(1748) – соч. Монтескье, в к-ром он изложил свою историч. и социологич. концепцию.
Философская Энциклопедия. В 5-х т. — М.: Советская энциклопедия.
Под редакцией Ф. В. Константинова.
1960—1970.
. «О ДУХЕ ЗАКОНОВ» — произведение Монтескье, опубликованное в Женеве в 1748 г. без имени автора. 31 книга вместе с немаловажным предисловием высвечивает взаимоотношения законов и всего, что их определяет: правительства, военной мощи, конституции, политики, налогов,… … Философский словарь Шарль Луи де Монтескьё — Charles Louis de Seconda, Baron de La Brède et de Montesquieu Дата рождения: 18 января 1689 … Википедия Монтескьё, Шарль-Луи де Секонда — Шарль Луи де Монтескьё Charles Louis de Montesquieu … Википедия МОНТЕСКЬЕ — (Montesquieu) Шарль Луи (1689 1755) фр. философ просветитель, сторонник деизма. Принимал участие в создании возглавлявшейся Д. Дидро «Энциклопедии». Основное сочинение М. трактат «О духе законов» (1748, рус. пер. 1955). Рассматривая общественную… … Философская энциклопедия Монтескье — Шарль де Секонда, барон де Монтескьё Шарль Луи де Монтескьё (фр. Charles Louis de Seconda, Baron de La Brède e de Montesquieu; 18 января 1689 10 февраля 1755) французский писатель, правовед и философ, автор романа «Персидские письма», статей из … Википедия Монтескье, Шарль — Шарль де Секонда, барон де Монтескьё Шарль Луи де Монтескьё (фр. Charles Louis de Seconda, Baron de La Brède e de Montesquieu; 18 января 1689 10 февраля 1755) французский писатель, правовед и философ, автор романа «Персидские письма», статей из … Википедия Монтескье, Шарль Луи — Шарль де Секонда, барон де Монтескьё Шарль Луи де Монтескьё (фр. Charles Louis de Seconda, Baron de La Brède e de Montesquieu; 18 января 1689 10 февраля 1755) французский писатель, правовед и философ, автор романа «Персидские письма», статей из … Википедия Монтескье Ш. — Шарль де Секонда, барон де Монтескьё Шарль Луи де Монтескьё (фр. Charles Louis de Seconda, Baron de La Brède e de Montesquieu; 18 января 1689 10 февраля 1755) французский писатель, правовед и философ, автор романа «Персидские письма», статей из … Википедия Монтескье Ш. Л. — Шарль де Секонда, барон де Монтескьё Шарль Луи де Монтескьё (фр. Charles Louis de Seconda, Baron de La Brède e de Montesquieu; 18 января 1689 10 февраля 1755) французский писатель, правовед и философ, автор романа «Персидские письма», статей из … Википедия Монтескье Шарль Луи — Шарль де Секонда, барон де Монтескьё Шарль Луи де Монтескьё (фр. Charles Louis de Seconda, Baron de La Brède e de Montesquieu; 18 января 1689 10 февраля 1755) французский писатель, правовед и философ, автор романа «Персидские письма», статей из … Википедия dic.academic.ru Свое предисловие автор решил начать с рассуждения о природе законов. В этом рассуждении автор как бы подводит к мысли о естественной природе законов, что они ни в коем случае не появились по прихоти кого-то из людей или богов, а все это вытекает из истории рода человеческого. Ведь абсолютно неверно подвергать критике устои любой страны и изменить что-то может лишь человек способный смотреть в корень проблемы, что, несомненно, является даром свыше. Главной своей целью автор считает искоренение предрассудков и просвещение народа, ведь людские предрассудки проникают и в управленческие круги, что недопустимо. Счастлив будет тот из людей, кто, наконец, сможет избавить человечество от великого множества имеющихся у него предрассудков. Весь мир основан на законах и каждая маленькая и большая его части подчиняются им. Каждая частичка мира обладает своими законами - будь то какое-то божество или человеческое общество или стая волков. Глуп будет человек решивший доказать, что всем правит судьба, ведь даже случайности не случайны. Это всего лишь стечение большого количества обстоятельств действующих по своим законам. Даже сам Бог подчиняется законам: сначала он творит по ему ведомым законам, а затем и дает жизнь и защиту по тем же законам. Со стороны это может и покажется самой настоящей случайностью или вольностью творца, но на самом деле все подчинено строгим правилам, нарушать которые не вправе никто. Во главе всего находятся природные законы, которые следуют из человеческого естества. От природы человек слаб и все что ему чуждо и непонятно приводит его в трепет и обращает в бегство. По сему - мир один из главнейших природных законов. Человеческое естество также в чем-то нуждается - в пище, отдыхе и многом другом. Это и будет вторым законом - необходимость в нахождении источников существования. Как и всем животным, человеку свойственно тянуться к себе подобным. И отсюда исходит третий закон - человеческая просьба, от одного к другому. Поскольку человека от животного отличает его разум, то и связывает людей нечто большее, а не только взаимное влечение. И это четвертый закон - не возможность человека жить вне общества. Объединение людей в сообщество ведет к потере осознания собственной слабости. Каждое сообщество, теряя слабость, приобретает силу и тогда сообщества переходят в состояние войны. Для недопущения этого, целый свод законов регулирует отношения между сообществами и это - международное право. Каждое сообщество делится на сильных и слабых, и это приводит к войне внутри сообщества, между его гражданами. Гражданское право - закон, который сдерживает людей и определяет отношение человека к человеку. В каждом сообществе есть свои законы, по которым сообщество и живет, и законы эти регулируют каждодневную жизнь конкретного сообщества. В сочетании с законами международного права, законы эти образуют политическую составляющую государства. Единство воли, соединяющее силы всех отдельных личностей сообщества, является гражданским состоянием этого сообщества. Исходя из природы человеческих законов, можно заключить, что закон это и есть разум, управляющий всем человечеством, а законы каждого отдельного сообщества это всего лишь возможные интерпретации частных его случаев. При этом законы каждого сообщества пригодны только для него одного, ибо их развитие зависит от многих факторов, которые оказывали то или иное влияние на протяжении многих лет. Потому законы, созданные для одного сообщества, будут малопригодны для второго. Все аспекты жизни человека, которые и влияют на развитие законов можно назвать «духом законов». Для человечества характерны три способа правления: республика, монархия и деспотия. Республикой управляет народ или его не большая часть, монархия через определенные неизменяемые законы предоставляет власть одному человеку, а в деспотических государствах все управляется волей одного человека без каких-либо законов. Республика, которой управляет народ, является демократической, а если же управляет часть от него, то это аристократическая республика. При демократии народ может быть как подданным, так и государем. Изъявляя свою волю при голосовании, народ выказывает свою волю, выступая в роли правителя, и посему право голоса и законы его охраняющие являются незыблемыми для такой республики. Если же власть в руках какой-то части от народа, то эта самая часть путем издания законов и их неукоснительного соблюдения по отношению к своему народу становится монархией, а народ ее подданными. Хуже всего, когда подданная часть народа ко всему находится еще и в гражданском рабстве, примером может служить Польша и ее крестьяне. Когда власть в республике начинает сосредотачиваться в одних руках, республика становится монархией, но это не самое страшное. Ведь для монархии характерно наличие законов, которые призваны сдерживать монарха в его желаниях и укрощать его амбиции. Намного хуже, когда к власти приходит деспот. В этом случае уже нет тех ограничителей, которые есть в республике и монархии, и человек у власти, которому никто и ничто не препятствует, волен сам вершить судьбы людей и всего народа. При монархии же государь является тем, кто осуществляет право власти, как политической, так и гражданской ее составляющей, но кроме этого существуют и другие каналы, которые участвуют во власти. Так, например, лишив дворянское сословие привилегий и отстранив церковь от власти через небольшой промежуток времени вместо монархии можно получить республику или даже деспотическое государство. Деспотия же из-за отсутствия рычагов давления на деспота и отсутствия, как самих законов, так и тех, кто их охраняет, дает поистине неограниченную ни чем власть одному единственному человеку. Поскоку любая ниша должна быть заполнена, то место законов при деспотии занимает либо религия, со своими законами, либо обычаи и нравы, которые служат заменой законам. Для разных систем правления, для разных видов власти нужен свой инструмент. Сложно представить республику без добродетели, монарх руководствуется честью, а деспот использует людской страх, принципы добродетели ему чужды, а в чести он видит опасность. Система правления над людьми накладывает на них свой определенный отпечаток. Семья живет по тем же принципам, что и все государство. А значит, рождаясь, человек встречается с принципами правителя. Республики учат добродетели, монархия - чести, а деспотия - страху. Система власти в республике не может существовать без помощи в воспитании, тогда как честь в монархических государствах появляется из страстей человека и подпитывается ими. Страх же под влиянием деспота рождается из угроз и наказаний. Однако добродетель и власть имеют весьма сложные отношения, добродетель в таком случае требует искренней самоотверженности, а это весьма трудно. Ставить общественное впереди личному, любить законы и свою родину - вот она основа добродетели. Наиболее заметны такие чувства в демократическом обществе, когда каждый отдельно взятый гражданин может решить судьбу всего государства. Не смотря на то, что власть и добродетель сложный тандем, одновременно это самое простое, что может быть. В республике - это любовь к ней, чувство, эмоция, а не информация. Чувство, которое задевает и дотрагивается до каждого: до правящего и до управляемого. Эта любовь - любовь к демократии, а значит и к равенству. Равенство, как идея, чуждо для монархических и деспотических властей. Суть там заключается в превосходстве одних над другими. И те, кто позади стремятся быть первыми только для того, чтобы смотреть на последних. Раб мечтает быть господином только для того, чтобы иметь своего раба. Монархическое государство, главный инструмент которого есть честь, нуждается в соблюдении законов "господами", ибо они и есть эта честь, на которой зиждется все. Деспотической власти не нужны сложные системы правил, основа здесь - пара идей и только. Это подтверждает история, произошедшая в Швеции, когда сенат начал жаловаться на отсутствие правителя Карла XII. Он выслал ропщущим своего заместителя - грязный солдатский сапог. И он бы мог справиться с правлением в этой стране. Как только умирают принципы, на которых зиждилась власть - начинает умирать власть. Демократии не станет тогда, когда люди перестанут любить равенство, или тогда, когда желание равенства доведет их стремления до абсурда. Невозможно быть на одной ступени с тем, кто правит тобой. Тогда наступает отторжение выбранных правителей и народ, так любящий равенство, стремится решать все сам: принимать законы, управлять и "разделять". Добродетель перестает быть в республике в таком случае потому, что люди больше не уважают тех, кого выбрали править. И обратная ситуация. Народ страдает тогда, когда власть превышает свои полномочия и делает так, как вздумается. Не только у правящих больше нет добродетели, но и у тех, над кем правят. Гибель монархического государства может состояться в случае отмены или пренебрежения преимуществом сословий, это может привести к деспотизму всех, а отмена привилегий городов - деспотизму одного. Разложение монархических принципов происходит и тогда, когда правящие не могут удержать своей власти и становятся ведомыми, теряя уважение народа. Деспотическое же правление разрушается само собой, так как оно в принципе не может быть прогрессивным, являя собой что-то порочное и неверное изначально. Принцип есть основа всего для власти. Когда он нездоров, даже самые правильные процессы не приносят благо, и наоборот: дурное не работает как дурное, когда принцип непоколебим. Он есть сила власти. Не должно быть больших территорий для республики, как системы правления. В противном случае оставить ее в первозданном виде невозможно. Чем больше территория, тем больше возможностей для обогащения, а значит больше страстей и желаний. Они и губят республику. Монархии подойдет государство средней величины. Мелкое скорее всего пойдет по пути республики, а крупное делает невозможным непоколебимую власть монарха. Где-то далеко, на краю государства правящие лица понимают, что проверить и достать их достаточно тяжело, а, значит, зачем так неуклонно следовать букве закона. Когда речь идет о большом государстве, то первая мысль о возможной системе правления - деспотизм. Чтобы даже на самом отдаленном участке страны выполнялось все в точности, как требуемо, а это сделать может только страх - страх одного человека. Государства-республики малого размера не могут справляться с нападающими из вне и гибнут, а враг республик большого размера - внутри. Ради сохранения безопасности малые государства объединяются, защищая друг друга, деспоты же наоборот - отделяются. В изоляции для деспотического государства - безопасность и спасение. Ради сохранности, окраины превращаются в неприспособленные для жизни и развития, таким образом столицы становятся неприступными. Государства монархического типа не склонны к саморазрушению, но опасность со стороны может быть возможной, поэтому зачастую строятся форты, крепости и армии. Самая искусная защита как раз происходит в монархиях, каждый метр земли мужественно оберегается от неприятеля. Монархии воюют, а деспоты нападают полчищами. Три кита власти, три нерушимых основы - законодательная, исполнительная, обращенная вне, и судебная. Последняя, по сути, является исполнительной внутри страны. Государство не может быть свободно, когда человек, творящий законы и человек, держащий в руках исполнительную власть - одна и та же личность, один и тот же орган. Этот путь скользок, слишком много искушения, этот путь ведет к тирании. Нельзя, чтобы судебная власть была объединена с еще какой-нибудь другой. Так как если творец законов решает и судьбу, то что остается человеку? Жить по воле произвола? Угнетение ждет народ и тогда, когда судебная и исполнительная власть объединены в одном лице. Смешение этих китов, этих опор власти ведет к деспотическому режиму. Это и есть начало конца. Турция - прекрасный пример того, где султан и царь, и бог, и вершитель судеб. В противовес Англия уравновесила отношения властей. Политика государства сильно зависит от климатических условий. Трудно бороться и делать что-то, когда тебя окружает жара, она высасывает силы и подрывает дух. Холод наоборот воспитывает личность, даруя ему бодрость, мужество, способность к великим и отважным делам. Не только страны разнятся по этому параметру между собой, в пределах одного государства можно увидеть эти отличия. Мужественность Китая на Севере велика, когда ее недостает Китаю на Юге. Южные люди быстрей порабощаются, а северного человека сделать рабом почти невозможно. Следует отметить, что остров тоже приносит свободу, больше, чем она есть на материке. Маленькие размеры острова не позволяют использовать одних для порабощения других, островная жизнь зачастую - это жизнь в согласии. Вода отделяет жителей от возможных влияний и завоевателей. Как это ни странно, но торговые отношения формируют законы. Торгуя и общаясь между собой, жители разных стран знакомятся с принципами и устоями друг друга, а, значит, есть возможность сравнения - это всегда приводит к положительному процессу изменений. Что хорошо для общества не всегда хорошо для отдельного человека. Там, где присутствуют только торговые отношения - все становится товаром, даже добродетели. Однако торговля развивает в человеке чувство справедливости. И тут возникает небольшой парадокс. Справедливость не может соседствовать рядом со стремлением грабить, в тоже время она не идет плечом к плечу с моральной добродетелью, которая заставляет нас не только следовать собственной выгоде, но и иногда забывать о ней, во имя других. Получается, что прогресс нравов неразрывен с его регрессом. Об этом говорил еще Платон. С одной стороны - развращение, а с другой - смягчение варварства. История знает примеры, когда политические интересы ставятся превыше торговых, и наоборот. Например, Англия всегда держала в приоритете торговлю, а не политику. Они воплотили в своей системе правления три ценности, имеющие значение для всего мира: торговля, религия, свобода. Другая ситуации происходит в Московии, которая понимает, что вступила на путь деспотизма, что от него необходимо избавляться. Но система не дает выхода. Для усовершенствования торговли требуются вексельные операции, однако они не имеют соответствия с законами государства. Люди, народ, точно рабы, не имеют возможности без согласования ни выехать из страны, ни вывезти какое-либо имущество, следовательно, идея торговли между странами идет в разрез с законами Московии. А торговля не может существовать в подобных ограничениях. Религия также является изменяющим законы, влияющим фактором. В огромном разнообразии различных религий, даже если они ложны, существуют те, которые несут благость для человека. Не обязательно они даруют ему вечную счастливую жизнь, они сделают ту, которая у него определенно есть - на Земле - лучше и приятней. Взять, например, две религии: христианство и ислам. Выбирая между ними, логично принять первую и отказаться от последней. Потому что религия должна корректировать людские нравы, а не бороться за свою истинность. Правители, подвергнутые влиянию магометанской религии, несут смерть себе и окружающим. Религия как будто пронизана духом истребления, который ее и породил. Христианство же не принимает деспотичность, кротость - ключевая характеристика христианина, который не приемлет гнев, обращенный на него от жестокого правителя. К примеру, Эфиопия по своим климатическим и географическим характеристикам склонна была стать деспотичной державой, однако именно христианская религия предотвратила это. Разделение христианской религии привело к образованию двух ответвлений: протестантство и католичество. Северные народы стали протестантами, а южные остались католиками. Это объяснимо с точки зрения климатических различий характеров. За счет внутреннего ощущения силы и свободы северных людей им было проще принять религию без видимого главы. Свобода современного мира - возможность человека действовать без ограничений в рамках закона. Государственное право предписывает подчинение гражданским и уголовным нормам в пределах государства. Эти неоспоримые правила были нарушены испанцами во время прибытия делегации во главе с инком Атуальпом, который был осужден в соответствии не с международным правом, а государственными и гражданскими законами чужой для него страны. Закону должен быть не чужд дух умеренности, так политическое благо, как и нравственное должно обрамляться пределами с двух сторон. К примеру, свобода нуждается в судебных ограничениях, но если их такое великое множество, что они начинают быть препятствиями для первоначальных целей закона, то в этом не остается никакого смысла: ни свободы, ни безопасности, ни возможности обвинить и оправдаться. Закон должен подчиняться сам правилам, его слово должно быть понятно, кратко и лаконично. Как закон двенадцати таблиц в Древнем Риме регулировал все отрасли жизни и был так прост, понятен и точен, что дети могли заучить его наизусть. Тогда как Конституция Юстиниана была так многословна, что требовала сокращения и упрощения. Закон не должен иметь множество толкований, только одно, понятное всем. Такая ошибка была допущена в законе Гонория, где подразумевалась смертная казнь за покупку вольноотпущенного, как раба, или причинение ему беспокойства. Последнее выражение имеет столь неопределенное значение, которое варьируется в зависимости от эмоциональности и впечатлительности человека. Закон должен быть понятен даже самому простому человеку, он создается не для философов и людей, способных широко мыслить, а для тех людей, которые создают семью и составляют большую часть населения. Каждая новая подробность, каждое новое исключение несет только новую подробность, поэтому закон должен избегать этого. Тогда, когда можно сказать прямо и точно, закон должен так и говорить. Закон не должен идти против природы человека. Например, принц Оранский Филипп II обещал титул за убийство, тем самым противореча всему ценному, что есть у человека: чести, религии, нравственности. Закон должен быть чист, так как он создан укрощать нравы. Краткое содержание романа «О духе законов» пересказала Осипова А. С. Обращаем ваше внимание, что это только краткое содержание литературного произведения «О духе законов». В данном кратком содержании упущены многие важные моменты и цитаты. biblioman.org В предисловии автор говорит, что принципы свои он выводит из самой природы вещей. Бесконечное разнообразие законов и нравов обусловлено отнюдь не произволом фантазии: частные случаи подчиняются общим началам, и история всякого народа вытекает из них как следствие. Бесполезно порицать установления той или иной страны, а предлагать изменения имеют право лишь те лица, которые получили от рождения гениальный дар проникать одним взглядом во всю организацию государства. Главная задача состоит в просвещении, ибо предрассудки, присущие органам управления, были первоначально предрассудками народа. Если бы автору удалось излечить людей от присущих им предрассудков, он почёл бы себя счастливейшим из смертных. Все имеет свои законы: они есть и у божества, и у мира материального, и у существ сверхчеловеческого разума, и у животных, и у человека. Величайшая нелепость — утверждать, будто явления видимого мира управляются слепой судьбой. Бог относится к миру как создатель и охранитель: он творит по тем же законам, по которым охраняет. Следовательно, дело творения лишь кажется актом произвола, ибо оно предполагает ряд правил — столь же неизбежных, как рок атеистов. Всем законам предшествуют законы природы, вытекающие из самого устройства человеческого существа. Человек в природном состоянии чувствует свою слабость, ибо все приводит его в трепет и обращает в бегство — поэтому мир является первым естественным законом. С чувством слабости соединяется ощущение своих нужд — стремление добывать себе пишу является вторым естественным законом. Взаимное влечение, присущее всем животным одной породы, породило третий закон — просьбу, обращённую человеком к человеку. Но людей связывают такие нити, каких нет у животных, — вот почему желание жить в обществе составляет четвёртый естественный закон. Как только люди соединяются в общество, они утрачивают сознание своей слабости — равенство исчезает, и начинается война. Каждое отдельное общество начинает сознавать свою силу — отсюда состояние войны между народами. Законы, определяющие отношения между ними, образуют собой международное право. Отдельные лица в каждом обществе начинают ощущать свою силу — отсюда война между гражданами. Законы, определяющие отношения между ними, образуют собой гражданское право. Кроме международного права, относящегося ко всем обществам, каждое из них в отдельности регулируется своими законами — в совокупности они образуют политическое состояние государства. Силы отдельных людей не могут соединиться без единства их воли, которое образует гражданское состояние общества. Закон, вообще говоря, есть человеческий разум, поскольку он управляет всеми народами земли, а политические и гражданские законы каждого народа должны быть не более как частными случаями приложения этого разума. Эти законы находятся в столь тесном соответствии со свойствами народа, для которого они установлены, что только в чрезвычайно редких случаях законы одного народа могут оказаться пригодными и для другого народа. Законы должны соответствовать природе и принципам установленного правительства; физическим свойствам страны и её климату — холодному, жаркому или умеренному; качествам почвы; образу жизни её народов — земледельцев, охотников или пастухов; степени свободы, допускаемой устройством государства; религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям. Совокупность всех этих отношений можно назвать «духом законов». Есть три образа правления: республиканский, монархический и деспотический. В республике верховная власть находится в руках или всего народа или части его; при монархии управляет один человек, но посредством установленных неизменных законов; деспотия характеризуется тем, что все движется волей и произволом одного лица вне всяких законов и правил. Если в республике верховная власть принадлежит всему народу, то это демократия. Когда верховная власть находится в руках части народа, такое правление называется аристократией. В демократии народ в некоторых отношениях является государем, а в некоторых отношениях — подданным. Государем он является только в силу голосований, коими изъявляет свою волю. Воля государя есть сам государь, поэтому законы, определяющие право голосования, являются основными для этого вида правления. В аристократии верховная власть находится в руках группы лиц: эти лица издают законы и заставляют исполнять их, а остальной народ является по отношению к ним тем же, чем в монархии подданные по отношению к государю. Худшая из аристократий та, где часть народа, которая повинуется, находится в гражданском рабстве у той, которая повелевает: примером может служить аристократия Польши, где крестьяне — рабы дворянства. Чрезмерная власть, предоставленная в республике одному гражданину, образует монархию и даже больше, чем монархию. В монархии законы охраняют государственное устройство или приспосабливаются к нему, поэтому принцип правления сдерживает государя — в республике гражданин, завладевший чрезвычайной властью, имеет гораздо больше возможностей злоупотреблять ею, так как не встречает противодействия со стороны законов, не предусмотревших этого обстоятельства. В монархии источником всякой политической и гражданской власти является сам государь, но существуют также посредствующие каналы, по которым движется власть. Уничтожьте в монархии прерогативы сеньоров, духовенства, дворянства и городов, и очень скоро вы получите в результате государство либо народное, либо деспотическое. В деспотических государствах, где нет основных законов, отсутствуют также и охраняющие их учреждения. Этим объясняется та особенная сила, которую в этих странах обычно приобретает религия: она заменяет непрерывно действующее охранительное учреждение; иногда же место религии занимают обычаи, которые почитаются вместо законов. Каждый вид правления имеет свои принципы: для республики нужна добродетель, для монархии — честь, для деспотического правительства — страх. В добродетели оно не нуждается, а честь была бы для него опасна. Когда весь народ живёт по каким-то принципам, все его составные части, т. е. семейства, живут по тем же принципам. Законы воспитания — первые, которые встречает человек в своей жизни. Они различаются в соответствии с видом правления: в монархиях их предметом является честь, в республиках — добродетель, в деспотиях — страх. Ни одно правление не нуждается в такой степени в помощи воспитания, как республиканское. Страх в деспотических государствах зарождается сам собой под влиянием угроз и наказаний. Честь в монархиях находит себе опору в страстях человека и сама служит им опорой. Но политическая добродетель есть самоотверженность — вещь всегда очень трудная. Эту добродетель можно определить как любовь к законам и отечеству — любовь, требующую постоянного предпочтения общественного блага личному, лежит в основании всех частных добродетелей. Особенную силу эта любовь получает в демократиях, ибо только там управление государством вверяется каждому гражданину. В республике добродетель есть очень простая вещь: это любовь к республике, это чувство, а не ряд сведений. Оно столь же доступно последнему человеку в государстве, как и тому, кто занимает в нем первое место. Любовь к республике в демократии есть любовь к демократии, а любовь к демократии есть любовь к равенству. Законы такого государства должны всячески поддерживать общее стремление к равенству. В монархиях и в государствах деспотических никто не стремится к равенству: даже мысль об этом никому не приходит в голову, ибо каждый там стремится к возвышению. Люди самого низкого положения желают выйти из него лишь для того, чтобы господствовать над другими людьми. Поскольку принципом монархического правления является честь, законы должны поддерживать знать, которая есть, так сказать, и создатель и создание этой чести. При деспотическом правлении не нужно иметь много законов: все держится на двух-трёх идеях, а новых и не требуется. Когда Карл XII, будучи в Бендерах, встретил некоторое противодействие своей воле со стороны сената Швеции, он написал сенаторам, что пришлёт командовать ими свой сапог. Этот сапог командовал бы не хуже деспотического государя. Разложение каждого правления почти всегда начинается с разложения принципов. Принцип демократии разлагается не только тогда, когда утрачивается дух равенства, но также и тогда, когда дух равенства доводится до крайности и каждый хочет быть равным тем, кого он избрал в правители. В таком случае народ отказывается признать им же самим назначенные власти и хочет все делать сам: совещаться вместо сената, управлять вместо чиновников и судить вместо судей. Тогда в республике уже нет места для добродетели. Народ хочет исполнять обязанности правителей, значит, правителей уже не уважают. Аристократия терпит ущерб, когда власть знати становится произвольной: при этом уже не может быть добродетели ни у тех, которые управляют, ни у тех, которыми управляют. Монархии погибают, когда мало-помалу отменяются прерогативы сословий и привилегии городов. В первом случае идут к деспотизму всех; во втором — к деспотизму одного. Принцип монархии разлагается также, когда высшие должности в государстве становятся последними ступенями рабства, когда сановников лишают уважения народа и обращают их в жалкое орудие произвола. Принцип деспотического государства непрерывно разлагается, потому что он порочен по самой своей природе. Если принципы правления разложились, самые лучшие законы становятся дурными и обращаются против государства; когда принципы здравы, даже дурные законы производят такие же последствия, как и хорошие, — сила принципа все себе покоряет. Республика по природе своей требует небольшой территории, иначе она не удержится. В большой республике будет и больше богатства, а следовательно, и неумеренные желания. Монархическое государство должно быть средней величины: если бы оно было мало, то сформировалось бы как республика; а если бы было слишком обширно, то первые лица государства, сильные по самому своему положению, находясь вдали от государя и имея собственный двор, могли бы перестать ему повиноваться — их не устрашила бы угроза слишком отдалённой и замедленной кары. Обширные размеры империи — предпосылка для деспотического правления. Надо, чтобы отдалённость мест, куда рассылаются приказания правителя, уравновешивалась быстротой их исполнения; чтобы преградой, сдерживающей небрежность со стороны начальников отдалённых областей, служил страх; чтобы олицетворением закона был один человек. Небольшие республики погибают от внешнего врага, а большие — от внутренней язвы. Республики охраняют себя, соединяясь друг с другом, а деспотические государства ради той же цели отделяются и, можно сказать, изолируются друг от друга. Жертвуя частью своей страны, они опустошают окраины и обращают их в пустыню, вследствие чего ядро государства становится недоступным. Монархия никогда не разрушает сама себя, однако государство средних размеров может подвергнуться нашествию — поэтому у монархии есть крепости для защиты границ и армии для защиты этих крепостей. Малейший клочок земли обороняется там с большим искусством, упорством и мужеством. Деспотические государства совершают друг против друга нашествия — войны ведутся только между монархиями. В каждом государстве есть три рода власти: власть законодательная, власть исполнительная, ведающая вопросами международного права, и власть исполнительная, ведающая вопросами права гражданского. Последнюю власть можно назвать судебной, а вторую — просто исполнительной властью государства. Если власть законодательная и исполнительная будут соединены в одном лице или учреждении, то свободы не будет, так как можно опасаться, что этот монарх или этот сенат станут создавать тиранические законы для того, чтобы так же тиранически применять их. Не будет свободы и в том случае, если судебная власть не отделена от законодательной и исполнительной. Если она соединена с законодательной властью, то жизнь и свобода гражданина окажутся во власти произвола, ибо судья будет законодателем. Если судебная власть соединена с исполнительной, то судья получает возможность стать угнетателем. Государи, стремившиеся к деспотизму, всегда начинали с того, что объединяли в своём лице все отдельные власти. У турок, где эти три власти соединены в лице султана, царствует ужасающий деспотизм. Зато англичанам удалось посредством законов установить прекрасную систему равновесия властей. Политическое рабство зависит от природы климата. Чрезмерная жара подрывает силы и бодрость людей, а холодный климат придаёт уму и телу известную силу, которая делает людей способными к действиям продолжительным, трудным, великим и отважным. Это различие можно наблюдать не только при сравнении одного народа с другим, но и при сравнении различных областей одной и той же страны: народы Северного Китая мужественнее, чем народы Южного Китая; народы Южной Кореи уступают в этом отношении народам Северной Кореи. Не следует удивляться, что малодушие народов жаркого климата почти всегда приводило их к рабству, тогда как мужество народов холодного климата сохраняло за ними свободу. Нужно добавить, что островитяне более склонны к свободе, чем жители континента. Острова бывают обычно небольших размеров, и там труднее употреблять одну часть населения для угнетения другой. От больших империй они отделены морем, которое преграждает путь завоевателям и мешает оказать поддержку тираническому правлению, поэтому островитянам легче сохранить свои законы. Большое влияние на законы оказывает торговля, ибо она исцеляет людей от тягостных предрассудков. Можно считать почти общим правилом, что везде, где нравы кротки, там есть и торговля, и везде, где есть торговля, там и нравы кротки. Благодаря торговле все народы узнали нравы других народов и смогли сравнить их. Это привело к благотворным последствиям. Но дух торговли, соединяя народы, не соединяет частных лиц. В странах, где людей воодушевляет только дух торговли, все их дела и даже моральные добродетели становятся предметом торга. Вместе с тем дух торговли порождает в людях чувство строгой справедливости: это чувство противоположно, с одной стороны, стремлению к грабежам, а с другой — тем моральным добродетелям, которые побуждают нас не только преследовать неуклонно собственные выгоды, но и поступаться ими ради других людей. Можно сказать, что законы торговли совершенствуют нравы по той же причине, по которой они их губят. Торговля развращает чистые нравы — об этом говорил ещё Платон. Одновременно она шлифует и смягчает варварские нравы, ибо совершенное отсутствие торговли приводит к грабежам. Некоторые народы жертвуют торговыми интересами ради политических. Англия всегда жертвовала политическими интересами ради интересов своей торговли. Этот народ лучше всех других народов мира сумел воспользоваться тремя элементами, имеющими великое значение: религией, торговлей и свободой. Московия хотела бы отказаться от своего деспотизма — и не может. Торговля, чтобы сделаться прочной, требует вексельных операций, но вексельные операции находятся в противоречии со всеми законами этой страны. Подданные империи, подобно рабам, не имеют права без специального разрешения ни выехать за границу, ни переслать туда своё имущество — следовательно, вексельный курс, дающий возможность переводить деньги из одной страны в другую, противоречит законам Московии, а торговля по природе своей противоречит таким ограничениям. На законы страны сильнейшее влияние оказывает религия. Даже между ложными религиями можно найти такие, которые наиболее соответствуют целям общественного блага — они хоть и не ведут человека к загробному блаженству, однако могут немало способствовать его земному счастью. Если сравнить один только характер христианской и магометанской религии, следует безоговорочно принять первую и отвергнуть вторую, потому что гораздо очевиднее, что религия должна смягчать нравы людей, чем-то, какая из них является истинной. Магометанские государи беспрестанно сеют вокруг себя смерть и сами погибают насильственной смертью. Горе человечеству, когда религия дана завоевателем. Магометанская религия продолжает внушать людям тот же дух истребления, который её создал. Напротив, христианской религии чужд чистый деспотизм: благодаря столь настойчиво предписываемой евангелием кротости она противится неукротимому гневу, побуждающему государя к самоуправству и жестокости. Только христианская религия помешала деспотизму утвердиться в Эфиопии, несмотря на обширность этой империи и её дурной климат — таким образом внутри Африки водворились нравы и законы Европы. Когда два века назад христианскую религию постигло злополучное разделение, северные народы приняли протестантство, южные же остались католиками. Причина этому та, что у северных народов существует и всегда будет существовать дух независимости и свободы, поэтому религия без видимого главы более соответствует духу независимости этого климата, чем та, которая имеет подобного главу. Свобода человека заключается главным образом в том, чтобы его не принуждали совершать действия, которые закон ему не предписывает. Начала государственного права требуют, чтобы всякий человек подчинялся уголовному и гражданскому праву той страны, в которой он находится. Эти начала были жестоко нарушены испанцами в Перу: инку Атауальпа можно было судить лишь на основании международного права, а они судили его на основании государственного и гражданского права. Но верхом их безрассудства было то, что они осудили его на основании государственных и гражданских законов своей страны. Дух умеренности должен быть духом законодателя, ибо политическое благо, как и благо нравственное, всегда находится между двумя пределами. Например, для свободы необходимы судебные формальности, но число их может быть столь велико, что они станут препятствовать целям тех самых законов, которые их установили: при этом граждане потеряют свободу и безопасность, обвинитель не будет иметь возможности доказать обвинение, а обвиняемый — оправдаться. При составлении законов должно соблюдать известные правила. Слог их должен быть сжатым. Законы двенадцати таблиц служили образцом точности — дети заучивали их на память. Новеллы же Юстиниана были столь многословны, что их пришлось сократить. Слог законов должен быть простым и не допускать различных толкований. Закон Гонория наказывал смертью того, кто покупал вольноотпущенника, как раба, или же причинял ему беспокойство. Не следовало употреблять столь неопределённое выражение. Понятие причиняемого человеку беспокойства всецело зависит от степени его впечатлительности. Законы не должны вдаваться в тонкости: они предназначены для людей посредственных и содержат в себе не искусство логики, а здравые понятия простого отца семейства. Когда закон не нуждается в исключениях, ограничениях и видоизменениях, то лучше всего обходиться без них, поскольку такие подробности влекут за собой новые подробности. Ни в коем случае нельзя давать законам форму, которая противна природе вещей: так, в проскрипции принца Оранского Филипп II обещал пять тысяч экю и дворянство тому, кто совершит убийство — этот король одновременно попрал понятия чести, нравственности и религии. Наконец, законам должна быть присуща известная чистота. Предназначенные для наказания людской злобы, они должны сами обладать совершенной непорочностью. В предисловии автор высказывает свое мнение о том, что большое количество законов, не является свободой фантазии, что это лишь следствие вытекающие из нашей истории. У всех есть свои законы: у животных и у людей, у материального мира и у сверхъестественного, и даже у божества. У всех человеческих законов есть четыре предшествующих закона природы: с чувством слабости связан мир – первый естественный закон, с чувством необходимости связано потребность в добывании пищи – второй естественный закон. Третий закон – просьба, обращение человека к человеку, а четвертый – стремление жить в обществе. Можно предположить, что закон это и есть человеческий разум, ведь он регулирует отношения между всем людьми. Любые законы обязаны соответствовать принципам государства и его природе: климату, образу жизни, религии, нравам и обычаям. Совокупность всех этих отношений можно назвать «духом законов». Существуют три вида правления монархический, деспотический и республиканский.
При монархии власть находится в руках одного человека, но регулируемая законом, при деспотии власть также принадлежит одному человеку, но не подчиняется никаким законам. А в республике власть принадлежит народу, если всему, то это демократия, если же власть принадлежит лишь части народа, то это аристократия. Для каждого вида правления присущи свои принципы: для монархии важна честь, для республики - добродетель, для деспотии – страх.
Для республики требуется небольшая территория, иначе она не удержится. Для монархии необходима территория средней величины, ведь если государство будет маленьким, то оно будет республикой, ну а если обширным то, больше деспотическим. Для деспотии характерны огромные территории, рычагом управления которого - страх, а олицетворение закона – один единственный человек. В любом государстве существует три вида власти: законодательная, исполнительная и судебная. Если в государстве две власти – законодательная и исполнительная принадлежат одному лицу, то тут присуща тирания, отсутствие свободы. Если же все три власти, то деспотизм. Каждая ветвь власти должна принадлежать разным учреждениям. Оказывает серьезное влияние на законы и религия. Нужно помнить, что свобода человека заключается в том, чтобы не делать то, что закон ему не разрешает. Главное, что нужно помнить это то, что закону должна быть свойственна чистота. Ведь они предназначены, для наказания человеческого зла, поэтому и сами должны иметь совершенную непорочность. www.allsoch.ru Шарль Монтескье Избранные произведения о духе законов ПРЕДИСЛОВИЕ Если бы среди бесконечного разнообразия предметов, о которых говорится в этой книге, и оказалось что-нибудьтакое, что против моего ожидания можеткого-либообидеть, то не найдется в ней по крайней мере ничего, сказанного со злым умыслом. Мой ум не имеет от природы склонности к порицанию. Платон[27] благодарил небо за то, что родился во времена Сократа[28], я же благословляю небо за то, что оно судило мне родиться при правительстве, под властью которого я живу, и повелело мне повиноваться тем, к которым внушило любовь. Япрошу одной милости, хотя и, боюсь, что мне в ней откажут: не судить по минутному чтению о двадцатилетнем труде; одобрять или осуждать всю мою книгу целиком, а не отдельные ее фразы. Когда хотят узнать цели и намерения автора, то где же всего ближе искать их как не в целях и намерениях его произведения. Яначал с изучения людей и нашел, что все бесконечное разнообразие их законов и нравов не вызвано единственно произволом их фантазии. Яустановил общие начала и увидел, что частные случаи как бы сами собою подчиняются им, что история каждого народа вытекает из них как следствие и всякий частный закон связан с другим законом или зависит от другого, более общего закона. Обратившись к древности, я постарался усвоить дух ее, чтобы случаи, существенно различные, не принимать за сходные и не просмотреть различий между теми, которые кажутся сходными. Принципы свои я вывел не из своих предрассудков, а из самой природы вещей. Немало истин окажутся здесь очевидными лишь после того, как обнаружится цепь, связующая их с другими истинами. Чем больше будут размышлять над подробностями, тем более будут убеждаться в верности общих начал. Самые эти подробности приведены мною не все, ибо кто может сказать все и не показаться при этом смертельно скучным? Здесь не найдут тех крайностей, которые как будто составляют характерную особенность современных сочинений. При известной широте взгляда все крайности исчезают; проявляются же они обыкновенно лишь вследствие того, что ум писателя, сосредоточившись всецело на одной стороне предмета, оставляет без внимания все прочие. Япишу не с целью порицать установления какой бы то ни было страны. Каждый народ найдет в моей книге объяснение существующих у него порядков, и она, естественно, приведет к заключению, что предлагать в них какие-нибудьизменения этих порядков имеют право только те лица, которые получили от рождения счастливый дар проникать одним взглядом гения всю организацию государства. Нельзя относиться безразлично к делу просвещения народа. Предрассудки, присущие органам управления, были первоначально предрассудками народа. Во времена невежества люди не ведают сомнений, даже когда творят величайшее зло, а в эпоху просвещения они трепещут даже при совершении величайшего блага. Они чувствуют старое зло, видят средства к его исправлению, но вместе с тем видят и новое зло, проистекающее от этого исправления. Они сохраняют дурное из боязни худшего и довольствуются существующим благом, если сомневаются в возможности лучшего; они рассматривают части только для того, чтобы познать целое, и исследуют все причины, чтобы уразуметь все последствия. Если бы я мог сделать так, чтобы люди получили новье основания полюбить свои обязанности, своего государя, свое отечество и свои законы, чтобы они почувствовали себя более счастливыми во всякой стране, при всяком правительстве и на всяком занимаемом ими посту, — я счел бы себя счастливейшим из смертных. Если бы я мог сделать так, чтобы у тех, которые повелевают, увеличился запас сведений относительно того, что они должны предписывать, а те, которые повинуются, нашли новое удовольствие в повиновении, — я счел бы себя счастливейшим из смертных. Ясчел бы себя счастливейшим из смертных, если бы мог излечить людей от свойственных им предрассудков. Предрассудками я называю не то, что мешает нам познавать те или иные вещи, а то, что мешает нам познать самих себя. О духе законов. Стремясь просветить людей, мы всего более можем прилагать к делу ту общую добродетель, в которой заключается любовь к человечеству. Человек — это существо столь гибкое и в общественном быту своем столь восприимчивое к мнениям и впечатлениям других людей — одинаково способен и понять свою собственную природу, когда ему показывают ее, и утратить даже всякое представление о ней, когда ее скрывают от него. Ямного раз начинал и оставлял этот труд, тысячу раз бросал я на ветер уже исписанные мною листы и каждый день чувствовал, что мои руки опускаются от бессилия. Исследуя свой предмет без всякого предварительного плана, я не знал ни правил, ни исключений и если находил истину, то для того только, чтобы тут же утратить ее; но когда я открыл мои общие начала, то все, чего я искал, предстало предо мною, и на протяжении двадцати лет я видел, как труд мой возник, рос, развивался и завершился. если этому труду суждено иметь успех, я буду в значительной степени обязан этим величию моего предмета. Не думаю, однако, чтобы тут не было никакой заслуги и с моей стороны. Когда я прочел все, что было написано прежде меня столь многими великими людьми во Франции, в Англии и Германии, я был поражен восхищением, но не пал духом. «И я тоже художник!», — воскликнул я вместе с Корреджио. ЗАЯВЛЕНИЕ АВТОРА Для понимания первых четырех книг этого труда следует заметить, что 1) под словом республиканская добродетель я разумею любовь к отечеству, т. е. любовь к равенству. Это не христианская или нравственная, аполитическая добродетель; она представляет ту главную пружину, которая приводит в движение республиканское правительство подобно тому, какчесть является движущей пружиной монархии. На этом основании я и назвал любовь к отечеству и к равенству политической добродетелью: новые идеи, к которым я пришел, обязывали меня приискать для них и новые названия или употреблять старые слова вновом смысле. Лица, не понявшие этого, приписали мне много таких нелепых мнений, которые показались бы возмутительными во всех странах мира, так как во всех странах мира дорожат нравственностью. 2) Следует обратить внимание на то, что между утверждением, что известное свойство, душевное расположение или добродетель не являются главными двигателями такого-топравительства, и утверждением, что они в этом правительстве совсем отсутствуют, есть большое различие. Если я скажу, чтотакое-токолесо или шестерня не относятся к орудиям, приводящим в движение механизм часов, то можно ли из этого заключить, что их совсем не имеется в этих часах? Столько же оснований для заключения, что христианские и нравственные добродетели и даже сама политическая добродетель отсутствуют в монархии. Одним словом: честь существует и в республике, хотя движущее начало республики — политическая добродетель, а политическая добродетель существует и вмонархии, несмотря на то, что движущее начало монархии честь. Говоря в V главе третьей книги моего сочинения о добродетельном человеке, я имел в виду не человека, обладающего христианскими или нравственными добродетелями, а человека, стремящегося к политическому благу, т. е. обладающего тою политическою добродетелью, о которой была речь. Это человек, который любит законы своей страны и любовью к ним руководствуется в своей деятельности. Все это я уточнил в настоящем издании путем еще более четкого определения своих идей; в большинстве случаев, где было употреблено мною слово добродетель , я заменил его выражениемполитическая добродетель . КНИГА ПЕРВАЯ О законах вообще ГЛАВА I О законах в их отношениях к различным существам Законы в самом широком значении этого слова суть необходимые отношения, вытекающие из природы вещей; в этом смысле все, что существует, имеет свои законы: они есть и у божества, и у мира материального, и у существ сверхчеловеческого разума, и у животных, и у человека. Те, которые говорят, что все видимые нами в мире язления произведены слепою судьбою , утверждают великую нелепость, так как что может быть нелепее слепой судьбы, создавшей разумные существа? Итак, есть первоначальный разум; законы же — это отношения, существующие между ним и различными существами, и взаимные отношения этих различных существ. Бог относится к миру как создатель и охранитель; он творит по тем же законам, по которым охраняет; он действует по этим законам, потому что знает их; он знает их, потому что создал их, и он создал их, потому что они соответствуют его мудрости и могуществу. Непрерывное существование мира, образованного движением материи и лишенного разума, приводит к заключению, что все его движения совершаются по неизменным законам, и какой бы иной мир мы себе ни вообразили вместо существующего, он все равно должен был бы или подчиняться неизменным правилам, или разрушиться. Таким образом, дело творения, кажущееся актом произвола, предполагает ряд правил, столь же неизбежных, как рок атеистов — Было бы нелепо думать, что творец мог бы управлять миром и помимо этих правил, так как без них не было бы и самого мира. Эти правила — неизменно установленные отношения. Так, все движения и взаимодействия двух движущихся тел воспринимаются, возрастают, замедляются и прекращаются согласно ПЛ Монтескье отношениям между массами и скоростями этих тел; в каждом различии есть единообразие , и в каждом изменении —постоянство . Единичные разумные существа могут сами для себя создавать законы, но у них есть также и такие законы, которые не ими созданы. Прежде чем стать действительными, разумные существа были возможны, следовательно, возможны были отношения между ними, возможны поэтому и законы. Законам, созданным людьми, должна была предшествовать возможность справедливых отношений. Говорить, что вне того, что предписано или запрещено положительным законом, нет ничего ни справедливого, ни несправедливого, значит утверждать, что до того, как был начерчен круг, его радиусы не были равны между собою. Итак, надо признать, что отношения справедливости предшествуют установившему их положительному закону. Так, например, если существует общество людей, то справедливо, чтобы люди подчинялись законам этого общества; если разумные существа облагодетельствованы другим существом, они должны питать к нему благодарность; если разумное существо сотворено другим разумным существом, то оно должно оставаться в той же зависимости, в какой оно находилось с первого момента своего существования; если разумное существо причинило зло другому разумному существу, то оно заслуживает, чтобы ему воздали таким же злом, и т. д. Но мир разумных существ далеко еще не управляется с таким совершенством, как мир физический, так как, хотя у него и есть законы, по своей природе неизменные, он не следует им с тем постоянством, с которым физический мир следует своим законам. Причина этого в том, что отдельные разумные существа по своей природе ограниченны и потому способны заблуждаться и что, с другой стороны, им свойственно по самой их природе действовать по собственным побуждениям. Поэтому они не соблюдают неизменно своих первоначальных законов, и даже тем законам, которые они создают сами для себя, они подчиняются не всегда. Неизвестно, находятся ли животные под управлением общих или каких-нибудьособенных законов движения. Как бы то ни было, они не связаны с богом более близкими отношениями, чем остальной материальный мир; способность же чувствовать служит им лишь для их отношений друг к другу, к другим существам и к самим себе. В свойственном им влечении к наслаждению каждое из них находит средство для охраны своего отдельного бытия, и это же влечение служит им для сохранения рода. Они имеют естественные законы, потому что соединены способностью чувствовать и не имеют законов положительных, потому что не соединены способностью познавать. Но они не следуют неизменно и своим естественным законам; растения, у которых мы не замечаем ни чувства, ни сознания, лучше их следуют последним. Животные лишены тех высоких преимуществ, которыми мы обладаем, но зато у них есть такие, которых нет у нас. У них нет наших надежд, но нет и наших страхов; они, подобно нам, умирают, но не сознают этого; большая часть их даже охраняет себя лучше, чем мы себя, и не так злоупотребляет своими страстями, как мы. Как существо физическое, человек, подобно всем другим телам, управляется неизменными законами; как существо, одаренное умом, он беспрестанно нарушает законы, установленные богом, и изменяет те, которые сам установил. Он должен руководить собою, и, однако, он существо ограниченное; как всякое смертное разумное существо, он становится жертвою неведения и заблуждения и нередко утрачивает и те слабые познания, которые ему уже удалось приобрести, а как существо чувствующее, он находится во власти тысячи страстей. Такое существо способно ежеминутно забывать своего создателя — и бог напоминает ему о себе в заветах религии; такое существо способно ежеминутно забывать самого себя — и философы направляют его законами морали; созданный для жизни в обществе, он способен забывать своих ближних — и законодатели призывают его к исполнению своих обязанностей посредством политических и гражданских законов. ГЛАВА II О законах природы Всем этим законам предшествуют законы природы, названные так потому, что они вытекают единственно из устройства нашего существа. Чтобы основательно познакомиться с ними, надо рассмотреть человека во время, предшествовавшее образованию общества. Законы, по которым он жил в том состоянии, и будут законами природы. Тот закон, который, запечатлев в нас идею творца, влечет нас к нему, в ряду естественных законов занимает первое место по своей важности, но не по порядку законов во времени. Человек в природном состоянии обладает не столько познаниями, сколько способностью познания. Ясно, что первые идеи его не будут носить умозрительного характера: прежде чем размышлять о начале своего бытия, он думает о его охранении. Такой человек вначале чувствует лишь свою слабость. Он будет крайне боязлив; если бы для подтверждения этого потребовались примеры, то они уже найдены в лесах, обитаемых дикарями: все заставляет их трепетать, все обращает в бегство. В таком состоянии каждый чувствует себя низшим по отношению к другим людям и лишь с трудом доходит до чувства равенства с ними. Стремление нападать друг на друга чуждо таким людям; следовательно, мир является первым естественным законом человека. Гоббс[29] неправ, когда приписывает первобытным людям желание властвовать друг над другом. Идея власти и господства настолько сложна и зависит от такого множества других идей, что она не может быть первой во времени идеей человека. Если война не есть естественное состояние людей, то почему же, спрашивает Гоббс, люди всегда ходят вооруженными и запирают на ключ свои жилища? Однако не следует приписывать людям, жившим до образования общества, такие стремления, которые могут возникнуть у них только после образования общества, вместе с которым у них появляются поводы для нападения и защиты. С чувством своей слабости человек соединяет ощущение своих нужд. Поэтому второй естественный закон человека — стремление добывать себе пищу. Я сказал, что страх побуждает людей бежать друг от друга; но как только они увидят, что страх их является взаимным, у них появится желание подойти друг к другу. Кроме того, их влечет к сближению и чувство удовольствия, испытываемое каждым животным при встрече с животным той же породы, причем то очарование, которое связано с различием двух полов, еще более увеличит это удовольствие. Таким образом, просьба, обращенная одним человеком к другому, составляет третий естественный закон человека. Первоначально человек обладает способностью чувствовать; в дальнейшем он доходит до приобретения познаний. Таким образом, людей связывает вторая нить, которой нет у животных; отсюда возникает новый повод к сближению. Желание жить в обществе — четвертый естественный закон человека. ГЛАВА III О положительных законах Как только люди соединяются в обществе, они утрачивают сознание своей слабости, существовавшее между ними равенство исчезает и начинается война. Каждое отдельное общество начинает сознавать свою силу — отсюда состояние войны между народами. Отдельные лица в каждом обществе начинают ощущать свою силу и пытаются обратить в свою пользу главные выгоды этого общества — отсюда война между отдельными лицами. Появление этих двух видов войны побуждает установить законы между людьми. Как жители планеты, размеры которой делают необходимым существование на ней многих различных народов, люди имеют законы, определяющие отношения между этими народами: это международное право . Как существа, живущие в обществе, существование которого нуждается в охране, они имеют законы, определяющие отношения между правителями и управляемыми: этоправо политическое . Есть у них еще законы, коими определяются отношения всех граждан между собою: этоправо гражданское. Международное право, естественно, основывается на том принципе, согласно которому различные народы должны во время мира делать друг другу как можно более добра, а во время войны причинять насколько возможно менее зла, не нарушая при этом своих истинных интересов. Цель войны — победа; цель победы — завоевание; цель завоевания сохранение. Из этого и предшествующего принципов должны проистекать все законы, образующие международное право. Международное право имеется у всех народов, оно есть даже у ирокезов, поедающих своих пленников: они отправляют и принимают послов, у них существуют определенные правила ведения войны и поведения в период мира; плохо только, что это международное право основано не на истинных принципах. Кроме международного права, относящегося ко всем обществам, есть еще политическое право для каждого из них в отдельности. Общество не может существовать без правительства. «Соединение всех отдельных сил, — как прекрасно говорит Гравина, — образует то, что называется политическим состоянием (государством)». Эта соединенная сила может быть отдана в руки или одному лицу или нескольким лицам. Основываясь на том, что отеческая власть установлена самой природой, некоторые полагают, что правление одного — самое естественное из всех. Но пример отеческой власти ничего не доказывает, ибо если власть отца и представляет некоторое соответствие с правлением одного, то власть братьев по смерти отца или по смерти братьев власть двоюродных братьев соответствует правлению нескольких лиц. Политическая власть необходимо предполагает союз нескольких семейств. Вернее будет сказать, что правительство наиболее сообразно с природой в том случае, если его особенные свойства больше всего соответствуют характеру народа, для которого оно установлено. Силы отдельных людей не могут объединиться, пока не пришли к единству их воли; это последнее единство и есть то, что, опять-такипо прекрасному выражению Гравина, называется гражданским состоянием. Закон, говоря вообще, есть человеческий разум, поскольку он управляет всеми народами земли; а политические и гражданские законы каждого народа должны быть не более как частными случаями приложения этого разума. Эти законы должны находиться в таком тесном соответствии со свойствами народа, для которого они установлены, что только в чрезвычайно редких случаях законы одного народа могут оказаться пригодными и для другого народа. Необходимо, чтобы законы соответствовали природе и принципам установленного или установляемого правительства, имеют ли они целью устройство его, — что составляет задачу политических законов, — или только поддержание его существования, — что составляет задачу гражданских законов. Они должны соответствовать физическим свойствам страны, ее климату холодному, жаркому или умеренному, — качествам почвы, ее положению, размерам, образу жизни ее народов — земледельцев, охотников или пастухов, — степени свободы, допускаемой устройством государства, религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям; наконец, они связаны между собой и обусловлены обстоятельствами своего возникновения, целями законодателя, порядком вещей, на котором они утверждаются. Их нужно рассмотреть со всех этих точек зрения. Это именно я и предполагаю сделать в настоящей книге. В ней будут исследованы все эти отношения; совокупность их образует то, что называется Духом законов . В этом исследовании я не отделяю политических законов отгражданских , так как, занимаясь исследованием не законов, а Духа законов, который заключается в различных отношениях законов к различным предметам, я должен был сообразоваться не столько с естественным порядком законов, сколько с естественным порядком этих отношений и предметов. Я начну с рассмотрения тех отношений, в которых законы состоят к природе и принципу каждого правительства, уделяя особое внимание изучению этого принципа, ввиду того что он оказывает решающее влияние на законы. И если мне удастся установить этот принцип, я покажу, что законы вытекают из него, как из своего источника. Затем я перейду к рассмотрению других, по-видимому,более частных отношений. КНИГА ВТОРАЯ О законах, вытекающих непосредственно из природы правительства ГЛАВА I О природе трех различных образов правления Есть три образа правления: республиканский, монархический и деспотический . Чтобы обнаружить их природу, достаточно и тех представлений, которые имеют о них даже наименее осведомленные люди. Я предполагаю три определения или, вернее, три факта: «республиканское правление — это то, при котором верховная власть находится в руках или всего народа или части его; монархическое, — при котором управляет один человек, но посредством установленных неизменных законов; между тем как в деспотическом все вне всяких законов и правил движется волей и произволом одного лица». Вот что я называю природой правления. Предстоит рассмотреть, каковы законы, непосредственно вытекающие из этой природы и, стало быть, имеющие значение основных краеугольных законов. ГЛАВА II О республиканском правлении и законах, относящихся к демократии Если в республике верховная власть принадлежит всему народу, то это демократия. Если верховная власть находится в руках части народа, то такое правление называется аристократией. В демократии народ в некоторых отношениях является государем, а в некоторых отношениях — подданным. Государем он является только в силу голосований, коими он изъявляет свою волю. Воля государя есть сам государь. Поэтому законы, определяющие право голосования, являются основными для этого вида правления. В самом деле, для республики столь же важно определить, как, кем, пред кем и о чем будут производиться голосования, как для монархии — знать, кто государь и как он должен управлять. Либаний говорит, что в Афинах иностранец, вмешавшийся в народное собрание, подлежал смертной казни; он был виновен в узурпации прав верховной власти. Существенно важно определить число граждан, из коих состоит народное собрание, ибо без этого во многих случаях было бы неизвестно, высказался ли весь народ в целом или только часть его. В Лакедемоне требовалось 10 тысяч граждан. В Риме, рожденном в ничтожестве и возвысившемся до величия, в Риме, которому было суждено изведать все превратности фортуны, в Риме, который то видел всех своих граждан вне своих стен, то заключал в своих стенах всю Италию и часть земного шара, это число не было определено, и в этом заключалась одна из важных причин его падения [30]. Народ, обладающий верховной властью, должен делать сам все, что он в состояния хорошо выполнить, а то, чего он не может выполнить, он должен делать через посредство своих уполномоченных. Но эти уполномоченные не будут таковыми, если они не назначены самим народом; поэтому основной принцип этого вида правления состоит в том, что народ сам избирает своих уполномоченных, т. е. должностных лиц государства. Подобно монархам и даже в еще большей степени народ нуждается в руководстве со стороны совета или сената. Но чтобы иметь к ним доверие, он должен сам избирать членов этих учреждений или непосредственно, как в Афинах, или чрез посредство особого учреждения, созданного народом для того, чтобы их выбирать, как это делалось в некоторых случаях в Риме. Народ в высшей степени удачно избирает тех, кому он должен поручить часть своей власти. Тут ему нужно руководиться лишь обстоятельствами, которых он не может не знать, и самыми очевидными фактами. Он знает, например, что такой-точеловек часто бывал на войне и воевал успешно — и вот он уже способен избрать полководца. Он знает, чтотакой-тосудья усердно исполняет свои обязанности, никогда не был уличен в подкупности и что люди вообще довольны им, — и он уже достаточно осведомлен для избрания претора. Он поражен роскошью и щедростью какого-нибудьгражданина, и это все, что ему нужно знать для выбора эдила. Все это факты, о которых он узнает на своих площадях гораздо лучше, чем монархи в своих дворцах. Но сумеет ли он сам выполнитькакое-нибудьдело, изучить места, возможности, благоприятные моменты, воспользоваться этими знаниями? Нет, этого он не сумеет сделать. Если бы кто-либоусомнился в естественной способности народа распознавать достоинства избираемых им лиц, то пусть он бросит взгляд на непрерывный ряд поразительно удачных выборов, которые были произведены афинянами и римлянами и которые, конечно, невозможно объяснять случайностью. Известно, что, хотя в Риме народ и завоевал себе право поручать отправление государственных должностей плебеям, он так и не мог решиться выбирать их, и, хотя в Афинах по закону Аристида дозволялось избирать на эти должности лиц из всех классов, простой народ, по словам Ксенофонта[31], никогда не претендовал на те должности, от которых зависело его благополучие и его слава. Подобно тому, как большинство граждан вполне способно быть избирателями, но не имеет всех нужных качеств для того, чтобы быть избираемыми, народ способен контролировать деятельность других лиц, но неспособен вести дела сам. Необходимо, чтобы дела шли, и шли не слишком скорым и не слишком замедленным шагом; но народ всегда или не в меру деятелен или совсем безучастен. Иногда он все ниспровергает своими сотнями тысяч рук, но бывает и так, что на своих сотнях тысяч ног он ползет, как насекомое. Вдемократическом государстве народ разделен на определенные классы. В различных способах производить это разделение особенно наглядно проявился гений великих законодателей. Именно от правильности этого разделения и зависели всегда прочность и процветание демократии. Сервий Туллий создавал свои классы, руководствуясь аристократическим принципом. Тит Ливии и Дионисий Галикарнасский рассказывают нам, как он сосредоточил право голосования в руках первых граждан государства. Он разделил римский народ на сто девяносто три центурии, образовавшие шесть классов. Поместив богатых в относительно меньшем количестве в первые центурии, а менее богатых в количестве сравнительно большем в следующие, он отбросил всю массу бедняков в одну последнюю центурию. И так как центурии имели только по одному голосу каждая, то выходило, что право голоса принадлежало не столько лицам, сколько влиянию и богатству. Солон[32] разделил афинский народ на четыре класса. Руководствуясь демократическим духом, он образовал эти классы для того, чтобы обозначить не тех, которые должны избирать, а тех, которые могут быть избраны; предоставив каждому гражданину право избирать, он разрешил избирать судей из граждан всех четырех классов, между тем как на более высокие государственные должности могли быть избраны лица только первых трех классов, в которые входили зажиточные граждане. Итак, разделение на классы населения, имеющего право голоса, составляет основной закон республики. Другим основным ее законом является способ подачи голосов. Назначение по жребию свойственно демократии; назначение по выборам аристократии. Жребий представляет самый безобидный способ избрания: он предоставляет каждому гражданину возможность послужить отечеству. Но так как в этом именно состоит недостаток этого способа, то великие законодатели затратили большие усилия для того, чтобы его исправить и упорядочить. ВАфинах Солон постановил, чтобы назначения на все военные должности производились по выбору, а сенаторы и судьи назначались по жребию. Далее, он постановил, чтобы те гражданские должности, которые были связаны с большими расходами, замещались по выбору, а прочие — по жребию. Но для исправления недостатков, связанных с назначением по жребию, он определил, что избирать следует только из числа тех граждан, которые сами выставят свои кандидатуры, что достоинство избранного таким образом лица подлежит рассмотрению судей и что каждый гражданин может выдвинуть против него обвинение в том, что он недостоин избрания. Таким образом, получалось нечто среднее между избранием и жребием. Наконец, по истечении установленного срока снова производилось обсуждение деятельности данного должностного лица. Все это должно было в значительной степени удерживать неспособных людей от согласия баллотироваться по жребию. Закон, определяющий самую форму подачи избирательных бюллетеней, также принадлежит к числу основных законов демократии. Здесь особую важность имеет вопрос, будет ли голосование открытым или тайным. Цицерон пишет, что законы, установившие в последние времена римской республики тайное голосование, были одною из главных причин ее падения. Ввиду того что этот вопрос решается в различных республиках неодинаково, вот что, полагаю я, следует сказать о нем. Когда голоса подает народ, то голосование, несомненно, должно быть открытым, и в этом следует видеть один из основных законов демократии. Нужно, чтобы руководители вразумляли простой народ и чтобы известные лица сдерживали его своим авторитетом. Поэтому, когда в римской республике было введено тайное голосование, все в ней стало разрушаться; не было уже более возможности вразумить погибающий народ. Когда же голоса подаются в аристократии знатью или в демократии сенатом и когда поэтому все дело сводится лишь к предупреждению происков честолюбия, то в этих случаях находит применение самая строгая тайна голосования. Происки честолюбия опасны в сенате и в знати, но они не опасны в народе, которому свойственно действовать по влечению страсти. В государствах, где народ не имеет никакого участия в управлении, он будет увлекаться каким-нибудьактером, так же как в других случаях увлекался бы государственными делами. Полное отсутствие честолюбивых стремлений большое несчастье для республики. Оно постигает ее, когда народ развращен подкупами; он становится тогда равнодушным, пристращается к деньгам, но уже больше не интересуется государственными делами, не думает ни о правительстве, ни о его намерениях ипребывает в тупом спокойствии. Косновным законам демократии принадлежит и тот, в силу которого власть издавать законы должна принадлежать только народу. Однако есть тысячи случаев, когда бывают необходимы постановления сената; часто полезно даже испробовать закон, прежде чем установить его окончательно. Конституции Рима и Афин отличались в этом отношении большой мудростью. Определения сената имели там силу закона в продолжение года и обращались в постоянный закон только по воле народа. ГЛАВА III Озаконах, относящихся к природе аристократии Варистократии[33] верховная власть находится в руках группы лиц. Эти лица издают законы и заставляют исполнять их; остальной народ является по отношению к ним тем же, чем в монархии подданные по отношению к государю. Выбор по жребию не должен иметь места; он проявил бы здесь только свои дурные стороны. В самом деле, в правлении, которое уже установило самые прискорбные различия между людьми, должностное лицо не станет менее ненавистным оттого, что оно выбрано по жребию: тут завидуют не служебной должности человека, а его знатности. Если число знатных очень велико, то является необходимость в сенате для решения дел, которые знать не в состоянии решать сама, и для подготовки тех дел, которые подлежат еерешению. В этом случае можно сказать, что сенат представляет собою аристократию, знать — демократию, а народ ничто. Варистократическом государстве отрадны случаи, когда народ каким-нибудь косвенным способом оказывается выведенным из такого состояния небытия. Так, вследствие того что генуэзский банк св. Георгия управляется в основном почетными лицами из народа, народ получает возможность оказывать некоторое влияние на правительство, от чего зависит все его благосостояние. Сенаторы не должны иметь права замещать по собственному выбору вакантные места в сенате: это повело бы к большим злоупотреблениям. В Риме, который первоначально был аристократическим государством, сенат не имел права избирать своих членов, новые сенаторы назначались [34] цензорами. Чрезмерная власть, внезапно предоставленная в республике гражданину, образует монархию и даже больше чем монархию. В монархии законы охраняют государственное устройство или приспосабливаются к нему, так что тут принцип правления сдерживает государя; в республике же гражданин, завладевший чрезвычайной властью, имеет гораздо больше возможностей злоупотреблять ею, так как тут он не встречает никакого противодействия со стороны законов, не предусмотревших этого обстоятельства. Исключение из этого правила допустимо лишь в том случае, когда самое устройство государства таково, что оно нуждается в должности, сопряженной с чрезвычайною властью. Таков был Рим со своими диктаторами; такова Венеция со своими государственными инквизиторами: это страшные власти, насильственно возвращающие государство к утраченной свободе. Но чем объясняется столь существенное различие между обоими учреждениями в этих двух республиках? Тем, что в Риме диктатура защищала остатки его аристократии против народа, тогда как Венеция пользуется своими государственными инквизиторами, чтобы поддерживать свою аристократию против знати. Отсюда проистекают все различия: в Риме диктатура была кратковременной, потому что народом двигают не обдуманные намерения, а вспышки страсти; она должна была действовать гласно и торжественно, потому что имела в виду устрашить, народ, а не карать его; диктатор назначался только для одного определенного дела и только в границах этого дела пользовался своей неограниченной властью, потому что назначение диктатора всегда вызывалось каким-нибудьнепредвиденным случаем. Наоборот, в Венеции инквизиция должна быть учреждением постоянным: здесь намерения зарождаются, развиваются, откладываются на время и снова возрождаются, здесь честолюбивые стремления одного лица овладевают всем семейством, а от одного семейства передаются многим. Здесь необходимо тайное судилище, потому что преступления, которые оно карает, имеют глубокие корни и зарождаются в тишине и тайне. Власть этого судилища должна распространяться на все дела, потому что цель его — не только пресекать уже известное зло, но и предупреждать то зло, которое еще никому неизвестно. Наконец, инквизиция установлена, чтобы мстить даже за те преступления, о существовании которых она только подозревает, между тем как римская диктатура действовала более угрозами, чем карами, даже против тех преступлений, в которых виновные уже сознались. Во всех установлениях подобного рода обширность власти должна иметь свой противовес в кратковременности ее существования. БОЛЬШИНСТВО законодателей назначает ей срок в один год. Большая продолжительность была бы опасна, а меньшая — не соответствовала бы существу дела. Кто согласился бы управлять на таких условиях даже домашними делами? В Рагузе глава республики сменяется каждый месяц, прочие должностные лица — каждую неделю, а комендант крепости — каждый день. Но это может иметь место лишь в небольшой республике, окруженной могущественными державами, которые легко могли бы подкупать мелких должностных лиц. Лучшая аристократия та, где часть народа, не принимающая никакого участия во власти, настолько бедна и малочисленна, что господствующая часть народа не может извлечь никакой выгоды из того, чтобы угнетать ее. Так, Антипатр своим постановлением, лишавшим в Афинах права голоса всех, у кого не было двух тысяч драхм, образовал лучшую из возможных аристократий, потому что этот ценз был так мал, что исключал лишь очень немногих и не затронул никого из граждан, пользовавшихся некоторым почетом в городе. studfiles.net В предисловии автор говорит, что принципы свои он выводит из самой природы вещей. Бесконечное разнообразие законов и нравов обусловлено отнюдь не произволом фантазии: частные случаи подчиняются общим началам, и история всякого народа вытекает из них как следствие. Бесполезно порицать установления той или иной страны, а предлагать изменения имеют право лишь те лица, которые получили от рождения гениальный дар проникать одним взглядом во всю организацию государства. Главная задача состоит в просвещении, ибо предрассудки, присущие органам управления, были первоначально предрассудками народа. Если бы автору удалось излечить людей от присущих им предрассудков, он почел бы себя счастливейшим из смертных.
Все имеет свои законы: они есть и у божества, и у мира материального, и у существ сверхчеловеческого разума, и у животных, и у человека. Величайшая нелепость — утверждать, будто явления видимого мира управляются слепой судьбой. Бог относится к миру как создатель и охранитель: он творит по тем же законам, по которым охраняет. Следовательно, дело творения лишь кажется актом произвола, ибо оно предполагает ряд правил — столь же неизбежных, как рок атеистов. Всем законам предшествуют законы природы, вытекающие из самого устройства человеческого существа. Человек в природном состоянии чувствует свою слабость, ибо все приводит его в трепет и обращает в бегство — поэтому мир является первым естественным законом. С чувством слабости соединяется ощущение своих нужд — стремление добывать себе пишу является вторым естественным законом. Взаимное влечение, присущее всем животным одной породы, породило третий закон — просьбу, обращенную человеком к человеку. Но людей связывают такие нити, каких нет у животных, — вот почему желание жить в обществе составляет четвертый естественный закон.
Как только люди соединяются в общество, они утрачивают сознание своей слабости — равенство исчезает, и начинается война. Каждое отдельное общество начинает сознавать свою силу — отсюда состояние войны между народами. Законы, определяющие отношения между ними, образуют собой международное право. Отдельные лица в каждом обществе начинают ощущать свою силу — отсюда война между гражданами. Законы, определяющие отношения между ними, образуют собой гражданское право. Кроме международного права, относящегося ко всем обществам, каждое из них в отдельности регулируется своими законами — в совокупности они образуют политическое состояние государства. Силы отдельных людей не могут соединиться без единства их воли, которое образует гражданское состояние общества.
Закон, вообще говоря, есть человеческий разум, поскольку он управляет всеми народами земли, а политические и гражданские законы каждого народа должны быть не более как частными случаями приложения этого разума. Эти законы находятся в столь тесном соответствии со свойствами народа, для которого они установлены, что только в чрезвычайно редких случаях законы одного народа могут оказаться пригодными и для другого народа. Законы должны соответствовать природе и принципам установленного правительства; физическим свойствам страны и её климату — холодному, жаркому или умеренному; качествам почвы; образу жизни её народов — земледельцев, охотников или пастухов; степени свободы, допускаемой устройством государства; религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям. Совокупность всех этих отношений можно назвать «духом законов».
Есть три образа правления: республиканский, монархический и деспотический. В республике верховная власть находится в руках или всего народа или части его; при монархии управляет один человек, но посредством установленных неизменных законов; деспотия характеризуется тем, что все движется волей и произволом одного лица вне всяких законов и правил.
Если в республике верховная власть принадлежит всему народу, то это демократия. Когда верховная власть находится в руках части народа, такое правление называется аристократией. В демократии народ в некоторых отношениях является государем, а в некоторых отношениях — подданным. Государем он является только в силу голосований, коими изъявляет свою волю. Воля государя есть сам государь, поэтому законы, определяющие право голосования, являются основными для этого вида правления. В аристократии верховная власть находится в руках группы лиц: эти лица издают законы и заставляют исполнять их, а остальной народ является по отношению к ним тем же, чем в монархии подданные по отношению к государю. Худшая из аристократий та, где часть народа, которая повинуется, находится в гражданском рабстве у той, которая повелевает: примером может служить аристократия Польши, где крестьяне — рабы дворянства. Чрезмерная власть, предоставленная в республике одному гражданину, образует монархию и даже больше, чем монархию. В монархии законы охраняют государственное устройство или приспосабливаются к нему, поэтому принцип правления сдерживает государя — в республике гражданин, завладевший чрезвычайной властью, имеет гораздо больше возможностей злоупотреблять ею, так как не встречает противодействия со стороны законов, не предусмотревших этого обстоятельства.
В монархии источником всякой политической и гражданской власти является сам государь, но существуют также посредствующие каналы, по которым движется власть. Уничтожьте в монархии прерогативы сеньоров, духовенства, дворянства и городов, и очень скоро вы получите в результате государство либо народное, либо деспотическое. В деспотических государствах, где нет основных законов, отсутствуют также и охраняющие их учреждения. Этим объясняется та особенная сила, которую в этих странах обычно приобретает религия: она заменяет непрерывно действующее охранительное учреждение; иногда же место религии занимают обычаи, которые почитаются вместо законов.
Каждый вид правления имеет свои принципы: для республики нужна добродетель, для монархии — честь, для деспотического правительства — страх. В добродетели оно не нуждается, а честь была бы для него опасна. Когда весь народ живет по каким-то принципам, все его составные части, т. е. семейства, живут по тем же принципам. Законы воспитания — первые, которые встречает человек в своей жизни. Они различаются в соответствии с видом правления: в монархиях их предметом является честь, в республиках — добродетель, в деспотиях — страх. Ни одно правление не нуждается в такой степени в помощи воспитания, как республиканское. Страх в деспотических государствах зарождается сам собой под влиянием угроз и наказаний. Честь в монархиях находит себе опору в страстях человека и сама служит им опорой. Но политическая добродетель есть самоотверженность — вещь всегда очень трудная. Эту добродетель можно определить как любовь к законам и отечеству — любовь, требующую постоянного предпочтения общественного блага личному, лежит в основании всех частных добродетелей. Особенную силу эта любовь получает в демократиях, ибо только там управление государством вверяется каждому гражданину.
В республике добродетель есть очень простая вещь: это любовь к республике, это чувство, а не ряд сведений. Оно столь же доступно последнему человеку в государстве, как и тому, кто занимает в нем первое место. Любовь к республике в демократии есть любовь к демократии, а любовь к демократии есть любовь к равенству. Законы такого государства должны всячески поддерживать общее стремление к равенству. В монархиях и в государствах деспотических никто не стремится к равенству: даже мысль об этом никому не приходит в голову, ибо каждый там стремится к возвышению. Люди самого низкого положения желают выйти из него лишь для того, чтобы господствовать над другими людьми. Поскольку принципом монархического правления является честь, законы должны поддерживать знать, которая есть, так сказать, и создатель и создание этой чести. При деспотическом правлении не нужно иметь много законов: все держится на двух-трех идеях, а новых и не требуется. Когда Карл XII, будучи в Бендерах, встретил некоторое противодействие своей воле со стороны сената Швеции, он написал сенаторам, что пришлет командовать ими свой сапог. Этот сапог командовал бы не хуже деспотического государя.
Разложение каждого правления почти всегда начинается с разложения принципов. Принцип демократии разлагается не только тогда, когда утрачивается дух равенства, но также и тогда, когда дух равенства доводится до крайности и каждый хочет быть равным тем, кого он избрал в правители. В таком случае народ отказывается признать им же самим назначенные власти и хочет все делать сам: совещаться вместо сената, управлять вместо чиновников и судить вместо судей. Тогда в республике уже нет места для добродетели. Народ хочет исполнять обязанности правителей, значит, правителей уже не уважают. Аристократия терпит ущерб, когда власть знати становится произвольной: при этом уже не может быть добродетели ни у тех, которые управляют, ни у тех, которыми управляют. Монархии погибают, когда мало-помалу отменяются прерогативы сословий и привилегии городов. В первом случае идут к деспотизму всех; во втором — к деспотизму одного. Принцип монархии разлагается также, когда высшие должности в государстве становятся последними ступенями рабства, когда сановников лишают уважения народа и обращают их в жалкое орудие произвола. Принцип деспотического государства непрерывно разлагается, потому что он порочен по самой своей природе. Если принципы правления разложились, самые лучшие законы становятся дурными и обращаются против государства; когда принципы здравы, даже дурные законы производят такие же последствия, как и хорошие, — сила принципа все себе покоряет.
Республика по природе своей требует небольшой территории, иначе она не удержится. В большой республике будет и больше богатства, а следовательно, и неумеренные желания. Монархическое государство должно быть средней величины: если бы оно было мало, то сформировалось бы как республика; а если бы было слишком обширно, то первые лица государства, сильные по самому своему положению, находясь вдали от государя и имея собственный двор, могли бы перестать ему повиноваться — их не устрашила бы угроза слишком отдаленной и замедленной кары.Монархическое государство должно быть средней величины: если бы оно было мало, то сформировалось бы как республика; а если бы было слишком обширно, то первые лица государства, сильные по самому своему положению, находясь вдали от государя и имея собственный двор, могли бы перестать ему повиноваться — их не устрашила бы угроза слишком отдаленной и замедленной кары. Обширные размеры империи — предпосылка для деспотического правления. Надо, чтобы отдаленность мест, куда рассылаются приказания правителя, уравновешивалась быстротой их исполнения; чтобы преградой, сдерживающей небрежность со стороны начальников отдаленных областей, служил страх; чтобы олицетворением закона был один человек.
Небольшие республики погибают от внешнего врага, а большие — от внутренней язвы. Республики охраняют себя, соединяясь друг с другом, а деспотические государства ради той же цели отделяются и, можно сказать, изолируются друг от друга. Жертвуя частью своей страны, они опустошают окраины и обращают их в пустыню, вследствие чего ядро государства становится недоступным. Монархия никогда не разрушает сама себя, однако государство средних размеров может подвергнуться нашествию — поэтому у монархии есть крепости для защиты границ и армии для защиты этих крепостей. Малейший клочок земли обороняется там с большим искусством, упорством и мужеством. Деспотические государства совершают друг против друга нашествия — войны ведутся только между монархиями.
В каждом государстве есть три рода власти: власть законодательная, власть исполнительная, ведающая вопросами международного права, и власть исполнительная, ведающая вопросами права гражданского. Последнюю власть можно назвать судебной, а вторую — просто исполнительной властью государства. Если власть законодательная и исполнительная будут соединены в одном лице или учреждении, то свободы не будет, так как можно опасаться, что этот монарх или этот сенат станут создавать тиранические законы для того, чтобы так же тиранически применять их. Не будет свободы и в том случае, если судебная власть не отделена от законодательной и исполнительной. Если она соединена с законодательной властью, то жизнь и свобода гражданина окажутся во власти произвола, ибо судья будет законодателем. Если судебная власть соединена с исполнительной, то судья получает возможность стать угнетателем. Государи, стремившиеся к деспотизму, всегда начинали с того, что объединяли в своем лице все отдельные власти. У турок, где эти три власти соединены в лице султана, царствует ужасающий деспотизм. Зато англичанам удалось посредством законов установить прекрасную систему равновесия властей.
Политическое рабство зависит от природы климата. Чрезмерная жара подрывает силы и бодрость людей, а холодный климат придает уму и телу известную силу, которая делает людей способными к действиям продолжительным, трудным, великим и отважным. Это различие можно наблюдать не только при сравнении одного народа с другим, но и при сравнении различных областей одной и той же страны: народы Северного Китая мужественнее, чем народы Южного Китая; народы Южной Кореи уступают в этом отношении народам Северной Кореи. Не следует удивляться, что малодушие народов жаркого климата почти всегда приводило их к рабству, тогда как мужество народов холодного климата сохраняло за ними свободу. Нужно добавить, что островитяне более склонны к свободе, чем жители континента. Острова бывают обычно небольших размеров, и там труднее употреблять одну часть населения для угнетения другой. От больших империй они отделены морем, которое преграждает путь завоевателям и мешает оказать поддержку тираническому правлению, поэтому островитянам легче сохранить свои законы. Большое влияние на законы оказывает торговля, ибо она исцеляет людей от тягостных предрассудков. Можно считать почти общим правилом, что везде, где нравы кротки, там есть и торговля, и везде, где есть торговля, там и нравы кротки. Благодаря торговле все народы узнали нравы других народов и смогли сравнить их. Это привело к благотворным последствиям. Но дух торговли, соединяя народы, не соединяет частных лиц. В странах, где людей воодушевляет только дух торговли, все их дела и даже моральные добродетели становятся предметом торга. Вместе с тем дух торговли порождает в людях чувство строгой справедливости: это чувство противоположно, с одной стороны, стремлению к грабежам, а с другой — тем моральным добродетелям, которые побуждают нас не только преследовать неуклонно собственные выгоды, но и поступаться ими ради других людей. Можно сказать, что законы торговли совершенствуют нравы по той же причине, по которой они их губят. Торговля развращает чистые нравы — об этом говорил еще Платон. Одновременно она шлифует и смягчает варварские нравы, ибо совершенное отсутствие торговли приводит к грабежам. Некоторые народы жертвуют торговыми интересами ради политических. Англия всегда жертвовала политическими интересами ради интересов своей торговли. Этот народ лучше всех других народов мира сумел воспользоваться тремя элементами, имеющими великое значение: религией, торговлей и свободой. Московия хотела бы отказаться от своего деспотизма — и не может. Торговля, чтобы сделаться прочной, требует вексельных операций, но вексельные операции находятся в противоречии со всеми законами этой страны. Подданные империи, подобно рабам, не имеют права без специального разрешения ни выехать за границу, ни переслать туда свое имущество — следовательно, вексельный курс, дающий возможность переводить деньги из одной страны в другую, противоречит законам Московии, а торговля по природе своей противоречит таким ограничениям.
На законы страны сильнейшее влияние оказывает религия. Даже между ложными религиями можно найти такие, которые наиболее соответствуют целям общественного блага — они хоть и не ведут человека к загробному блаженству, однако могут немало способствовать его земному счастью. Если сравнить один только характер христианской и магометанской религии, следует безоговорочно принять первую и отвергнуть вторую, потому что гораздо очевиднее, что религия должна смягчать нравы людей, чем то, какая из них является истинной. Магометанские государи беспрестанно сеют вокруг себя смерть и сами погибают насильственной смертью. Горе человечеству, когда религия дана завоевателем. Магометанская религия продолжает внушать людям тот же дух истребления, который её создал. Напротив, христианской религии чужд чистый деспотизм: благодаря столь настойчиво предписываемой евангелием кротости она противится неукротимому гневу, побуждающему государя к самоуправству и жестокости. Только христианская религия помешала деспотизму утвердиться в Эфиопии, несмотря на обширность этой империи и её дурной климат — таким образом внутри Африки водворились нравы и законы Европы. Когда два века назад христианскую религию постигло злополучное разделение, северные народы приняли протестантство, южные же остались католиками. Причина этому та, что у северных народов существует и всегда будет существовать дух независимости и свободы, поэтому религия без видимого главы более соответствует духу независимости этого климата, чем та, которая имеет подобного главу.
Свобода человека заключается главным образом в том, чтобы его не принуждали совершать действия, которые закон ему не предписывает. Начала государственного права требуют, чтобы всякий человек подчинялся уголовному и гражданскому праву той страны, в которой он находится. Эти начала были жестоко нарушены испанцами в Перу: инку Атауальпа можно было судить лишь на основании международного права, а они судили его на основании государственного и гражданского права. Но верхом их безрассудства было то, что они осудили его на основании государственных и гражданских законов своей страны.
Дух умеренности должен быть духом законодателя, ибо политическое благо, как и благо нравственное, всегда находится между двумя пределами. Например, для свободы необходимы судебные формальности, но число их может быть столь велико, что они станут препятствовать целям тех самых законов, которые их установили: при этом граждане потеряют свободу и безопасность, обвинитель не будет иметь возможности доказать обвинение, а обвиняемый — оправдаться. При составлении законов должно соблюдать известные правила. Слог их должен быть сжатым. Законы двенадцати таблиц служили образцом точности — дети заучивали их на память. Новеллы же Юстиниана были столь многословны, что их пришлось сократить. Слог законов должен быть простым и не допускать различных толкований. Закон Гонория наказывал смертью того, кто покупал вольноотпущенника, как раба, или же причинял ему беспокойство. Не следовало употреблять столь неопределенное выражение. Понятие причиняемого человеку беспокойства всецело зависит от степени его впечатлительности. Законы не должны вдаваться в тонкости: они предназначены для людей посредственных и содержат в себе не искусство логики, а здравые понятия простого отца семейства. Когда закон не нуждается в исключениях, ограничениях и видоизменениях, то лучше всего обходиться без них, поскольку такие подробности влекут за собой новые подробности. Ни в коем случае нельзя давать законам форму, которая противна природе вещей: так, в проскрипции принца Оранского Филипп II обещал пять тысяч экю и дворянство тому, кто совершит убийство — этот король одновременно попрал понятия чести, нравственности и религии. Наконец, законам должна быть присуща известная чистота. Предназначенные для наказания людской злобы, они должны сами обладать совершенной непорочностью.В предисловии автор говорит, что принципы свои он выводит из самой природы вещей. Бесконечное разнообразие законов и нравов обусловлено отнюдь не произволом фантазии: частные случаи подчиняются общим началам, и история всякого народа вытекает из них как следствие. Бесполезно порицать установления той или иной страны, а предлагать изменения имеют право лишь те лица, которые получили от рождения гениальный дар проникать одним взглядом во всю организацию государства. Главная задача состоит в просвещении, ибо предрассудки, присущие органам управления, были первоначально предрассудками народа. Если бы автору удалось излечить людей от присущих им предрассудков, он почел бы себя счастливейшим из смертных.
Все имеет свои законы: они есть и у божества, и у мира материального, и у существ сверхчеловеческого разума, и у животных, и у человека. Величайшая нелепость — утверждать, будто явления видимого мира управляются слепой судьбой. Бог относится к миру как создатель и охранитель: он творит по тем же законам, по которым охраняет. Следовательно, дело творения лишь кажется актом произвола, ибо оно предполагает ряд правил — столь же неизбежных, как рок атеистов. Всем законам предшествуют законы природы, вытекающие из самого устройства человеческого существа. Человек в природном состоянии чувствует свою слабость, ибо все приводит его в трепет и обращает в бегство — поэтому мир является первым естественным законом. С чувством слабости соединяется ощущение своих нужд — стремление добывать себе пишу является вторым естественным законом. Взаимное влечение, присущее всем животным одной породы, породило третий закон — просьбу, обращенную человеком к человеку. Но людей связывают такие нити, каких нет у животных, — вот почему желание жить в обществе составляет четвертый естественный закон.
Как только люди соединяются в общество, они утрачивают сознание своей слабости — равенство исчезает, и начинается война. Каждое отдельное общество начинает сознавать свою силу — отсюда состояние войны между народами. Законы, определяющие отношения между ними, образуют собой международное право. Отдельные лица в каждом обществе начинают ощущать свою силу — отсюда война между гражданами. Законы, определяющие отношения между ними, образуют собой гражданское право. Кроме международного права, относящегося ко всем обществам, каждое из них в отдельности регулируется своими законами — в совокупности они образуют политическое состояние государства. Силы отдельных людей не могут соединиться без единства их воли, которое образует гражданское состояние общества.
Закон, вообще говоря, есть человеческий разум, поскольку он управляет всеми народами земли, а политические и гражданские законы каждого народа должны быть не более как частными случаями приложения этого разума. Эти законы находятся в столь тесном соответствии со свойствами народа, для которого они установлены, что только в чрезвычайно редких случаях законы одного народа могут оказаться пригодными и для другого народа. Законы должны соответствовать природе и принципам установленного правительства; физическим свойствам страны и её климату — холодному, жаркому или умеренному; качествам почвы; образу жизни её народов — земледельцев, охотников или пастухов; степени свободы, допускаемой устройством государства; религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям. Совокупность всех этих отношений можно назвать «духом законов».
Есть три образа правления: республиканский, монархический и деспотический. В республике верховная власть находится в руках или всего народа или части его; при монархии управляет один человек, но посредством установленных неизменных законов; деспотия характеризуется тем, что все движется волей и произволом одного лица вне всяких законов и правил.
Если в республике верховная власть принадлежит всему народу, то это демократия. Когда верховная власть находится в руках части народа, такое правление называется аристократией. В демократии народ в некоторых отношениях является государем, а в некоторых отношениях — подданным. Государем он является только в силу голосований, коими изъявляет свою волю. Воля государя есть сам государь, поэтому законы, определяющие право голосования, являются основными для этого вида правления. В аристократии верховная власть находится в руках группы лиц: эти лица издают законы и заставляют исполнять их, а остальной народ является по отношению к ним тем же, чем в монархии подданные по отношению к государю. Худшая из аристократий та, где часть народа, которая повинуется, находится в гражданском рабстве у той, которая повелевает: примером может служить аристократия Польши, где крестьяне — рабы дворянства. Чрезмерная власть, предоставленная в республике одному гражданину, образует монархию и даже больше, чем монархию. В монархии законы охраняют государственное устройство или приспосабливаются к нему, поэтому принцип правления сдерживает государя — в республике гражданин, завладевший чрезвычайной властью, имеет гораздо больше возможностей злоупотреблять ею, так как не встречает противодействия со стороны законов, не предусмотревших этого обстоятельства.
В монархии источником всякой политической и гражданской власти является сам государь, но существуют также посредствующие каналы, по которым движется власть. Уничтожьте в монархии прерогативы сеньоров, духовенства, дворянства и городов, и очень скоро вы получите в результате государство либо народное, либо деспотическое. В деспотических государствах, где нет основных законов, отсутствуют также и охраняющие их учреждения. Этим объясняется та особенная сила, которую в этих странах обычно приобретает религия: она заменяет непрерывно действующее охранительное учреждение; иногда же место религии занимают обычаи, которые почитаются вместо законов.
Каждый вид правления имеет свои принципы: для республики нужна добродетель, для монархии — честь, для деспотического правительства — страх. В добродетели оно не нуждается, а честь была бы для него опасна. Когда весь народ живет по каким-то принципам, все его составные части, т. е. семейства, живут по тем же принципам. Законы воспитания — первые, которые встречает человек в своей жизни. Они различаются в соответствии с видом правления: в монархиях их предметом является честь, в республиках — добродетель, в деспотиях — страх. Ни одно правление не нуждается в такой степени в помощи воспитания, как республиканское. Страх в деспотических государствах зарождается сам собой под влиянием угроз и наказаний. Честь в монархиях находит себе опору в страстях человека и сама служит им опорой. Но политическая добродетель есть самоотверженность — вещь всегда очень трудная. Эту добродетель можно определить как любовь к законам и отечеству — любовь, требующую постоянного предпочтения общественного блага личному, лежит в основании всех частных добродетелей. Особенную силу эта любовь получает в демократиях, ибо только там управление государством вверяется каждому гражданину.
В республике добродетель есть очень простая вещь: это любовь к республике, это чувство, а не ряд сведений. Оно столь же доступно последнему человеку в государстве, как и тому, кто занимает в нем первое место. Любовь к республике в демократии есть любовь к демократии, а любовь к демократии есть любовь к равенству. Законы такого государства должны всячески поддерживать общее стремление к равенству. В монархиях и в государствах деспотических никто не стремится к равенству: даже мысль об этом никому не приходит в голову, ибо каждый там стремится к возвышению. Люди самого низкого положения желают выйти из него лишь для того, чтобы господствовать над другими людьми. Поскольку принципом монархического правления является честь, законы должны поддерживать знать, которая есть, так сказать, и создатель и создание этой чести. При деспотическом правлении не нужно иметь много законов: все держится на двух-трех идеях, а новых и не требуется. Когда Карл XII, будучи в Бендерах, встретил некоторое противодействие своей воле со стороны сената Швеции, он написал сенаторам, что пришлет командовать ими свой сапог. Этот сапог командовал бы не хуже деспотического государя.
Разложение каждого правления почти всегда начинается с разложения принципов. Принцип демократии разлагается не только тогда, когда утрачивается дух равенства, но также и тогда, когда дух равенства доводится до крайности и каждый хочет быть равным тем, кого он избрал в правители. В таком случае народ отказывается признать им же самим назначенные власти и хочет все делать сам: совещаться вместо сената, управлять вместо чиновников и судить вместо судей. Тогда в республике уже нет места для добродетели. Народ хочет исполнять обязанности правителей, значит, правителей уже не уважают. Аристократия терпит ущерб, когда власть знати становится произвольной: при этом уже не может быть добродетели ни у тех, которые управляют, ни у тех, которыми управляют. Монархии погибают, когда мало-помалу отменяются прерогативы сословий и привилегии городов. В первом случае идут к деспотизму всех; во втором — к деспотизму одного. Принцип монархии разлагается также, когда высшие должности в государстве становятся последними ступенями рабства, когда сановников лишают уважения народа и обращают их в жалкое орудие произвола. Принцип деспотического государства непрерывно разлагается, потому что он порочен по самой своей природе. Если принципы правления разложились, самые лучшие законы становятся дурными и обращаются против государства; когда принципы здравы, даже дурные законы производят такие же последствия, как и хорошие, — сила принципа все себе покоряет.
Республика по природе своей требует небольшой территории, иначе она не удержится. В большой республике будет и больше богатства, а следовательно, и неумеренные желания. Монархическое государство должно быть средней величины: если бы оно было мало, то сформировалось бы как республика; а если бы было слишком обширно, то первые лица государства, сильные по самому своему положению, находясь вдали от государя и имея собственный двор, могли бы перестать ему повиноваться — их не устрашила бы угроза слишком отдаленной и замедленной кары.Монархическое государство должно быть средней величины: если бы оно было мало, то сформировалось бы как республика; а если бы было слишком обширно, то первые лица государства, сильные по самому своему положению, находясь вдали от государя и имея собственный двор, могли бы перестать ему повиноваться — их не устрашила бы угроза слишком отдаленной и замедленной кары. Обширные размеры империи — предпосылка для деспотического правления. Надо, чтобы отдаленность мест, куда рассылаются приказания правителя, уравновешивалась быстротой их исполнения; чтобы преградой, сдерживающей небрежность со стороны начальников отдаленных областей, служил страх; чтобы олицетворением закона был один человек.
Небольшие республики погибают от внешнего врага, а большие — от внутренней язвы. Республики охраняют себя, соединяясь друг с другом, а деспотические государства ради той же цели отделяются и, можно сказать, изолируются друг от друга. Жертвуя частью своей страны, они опустошают окраины и обращают их в пустыню, вследствие чего ядро государства становится недоступным. Монархия никогда не разрушает сама себя, однако государство средних размеров может подвергнуться нашествию — поэтому у монархии есть крепости для защиты границ и армии для защиты этих крепостей. Малейший клочок земли обороняется там с большим искусством, упорством и мужеством. Деспотические государства совершают друг против друга нашествия — войны ведутся только между монархиями.
В каждом государстве есть три рода власти: власть законодательная, власть исполнительная, ведающая вопросами международного права, и власть исполнительная, ведающая вопросами права гражданского. Последнюю власть можно назвать судебной, а вторую — просто исполнительной властью государства. Если власть законодательная и исполнительная будут соединены в одном лице или учреждении, то свободы не будет, так как можно опасаться, что этот монарх или этот сенат станут создавать тиранические законы для того, чтобы так же тиранически применять их. Не будет свободы и в том случае, если судебная власть не отделена от законодательной и исполнительной. Если она соединена с законодательной властью, то жизнь и свобода гражданина окажутся во власти произвола, ибо судья будет законодателем. Если судебная власть соединена с исполнительной, то судья получает возможность стать угнетателем. Государи, стремившиеся к деспотизму, всегда начинали с того, что объединяли в своем лице все отдельные власти. У турок, где эти три власти соединены в лице султана, царствует ужасающий деспотизм. Зато англичанам удалось посредством законов установить прекрасную систему равновесия властей.
Политическое рабство зависит от природы климата. Чрезмерная жара подрывает силы и бодрость людей, а холодный климат придает уму и телу известную силу, которая делает людей способными к действиям продолжительным, трудным, великим и отважным. Это различие можно наблюдать не только при сравнении одного народа с другим, но и при сравнении различных областей одной и той же страны: народы Северного Китая мужественнее, чем народы Южного Китая; народы Южной Кореи уступают в этом отношении народам Северной Кореи. Не следует удивляться, что малодушие народов жаркого климата почти всегда приводило их к рабству, тогда как мужество народов холодного климата сохраняло за ними свободу. Нужно добавить, что островитяне более склонны к свободе, чем жители континента. Острова бывают обычно небольших размеров, и там труднее употреблять одну часть населения для угнетения другой. От больших империй они отделены морем, которое преграждает путь завоевателям и мешает оказать поддержку тираническому правлению, поэтому островитянам легче сохранить свои законы. Большое влияние на законы оказывает торговля, ибо она исцеляет людей от тягостных предрассудков. Можно считать почти общим правилом, что везде, где нравы кротки, там есть и торговля, и везде, где есть торговля, там и нравы кротки. Благодаря торговле все народы узнали нравы других народов и смогли сравнить их. Это привело к благотворным последствиям. Но дух торговли, соединяя народы, не соединяет частных лиц. В странах, где людей воодушевляет только дух торговли, все их дела и даже моральные добродетели становятся предметом торга. Вместе с тем дух торговли порождает в людях чувство строгой справедливости: это чувство противоположно, с одной стороны, стремлению к грабежам, а с другой — тем моральным добродетелям, которые побуждают нас не только преследовать неуклонно собственные выгоды, но и поступаться ими ради других людей. Можно сказать, что законы торговли совершенствуют нравы по той же причине, по которой они их губят. Торговля развращает чистые нравы — об этом говорил еще Платон. Одновременно она шлифует и смягчает варварские нравы, ибо совершенное отсутствие торговли приводит к грабежам. Некоторые народы жертвуют торговыми интересами ради политических. Англия всегда жертвовала политическими интересами ради интересов своей торговли. Этот народ лучше всех других народов мира сумел воспользоваться тремя элементами, имеющими великое значение: религией, торговлей и свободой. Московия хотела бы отказаться от своего деспотизма — и не может. Торговля, чтобы сделаться прочной, требует вексельных операций, но вексельные операции находятся в противоречии со всеми законами этой страны. Подданные империи, подобно рабам, не имеют права без специального разрешения ни выехать за границу, ни переслать туда свое имущество — следовательно, вексельный курс, дающий возможность переводить деньги из одной страны в другую, противоречит законам Московии, а торговля по природе своей противоречит таким ограничениям.
На законы страны сильнейшее влияние оказывает религия. Даже между ложными религиями можно найти такие, которые наиболее соответствуют целям общественного блага — они хоть и не ведут человека к загробному блаженству, однако могут немал Краткое содержание "О духе законов" МонтескьеМонтескье Ш.С.Стр. 1 Краткое содержание "О духе законов" МонтескьеМонтескье Ш.С.Стр. 2 Краткое содержание "О духе законов" МонтескьеМонтескье Ш.С.Стр. 3 Краткое содержание "О духе законов" МонтескьеМонтескье Ш.С.Стр. 4 Краткое содержание "О духе законов" МонтескьеМонтескье Ш.С.Стр. 5 Краткое содержание "О духе законов" МонтескьеМонтескье Ш.С.Стр. 6 Краткое содержание "О духе законов" МонтескьеМонтескье Ш.С.Стр. 7 Краткое содержание "О духе законов" МонтескьеМонтескье Ш.С.Стр. 8 Краткое содержание "О духе законов" МонтескьеМонтескье Ш.С.Стр. 9 Краткое содержание "О духе законов" МонтескьеМонтескье Ш.С.Стр. 10 Краткое содержание "О духе законов" МонтескьеМонтескье Ш.С.Стр. 11 Краткое содержание "О духе законов" МонтескьеМонтескье Ш.С.Стр. 12 my-soch.ru В предисловии автор говорит, что принципы свои он выводит из самой природы вещей. Бесконечное разнообразие законов и нравов обусловлено отнюдь не произволом фантазии: частные случаи подчиняются общим началам, и история всякого народа вытекает из них как следствие. Бесполезно порицать установления той или иной страны, а предлагать изменения имеют право лишь те лица, которые получили от рождения гениальный дар проникать одним взглядом во всю организацию государства. Главная задача состоит в просвещении, ибо предрассудки, присущие органам управления, были первоначально предрассудками народа. Если бы автору удалось излечить людей от присущих им предрассудков, он почел бы себя счастливейшим из смертных. Все имеет свои законы: они есть и у божества, и у мира материального, и у существ сверхчеловеческого разума, и у животных, и у человека. Величайшая нелепость — утверждать, будто явления видимого мира управляются слепой судьбой. Бог относится к миру как создатель и охранитель: он творит по тем же законам, по которым охраняет. Следовательно, дело творения лишь кажется актом произвола, ибо оно предполагает ряд правил — столь же неизбежных, как рок атеистов. Всем законам предшествуют законы природы, вытекающие из самого устройства человеческого существа. Человек в природном состоянии чувствует свою слабость, ибо все приводит его в трепет и обращает в бегство — поэтому мир является первым естественным законом. С чувством слабости соединяется ощущение своих нужд — стремление добывать себе пишу является вторым естественным законом. Взаимное влечение, присущее всем животным одной породы, породило третий закон — просьбу, обращенную человеком к человеку. Но людей связывают такие нити, каких нет у животных, — вот почему желание жить в обществе составляет четвертый естественный закон. Как только люди соединяются в общество, они утрачивают сознание своей слабости — равенство исчезает, и начинается война. Каждое отдельное общество начинает сознавать свою силу — отсюда состояние войны между народами. Законы, определяющие отношения между ними, образуют собой международное право. Отдельные лица в каждом обществе начинают ощущать свою силу — отсюда война между гражданами. Законы, определяющие отношения между ними, образуют собой гражданское право. Кроме международного права, относящегося ко всем обществам, каждое из них в отдельности регулируется своими законами — в совокупности они образуют политическое состояние государства. Силы отдельных людей не могут соединиться без единства их воли, которое образует гражданское состояние общества. Закон, вообще говоря, есть человеческий разум, поскольку он управляет всеми народами земли, а политические и гражданские законы каждого народа должны быть не более как частными случаями приложения этого разума. Эти законы находятся в столь тесном соответствии со свойствами народа, для которого они установлены, что только в чрезвычайно редких случаях законы одного народа могут оказаться пригодными и для другого народа. Законы должны соответствовать природе и принципам установленного правительства; физическим свойствам страны и её климату — холодному, жаркому или умеренному; качествам почвы; образу жизни её народов — земледельцев, охотников или пастухов; степени свободы, допускаемой устройством государства; религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям. Совокупность всех этих отношений можно назвать «духом законов». Есть три образа правления: республиканский, монархический и деспотический. В республике верховная власть находится в руках или всего народа или части его; при монархии управляет один человек, но посредством установленных неизменных законов; деспотия характеризуется тем, что все движется волей и произволом одного лица вне всяких законов и правил. Если в республике верховная власть принадлежит всему народу, то это демократия. Когда верховная власть находится в руках части народа, такое правление называется аристократией. В демократии народ в некоторых отношениях является государем, а в некоторых отношениях — подданным. Государем он является только в силу голосований, коими изъявляет свою волю. Воля государя есть сам государь, поэтому законы, определяющие право голосования, являются основными для этого вида правления. В аристократии верховная власть находится в руках группы лиц: эти лица издают законы и заставляют исполнять их, а остальной народ является по отношению к ним тем же, чем в монархии подданные по отношению к государю. Худшая из аристократий та, где часть народа, которая повинуется, находится в гражданском рабстве у той, которая повелевает: примером может служить аристократия Польши, где крестьяне — рабы дворянства. Чрезмерная власть, предоставленная в республике одному гражданину, образует монархию и даже больше, чем монархию. В монархии законы охраняют государственное устройство или приспосабливаются к нему, поэтому принцип правления сдерживает государя — в республике гражданин, завладевший чрезвычайной властью, имеет гораздо больше возможностей злоупотреблять ею, так как не встречает противодействия со стороны законов, не предусмотревших этого обстоятельства. В монархии источником всякой политической и гражданской власти является сам государь, но существуют также посредствующие каналы, по которым движется власть. Уничтожьте в монархии прерогативы сеньоров, духовенства, дворянства и городов, и очень скоро вы получите в результате государство либо народное, либо деспотическое. В деспотических государствах, где нет основных законов, отсутствуют также и охраняющие их учреждения. Этим объясняется та особенная сила, которую в этих странах обычно приобретает религия: она заменяет непрерывно действующее охранительное учреждение; иногда же место религии занимают обычаи, которые почитаются вместо законов. Каждый вид правления имеет свои принципы: для республики нужна добродетель, для монархии — честь, для деспотического правительства — страх. В добродетели оно не нуждается, а честь была бы для него опасна. Когда весь народ живет по каким-то принципам, все его составные части, т. е. семейства, живут по тем же принципам. Законы воспитания — первые, которые встречает человек в своей жизни. Они различаются в соответствии с видом правления: в монархиях их предметом является честь, в республиках — добродетель, в деспотиях — страх. Ни одно правление не нуждается в такой степени в помощи воспитания, как республиканское. Страх в деспотических государствах зарождается сам собой под влиянием угроз и наказаний. Честь в монархиях находит себе опору в страстях человека и сама служит им опорой. Но политическая добродетель есть самоотверженность — вещь всегда очень трудная. Эту добродетель можно определить как любовь к законам и отечеству — любовь, требующую постоянного предпочтения общественного блага личному, лежит в основании всех частных добродетелей. Особенную силу эта любовь получает в демократиях, ибо только там управление государством вверяется каждому гражданину. В республике добродетель есть очень простая вещь: это любовь к республике, это чувство, а не ряд сведений. Оно столь же доступно последнему человеку в государстве, как и тому, кто занимает в нем первое место. Любовь к республике в демократии есть любовь к демократии, а любовь к демократии есть любовь к равенству. Законы такого государства должны всячески поддерживать общее стремление к равенству. В монархиях и в государствах деспотических никто не стремится к равенству: даже мысль об этом никому не приходит в голову, ибо каждый там стремится к возвышению. Люди самого низкого положения желают выйти из него лишь для того, чтобы господствовать над другими людьми. Поскольку принципом монархического правления является честь, законы должны поддерживать знать, которая есть, так сказать, и создатель и создание этой чести. При деспотическом правлении не нужно иметь много законов: все держится на двух-трех идеях, а новых и не требуется. Когда Карл XII, будучи в Бендерах, встретил некоторое противодействие своей воле со стороны сената Швеции, он написал сенаторам, что пришлет командовать ими свой сапог. Этот сапог командовал бы не хуже деспотического государя. Разложение каждого правления почти всегда начинается с разложения принципов. Принцип демократии разлагается не только тогда, когда утрачивается дух равенства, но также и тогда, когда дух равенства доводится до крайности и каждый хочет быть равным тем, кого он избрал в правители. В таком случае народ отказывается признать им же самим назначенные власти и хочет все делать сам: совещаться вместо сената, управлять вместо чиновников и судить вместо судей. Тогда в республике уже нет места для добродетели. Народ хочет исполнять обязанности правителей, значит, правителей уже не уважают. Аристократия терпит ущерб, когда власть знати становится произвольной: при этом уже не может быть добродетели ни у тех, которые управляют, ни у тех, которыми управляют. Монархии погибают, когда мало-помалу отменяются прерогативы сословий и привилегии городов. В первом случае идут к деспотизму всех; во втором — к деспотизму одного. Принцип монархии разлагается также, когда высшие должности в государстве становятся последними ступенями рабства, когда сановников лишают уважения народа и обращают их в жалкое орудие произвола. Принцип деспотического государства непрерывно разлагается, потому что он порочен по самой своей природе. Если принципы правления разложились, самые лучшие законы становятся дурными и обращаются против государства; когда принципы здравы, даже дурные законы производят такие же последствия, как и хорошие, — сила принципа все себе покоряет. Республика по природе своей требует небольшой территории, иначе она не удержится. В большой республике будет и больше богатства, а следовательно, и неумеренные желания. Монархическое государство должно быть средней величины: если бы оно было мало, то сформировалось бы как республика; а если бы было слишком обширно, то первые лица государства, сильные по самому своему положению, находясь вдали от государя и имея собственный двор, могли бы перестать ему повиноваться — их не устрашила бы угроза слишком отдаленной и замедленной кары. Обширные размеры империи — предпосылка для деспотического правления. Надо, чтобы отдаленность мест, куда рассылаются приказания правителя, уравновешивалась быстротой их исполнения; чтобы преградой, сдерживающей небрежность со стороны начальников отдаленных областей, служил страх; чтобы олицетворением закона был один человек. Небольшие республики погибают от внешнего врага, а большие — от внутренней язвы. Республики охраняют себя, соединяясь друг с другом, а деспотические государства ради той же цели отделяются и, можно сказать, изолируются друг от друга. Жертвуя частью своей страны, они опустошают окраины и обращают их в пустыню, вследствие чего ядро государства становится недоступным. Монархия никогда не разрушает сама себя, однако государство средних размеров может подвергнуться нашествию — поэтому у монархии есть крепости для защиты границ и армии для защиты этих крепостей. Малейший клочок земли обороняется там с большим искусством, упорством и мужеством. Деспотические государства совершают друг против друга нашествия — войны ведутся только между монархиями. В каждом государстве есть три рода власти: власть законодательная, власть исполнительная, ведающая вопросами международного права, и власть исполнительная, ведающая вопросами права гражданского. Последнюю власть можно назвать судебной, а вторую — просто исполнительной властью государства. Если власть законодательная и исполнительная будут соединены в одном лице или учреждении, то свободы не будет, так как можно опасаться, что этот монарх или этот сенат станут создавать тиранические законы для того, чтобы так же тиранически применять их. Не будет свободы и в том случае, если судебная власть не отделена от законодательной и исполнительной. Если она соединена с законодательной властью, то жизнь и свобода гражданина окажутся во власти произвола, ибо судья будет законодателем. Если судебная власть соединена с исполнительной, то судья получает возможность стать угнетателем. Государи, стремившиеся к деспотизму, всегда начинали с того, что объединяли в своем лице все отдельные власти. У турок, где эти три власти соединены в лице султана, царствует ужасающий деспотизм. Зато англичанам удалось посредством законов установить прекрасную систему равновесия властей. Политическое рабство зависит от природы климата. Чрезмерная жара подрывает силы и бодрость людей, а холодный климат придает уму и телу известную силу, которая делает людей способными к действиям продолжительным, трудным, великим и отважным. Это различие можно наблюдать не только при сравнении одного народа с другим, но и при сравнении различных областей одной и той же страны: народы Северного Китая мужественнее, чем народы Южного Китая; народы Южной Кореи уступают в этом отношении народам Северной Кореи. Не следует удивляться, что малодушие народов жаркого климата почти всегда приводило их к рабству, тогда как мужество народов холодного климата сохраняло за ними свободу. Нужно добавить, что островитяне более склонны к свободе, чем жители континента. Острова бывают обычно небольших размеров, и там труднее употреблять одну часть населения для угнетения другой. От больших империй они отделены морем, которое преграждает путь завоевателям и мешает оказать поддержку тираническому правлению, поэтому островитянам легче сохранить свои законы. Большое влияние на законы оказывает торговля, ибо она исцеляет людей от тягостных предрассудков. Можно считать почти общим правилом, что везде, где нравы кротки, там есть и торговля, и везде, где есть торговля, там и нравы кротки. Благодаря торговле все народы узнали нравы других народов и смогли сравнить их. Это привело к благотворным последствиям. Но дух торговли, соединяя народы, не соединяет частных лиц. В странах, где людей воодушевляет только дух торговли, все их дела и даже моральные добродетели становятся предметом торга. Вместе с тем дух торговли порождает в людях чувство строгой справедливости: это чувство противоположно, с одной стороны, стремлению к грабежам, а с другой — тем моральным добродетелям, которые побуждают нас не только преследовать неуклонно собственные выгоды, но и поступаться ими ради других людей. Можно сказать, что законы торговли совершенствуют нравы по той же причине, по которой они их губят. Торговля развращает чистые нравы — об этом говорил еще Платон. Одновременно она шлифует и смягчает варварские нравы, ибо совершенное отсутствие торговли приводит к грабежам. Некоторые народы жертвуют торговыми интересами ради политических. Англия всегда жертвовала политическими интересами ради интересов своей торговли. Этот народ лучше всех других народов мира сумел воспользоваться тремя элементами, имеющими великое значение: религией, торговлей и свободой. Московия хотела бы отказаться от своего деспотизма — и не может. Торговля, чтобы сделаться прочной, требует вексельных операций, но вексельные операции находятся в противоречии со всеми законами этой страны. Подданные империи, подобно рабам, не имеют права без специального разрешения ни выехать за границу, ни переслать туда свое имущество — следовательно, вексельный курс, дающий возможность переводить деньги из одной страны в другую, противоречит законам Московии, а торговля по природе своей противоречит таким ограничениям. На законы страны сильнейшее влияние оказывает религия. Даже между ложными религиями можно найти такие, которые наиболее соответствуют целям общественного блага — они хоть и не ведут человека к загробному блаженству, однако могут немало способствовать его земному счастью. Если сравнить один только характер христианской и магометанской религии, следует безоговорочно принять первую и отвергнуть вторую, потому что гораздо очевиднее, что религия должна смягчать нравы людей, чем то, какая из них является истинной. Магометанские государи беспрестанно сеют вокруг себя смерть и сами погибают насильственной смертью. Горе человечеству, когда религия дана завоевателем. Магометанская религия продолжает внушать людям тот же дух истребления, который её создал. Напротив, христианской религии чужд чистый деспотизм: благодаря столь настойчиво предписываемой евангелием кротости она противится неукротимому гневу, побуждающему государя к самоуправству и жестокости. Только христианская религия помешала деспотизму утвердиться в Эфиопии, несмотря на обширность этой империи и её дурной климат — таким образом внутри Африки водворились нравы и законы Европы. Когда два века назад христианскую религию постигло злополучное разделение, северные народы приняли протестантство, южные же остались католиками. Причина этому та, что у северных народов существует и всегда будет существовать дух независимости и свободы, поэтому религия без видимого главы более соответствует духу независимости этого климата, чем та, которая имеет подобного главу. Свобода человека заключается главным образом в том, чтобы его не принуждали совершать действия, которые закон ему не предписывает. Начала государственного права требуют, чтобы всякий человек подчинялся уголовному и гражданскому праву той страны, в которой он находится. Эти начала были жестоко нарушены испанцами в Перу: инку Атауальпа можно было судить лишь на основании международного права, а они судили его на основании государственного и гражданского права. Но верхом их безрассудства было то, что они осудили его на основании государственных и гражданских законов своей страны. Дух умеренности должен быть духом законодателя, ибо политическое благо, как и благо нравственное, всегда находится между двумя пределами. Например, для свободы необходимы судебные формальности, но число их может быть столь велико, что они станут препятствовать целям тех самых законов, которые их установили: при этом граждане потеряют свободу и безопасность, обвинитель не будет иметь возможности доказать обвинение, а обвиняемый — оправдаться. При составлении законов должно соблюдать известные правила. Слог их должен быть сжатым. Законы двенадцати таблиц служили образцом точности — дети заучивали их на память. Новеллы же Юстиниана были столь многословны, что их пришлось сократить. Слог законов должен быть простым и не допускать различных толкований. Закон Гонория наказывал смертью того, кто покупал вольноотпущенника, как раба, или же причинял ему беспокойство. Не следовало употреблять столь неопределенное выражение. Понятие причиняемого человеку беспокойства всецело зависит от степени его впечатлительности. Законы не должны вдаваться в тонкости: они предназначены для людей посредственных и содержат в себе не искусство логики, а здравые понятия простого отца семейства. Когда закон не нуждается в исключениях, ограничениях и видоизменениях, то лучше всего обходиться без них, поскольку такие подробности влекут за собой новые подробности. Ни в коем случае нельзя давать законам форму, которая противна природе вещей: так, в проскрипции принца Оранского Филипп II обещал пять тысяч экю и дворянство тому, кто совершит убийство — этот король одновременно попрал понятия чести, нравственности и религии. Наконец, законам должна быть присуща известная чистота. Предназначенные для наказания людской злобы, они должны сами обладать совершенной непорочностью. pereskaz.com Предисловие Я начал с изучения людей и нашел, что все бесконечное разнообразие их законов и нравов не вызвано единственно произволом их фантазии. Я установил общие начала и увидел, что частные случаи как бы сами собой подчинялись им, что истории всех народов вытекали из них, как следствия, и всякий частный закон входил в связь с другим законом или становился в зависимость от другого, более общего закона. О ЗАКОНАХ ВООБЩЕ Законы, в самом обширном значении этого слова, суть необходимые отношения, вытекающие из природы вещей; в этом смысле все, что существует, имеет свои законы. Мир разумных существ далеко еще не управляется с таким совершенством, как мир физический. :Причина этого в том, что отдельные разумные существа по своей природе ограничены и потому способны заблуждаться и что, с другой стороны, в природе их лежит стремление действовать по собственным побуждениям. Поэтому они не соблюдают своих первоначальных законов и даже тем законам, которые они создают сами для себя, они подчиняются не всегда. О ЗАКОНАХ ПРИРОДЫ Всем законам предшествуют законы природы. Тот закон, который, запечатлев в нас идею Творца, влечет нас к нему, в ряду естественных законов занимает первое место по своей важности. Мир является первым естественным законом человека. С чувством своей слабости человек соединяет ощущение своих нужд - отсюда стремление добывать пищу будет вторым естественным законом человека. Влечение к сближению: - отсюда возникают отношения, основанные на взаимном упрашивании и составляющие третий естественный закон человека. Кроме чувств, которыми первоначально обладают люди, они доходят еще и до приобретения познаний; таким образом, у них есть вторая связь, которой нет у животных, а следовательно, и новый повод к сближению; отсюда - желание жить в обществе есть четвертый естественный закон человека. О ЗАКОНАХ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ Соединившись в общества, люди утрачивают сознание своей слабости; существовавшее между ними равенство исчезает, и между ними начинается война. Каждое отдельное общество приходит к сознанию своей силы; отсюда состояние войны между нациями. Отдельные лица в каждом обществе начинают ощущать свою силу и пытаются обратить в свою пользу главныые выгоды этого общества - отсюда война между отдельными лицами. Эта двоякая война побуждает установить законы между людьми. Рассматриваемые как жители планеты, величина которой делает необходимым существование на ней многих различных народов, люди имеют законы, определяющие отношения между этими народами: это - международное право. Рассматриваемые как существа, живущие в обществе, существование которого нуждается в охране, они имеют законы, определяющие отношения между правителями и управляемыми: это - право политическое. Есть у них еще законы, коими определяются отношения всех граждан между собою: это - право гражданское. Международное право, естественно, основывается на том принципе, согласно которому различные народы должны во время мира делать друг другу как можно более добра, а во время войны - насколько возможно менее зла, не нарушая при этом своих истинных интересов. Цель войны - победа, цель победы - завоевание, цель завоевания - сохранение. Из этого и предшествующих принципов должны проистекать все законы, образующие международное право. Кроме международного права, относящегося ко всем обществам, есть еще политическое право для каждого из них отдельно. Общество не может существовать без правительства. Соединение всех отдельных сил: образует то, что называется политическим (государственным) состоянием. Эта соединенная сила может быть отдана в руки или одному лицу или нескольким лицам: Наиболее сообразно с природой то правительство, особенные свойства которого наиболее соответствуют характеру народа, для которого оно установлено. Силы отдельных людей не могут объединиться, пока не пришли к единству их воли. Это последнее единство и есть то, что: называется гражданским состоянием. Закон, говоря вообще, есть разум человеческий, насколько он управляет народами земли; а законы политические и гражданские каждого народа должны быть не более как частными случаями приложения этого разума. Эти законы должны находиться в таком тесном соответствии со свойствами народы, для которого они установлены, что только в чрезвычайно редких случаях законы одного народа могут оказаться пригодными и для другого народа. Необходимо, чтобы законы соответствовали природе и принципам установленного или установляемого правительства, имеют ли они целью устройство его, - что есть дело законов политических, - или только поддержание его существования, - что есть дело гражданских законов. Они должны соответствовать физическим свойствам страны, ее климату:, качествам ее почвы, ее положению, ее величине, образу жизни ее народов:, степени свободы, допускаемой устройством государства, религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям; наконец, они должны состоять в известном отношении друг к другу, к условиям своего происхождения, к целям законодателя и к порядку вещей, на котором они утверждаются: Все эти отношения, совокупность их, образует то, что называется Духом законов. Я не отделяю политических законов от гражданских. О ПРИРОДЕ ТРЕХ РАЗЛИЧНЫХ РОДОВ ПРАВЛЕНИЯ Есть три образа правления: республиканский, монархический и деспотический. Чтобы обнаружить их природу, я предполагаю три определения республиканское правление это - то, где верховная власть находится в руках или всего народа или части его; монархическое, где управляет один человек, но посредством установленных неизменных законов; между тем как в деспотическом все вне всяких законов и правил движется волей и произволом одного лица. Если в республике верховная власть принадлежит всему народу, то это демократия. Если верховная власть находится в руках части народа - это называется аристократией. : Народ, обладающий верховной властью, должен делать сам все, что он в состоянии хорошо выполнить, а то, что он не может выполнить, он должен делать через посредство своих уполномоченных (министров). Но эти уполномоченные не будут таковыми, если они не назначены самим народом; поэтому основное начало этого вида правления требует, чтобы народ сам назначал от себя правителей, то есть должностных лиц государства. Народ не менее монархов и даже больше их, нуждается в руководительстве совета или сената. Но чтобы иметь к ним доверие, он должен сам избирать членов этих учреждений. Как граждане почти всегда достаточно способны быть избирателями, но не имеют всех нужных качеств для того, чтобы быть избираемыми, так народ способен требовать отчета у лиц, заведующих его делами, но не способен заведовать этими делами сам. К основным законам демократии принадлежит и тот, в силу которого власть издавать законы должна принадлежать народу. В аристократии верховная власть находится в руках известного числа лиц. Эти лица издают законы и заставляют исполнять их; остальной же народ относится к ним так же, как в монархии подданные к своему государю. О ПРИНЦИПАХ ТРЕХ ВИДОВ ПРАВЛЕНИЯ Различие между природой правления и его принципом в том, что природа его есть то, что его делает таким, каково оно есть, а принцип - то, что управляет его деятельностью. Первая есть его особенный строй, а второй - человеческие страсти, которые двигают им. :Для утверждения и поддержания правительства монархического или деспотического не требуется большого запаса честности. Сила законов в одном и вечно подъятая длань государя в другом - все определяют и сдерживают. Но государство народное нуждается в добавочном двигателе; это есть добродетель. Добродетель, составляющая условие народного образа правления, нужна также и для аристократического. Умеренность, которая основана на добродетели, есть: душа этих правлений. Как для республики нужна добродетель, а для монархии честь, так для деспотического правительства нужен страх. В добродетели оно не нуждается, а честь была бы для него опасна. О ЗАКОНАХ ВОСПИТАНИЯ Человек прежде всего подлежит действию законов воспитания. И так как законы эти делают из нас граждан, то каждая семья должна быть управляема по образу великой семьи, обнимающей всех их. Если народ вообще живет каким-нибудь принципом, то и все его составные части, то есть семейства, будут тоже жить им. Законы воспитания поэтому должны быть различны для каждого вида правления. В монархиях их предметом будет честь; в республиках - добродетель; в деспотиях - страх. Ни одно правление не нуждается так в помощи воспитания, как правление республиканское. Добродетель можно определить как любовь к законам и к отечеству. Эта любовь, требующая постоянного предпочтения общественного блага своему личному, лежит в основе всех частных добродетелей. Дело, следовательно, в том, чтобы водворить в республике эту любовь; ее-то и должно воспитание внушить детям. Но верное средство привить ее детям состоит в том, чтобы она была у отцов. ЗАКОНЫ, ПОСТАНОВЛЯЕМЫЕ ЗАКОНОДАТЕЛЕМ, ДОЛЖНЫ СООТВЕТСТВОВАТЬ ПРИНЦИПУ ОБРАЗА ПРАВЛЕНИЯ Любовь к республике в демократии есть любовь к демократии, а любовь к демократии есть любовь к равенству. Любовь к демократии есть, кроме того, любовь к умеренности. Вполне истинно правило, что для развития любви к равенству и умеренности в республике нужно, чтобы они были там установлены законами. Всякое неравенство в демократии должно вытекать из природы демократии и из самого принципа равенства. Ничто не удерживает так от безнравственности, как крайнее подчинение молодых людей старикам. Оно сдерживает и тех, и других; первых - посредством внушаемого им уважения к старцам, а последних - посредством уважения, внушаемого им к самим себе. Ничто не придает такой силы законам как крайнее подчинение граждан правителям. ВЛИЯНИЕ, ОКАЗЫВАЕМОЕ ПРИНЦИПАМИ РАЗЛИЧНЫХ ОБРАЗОВ ПРАВЛЕНИЯ НА ПРОСТОТУ ЗАКОНОВ ГРАЖДАНСКИХ И УГОЛОВНЫХ, НА ФОРМЫ СУДОПРОИЗВОДСТВА И ОПРЕДЕЛЕНИЕ НАКАЗАНИЙ Чем более правление приближается к республиканскому, тем определеннее и точнее становится способ отправления правосудия. В государствах деспотических нет закона: там сам судья закон. В государствах монархических есть законы, и если они ясны, то судья руководится ими; а если нет, то он старается уразуметь дух их. Природа республиканского правления требует, чтобы судья не отступал от буквы закона. Там нельзя истолковывать закон во вред гражданину, когда дело идет о его имуществе, его чести или его жизни. Строгость в наказаниях более уместна в государствах деспотических, принцип которых страх, чем в монархиях и республиках, которые имеют своим двигателем честь и добродетель. В государствах умеренных любовь к отечеству, стыд, боязнь порицания заключают в себе обуздывающую силу, которая в состоянии удержать от многих преступлений. Быть уличенным в дурном поступке там будет самым большим наказанием за совершение этого поступка. Поэтому гражданским законам там легче исправлять людей, и они не нуждаются в особенной суровости. В этих государствах хороший законодатель будет менее заботиться о наказаниях за преступления, чем о предупреждении преступлений; он постарается не столько карать, сколько улучшать нравы. Китайские писатели постоянно замечали, что усиление казней в их империи всегда предвещало приближение революции. Причина этого явления в том, что казни увеличивались по мере того, как ослабевало действие на нравы. Опыт показал, что в странах, где наказания не жестоки, они производят на ум гражданина впечатление столь же сильное, как самые жестокие наказания в других странах. Вникните в причины всякой распущенности, и вы увидите, что она происходит от безнаказанности преступлений, а не от слабости наказаний. Последуем природе, которая вместо бича дала человеку стыд, и пусть самая чувствительная часть наказания будет заключаться в позоре быть ему подвергнутым. Есть два рода испорченности: один, когда народ не соблюдает законов; другой, когда он развращается законами; недуг неизлечимый, ибо причина его в самом лекарстве. О ТОЧНОМ СООТВЕТСТВИИ МЕЖДУ НАКАЗАНИЕМ И ПРЕСТУПЛЕНИЕМ Необходимо, чтобы между наказаниями была взаимная гармония, так как лучше избежать большого преступления, чем меньшего; того, что более наносит ущерба обществу, чем того, что менее вредит ему. В Китае разбойников разрезывают на куски, а воров - нет: благодаря этому различию там воруют, но не убивают. Вследствие того, что люди дурны, закон обязан считать их лучшими, чем они есть. О РАЗЛОЖЕНИИ ПРИНЦИПОВ ТРЕХ ВИДОВ ПРАВЛЕНИЯ Разложение каждого правления почти всегда начинается с разложения принципов. Принцип демократии разлагается не только, когда утрачивается дух равенства, но также и тогда, когда он доводится до крайности, и каждый хочет быть равным тем, которых он избрал в свои правители. В таком случае народ, не выносящий им же самим создаваемых властей, хочет все делать сам: совещаться вместо сената, управлять вместо чиновников и судить вместо судей. Тогда уж в республике нет места для добродетели. Чем значительнее будут казаться народу выгоды, извлекаемые им из своей свободы, тем ближе он будет к моменту, когда придется утратить ее. В среде его образуются мелкие тираны со всеми пороками одного большого. Вскоре все, что осталось от свободы, становится невыносимо тяжким; тогда возвышается один тиран, и народ теряет все, до самых выгод своей испорченности. Итак, демократия должна избегать двух крайностей: духа неравенства, который ведет ее к аристократии или правлению одного; и духа доведенного до крайности равенства, которое заканчивается деспотизмом одного, столь же неминуемо, как деспотизм одного заканчивается завоеванием. Как небо далеко от земли, так дух истинного равенства далек от духа равенства, доведенного до крайности. В природном состоянии люди рождаются равными, но не могут удержаться в этом равенстве; общество отнимает его у них, и они вновь становятся равными лишь благодаря законам. Различие между правильной демократией и неправильной заключается в том, что в первой люди равны только как граждане, между тем как во второй они равны еще и как правители, как сенаторы, как отцы, как мужья и как господа. Естественное место для добродетели - рядом со свободой; но рядом с крайней свободой она бывает только тогда, когда уже находится рядом с рабством. Чтобы содержать своих правителей в постоянном подчинении законам, критяне придумали очень своеобразное средство: а именно восстание. Часть граждан возмущалась, обращала в бегство правителей и принимла их обратно под известным условием. Это считалось законным образом действия. У государства, не утратившего своих принципов, все почти законы хороши; "не жидкость в сосуде испортилась, а самый сосуд испорчен", - размышляя о богатствах, сказал Эпикур. О ЗАКОНАХ В ИХ ОТНОШЕНИИ К СИЛЕ ОБОРОНИТЕЛЬНОЙ Небольшие республики погибают от внешего врага, а большие - от внутренней язвы. Люди избрали федеративную республику. Это общество обществ, составляющих новое общество, которое может увеличиваться присоединением к нему новых членов. :Это государство может разрушиться в одной своей стороне, не разрушаясь в другой; союз может разложиться, а члены его остаться независимыми государствами. О ЗАКОНАХ, УСТАНАВЛИВАЮЩИХ ПОЛИТИЧЕСКУЮ СВОБОДУ В ЕЕ ОТНОШЕНИИ К ГОСУДАРСТВЕННОМУ УСТРОЙСТВУ Что такое свобода? Свобода есть право делать все, что дозволено законами; и если бы гражданин мог делать то, что этими законами запрещается, то у него не было бы свободы, так как то же самое могли бы делать и прочие граждане. Известно уже по вековому опыту, что всякий человек, обладающий властью, склонен злоупотреблять ею. Чтобы не было возможности злоупотреблять властью, необходим такой порядок вещей, при котором различные власти могли бы взаимно сдерживать друг друга. О ГОСУДАРСТВЕННОМ УСТРОЙСТВЕ АНГЛИИ В каждом государстве есть три рода власти: власть законодательная, власть исполнительная по предметам, входящим в область права международного, и власть исполнительная, по предметам, относящимся к области права гражданского. Последняя власть носит название судебной. Для гражданина политическая свобода есть то душевное спокойствие, которое коренится в убеждении каждого в своей безопасности; и чтобы обладать этой свободой, необходимо такое правление, при котором гражданин не мог бы бояться другого гражданина. Если власть законодательная и исполнительная будут соединены в одном лице или учреждении, то свободы при этом не будет, так как можно опасаться, что обладающий ими монарх или сенат станут создавать тиранические законы для того, чтобы так же тиранически применять их. Если (судебная власть) соединена с законодательной властью, то жизнь и свобода граждан окажутся во власти произвола: ибо судья будет законодателем. Если она соединена с исполнительной властью, то судья получает возможность стать угнетателем. Все погибло бы, если бы в одном и том же лице или учреждении, составленном из сановников или дворян, или из простых людей, были соединены эти три власти: создавать законы, приводить в исполнение общеобязательные постановления и судить преступления или тяжбы частных лиц. Из трех властей, о которых мы говорили, судебная в известном смысле как бы совсем не власть. Если в свободном государстве законодательная власть не должна иметь права останавливать власть исполнительную, то она имеет и должна иметь право рассмотреть, каким образом были приводимы в исполнение созданные ею законы. Исполнительная власть: должна принимать участие в законодательстве своим правом отмены решений, без чего она скоро лишилась бы своих прерогатив. Но она равно погибнет и в том случае, когда законодательная власть стала бы принимать участие в отправлении исполнительной власти. О ЗАКОНАХ, КОТОРЫЕ УСТАНАВЛИВАЮТ ПОЛИТИЧЕСКУЮ СВОБОДУ В ЕЕ ОТНОШЕНИИ К ГРАЖДАНИНУ Политическая свобода устанавливается распределением трех властей, в уверенности гражданина в своей безопасности. Свобода, по отношению к строю, устанавливается только законами и даже законами основными; но по отношению к гражданину она может явиться в силу известных нравов, обычаев, усвоенных примеров и при благоприятном влиянии некоторых гражданских законов. Свобода политическая заключается в нашей безопасности или, по крайней мере, в нашей уверенности, что мы в безопасности. Эта безопасность всего более подвергается нападениям в уголовных процессах по обвинениям публичного и частного характера. Поэтому свобода гражданина зависит главным образом от доброкачественности уголовных законов. Свобода торжествует, когда кары, налагаемые уголовными законами, извлекаются ими из особенной природы преступлений. Здесь нет места произволу; наказание уже зависит не от каприза законодателя, но от существа дела, и оно перестает быть насилием человека над человеком. Есть четыре рода преступлений: к первому роду принадлежат преступления против религии; ко второму - преступления против нравов; к третьему - преступления против общественного спокойствия; к четвертому - преступления против безопасности граждан. Налагаемые за них наказания должны вытекать из природы каждого из этих родов. В государствах, наиболее дорожащих свободой, существуют законы, дозволяющие нарушить ее против одного, дабы сохранить ее для всех: О ЗАКОНАХ В ИХ ОТНОШЕНИЯХ К СВОЙСТВАМ КЛИМАТА Если справедливо, что характер ума и страсти сердца чрезвычайно различны в различных климатах, то законы должны соответствовать и различию этих страстей, и различию этих характеров. О ЗАКОНАХ В ИХ ОТНОШЕНИИ К ОСНОВНЫМ НАЧАЛАМ, ОБРАЗУЮЩИМ ОБЩИЙ ДУХ, НРАВЫ И ОБЫЧАИ НАРОДА Многие вещи управляют людьми: климат, религия, законы, правила правления, примеры прошлого, нравы, обычаи, и как результат всего этого образуется общий дух народа. Чем более усиливается в народе действие одной из этих причин, тем более ослабляется действие прочих. Законодатель должен сообразовываться с духом народным, если он не противен принципам правления, так как лучше всего мы делаем лишь то, что делается нами свободно и в согласии с нашим природным гением. Оставьте нас такими, какими мы есть. Наши нескромные качества в соединении с нашим незлобием делают непригодными для нас законы, подавляющие в нас дух общительности. Чем более народы сообщаются друг с другом, тем легче они изменяют свои обычаи, так как тем чаще они видят друг друга и тем лучше замечают особенности отдельных лиц. Законы являются особенными и точно определенными установлениями законодателя, а нравы и обычаи - установлениями народа вообще. Отсюда следует, что, желая изменить нравы и обычаи, не следует изменять их посредством законов: это показалось бы слишком тираническим; лучше изменять их посредством иных нравов и иных обычаев. Между законами и нравами есть то различие, что законы определяют более действия гражданина, а нравы - действия человека. Обычаи рабского народа составляют часть его рабства; обычаи свободного народа составляют часть его свободы. Законы должны благоприятствовать размножению населения. О СПОСОБЕ СОСТАВЛЕНИЯ ЗАКОНОВ Дух умеренности должен быть духом законодателя. Благо политическое, как и благо нравственное, всегда находятся между двумя пределами. Что следует иметь в виду при составлении законов? Слог их должен быть сжат. Слог законов должен быть прост. Решения прямые всегда доступнее пониманию решений изысканных. Существенное условие - чтобы слова закона вызывали у всех людей одни и те же понятия. Если в законе были точным образом определены известные понятия, не следует более возвращаться к выражениям неясным. Законы не должны впадать в тонкости: они предназначаются для людей посредственных способностей и содержат в себе не искусство логики, а здравые понятия отца семейства. Не следует делать изменений в законе без достаточного к тому основания. Когда приводится основание к закону, нужно чтобы основание это было достойно закона. Документ № 21. Жан-Жак Руссо. Трактаты. Читайте также: lektsia.comКраткое содержание "О духе законов" Монтескье. О духе законов
"О ДУХЕ ЗАКОНОВ" - это... Что такое "О ДУХЕ ЗАКОНОВ"?
Смотреть что такое ""О ДУХЕ ЗАКОНОВ"" в других словарях:
Книги
Другие книги по запросу «"О ДУХЕ ЗАКОНОВ"» >> О духе законов
Краткое содержание произведения О духе законов Монтескьё
Избранные произведения о духе законов
Краткое содержание "О духе законов" Монтескье
Краткое содержание книги О духе законов (изложение произведения), автор Шарль Луи де Монтескьё
Шарль Монтескье. О духе законов (1748)
Смотрите также
