Востоке мы, а где-нибудь на побережье Черного моря. “Широта Крыма – долгота Колыма” – изумительное присловье для описания дальневосточного Приморского климата. При всей этой красоте и ярком небе, жары в воздухе не ощущалось. От заимки вытянутая зеленой ящеркой поляна с тропинкой, протоптанной широко, настоящей аллеей в парке, вела к черному из-за тени коридору среди елок. Там лениво журчал ручей, та самая Ведьмянка (по карте). – Командир, я нашел тетради! – оторвал меня от созерцания дальневосточных красот голос младшего сержанта, высокого блондинистого двадцатилетнего парня с приятным монгольским разрезом самых обычных синих, просветленных молодостью, глаз. – Смотреть будете? Дневник! Он лежал на дощатом столе, обвернутый потертой клеенкой в мелкий синий цветочек с красными точечками посередине каждого венчика. Открываю на последних записях. “...21.08. 67. Рысь доконала. Правильно говорил Петрович, пули ее не берут. Ухожу вверх к пещере и стоять буду под скалами входа, если Рысь позволит дойти. На могиле Петровича вместо звезды неизвестны(е)й поставил(и) крест!.. Мне и того не будет...” Подпись: Неразборчиво. Смотрю предыдущую запись. Почерк другой. Тот размашистый, сплошные остроконечные волны. Этот – аккуратный с артистическим наклоном влево. “...18.08.67г. Иванов не прислушался к моему внутреннему голосу. Они (Цехидзе + Сливкин) открыли огонь по зверю. Через минуту наша партия перестала существовать. Меня и Смидовича сбили с ног и оглушили тупым мягким предметом. Судя по обилию трухи, гнилым пнем. Рация разбита вдребезги. Цехидзе и Сливкин – в общей могиле на кладбище у тропы. Могила не глубокая, долбить скалу, нет сил. Сверху забросали сланцем. Поставил большую звезду и дощечку с именами. Поисковые работы свернул. Завтра камералка, ждем вертолет. Черт побери, заколдованные места вместе взятые!” Подпись И.П.Сомов (Петрович) – Рацию! – приказываю бойцам и выхожу на открытое место лужайки. Леша кружит над заимкой. Мы так договорились. Беру в руки “матюкальник” переговорного устройства и выхожу в эфир: – Девять семнадцатый, я Заимка! Проверь включение магнитофона, диктую “Дневник поисковой партии”. На заимке люди не обнаружены... – Я нарочито четко прочитал последние записи и от себя добавил: – Через пять минут выхожу на поиск Смидовича. Доклад вечером по контрольному времени. – Понял, – деланно спокойно отвечает Леша. – До связи! Настроение комэска представить нетрудно: мы ждали от десанта больше информации. Но что нашли, то и есть. Вертушка ушла на базу. Я приказал взять сухой паек на три приема пищи, и мы растянулись гуськом вдоль тропы. – Без команды не стрелять! – предупреждаю бойцов и объясняю ситуацию с упором на мнение почившего по неизвестной причине Петровича о странном и опасном звере. – А здесь, правда, заколдованное место? – поднимает руку невысокий белобрысый паренек с выцветшими от солнца бровями и рыжеватым пушком под носом картошкой, на котором выступили обильные бисеринки пота. – Мадам! – улыбаюсь я перетрусившему бойцу предельно дружелюбно. – Мадам, не писайте раньше времени в левый чулок! Хотите вернуться целым – будьте вежливы с природой. Других советов дать не могу. Я – нехристь. – И я – нехристь, – вторит мне младший сержант.Поддержку воспринимаю с особенной благодарностью. Двое, – это маленький коллектив, а парень, похоже, не идет на поводу у подчиненных. Спасибо его командирам, знали, кого послать в автономный поиск. Идем к черной щели леса. Тропинка упирается в ручей и через несколько метров против течения, минуя заросли осоки, выводит на тот же (левый) берег. Поднимаемся по пологому склону и выходим к кладбищу. Семь связанных лыком “печальных вех”, из них три над широкой братской могилой, отмечают места последнего успокоения разведчиков недр. Место сухое и темное. Траурные лапы елей образуют тоннель, поддерживаемый по сторонам обомшелой колоннадой, придающей последнему приюту своеобразную возвышенную торжественность храма. Мрачное пристанище. Шагаю, не оборачиваясь и не комментируя спутникам разыгравшейся на заимке тремя днями раньше трагедии. – Ай!– Господи!– Мама!– Здесь я с сержантом ваши мама и папа! – Оборачиваюсь к бойцам и остолбеневаю! Криво сработанные кресты на могилах ожили и раскачиваются в живописном беспорядке, да еще прокручиваются градусов до двадцати на своих колченогих основаниях, холеры! Деловито клацнул затвор автомата. – Отставить! – рявкаю до боли в горле прямо в белые и потные лица строя. – Пускай ребята повеселятся! Грунт слабый, земля и качается под ногами. За мной, и не в ногу! Ору с напором, а сам не верю своим словам. Какой, к чертям собачьим, слабый грунт, когда мужики кайлом могилы долбили! Скрывая вспыхнувшее смущение, круто разворачиваюсь на пятках спиной к перетрусившим воякам и споро вывожу мальчишек из траурного мрака елок на солнечный свет. На свету хлопцы пришли в себя, побазарили маленько, но скоро успокоились. Тропинка поползла в гору, елки разбежались по склонам, ветерок пахнул настоем багульника и прелым лесом. Вверх, вверх – обходим скалу по горизонту и снова вверх. – Не спешите, командир! Ребята отстают. “Умница, мой заботливый”. Останавливаюсь, делаю три глубоких вдоха и осматриваюсь. Пологий подъем закончился. Вокруг поросшие мелколесьем, частью обрушенные скалы. Ослепительно синий сапфировый купол над головой. А воздух посвежел и такой тугой, что кажется, ты не дышишь, а пьешь его всей грудью. Здорово! – Как из преисподней вышли!Улавливаю смысл голосов снизу и ободряюще улыбаюсь бойцам: – Лиха беда – начало! Был бы поход, а приключения будут! – Типун мне на язык за мои пророчества! Наконец вышли к пещере. Одноместная палатка, кострище и даже винтовка, беззаботно “прислонютая” пользуясь языком артиста Райкина, к поросшему светлым лишайником обломку скалы. Знаменитая образца дробь тридцатого года трехлинейка. – Богатое оружие, – презрительно хмыкнул за моей спиной младший сержант. – В седьмом классе проходили... – Я тоже... проходил... – машинально отвечаю своему помощнику, обуреваемый неясными предчувствиями беды: в тайге оружие без присмотра не бросают! – Геолога зовут Петр Смидович. Пошумите “на всяк случай”. – Петро-о-о! – Смидо-о-овичь! – Э-ге-гей! – завопили бойцы, подчиняясь команде моего зама. – О-о-о! И-е-ей! Е-ей! – гулко отвечало мальчишкам эхо... И только. Овальный черный вход манил неизвестностью.– Пошли! – предложил я помощнику. – Он, скорее всего там. – Ходить в пещеру без фонарей, дохлый номер. Мне это дело знакомо. Я был в пещерах на Памире и на Кавказе... С каждым его словом, я испытывал к пареньку все большее уважение. – Пройдем, сколько сможем. На крики ребят выйдем, если блуданем. – Крики пропадут после первого поворота. Но пойти стоит. Надо понять, что перед нами. Может быть, грот? – Почти исключено, – блеснул я догадкой. Смидович бы ночевал в гроте, и костер раскладывал перед самым входом. Мой помощник в свою очередь посмотрел на меня с уважением и какой-то застарелой плохо скрытой печалью: – Вы, командир, догада, как говорила моя мама.“Еще один сирота воскресенья, – вздохнул я про себя, но досаждать помощнику расспросами или пустыми соболезнованиями не стал. – Понятно, почему ты такой сообразительный”. Предупредили солдат и вошли в полосу неясного красного свечения. Ощущение такое, словно бордовый камень просвечивается солнцем. – Здесь не должно быть гранита, – заметил мой спутник. – Карст обычно в известняках или в рыхлой породе. Видите плавные обводы? Здесь работала вода, но гранит?.. Мой отец – геолог… – Трудновато воде пришлось, – отвечаю. – Мне камень гладкостью и прозрачностью напоминает роговую обманку. Замечаешь, как верхний слой на просвет работает. Это свойство поделочных и драгоценных камней. И больше не спрашивай. Я в геологах сто лет не ходил, большего не знаю. – А я в алма-атинский горный поступать хотел!.. – со странным ударением на хотел, сказал младший сержант и остановился у поворота, пропуская меня вперед. – Свеча нужна! Ход продолжал оставаться высоким, и света хватало.– Пойдем, пока под ногами видно! – не понял я намека самозваного проводника по мрачному миру, избегая втягиваться в разговор о семейных неурядицах. Тот помялся немного, но был вынужден объяснить истину. – У спелеологов принято оставлять зажженную свечу на входе. Она не гасится, когда от нее уходят под землю, и посвящается Духу пещеры. – Ты в них веришь?– Да! – ответил мой заместитель очень серьезно. – И Вам, простите за совет старшему по званию, советую верить. Первый зал в пещерах – зал “Свечи”. Так принято. И уверенность появляется, если соблюдаешь обычай, и защита. Я пожал плечами, никак не выражая своего отношения к сказанному. В то время я относил себя к ярым атеистам, и всяческие “потусторонние” темы меня просто возмущали. Не зауважай я своего спутника ранее, он бы сейчас схлопотал у меня дозу злого сарказма за свои мистические убеждения. Темнота загустела. Я продвигался вперед коротенькими шажками, старательно ощупывая ногами дорогу. И вдруг меня охватил безотчетный страх. Я протолкнул по инерции несколько робких шажков, потом застрял окончательно. Страх сковал меня с головы до пят. Я совершенно не понимал, что со мной происходит! – Извини, мне не по себе, – дрожко признался я, наконец, чувствуя свое бессилие совладать с разбушевавшимся воображением или приступом клаустрофобии. Темнота давила. Потолок, казалось, вот-вот не выдержит тяжести многометрового слоя породы и рухнет, размазав мое тело по полу с легкостью давильного пресса, что применяется виноделами для отжимания сока. Дыхание сделалось вдруг прерывистым, а сердце готово было сигануть из груди и удрать куда подальше, оставив дурную голову на произвол судьбы. Младший сержант подхватил меня подмышки и оттащил назад. Страх отступил, и мне стало нестерпимо стыдно за проявленную слабость. – Здесь плохое, очень плохое место. Геолог не мог здесь пройти! Добровольно, я хотел сказать, – зашептал мне на ухо более опытный в пещерных делах собрат по оружию. – Идти дальше нельзя! Мы потеряем рассудок. Такое под землей бывало! Но я был упрям и пошел вперед, зажав волю в стиснутые кулаки, и уже не нащупывая перед собой дороги. Через три метра упругая волна ужаса отбросила меня назад. – Вы не пройдете! Здесь накопился страх поколений. Отец рассказывал о местах древних жертвоприношений, – шептал младший сержант. – Идти можно с провожатым колдуном, шаманом, имея защиту. Вы можете поставить нам... защиту на уровне астрала? Я не понял, но признаваться в собственной тупости не хотелось: – Пойдем к бойцам! Запросим по рации фонари, каски, свечи... Что еще нужно? – Веревки и карабины... Альпинистские, – добавил мой новый друг, сообразив, что слово “карабины” для старшего лейтенанта ВВС могут иметь несколько другой, далекий от альпинизма смысл. – И еще обвязки. Я разбираюсь в снаряге... но мы не пройдем. Мы выбрались на поверхность и онемели. Солнце клонилось к закату, а бойцы смотрели на нас со смешанным чувством страха, уважения и безразличной покорности неласковой судьбе. Не мудрено: мы покинули ребят в полдень! Правы геологи, колдовская местность вокруг заимки! Ох, колдовская! Мое воинствующее неверие в чертовщину трещало по швам под увесистыми ударами нового и непонятного видения Мира. Кресты в наступающих сумерках выглядели особенно зловеще. Солдаты, проходя мимо кладбища, жались к черным колоннам елей: подальше от могил. После пещеры мое атеистическое ерничанье над мальчишескими страхами не шло с языка. Надеюсь, мне удалось просто подбодрить ребят, честно не испытывая у могил никаких особенных ощущений. Я даже приостановился, пытаясь разглядеть табличку с фамилиями. Но ничего не увидел, кроме серой короткой полоски. Бойцы торопливо просочились мимо, а я встал замыкающим. Один из ребят оглянулся на меня... Лучше бы он этого не делал. Его вопль наверняка разогнал всех медведей в округе. – Опять кресты захулиганили? – спросил я, не повышая голоса, едва мальчишка примолк. По короткому кивку головы я понял, что так оно и есть. – Если хочешь, подойдем к ним вдвоем. Можешь сходить один. Самое лучшее средство избавиться от страха... Не дослушав моих наставлений, паренек порскнул по ручью в сторону заимки, догоняя товарищей. Я остался один. Оглянулся на могилы. Кресты стояли, чин-чинарем, разве что под ними копошилось нечто, похожее на черное облачко. “Картина Репина “Приплыли”. Теперь и у меня заблазнило”, – подумал я и, сдерживая мурашки вдоль позвоночника, нарочито не спеша, спустился к воде. Другой берег сплошь зарос осокой, оттеснив деревья от русла на полтора-два десятка метров, а из темной гущи еловых лап за мной следили чуть раскосые красные глазищи с кулак величиной. Глаза перепрыгивали с ветки на ветку, бесшумно подбираясь ближе... Мне стало не по себе... До поступления в летное училище, в бытность рабочим геофизической партии, мне приводилось охотиться на зайцев с фарой. Помниться метель замела дороги, и машина с продовольствием не пробилась к нашей заброшенной в суровую казахстанскую степь бригаде. А кушать хотелось, и хотелось очень. Так вот, под светом фар глаза будущего заячьего рагу горели рубиновыми звездами. Кстати, запомните, в луче фары любая буренка может свести вас сума зеленым “могильным” огнем своих очей. Имейте ввиду и не писайте в левый чулок сперепугу, а еще лучше – не светите фонарями коровам в глаза. Заяц, понятно, на елке сидеть не мог, да и рубины у зайца помельче и не светились в темноте сами по себе. То, что следило за мной с другой стороны ручья, явно было чем-то другим. – Рысь! – осенила догадка, и рука невольно потянулась к кобуре с "макаровым". – О, нет! Спасибо тебе неизвестный Петрович!” Во время спохватился я и показал Рыси пустые ладони. – Я не хочу тебе зла! В зеркале ручья глаза пробежали по темной полосе над светлым отсветом неба и пропали. – Ребята! – сказал я, догнав бойцов уже в избушке. – Автоматы в угол, и не сметь их трогать без приказа! Не трогать, если хотите вернуться домой живыми! Я снял кобуру с пистолетом и первым положил оружие на пол. Потом взял в руки дневник и вслух перечитал последнюю запись Петровича... Свою недавнюю встречу у ручья я вполне осознанно приберег напоследок. В результате моего красноречия на сон грядущий, как признались мне бойцы утром, за всю ночь ни один из них не отважился покинуть избушку по нужде. После восхода солнца им пришлось скоблить помост из бревен, что на заимке заменял крылечко, и мыть траву с обеих его сторон. Но сердиться на бойцов было поздно. Да, сказать по совести, злиться я должен был на себя самого: мог бы и потерпеть с ночными страхами. А там, кто его знает? Известная доля страха помогает выживанию. Но не этот курьезный случай оказался главным в то солнечное утро для меня и моего заместителя в отряде. Главным стал наш совершенно один и тот же для обоих сон. Мы снова стояли у входа в подземелье. Светила полная луна, а по низинам расстилался туман. И здесь появился Он! В свободном белом одеянии, с широким мечом без ножен. Седые пряди до обнажающего ключицы выреза воротника и блестящие белки глаз незнакомца, в серебряно-синем освещении ночи делали смуглую кожу на оголенных руках и груди потрясающе черной. Однако прямой нос и абрис лица исключали принадлежность видения к черной расе. Я бы назвал незнакомца арабом или евреем. – Вы правы, друзья! – голос ночного видения показался мне несколько отсыревшим. – Я, Египтянин и Хозяин пещер. А это – Лукса. Рысь, и мой непобедимый полководец. В далеком прошлом, Лукса – незаконнорожденный сын турецкого султана Османа Гази. Огромное рыжее животное с рубиновыми глазами и короткими кисточками меха на острых ушах бесшумно выдвинулось из-за спины “человека” в белом и с безразличным видом уселось на краю обрыва у чернеющих углей кострища. Мы вежливо наклонили стриженные по армейскому образцу затылки. Представляться не имело смысла: нас знали. – Не удивляйтесь некоторым особенностям незнакомого вам бытия. Наш с Рысью возраст исчисляется столетиями. И поверьте, ваше присутствие здесь предопределено звездами. Прошу следовать за мной! – Хозяин стал к нам вполоборота, а черная рука описала в воздухе изящный овал. – Перед вами хранилище Живого камня, колыбели разума одной из будущих галактик. Нашей, другой ли – для нас не имеет значения. Наша задача – не дать Живому камню умереть от прикосновения невежественных рук. Мы беспрепятственно миновали место моего дневного ужаса и оказались в зале с пятью выходами в неизвестность. Стены и потолки светились изнутри мягким прозрачным светом. От красоты объемной структуры камня захватывало дух. Похожее ощущение у меня возникало, когда я впервые опустился на морское дно с маской на лице и разглядывал волнующую сказку моря сквозь толщу воды. – Лабиринт, – плавная речь Хозяина, по-прежнему, отдавала сипящей сыростью, – изобретение халдейских мастеров. Система галерей продумана ими таким образом, что всегда возвращает непосвященного в этот Зал шести ходов. Можете попытаться пройти лабиринт, но это будет для вас пустой тратой сил. Да и затруднения с поисками выхода из пещеры, через который мы прошли, обязательно возникнут, если не догадаться, чем-либо обозначить его. Коридор входа – наша первая линия защиты. Ее воздействие вы испытали днем. Мы выразили полное согласие с мнением нашего гида и, следуя прежним порядком, проникли (так и хочется сказать, проплыли) во вторую линию защиты таинственного Живого камня. Страшный халдейский лабиринт остался несколько в стороне. Мы шли (плыли) по прямой, пронизывая стены и любуясь калейдоскопом красок в доступной зрению глубине породы, покуда не отыскали просторную залу с потолком такой непомерной высоты, что свод терялся во мраке. Прямо под нашими ногами разверзлась черная бездна, на самом краю которой возвышался самый настоящий жертвенник из бордового мясного агата. Предназначение плоского трехметрового сооружения с желобками для оттока крови сомнений не вызывало: рукоятки разнообразных ножей из полированного кремня недвусмысленно торчали в приподнятом каменном изголовье из специально пробитых неглубоких отверстий. – Третья и последняя линия защиты, – пояснил Хозяин, обводя рукой залу. Стены вырастали из базальтовой черноты пола, но светились всем разнообразием расцветок полупрозрачного оксида кремния, известного большинству людей под названием кварц. – Полагаю, вы догадались: перед вами древнейший алтарь для жертвоприношений. “Ай, да помощник!” – вспомнил я первое посещение пещеры и смелое предположение младшего сержанта. Позади, под стрельчатой аркой выхода, при розовом освещении стен мы различили две тощие фигуры в белоснежных чалмах и алых набедренных повязках, сидящие прямо на холодном полу в неестественной каменной неподвижности. Фигуры казались выточенными из агата... – Они индусы и Хранители Живого камня. У них нет права покинуть пещеру. Они йоги и находятся в трансе. Их поза называется “лотос”. Она вам знакома по занятиям спортом или книгам. – А кто третий? – спросили мы нестройным хором, разобрав в темноте поодаль нечто заросшее волосами с обезумевшим горящим взором. – Последний из охотников за кладами Земли. Он протащил себя сквозь первую линию защиты, но ужас выгнал его из Зала шести ходов. Несчастный повернул назад, сорвался со скалы... Теперь он богат. Теперь у него есть все! Идиотская улыбочка извивалась среди запущенной растительности земляным червяком. Глаза геолога блуждали по залу, не замечая нашего присутствия. На исполосованной в нитки одежде проступали бурые пятна засохшей крови. Левая рука пряталась за спиной в неестественном изломе. – Петр Смидович! – ахнул я. – Заберете свою находку завтра. А сейчас перехожу к сути нашей встречи. Хозяин прошел к жертвеннику и вытащил из отверстия узкий кремневый клинок. Розовое свечение приобрело пурпурные оттенки. Хозяин поднял кинжал над головой лезвием книзу. В изменяющемся освещении стен клинок казался обагренным кровью. Смуглое лицо нашего вожатого подземелий приобрело заостренные черты мумии: щеки ввалились, губы растянулись, обнажая оскал крупных янтарных зубов, агатовые зрачки застыли на молочно-белом нефритовом поле. – Как вы заметили, я очень стар. Я стар, и мне нужна замена. Выбор пал на вас и потому, повторяю, ваше присутствие у Живого камня не случайно. Опалесцирующие мертвые глаза застыли на нашей, ошалевшей от приключения паре. – Обоюдного отказа мы не ждем. Мы достаточно вас изучили. У вас умные матери и отцы, и вы оба понимаете живую суть Матери-Земли. Не спешите с выбором! Посоветуйтесь с родными, с друзьями, со своей совестью. Завтра, на этом самом месте, при свете Живого камня один из вас даст обет и после обряда перевоплощения станет Хозяином или Белым духом пещер... Вторая часть сна менее впечатлительна. Я встретился со своими родными братьями, и они недвусмысленно покрутили указательными пальцами, каждый у своего виска. Я встречался с матерью и престарелым отчимом, но они долго и пространно объясняли мне, что в подобных делах никто не имеет права давать советы, что наступило исключительно мое право выбора. Я посоветовался с другом Шурой, и он как-то очень легко сказал: – А что? Соглашайся! – и посмотрел на меня с завистью. – Ты думаешь, что говоришь, Шура? – возмутился я. – Ты не понимаешь, что после такого согласия мы даже стопаря не положим на душу вместе! У меня, быть может, и самой души не будет! – Я бушевал с таким азартом, даже сердце зашлось, чего отродясь ни бывало. – А потом, представь меня в тоге, со сверкающим мечом и с рыжим зверем в рост человека на улицах гарнизона!? Молчишь! А летать за меня кто будет? Пушкин? Я же люблю летать! – Да что ты запереживал? – Светлые Шурины брови за время моей тирады медленно лезли на лоб, а теперь торчали почти вертикально, отчего его лицо приобрело одновременно серьезное и комичное выражение. – Канистру спирта я всегда организую. Местоположение пещеры известно: долечу на “прялке”* без карты. А спирт в пещере не прокиснет, не прогоркнет и не пропадет при такой охране. Разве что его выжрут йоги, а потом скажут, что были в трансе. А поскольку ты станешь духом, то без проблем попадешь на любой из наших “лайнеров”. Летай себе на здоровье, сколько влезет. Глядишь, безопасность полетов возрастет. Познакомишься с нечистой силой. Ведьмы – прирожденные летчицы. Проинструктируй, всучи каждому черту персональную технику. Пускай опекают! Тому, кто проморгает, набьешь морду. Ты же главным будешь! Хозяином! – А в плане моего личного потомства ты здесь расстараешься? – Почему бы и нет! – искренне согласился Шура. – Запишем на тебя. Алименты доставишь золотишком и камушками. А может быть, и сам платить приспособишься. Ты же самым обеспеченным на Земле станешь! Представляешь перспективу! Я представил милый образ под дружеской опекой, и последствия меня покоробили. Трудно с доверием к лучшим друзьям, не равнодушным к Тельцу. Шура растворился в сигаретной дымке, а я проснулся под настороженный гомон бойцов своего поискового отряда... Рысь встретил нас у входа и провел в алтарь по сверкающим радугой коридорам. Очнувшиеся от транса йоги стояли возле жертвенника, на котором лежало перетянутое крест накрест белыми полосами льняных бинтов обнаженное тело Смидовича. В глазах геолога не было мысли, но они моргали... они жили! Нехорошее предчувствие окатило сердце горячей волной. Нет, далеко не безобидны игры духов подземных лабиринтов! Из розового света стены за жертвенником вышел Хозяин. Мы молча поклонились друг другу. – Не нравится мне это! – взял я быка за рога со свойственной молодости прямотой. С минуту Хозяин разглядывал меня своими нефритовыми глазами, в которых читались обида и скорбь. Потом его взгляд сделался мягким, почти трогательным, и до моего сознания докатился мягкий говор лесного ручья. – Будь тверд в вере и духом, сын Земли! Твоя гуманность готовит ему мучительную смерть в застенках лечебниц. Высшие силы распорядились иначе. Не надо им мешать. Он холост, одинок, срок его истек. Он ничего не может отдать, кроме жизни ради Жизни; он ничего не воспримет, кроме освобождения ради очищения, по-вашему, Смерти. – Хозяин отвернулся и подошел к жертве. Лоб у меня покрылся испариной. Заместитель же мой по поисковому отряду стоял совершенно спокойно, я бы сказал, отрешенно. – Мы обязаны доставить его на базу таким, каким нашли! – крикнул я в спину египетской мумии. Не скрою, голосок мой вибрировал от волнения. Хозяин остановился у жертвенника.– Так и будет! Вы его привезете точно таким, каким нашел его Лукса. Он подал знак хранителям Живого камня. А я стоял не в силах пошевелиться, отвернуться или, хотя бы, закрыть глаза. Обряд жертвоприношения состоялся в полной тишине, и ручьи дымящейся человеческой крови масляно потекли по переполненным желобкам в бездну. Не слышно, по чьей команде, но мы все одновременно скрестили руки на груди. Рысь сидел на куцем хвосте очень прямо и, подражая нам, удерживал передние лапы рыжей и мохнатой буквой “Х”. Раздался гул, создавший впечатление идущего сквозняком железнодорожного порожняка. Мы продолжали стоять неподвижно, устремив глаза в розовое пространство над жертвой, и ждали. Яркое малиновое свечение возникло над алтарем скорби. Траурный мрак под потолком разошелся зелеными, голубыми и фиолетовыми волнами, и вдруг распахнулся бездной ночного неба. Незнакомые сочетания созвездий замерцали серебряными лучами, вызывая в груди тягучий и волнующий зов бесконечности. Пять звезд на чужом небосводе оказались очень крупными, в четверть нашей полной луны. По их ровному сиянию я понял, что впервые наблюдаю парад спутников незнакомого мне мира. Малиновый свет восходящего светила впитал свечение над алтарем, затопив приземный слой прозрачными красками полноцветной радуги, оставляя саму поверхность в глубокой песне ночи. – Подойдите к Живому камню! – голос Хозяина пещер вернул нас на Землю. Сейчас в нем не было и намека на “сырость”, что поразила меня в колдовскую ночь нашего знакомства. Сейчас в интонациях отчетливо звучали перезвоны церковных колоколов. На страшном ложе, где геолог Смидович нашел свое последнее пристанище, из останков плоти медленно формировалось раскаленное добела огромное человеческое сердце. Но жара не ощущалось, как, впрочем, и ритмических толчков, свойственных живому органу тела. По Живому камню бежали волны различных оттенков золотистого огненного света. В душе возникло ощущение, что гигантская каменная мышца вот-вот сократится. Но сердце оставалось неподвижным, а ожидание ритмического толчка не проходило, обостряясь с каждой минутой, и от этого ожидания сердце смотрелось настоящим живым органом. – Возложите длани на разум будущего мира и повторяйте за мной священную клятву верности. Не без внутреннего смятения мы приложили ладони к огненной поверхности камня, оказавшейся на ощупь бархатистой и неожиданно холодной. – Прости меня, Мать-Земля, за обиды невольные... Я не причиню тебе вреда... – пели медные колокола Хозяина подземных пустот. – Я не причиню тебе вреда... – повторяли мы хором торжественные слова ритуала, остро ощущая всем телом прилив доброй освежающей энергии. – Кто из вас? Обряд свершался до неправдоподобия быстро. Мой спутник и заместитель приподнял руку, подавая знак согласия. Последующие несколько мгновений показались мне чашей, переполненной отчаянием. Я застыл на развилке дорог, уподобившись буриданову ослу с теми же шансами на летальные последствия из-за своей дурацкой нерешительности. Я хотел и того, и другого... Я хотел познать мир духов и остаться человеком. Меня не торопили, однако тянуть с ответом я не мог – время выбора пришло! – Пусть будет он, – выдавил я, наконец, результат мучительнейших раздумий и, вытирая рукавом реглана непрошеные слезы, устремился к выходу. Рысь бесшумной тенью сопроводил меня к свету дня. У кострища Лукса придержал меня за кожаный рукав реглана кривым ятаганом когтя и участливо провякал неподражаемым кошачьим мявом: – Ты хороший парень, штурман, муррррм, но дурак. Скажем мягче честный дурак. Вдруг тебе от этого понимания будет легче? Ты не полез не в свое дело, а соблазн был. Ты хотя бы имеешь представление, от чего отказался? С какой мощью столкнулся? На всякий случай запомни название “Красная тропа” – древнейшая тропа Земли, по которой ходили... не боги, конечно... Но что-то к этому близкое. Она живая артерия времени. Будь осторожен!.. А твой геолог проявил неумеренность желаний и сорвался вон с той скалы. – Янтарный коготь отпустил реглан, а рыжая лапа указала на торчащий из зеленого моря шпиль за распадком. – Я... хм, по чистой случайности оказался рядом. Рысь долго созерцал застывшие в суровой неподвижности волны сопок с черным силуэтом парящего в тугой лазури орла. Потом отвернулся, прихватил мою руку под локоть и сказал, загадочно растягивая слова: – Твоя будущая сказка летает, хм. Небольшое откровение от Тропы, если хочешь. А про своего молодого помощника не болтай. Его никто не хватится и не вспомнит. Его нет в списках живущих. Он дитя Тропы... И, мурм, скажу напоследок. Тебя было приятно защищать: Шаман-гора умеет избавляться от неугодных свидетелей ее тайн. От слов Рыси потянуло сыростью могилы, небесная лазурь как-то вдруг потускнела, и перед моими глазами соткались из мрака кривляющиеся скособоченные кресты под траурными космами елок. Рысь с подчеркнутой небрежностью отмахнулся от наваждения лапой. Очередной “глюк” растворился в бирюзовой дымке леса. – Познавай жизнь котенком, играючи, штурман! Ты вышел на Тропу, а не потерялся в пространстве и времени, потому как был честен в помыслах. Отныне Тропа твой союзник. Однако трижды подумай, стоишь ли ты её участия в твоей судьбе? Если надо – о, кей, мурм, ступай на тропу смело. Она всегда рядом с тобой. Зови нас при случае! – Полыхнули алым волшебные глазищи. Рысь прижмурился, отчего его рыжая мордуленция пошла волнистыми складками, очень натурально отобразив хитрющую физию продувной бестии, потом проурчал нечто похожее на “проурмщайурм” и скрылся в пещере. Я стоял перед крутым склоном, усыпанным белыми обломками кварцита по матово-черному базальтовому фону безо всяких признаков входа в святилище. Синие тени ущелий Шаман-горы дохнули мертвящим холодом. К 18.00 наша поисковая группа закончила выполнение задания. Сероглазого младшего сержанта не хватился ни кто. А через тридцать годовых колец, 22 ноября лета одна тысяча девятьсот девяносто восьмого ваш покорный слуга под звон колоколов Собора Гребневской Богоматери принял Крещение. Вековые традиции твоего народа чего-нибудь да значат. www.sunhome.ru – Подлый эллин! – Не стрелять! – завопил Дедал, размахивая над головой длиннющими складками серого хитона. – Не стрелять, прах псов ваших матерей! Не стрелять, рвотные массы от возлияний Бахуса! Не стрелять, именем Гея Василевса! А ты! – Раздосадованный до сиреневого свечения под седыми завитками бровей, мастер обратил разгоряченное гневом лицо к скифу. – Ты, ты, ты психус! Трава, пропущенная сквозь чрево дохлой клячи! Безрогий щен с мозгами верблюдицы! Ветер из задницы слона, больного поносом! Тьфу! “Не злись! Из деда получился бы классный летчик, он здоровский мужик!” – безудержно хохотал тот, что внутри, а перед глазами изумленного скифа плыли и плыли блестящие остроклювые птицы на распластанных крыльях, огромные раскрашенные шары со множеством веселых лиц в плетеных корзинах и белые купола с подвязанными за тонкие нити шевелящимися черными кляксами людей. 12Темнота пугала, голод высасывал внутренности, и сильнее, чем темнота и голод вместе взятые, донимала сырость. Вру! Мысли терзали сильнее, и почерневшая голова Гамилькара бесконечным упреком. Голову подбросили стражники, когда снимали сыромятные путы, после той, безобразной выходки со стариком. Гамар не обманывал, уверяя, что скифы обязаны защитить его в случае опасности. Не успевшая уйти в казармы дружина Чира, отреагировала на стрелу стражника стремительным броском к стенам. Один за другим из черных провалов многочисленных ниш по периметру двора вываливались лучники цитадели. “Боги! Что я натворил?! Где терпение, где хитрость, накопленная годами скитаний?” – К воротам! К воротам! Гамилькар убит! – Пожилой воин летел на Сарога, не собираясь осаживать своего скакуна. Руки воина, отпустив повод, непрерывно посылали стрелу за стрелой в проем выхода на центральную площадь. – Прыгай! Всадники Чира, укрываясь за уступом стены, собрались в подвижную толпу. Четверо успели соскочить с лошадей прямо на места сбежавших возниц, и гнали арбы с нефтью назад, к выходу из тупика хозяйственного двора цитадели. Скифы блестяще держали темп. А за высокой аркой Сарог разглядел стремительно сбегающиеся к центру проема золотые прямоугольники щитов. Ему стала ясна вся бесполезность попытки прорыва. Золотая полоса перекрыла выход, выстроив лес из сотни копий. – Заклинить бочками выход! Боронись! – приказал он всаднику, отскакивая от летящих прямо в грудь копыт, без малейшей, впрочем, надежды на то, что всадник поймет замысел или подчинится воле царского отпрыска. Черные арбы проскочили арку и ударили в живую золотую стену на площади. Пожилой скиф пронзительно завизжал. Визг подхватили соратники… Очередной провал спас пленника цитадели от зрелища разгрома. Почему убили Гамара, а не его, виновника в нападении на дотошного хозяина негасимого пламени, за секретом которого он сюда и пришел? У цели, и такая глупость! – Тьфу! Правильно сказал мастер: – Дурак, ты, с прокисшей мочой кобылы на месте ума! Выпустят, изображу носатому центуре пример послушания! Лучше… – Помалкивай и слушай, – заговорил чужак, – не изображай скорбь по своей особе! Неужели трудно понять? Мы одно. Я – это ты, через Бог знает, сколько лет. Не одна жизнь пройдет, пока доберешься до моих дней и силой демона поселишься в своей же голове? Люди похожи на траву, что умирает с морозами, возрождаясь по теплу. Демон, что меня отправил к тебе – будущий друг. Он просит помощи! Так получилось. Потерпи! Скучать будешь, когда я вернусь в свое время! А сейчас, давай, стучи в двери! Внизу, под ногами, в каменном желобе журчала вода. Пленник наклонился, зачерпнул горсть, умылся и тщательно обмыл ранку. Вода обожгла холодом и принесла облегчение мыслям, что крутились, крутились и крутились, набившей оскомину, чередой. Сарог поднялся и, придерживаясь замшелого камня стены кончиками пальцев, отыскал дверь с тяжелым кольцом. Голова Гамара смотрела и упрекала, упрекала, упрекала… – Бум, бум, бум! А за спиной жуткий лабиринт с запахами испражнений множества людей и животных. Там, если прошагать коридор водостока с чистой водой, наткнешься на невидимый в темноте перекресток, с миазмами, от которых перехватывало дыхание. Брошенный на произвол судьбы пленник долго ходил по узким террасам клоаки, разыскивая выход. Нашел и заставил себя вернуться назад, наперекор непередаваемой вони и предательской осклизлости стен. “Без огня уйти не смогу!”Там, где он плутал в кромешной темноте, жили тени страха, возвращая удары кольца о дерево приглушенным эхом. – Гбу-ум, гбу-ум, гбу-ум!Дверь распахнулась бесшумно, ослепив пленника синевой неба. – Отвернись, потом открывай глаза и смотри sub umbra (в темноту)! Дедал, похоже, не уходил от порога, снедаемый тайной скифа. – Прости, мастер, мою глупость! Они погибли?– Все, как один; к делу, скиф!– О, дурак! Простите, простите, други! – Скифы были обречены! В нишах пряталось много лучников. Стрела выдала их ранее срока... Сарог мучительно глотал беспристрастный сказ старого мастера. – А Гамар? Гамилькар?– Твоего сродника отравили до той стрелы. Расправу готовили. Щадя родственные чувства понравившегося ему раба, Дедал намеренно промолчал о предательстве Гамилькара. – Почему я жив? – прошептал ошеломленно юноша. – Почему я не с ними, старик?! – Потому, что жив Дедал! Твой неразгаданный ум нужен Василевсу ante mortem.(перед смертью), – погасил природное веселье взгляда старец. – Asinus, asinus fricat. Осел об осла трется. (Дурак дурака хвалит) – Деревья с латексом в долине Зеленой чаши! – горечь бесцельности поражения отважных соплеменников продолжала выжигать глаза. Сарог крепился изо всех сил, чтобы не разреветься сопливым мальчишкой. “Что с тобой, сын Щура? Ты забыл, что на войне убивают? Или заранее справляешь по себе поминки?” – Прости мою слабину… я справлюсь… старею, – проскрипел, тот я, который из будущего. Дедал не обратил внимания на переживания молодого скифа, или сделал вид, что не заметил. – Я не глуп, а возницы все видели! Запасы дивного сока сделаны, пока ты гулял в лабиринте. Как ты называл сок? Лаа-стикс? – И не давая мальчишке времени на удивление или недоверие, торопливо добавил: – Ты будешь работать в мастерских Василевса, скиф! Ты раб с одним правом – умереть! 13На дощатом столе (от стены до стены) просторной мастерской в противнях с нефтью желтыми шкварками плавали ошметки сока каучуконосов, и рабы скатывали из них слезящиеся радужным жиром шары. Тяжелыми скалками шары расплющивали в плоские блины на всю ширину противня, склеивая между собой податливую липкую массу ударами деревянных киянок, и вновь раскатывали по противню, добиваясь установленной толщины будущего резинового слоя: бронзовые рукоятки скалок не опускались ниже ровно отогнутых стенок. После того, как сок оказывался утрамбованным одинаково тонким слоем, черное масло сливалось, а противни заполнялись крепким фруктовым уксусом. Через сутки уксус высыхал, и рабы начинали утюжить желтую массу разогретыми на открытом огне бронзовыми валками. На последнем этапе резину накрывали тонкими листами из той же бронзы, заливали тонким слоем горючей выпарки из черного масла (соляркой) и поджигали. Готовую резину полосовали на эластичные ленты, обваливали в порошке истолченного мела и складировали. Когда придет время, из лент сплетут канаты, а до этого времени молодой и старый рабы с увлечением мастерили длиннокрылые стрелы, запуская их из рогаток на залитом горячим солнцем дворе. От разговора, что состоялся между Дедалом и молодым пленником у клоаки, прошло не мало дней. Новичок остепенился, не выпускал пар по пустякам, быстро освоился и приобрел значительную власть. Бронзовая рука скита оказалась достаточно жесткой и мощной, чтобы ей можно было серьезно возразить. И родились домыслы. Якобы Дедал и Сарог ходят к голове за советом, оставаясь живыми колдовством. Во все времена Умных народ наделяет связями с темным миром. А кому захочется связываться с колдунами? A priori (независимо от опыта) распоряжения, втершегося в доверие скита, исполнялись с бесподобным рвением. Одно казалось рабам непозволительным – каждодневные развлечения Дедала и Сарога в запуске длинноперых стрелок. В рабочее время раб обязан трудиться! О стрелах донесли центуриону. Известное дело, раб – подл! 14Раб – подл! Лязгая щитами о сверкающие кирасы, первыми ворвались во двор мастерской три лоха рослых гоплитов. За ними неторопливо пересек широкий тоннель входа рыжеволосый всадник на белом в солнечных искрах коне. “Конь Гамара!” – насупился Сарог, тот, что внутри, насторожился: – Спокойно, парень! Держи себя в руках! Дедал проворно ухватил похожей на клешню омара рукой клюку и, одернув строптивого раба за хитон, поспешил навстречу своему господину. Короткие и длинные стрелы с крылатым оперением остались лежать возле приспособления, напоминающего своим видом модель катапульты, хорошо известной центуриону по былым сражениям во славу Василевса. Старших рабов накрыли с поличным! Перепуганные младшие замерли в ожидании бури. – Говори!Левая ладонь начальника крепости указала на молодого спутника Дедала. На короткое мгновение Сарог смутился. – Фирма… – попытался открыть рот новоиспеченный помощник мастера. – Я и он… Костлявым плечом Дедал оттеснил товарища, к которому давно испытывал искреннее уважение за глубокие познания самых разных наук, и за которого был готов заступаться любой ценой. – Молчать, раб! Говорит он! – изуродованный болезнью нос налился лиловым свинцом. Один из гоплитов угрожающе приподнял древко копья, но не ударил, сообразив, что для первого мастера подобное наказание окажется последним. Сарог не смутился и внутренне упрекнул старика за несвоевременное вмешательство. Да и ответ начальнику крепости не представлял затруднений. Он без объяснений знал, кто и чем занимался из подчиненных Дедалу рабов. Знал во всех подробностях, не исключая и тех, что заняты были на изготовлении переставшего быть для него тайной негасимого пламени. Всаднику в мозгу, на этот раз было суждено подставить под удар лошадь. Некстати сказались частые беседы Сарога со старым мастером и привычка скифа полностью доверять своему второму, вплоть до самого интимного. – Фирма веников не вяжет, шеф! Фирма готовит гробы для врагов гея Василевса! – Гая Василевса! – рявкнул рыжий гигант. Под ребра ударили с двух сторон, благо, не остриями копий. Сарог согнулся. – За что, шеф?– Центурион! Глупая собачья падаль! – зашипел змеей старый мастер за спиной. – Центурион, если хочешь остаться в живых, прах осла твой матери! – Прости странника, центурион, и плохое знание обычаев! – с хрипом выдавил из себя скиф, начиная понимать остроту момента. – Прости выскочившие из глупой головы слова. На моей далекой родине словами “гей” и “шеф” обозначают самых почетных граждан! Клянусь здоровьем моей почившей матери, центурион! – Будь осмотрительнее, лазутчик! Так чем вы тут заняты? – просипел с угрозой польщенный самый почетный гражданин крепости. – Мой отец Щур ищет союза с эллинами, центурион! Я и мастер Дедал надеемся усилить мощь оружия легионов Василевса. Стрелы, что ты видишь рядом с макетом баллисты, подобие будущих носителей всепожирающего пламени. Настоящие стрелы будут летать во много раз дальше камней. Они доставят чудо огня в сердце врага на расстояния, измеряемые стадиями! – Certum quia impossibile! (Верно, потому что невозможно.) Тебе, мастер, нужен этот лукавый скиф? Непросыхающие язвы носа источили крупные капли гноя, грозя скатиться на ухоженную рыжую поросль под носом. Центурион не шелохнулся, продолжая излучать ледяное презрение к своей живой собственности. – Без скифа я не смогу окончить работы, великий! Его учили сами Боги! А как он работает! Sponte sua, sine lege! По собственному почину, без принуждения! – Богам нет нужды шпионить! А я не жалую шпионов, раб! Закончишь дело, скиф умрет, как и его брат, предатель Гамилькар. – Прости, великий! – Сарог не боялся переборщить лестью. – Гамилькар не предавал Василевса. Сын царя Чира верно служил ему! Скиты не изменяют слову, центурион! – Гамилькар предал тебя, spirans cadaver (дышащий труп)! Тебя и своего ублюдка отца! Qualis vita, et mors ita! Какова жизнь, такова и смерть! Dixi! Я сказал! Веснушчатая рука в рыжих искрах волос рванула повод. Конь взмыл на дыбы и в мгновение ока вынес всадника за пределы двора мастерских. Не дожидаясь команды, гоплиты тотчас потеряли интерес к двум рабам, что в диалоге о новом оружии отстояли свои жизни. Три лоха повернулись к узникам спиной и, клацая заклепками подошв сандалий о мостовую, удалились в казармы. – Теперь никто не посмеет! – торопливо шепелявил старый мастер за спиной Сарога. – О подлые суки вонючих шакалов! Теперь никто нам не помешает, скит! Не посмеют! Как ты хорошо говорил! Как говорил! Старый дурак дрожал за тебя напрасно! Ха! Мы улетим вместе! Рассчитай новое качество крыла, сынок! – Дели размах на ширину! Только зачем? Качество у нас великолепное. Думай, о прочности… Ты видел соты у пчел, мастер?.. Я тебе рассказывал о скручивании крыла… “Фигули тебе на рогули, гей центурион! Cлишком много наворотов в этом планере, чтобы твои мудрецы повторили конструкцию…” 15Направляющие вонзились в небо над стенами двумя хищными стрелами. Пилот занял место в кабине и сосредоточенно покачивал рулями оперения остроносой бочки, распластавшей по земле огромные в двадцать локтей крылья. Рыжеволосый центурион, многочисленная стража, свита, рабы, гетеры – все население эллинской цитадели вышло на стены к бойницам и ждало сигнала. Грозное оружие, изобретенное первым мастером и царевичем-рабом, что подобно двум серым жукам копошились у своего детища, отсюда, с высоты, смотрелось симметричным крестом, совершенно безобидным и непонятным. Говорили, крест будет летать и подожжет четыре костра, что три дня назад рабы уложили высокими штабелями вокруг крепости. Над поленницами костров, плохо просматриваемыми на пестром фоне склонов, для облегчения поиска трепетали двухвостые белые флаги. Белый стяг центуриона с золотым орлом украшал плац перед воротами, с которого вчера целый день убирали камни. Говорили, крест невредимым опустится на плац, чтобы взлететь с новой партией горшков, которые скиф последнее время называл бомбами. Говорили, скиф залезет в крест и будет им управлять. Скифу нечего терять, случись кресту развалиться на земле или в воздухе. Смешное сооружение может сгореть на катапульте от шести горшков под крыльями и тех четырех, что рабы укрепили позади деревянного сидения, а казнь раба – апофеоз праздника. Говорили, говорили, говорили… – Залезай в планер, Дедал! Пора подавать сигнал!– Лети один, Сарог! – Ты хотел умереть свободным, мастер? Мы все рассчитали… В голосе молодого пилота звенела обида. – Я, я не уверен… Я не вправе, изменять предназначение… Я раб! Дедал достал из складок хитона осколок зеркала. Солнечный зайчик заплясал по стенам, и тотчас погас. Сигнал был принят. Взвизгнули боевые флейты. Белый платок под балдахином центуриона закачался из стороны в сторону, и шестерка лошадей по три с каждой стороны потянули за собой толстый резиновый канат, прикрепленный к ременной упряжи бронзовыми зацепами точно посередине. Противоположные концы каната намертво крепились к кедровым балкам внутри башен, охраняющих вход. Коричневая змея из самодельной резины, истончаясь и приобретая оттенок яичной желтизны, заползла под крест. Лошади стали. – Перецепка! – скомандовал пилот. – Мы рождаемся свободными, мастер! Рычаг перецепки “змеи” на крюк планера пришел в движение. Планер вздрогнул, всем своим весом наваливаясь на щеколду тормоза; сорвавшийся с гор ветер задрожал в резиновых струнах каната. – Пора! – прошептал Дедал, – Я не выживу на свободе, Сарог! Я не умею добыть пропитание… одежду… вино…. Да сохранят тебя боги, сынок! – Подойди!Дедал, цепко перебирая низкий борт фюзеляжа желтыми, точно слоновая кость, костяшками пальцев торопливо застучал сандалиями по жесткой обшивке комлевой части крыла. – Улетай! Центурион не терпит задержек!– И его возлюбленный гей Василевс тоже! – захохотал скиф, сгребая учителя в охапку. – Прощайте, цесари и цесарки! Страшная тяжесть придавила мастера к скифу, и вдруг ему стало легко и свободно. Сарог отдал ручку управления от себя, планер клюнул носом, темп набора высоты снизился, но сама она продолжала расти, превращая зеленый ландшафт под крылом в нечто ирреальное, нарисованное кистью неподражаемого мастера света и тени, и это нечто не стояло на месте. – Мы летим! Летим! – Дедал попытался приподняться. Мощный восходящий поток рванул аппарат кверху, и незнакомый с коварством стихий учитель рухнул назад, ударившись ребрами о прочную доску борта. – А-а-а-а! Выровняв планер, Сарог намотал на руку длинные одежды пассажира. – Полезай в кабину, свалишься! Выкидывай горшки! Быстро, быстро, быстро! Мне разворачиваться пора… – О-о-ох! – Дедал скрипуче стонал и не шевелился.– Я тебя держу!Планер пал на крыло. Земля поднялась стеной, завертевшись в бешеном темпе. Дедала сбросило с борта, и какое-то время единственной опорой, тянущей почему-то книзу, оставалась железная рука ученика. Глаза учителя лезли из орбит, но планер выровнялся, и Дедал звонко пришлепнув сандалиями о бронзу крепления крыла, соскользнул на пятую точку. Без помощи скифа старик отправился бы в самостоятельный полет. Заскрипев сочленениями костей, мастер перевел себя в партер, чудом устоял и, позабыв об опасности и колющей боли в груди, застыл, пораженный величием развернувшейся перед ним панорамы. Неприступные башни цитадели, скрепленные широким поясом стен, наплывали с веселым посвистом ветра, прекрасные в своей величаво-грозной красоте, выписанной прямо по сверкающей бесконечности лазурного моря. Пора было готовиться к бомбометанию, а первый мастер крепости продолжал стоять на крыле в неприглядной позе, и слезы струились, мокро высветляя лицо в развевающихся по ветру серебряных локонах, вымытой по случаю праздника гривы. Соразмерив темп снижения по отклонению бронзовой дощечки на петлях, своеобразному скоростемеру, Сарог на ощупь заклинил управление защелками, потом ободряюще улыбнулся мастеру. – Тот, что в моей голове, дороже брата! Держись, сейчас я освобожу для тебя местечко! – Два из стоящих за спиной горшков с адской смесью перекочевали в кабину пилота. – А теперь залезай, иначе упадем оба! Приподняв учителя над бортом, Сарог, до боли выкрутив собственный позвоночник, затащил старца на второе сидение и накинул на него ремень безопасности. Дедал никак не отреагировал на перемену места. Он сидел позади пилота, вперив мокрый взор в пространство и, по-видимому, находился в трансе. Сарог освободил рули, усаживаясь плотнее. Горшки запотели и холодной тяжестью давили на бедра, вызывая волнительный зуд по всему телу. – Сейчас, сейчас, сейчас будет вам и море, и приморье, и отец Щур, и царь Чир, и брат предатель… Левая башня ворот уплыла под крыло.– Сброс!Отпустив на мгновение ручку, Сарог вышвырнул бомбы за борт и, не дожидаясь результата, довернул планер на ветер. – Видал, Дедал?! – смеясь, обернулся пилот к пассажиру. – Каково оно там? Я не успел рассмотреть. – Безучастное побелевшее до прозрачной синевы лицо учителя кольнуло в сердце нехорошим предчувствием. – Дедал?! Только не умирай! Не умирай! Ведь ты – свободен! Не умирай, Дедал! Планер вошел в тот самый восходящий поток, что заставил старого мастера испытать на себе все несчастья неудачного падения на грудь. Сарог торопливо отдал ручку от себя. Голова мастера упала на плечо и, словно нехотя, запрокинулась за спинку сидения. Потом она по-птичьи клюнула горбатым носом и серебряным водопадом волос потянулась к острым коленям. – Дедал?Планер вновь развернулся и устремился к крепости. Из-за стен к небу поднимались редкие клубки серого с черными завитками дыма. Сарог установил угол планирования и выдернул предохранительные чеки из гнезд сразу шести рычагов бомбодержателей под крыльями. – Держись, сучьи изверги!Высоко над левой башней планер перешел в короткое пике. В деревянной рамке перекрестия из туго натянутых шелковых нитей поплыли крыши складов с готовыми к отправке горшками негасимого пламени. “Сброс! ” – подселенец, похоже, не плохо знал дело. Рычаги сброса бомб сработали без осечки. Выравнивание, разворот, крики внизу… Волна горячего воздуха подбросила заметно облегченное творение рук человеческих, но пилот, слившись в неразделимый конгломерат со своим будущим я, продолжал набирать высоту, разворачивая планер вдоль линии гор. – Сейчас надо постараться не ошибиться ущельем! – Солнце слепило глаза, но Сарог успел разглядеть уплостившееся дно долины “Зеленая чаша” с запомнившейся рощицей светлолистых каучуконосов посередине. – Я узнаю ориентиры, Дедал, и клянусь, небо завизжит на твоих похоронах! На перевале, где они с Гамаром съезжали в долину, промелькнула дорога к пещере с озером нефти… 16Черная сажа растворила небо в забивающей легкие гари. Солнце качалось в сапфировой клетке неба слепящим золотым маятником. Гора дышала на лес горячим смрадом, и лес отвечал ей звонкой канонадой взрывающихся от жара деревьев под стоны и вопли проносящегося по сырым кронам огненного ветра. – Уходи! Боевым разворотом влево… вниз, к озеру!Рукоятка управления и педали поспешили с исполнением команды, как вдруг единство конгломерата распалось. Сарог очнулся от наваждения. – Заткнись, что вселился без спроса! Я не хочу жить уродом! Подчиняясь колдовской воле пришельца из будущего, планер выровнялся. Горячая сажа обожгла лицо. Тот, что внутри, не обиделся, понимая собственное свое состояние, как никто другой. Раскаленный воздух забросил легкокрылый аппарат в восходящую струю ветра ледников. Матерчатая обшивка, предусмотрительно пропитанная раствором мела нещадно коптила, готовая вспыхнуть или развалиться в любое мгновение. – Уходи! Ты сделал дело! Небо не простит самоубийства! Лал, растрепанная и потная. Распахнутое в беззвучном крике алое кольцо губ вкруг белого жемчуга. И загоревшая до черноты в складках морщин старуха. – Давай! Давай! Давай! – шамкает беззубый рот. – За себя трясешься?– Трясусь, – очень спокойно подтвердил голос внутри. – Поначалу запаниковал, и ты сейчас поступишь разумно, не возьмешь греха… отец! – Ты не знаешь скитов, подселенец! – проступивший по телу холодный пот был следствием поразившей сознание скифа мысли. – Что ты сказал? Я успел сотворить след на Земле?! Или случиться чудо? Я – отец? Скажи, я – отец?! – Я не смог бы появиться на свет без предков, скит! – О, безумная Лал! Почему ты сбежала? Почему мы не поговорили? Меня обманули колдовством, а я любил тебя! Одну тебя, Лал! Тебя, и никакую другую! Тот, что внутри, молчал. Горячий воздух струился перед глазами и обжигал легкие. А, быть может, их обожгла вдруг показавшаяся реальной надежда? – Лал, ты не исчезла? У нас сын, Лал? Вы живы? Я найду вас,… тебя, моя богиня счастья! – Свежий ветер раздул тлеющие очаги неизбежного пожара. Вспыхнул шелк обшивки. Боевым разворотом со снижением Сарог бросил планер навстречу влажной прохладе озера. – Только бы успеть! Я понял тебя, мой я! Я сегодня не имею права на смерть! Я счастлив!.. Я найду! Я простил тебя, отец Щур! Я прощаю тебя, мама!.. Воздух на выходе из огненной круговерти оказался тугим и не прозрачным. От неожиданности у пилота перехватило дыхание, и этого мгновения оказалось достаточным, чтобы… – Кл-л-л-л-л! Новая метаморфоза произошла мгновенно. Планер растворился в упругой серости, впрочем, как и руки вместе с туловищем и ногами. Шея вытянулась, позволяя скитальцу во времени оглядеть себя до широкого веера оперения хвоста. “Не возможно! Такое невероятно!” Ужас заползал в сердце, готовое разорваться от потуг плоти, сбросить навязанную колдовством маску и вернуться к тому простому и человеческому, что казалось утерянным навсегда. Крылья, правда, остались. Но сейчас они вытекали прямо из плеч и, за исключением костистой передней кромки, состояли сплошь из траурных, со штрихами белых полосок, перьев. Перьев прямо-таки громадных. Перьев, издающих шелест скользящих стальных листов. Перьев, изящно изогнувшихся в широком размахе, трепещущих от набегающего потока воздуха и слегка опушенных под горбами растянувшейся на добрый десяток метров синусоиды. И когти! Восемь янычарских ятаганов, по четыре на каждой лапе, вырастающих прямо из янтарной желтизны роговых плит чешуи. – К-л-л-л-л! “О, Белый дух! Лучше сгореть в пламени нефти, чем это!” Продолжая боевой разворот планера, птица-гигант не успела произвести вывод из глубокого крена. Во всяком случае, ее реакция на внешние изменения оказалась слишком медленной. Сила инерции грузного тела на мгновение оказалась неуравновешенной, широкий хвост занесло, скольжение… Скиталец во времени прикрыл глаза, ожидая удара. Год назад ему безо всякой подготовки предложили лететь на дельтаплане. После отрыва боковым порывом ветра воздушный змей накренило и шваркнуло о землю. Отреагировать на внезапный крен он не успел. Раздался хруст разломившейся консоли… Ежу понятно, что высоты не хватит, вот сейчас тело ударится о скалу и пылающий факел горы превратит его в пепел! “О, Боги!” Пламя исчезло. Другая вершина серыми копьями кварцита потянулась навстречу хищнику, промахнулась и уплыла под крыло. Лес.… Не тот, буковый, а какой-то странный, густой и широколистый.… Ни единой елочки или березы.… Да, в этом лесу совсем не видать стволов! Сплошное море мясистой зелени заполонило склоны явно большей крутизны, чем они казались Сарогу от силы две минуты назад… “О, Белый дух! Не дать мне умереть человеком, жестоко! Ведь я человек!” – Мадам, не писайте в левый чулок! – К-л-л-л-л-л! “А если не образуется?”– Мадам!– К-л-л! “Где ты прячешься, Белый дух? Где?” К-ллл! – В попытке освободиться от новых пут пилот засучил ногами, изворачиваясь всем телом, чтобы высвободиться из неподатливой оперенной оболочки. Со стороны его старания напоминали судороги смертельно раненной птицы – К-лл, к-лл, к-лл! “Еще! Еще немного!” На пределе усилия, невероятных размеров лапа коснулась головы железным когтем.… На мгновение солнце погасло. От зеленого безумия под крылом тянуло прохладой и острым запахом перегноя. Вначале возник серый туман, и вдруг мир приобрел нестерпимо резкие очертания. Уходя от столкновения с мясистолистым лесом, птица “блинчиком” развернулась к изумрудной глади озера, взмыла, обходя неожиданно оказавшуюся на пути скалу, всю в искрящихся брызгах цветов, и пала на берег. В первую секунду скитальцу показалось, что он провалился в небо. Растопыренные когти вспороли синеву, пошли круги, и все стало на свои места. “Эх ты, дельтаплан пернатый! – горько вздохнула птица, уставившись кривым клювом в очертившееся перед взором зеркало вод. – Орел, однако!” – Наши глаза и твоя будущая сказка летает, хм... – К-л-л-л-л-л! “Откуда это? Это же Шаман-гора у Ведьмянки! Где ты, Рысь – Лукса? Помоги мне, мудрый кот! Или двадцать лет назад ты предрекал мою погибель в обличье птицы?” – Мадам! – прозвучало упреком. Воспоминания нахлынули острой болью и вдруг отступили… Орел летел на запад, придерживаясь русла долины и не отдавая себе отчета, куда и зачем летит. Острый луч света кольнул глаза ослепительной вспышкой. Орел приподнял клюв, и сверкающая безбрежная синь надвинулась как-то сразу, оптическим обманом уменьшив высоту полета до нескольких метров. – К-л-л-л! “Прибыли! Крепость я просвистел. – Орел выполнил контрольный круг, согласно правилам Тактики воздушного боя двадцатого столетия. – А крепость не построили, однако?” Сердце выдало ностальгический ритм по местам вчерашнего рабства. Птица повернула к берегу. “Получается, и долину Зеленая чаша я проворонил? – засомневался скиталец чужой волей, разворачивая грузное тело и заставляя его перейти в набор высоты. – Расположение хребтов похожее. Планер целил в ту седловину, крепость оставалась точнехонько за хвостом. – Орел выполнил классический боевой разворот на цитадель. – Так и есть, ни малейших признаков! Одно из двух: либо, я ее капитально угрохал, и на ее развалинах успел вырасти лес, либо ее еще не построили и налицо новый бросок во времени. Вопрос – в какую сторону?.. А не один ли черт!” Зеленое море с вершинами под облаками раскинулась из края в край, и выглядело совершенно чужим. – К-ллл? “Что я здесь потерял?” Скала, похожая на согнутый палец, торчала из лесных волн, выделяясь на светлой зелени кривой белой чертой. “Посидим, поразмыслим! Местность похожа на ту, где стояла крепость, и она другая. И климат влажнее, даже на высоте птичьего полета. Птичьего, ч-черт!” – Орел внутренне горько усмехнулся, сердце окатила щемящая волна, а из груди вырвалось печальное... – Клл! Клекот привлек внимание отряда всадниц, пробирающихся сквозь чащу к морю на низкорослых лошадях звероподобного вида. За исключением коротких меховых юбок с притороченными к поясу колчанами, на всадницах никакой другой одежды не было. В руках амазонки держали заостренные с одного конца палки, помогая ими своим четвероногим носильщикам прокладывать путь среди мягкотелой растительности побережья. – Эй-хо! – мускулистая рука черноволосой красавицы, исполняющей роль ведущей партии в отряде указала копьем на неподвижное изваяние над головами. – Вжик, вжик, вжик, – запели стрелы, и огромная птица, кувыркнувшись в воздухе, распластала над лесом хищную ночь своих огромных крыльев. Стрелы не причинили вреда панцирю оперения, которое своей прочностью не уступало роговым пластинам рогатых черепах, что в несметном количестве укрывала густая листва первобытного леса. Орел питался ими, разбивая неподатливую защиту сочной мякоти тела о камни. Однако памятью лет он понимал, что к людям, несмотря на кажущуюся беззащитность, с теми же мерками подступаться опасно. И все же он рассвирепел. А когда орел злился, его желудок начинал содрогаться от спазмов голода, голод побуждал к действию, орел насыщался и успокаивался. “Сидели бы по домам, шалавы, да воспитывали детей в любви к природе!” Человек в птице вдруг исчез. Точнее сказать исчезла человеческая воля, его человеческое я, подавленное бескомпромиссным инстинктом хищника. Прижимаясь к верхушкам пышной растительности, орел вышел из зоны возможного повторения атаки и скоро оказался на берегу моря. Ленивая морская черепаха, задремавшая на солнцепеке, так и не поняла, каким чудом ее длинные ласты превратились вдруг в крылья и понесли к слепящему солнцу. Укрываясь в лучах светила, орел набирал высоту, отыскивая среди кипящей зелени крутогорья бронзовые тела напросившихся на кровавый обед коварных амазонок. Ничего не подозревающие жертвы, раздвигая податливые ветви, продолжали медленно продираться к морю. Бесшумная атака со стороны солнца застала девчонок врасплох. Пудовый кулак, одетый в сине-зеленую броню из выпуклых роговых пластин размозжил слабые кости сразу двух черепов: всадницы и ее мохнатой звероподобной лошади. Тошнотворные ошметья брызнули вихрем кровавого листопада. В мгновение ока отряд рассыпался по лесу. Подхватив обезглавленную бронзу тела, орел величественно всплыл над кронами и устроился на согнутом пальце скалы-насесте, предусмотрительно избрав для обеда защищенную от нападения снизу середину. Мясо оказалось нежным и сладким. Орел понял, что отныне он будет питаться исключительно подобным… Нежным, и непременно свежим. “Девочки в полном смысле… сладкие”. – К-л-л-л-л! “А ты, прародитель планерного спорта, малый не промах! Не дурак, не дурак…” – К-л-л-л! “О, Боже!” www.sunhome.ru Видеть во сне свое белье или белье близкого человека грязным, засаленным, обгоревшим — очень плохое предзнаменование, которое предвещает вам полосу больших неудач, потерь, краха, полного разорения, которая закончится разлукой с близким человеком или разводом. Надевать на себя во сне чистое белье — к получению хороших известий. Сон предсказывает, что влюбленные после такого сна могут рассчитывать на искренность и поддержку друг друга, а также на то, что их желание вступить в брак обоюдно. Остальным сон предсказывает удачу в делах и осуществление желаний. Смотрите толкование: одежда. Сон, в котором вы увидите себя одетым в нижнее белье в окружении незнакомых людей, означает, что вас ожидает много испытаний, позора и лишений. Однако если люди обступили вас во сне, чтобы никто не увидел вас раздетым, то о вашем позоре будут знать только люди, которые имеют непосредственное отношение к скандальному делу. Если во сне вы видите, что садитесь в лифт в нижнем белье в присутствии большого количества людей и лифт вдруг начинает двигаться вверх, то, вопреки вашему ожиданию, вас ждет большой успех, который, однако, будет сопровождаться скандалами вокруг вашего имени, сплетнями и большими хлопотами. Смотрите толкование: лифт. Если во сне вы видите себя в окружении незнакомых людей, в присутствии которых вам приходится раздеваться до нижнего белья, и все видят, что на вас надето белье вашего возлюбленного, то вас ждет много переживаний и неприятностей из-за вашего легкомысленного поведения, о котором станет известно определенному кругу, что вызовет нарекания и неодобрение в ваш адрес. Сон, в котором вы увидите, что ваш возлюбленный носит женское белье, которое вам не принадлежит, означает, что он неверен вам. Такой сон предупреждает вас о том, что вы отдали свои чувства человеку недостойному и подлому. Однако если на вашем любовнике вы увидите свое белье, то вас ждет много переживаний из-за вашего возлюбленного, у которого будет много проблем и неприятностей в семье. Белье черного цвета в таком сне означает печаль и слезы. Сон также предсказывает вам, что скоро все неприятности закончатся и в ваших отношениях воцарится мир и согласие. Смотрите толкование: цвет. Стирать во сне свое нижнее белье — знак примирения после долгой размолвки. Покупать новое нижнее белье во сне означает, что вы будете прилагать максимум усилий, чтобы обустроить свой домашний очаг или налаживать отношения с близким человеком. Рвать на себе нижнее белье — знак незаслуженных унижений, оскорблений и стыда. Видеть на своем белье засохшие пятна крови — предвестье физического недомогания, хирургического вмешательства и стресса, которые скажутся на всей вашей дальнейшей жизни. Смотрите толкование: кровь. Женщине надевать во сне красивое нижнее белье перед зеркалом — знак обманутых надежд, огорчений и обид. Такой сон также предвещает вам разлуку с любимым человеком и крушение планов. Если во сне вы увидите, что на вашем возлюбленном одето такое нижнее белье, которого он никогда раньше не носил, то вас ждет много разочарований. Такой сон предвещает вам потерю любимого человека, притворство в любви, недоверие и измену. Метки на вашем белье — к получению наследства и вступлению в брак с очень ответственным и трудолюбивым человеком. Красивое и дорогое нижнее белье во сне предупреждает вас о том, что ваше легкомысленное поведение может доставить другим людям массу огорчений и повредить вашей репутации. Складывать белье во сне — предвестье успеха в любви. www.sunhome.ruБелый дух. Дух белый
Белый дух - Проза Дома Солнца
Белый дух (слушать аудиокнигу бесплатно)
Андрей Ветер “Белый дух” аудиокнига слушать онлайн
Белый дух - Проза Дома Солнца
Белый дух - Проза Дома Солнца
Белый дух - Проза Дома Солнца
Сонник Дух белый. К чему снится Дух белый видеть во сне
