«Взрыв? Какой взрыв?» – вопросил афганский министр иностранных дел Шах Мохаммед Дост, элегантно подняв бровь, когда я прервал его интервью, чтобы задать вопрос о внезапном, только что услышанном шуме. «Ах, да, взрывы динамита, – заявил Дост с облегчением, когда вдалеке прозвучал ещё один разрыв, и он понял, что меня ввело в заблуждение. – Это происходит почти каждый день, иногда дважды в день, чтобы обеспечить камни для строительства, знаете ли». Высокий худой человек с тщательно подстриженными усами, Дост, начавший свою дипломатическую карьеру при короле Мохаммеде Захир Шахе, ныне являющийся самым заметным лицом в установленном Москвой афганском режиме, желал дать мне понять, что война была практически окончена: «Мы разрушили основные лагеря бандитов и наёмников. Теперь они не могут действовать группами. Только отдельные боевики продолжают террористическую деятельность и саботаж, а это обычно для всего мира. Мы надеемся ликвидировать и их». Это было в ноябре 1981 г., почти через два года после вторжения советских войск, и официальная линия Москвы, как и её союзников в Кабуле, состояла в том, что всё взято под контроль. В первые недели после начала вторжения, в декабре 1979 г., советские официальные лица были настолько уверены в скорой победе, что дали западным репортёрам невероятный доступ, даже позволили проехать на танках или вести взятые напрокат машины и такси рядом с советскими колоннами. К весне 1980 г. настроение изменилось, поскольку Кремль увидел, что идёт длительная война на истощение. Уже не было присутствия в американском стиле даже доверенных советских журналистов. Война стала табу в советских СМИ, а западным репортёрам, просившим визы в Афганистан, грубо отказали. Единственным способом освещения конфликта стало терпеливое, длительное хождение днями и ночами по рискованным горным тропам с боевиками-повстанцами из мусульманских, безопасных лагерей Пакистана и описание этого. Несколько рассказов, появившихся в западной прессе о таких маршрутах, были осторожными и сдержанными, но большинство – романтичными отчётами саморекламы о героических открытиях, часто написанных неподготовленными добровольцами, увидевшими шанс сделать себе имя на представлении неясных снимков и свидетельств или заявлениях о свидетельствах советской жестокости. К 1981 г. Советы стали осознавать, что их политика отказа в визах была контр-продуктивной. Горстке западных журналистов позволили приезжать, но только на короткие периоды времени. В моем случае договорённость была получена благодаря моему предыдущему опыту описания Советского Союза. За той первой поездкой в Афганистан, в 1986 г. и 1988 г. последовали другие, кульминацией (если применимо такое слово) которых был мой приезд самолётом из Москвы 15 февраля 1989 г., в тот самый день, когда последний советский солдат, возвращаясь из Афганистана домой, перешёл реку Оксус (Амударью). Когда я оглядываюсь назад, на все сообщения и анализы, написанные мной в то время, то оказывается, что невозможно не поразиться сходству советской политики и той, что пытаются достичь администрации Буша и Обамы во время своей недавней интервенции. Борьба в Афганистане была тогда и остаётся теперь гражданской войной. В 1980-х её фоном была холодная война между Западом и Советским Союзом. В 2010 г. фоном служит «война с террором» и охота за Аль-Каидой. Но суть остаётся – битва среди афганцев сил модернизации и приверженцев традиций или, как считали Советы, – контр-революционеров. Тогда, как и сейчас, иностранцы пытались поддержать правительство в Кабуле, встретившееся с трудной задачей создания государства, которое могло бы требовать верности, осуществлять контроль над своей территорией, собирать налоги и нести развитие некоторым самым бедным в мире и самым консервативным народам. Когда Советы начали вторжение, некоторые западные обозреватели рассматривали его в стратегическом ключе, например, что Кремль двинулся к портам в тёплых морях, сделав первый шаг на пути через Пакистан к морю. На самом деле, первоначально кампания ставила целью оборону, была попыткой спасти революцию, запутавшуюся в собственной невоздержанности. Связанная с Москвой Народно-демократическая партия Афганистана (НДПА), пришла к власти в апреле 1978 г. путём военного переворота. Но партия имела два различных крыла. Сторонники твёрдой позиции, первоначально доминировавшие, пытались навязать радикальные перемены феодальной исламской стране. Перемены включали в себя земельную реформу и кампанию по обучению грамотности взрослых, причём женщины должны были сидеть рядом с мужчинами. Некоторые из лидеров фундаменталистов – противники таких перемен – удалились в изгнание, недовольные тенденциями модернизации правительства, предшествовавшего НДПА, и взялись за оружие еще до апреля 1978 г. Другие покинули партию после переворота. Поэтому утверждение, что советское вторжение вызвало гражданскую войну – ошибочно. Гражданская война уже была на подходе. Так же было и с западным вторжением. Збигнев Бжезинский уговаривал Джимми Картера санкционировать первую поддержку ЦРУ моджахедов – противников НДПА – ещё летом 1979 г., за несколько месяцев до появления советских танков. Режим в Кабуле 13 раз обращался с просьбой о советской военной поддержке, даже советские дипломаты (как мы теперь знаем из советских архивов и воспоминаний бывших советских чиновников) отправляли в Кремль частные сообщения о развития кризиса. Но только 12 декабря советский руководитель Леонид Брежнев и небольшая группа внутри Политбюро одобрили смену режима в Кабуле. Советские войска должны были войти в страну и снять сторонника твёрдой линии, руководителя НДПА Хафизуллу Амина, заменив его командой, намеревавшейся смягчить революцию ради её спасения. Во время моей первой поездки в ноябре 1981 г. такая политика обеспечила некоторые успехи, хотя и не такие, на которые изначально надеялись Советы. Они контролировали Кабул, ключевые города Джалалабад (близкий к Пакистану), Мазар-и-Шариф, Балкх на севере и дороги между ними. Герат на западе и Кандагар (де-факто столица пуштунов на юге) были менее защищены и подвергались отдельным налётам моджахедов. Но афганская столица была в безопасности. Из окна своей комнаты в маленьком семейном отеле, расположенном напротив советского военного госпиталя, я мог видеть машины скорой помощи, доставлявшие раненых к ряду палаток, дополнительно развёрнутых, чтобы снизить нагрузку на переполненные больничные палаты. Солдат ранили из засад на путях поставок в Кабул или при неудачных нападениях на удерживаемые моджахедами деревни. Афганская столица была практически не тронута войной, и советские войска едва были заметны на улицах. Изредка, небольшими группами они заходили в центр города, чтобы накануне окончания своих дежурств купить сувениры. «Всё, что они хотели – один жилет из овчины», – пробормотал мне торговец коврами после того, как молодой советский сержант, с повязкой на рукаве, показывавшей его главенство в группе, торопливо ворвался в магазин, огляделся и исчез за соседней дверью. Советы, как и администрация Обамы со своим планом строительства афганской армии, пытались оставить максимальное количество обязанностей в руках афганской армии и полиции. В Кабуле и главных городах эти усилия были успешными. Афганская армия во многом состояла из призывников, и в ней не было надёжных фигур. Процент дезертирства был очень высок. В документе, опубликованном в 1981 г., Госдепартамент США заявлял о сокращении армии со ста тысяч в 1979 г. до двадцати пяти тысяч к концу 1980 г. Какова бы ни была истина, но если не в бою, то в городах, при обеспечении закона и порядка Советы могли положиться на афганцев. Взрывы автомашин и нападения смертников, ставшие сегодня постоянной угрозой в Кабуле, были неизвестны в советский период, и афганцы занимались своими повседневными делами, не испытывая страха внезапного массового убийства. В двух городских кампусах для студентов молодые женщины по большей части были без покрывал, как и многие из женского персонала в банках, магазинах и правительственных офисах. Другие, прикрывая волосы, носили свободные шарфы на голове. Только на базаре, где делали покупки более бедные, все были в обычных, полностью закрытых, синего, розового или светло-коричневого оттенков. Реформистское крыло НДПА, пришедшее к власти с помощью советского вторжения, рассматривало скорее в качестве традиции, чем свидетельства исламского фундаментализма. Они не осуждали и не вносили в проблему женской одежды политического – почти тотемного – значения, потребовавшегося тогда, когда Талибан взял власть в 1996 г. и вынудил каждую женщину носить паранджу. Такое же политическое давление пошло и в другом направлении, когда администрация Буша свергла Талибан и приветствовала право снятия обязательной паранджи, как полную эмансипацию афганских женщин. В сегодняшнем Кабуле по сравнению с советским периодом её носит более высокий процент женщин. Сегодня в поездках по Кабулу многие западные журналисты, дипломаты и солдаты НАТО удивляются, увидев, что афганские женщины всё ещё носят паранджу. Если Талибана нет, дивятся они, почему она также не исчезла? Я никогда не узнал причины взрывов, слышанных мною во время интервью с министром иностранных дел Достом, но его замечание о том, что Кабул не подвергается военным разрушениям, оказалось ценным. Западные дипломаты могли регулярно устраивать поездки на выходные к озеру Карга, находящемуся в восьми милях от центра Кабула. Ниже дамбы была примитивная площадка для гольфа, а с её вершины иногда на дальнем краю озера можно было видеть советские танки или советские военные самолёты, заходящие на цель. В те первые дни оккупации советские официальные лица ещё надеялись, что смогут выиграть войну на истощение. Они чувствовали, что поскольку представляют силы современности, то время – на их стороне. «Вы не можете ожидать скорых результатов в стране, которая во многих отношениях находится в пятнадцатом или шестнадцатом веках, – сказал мне Василий Соврончук, высший советский советник в Афганистане. Он сравнил ситуацию с победой большевиков в русской гражданской войне. – Здесь в зародыше находится история нашей собственной революции. Нам потребовалось по меньшей мере пять лет, чтобы объединить нашу власть и добиться победы во всей России и десять – в Центральной Азии». В компании других европейцев русские дипломаты и журналисты в Кабуле, говоря о местных жителях, сокрушались, как и любой европейский эмигрант в любой развивающейся стране. Они были ненадёжны, не пунктуальны, неэффективны и излишне подозрительны к иностранцам. «Первые два слова, которые мы тут узнали, – сказал один русский дипломат, – были завтра и послезавтра. Третье слово – parvenez, что значит «не имеет значения». Знаете, вам нужен новый костюм, а когда вы приходите забрать его, замечаете, что нет пуговицы. Вы высказываете претензии портному, и что он отвечает? рarvenez. Некоторые прозвали это место Parvenezistan». Спустя четверть часа его комментарий вызвал бы отклик усмешками, жалобами и обвинениями в неблагодарности, доносившихся из столовых и баров каждой гостиницы для иностранных подрядчиков и консультантов по развитию сегодняшнего Кабула. Однажды днём я сидел с Юрием Волковым в саду новой виллы его агентства новостей. Бывалый журналист Волков ездил в Афганистан, начиная с 1958 г. Зима ещё не установилась, и пока солнце было высоко в небе над плато, на котором находится Кабул, было свежо и тепло. «Вот там бандит, прямо за той стеной», – заявил Волков, подавая мне стакан чаю. Вздрогнув, я выпрямился на стуле. «Вы его не узнаете, – продолжал Волков. – Кто знает, а кто именно тут бандит? Может, он несёт автомат под одеждой. Иногда они переодеваются и выглядят как женщины». В то же самое утро одна из его сотрудниц рассказала о получении кошмарного предупреждения, предостерегающего от работы на русских. Он подтвердил, что это постоянно происходило с людьми, работавшими на Советы. Одна из подруг этой женщины вместе с сестрой недавно была убита за то, что они были «коллаборационистами». Его высказывания подтвердили и афганские чиновники. Глава отделения НДПА Кабульского университета сказал, что за прошедшие два года были убиты пятеро его коллег. Муллы, работавшие на правительство по новой программе финансирования строительства дюжины новых мечетей (в стремлении показать, что революция не направлена против ислама) оказались первыми мишенями. В следующий мой приезд в город, в феврале 1986 г., моджахеды уже могли вызывать в Кабуле больше страха благодаря 122-мм НУРС, которыми они теперь почти ежедневно обстреливали столицу. Но стреляли не прицельно, ущерб был минимален, а пострадавшие – случайными. (Ракеты по меньшей мере три раза попадали по строениям посольства США). В то же время советские силы действовали немного лучше, чем в первые два года войны. Им удалось расширить периметр безопасности дальше – вокруг ключевых городов. Если в 1981 г. мне не позволяли удаляться от центров городов, то теперь с меньшим и невоенным сопровождением меня брали в деревни, находящиеся в десятках миль от Джалалабада, Мазар-и-Шарифа и Кабула. Цель состояла в том, чтобы показать мне значение и эффективность передачи некоторых защитных функций афганским «народным бойцам», которых Москва вооружила и которым платила – тактика, вскоре скопированная администрациями Буша и Обамы. Такие успехи требовали своей платы. Хотя линия фронта менялась, в сущности, война была безвыходной. В Кремле новый советский руководитель Михаил Горбачёв начал ощущать цену платы жизнями советских солдат, как и цену советских ресурсов. В конце февраля 1986 г. он дал первый публичный намёк на неудовлетворённость, использовав основную речь, в которой назвал войну «кровоточащей раной». (Из воспоминаний его помощника Анатолия Черняева мы знаем, что несколькими месяцами ранее Горбачёв заявил на Политбюро о приготовлении в случае необходимости к выводу войск из Афганистана в одностороннем порядке). Легко забыть, что в 1970-х и 1980-х «защита с помощью силы» (то есть сохранение своих собственных военных потерь на низком уровне) не была тем приоритетом, которым она стала впоследствии. За девять лет в Афганистане из своей оккупационной армии численностью в 118 000 человек Советский Союз потерял около 13 500 человек. Процент потерь был, в некотором смысле, сопоставим с американскими потерями – 58 000 человек из 400 000 армии за восемь лет во Вьетнаме. Если жизни солдат были дёшевы, то ещё меньше можно было дать за жизни гражданских. Действительно, часто они обдуманно становились мишенями. Советская стратегия состояла в направлении штурмовых вертолётов и бомбардировщиков в карательные налёты на деревни в афганских приграничных районах с целью вытеснения гражданских лиц и создания опустошённого санитарного кордона, который мог бы препятствовать поддержке моджахедов, идущих из Пакистана. И наоборот, в нынешней войне военные США объявили, что особо заботятся о свободных афганских гражданах. Направленность их оружия хай-тек может быть невероятно точна, но разведка, их информирующая, часто проваливается. Высокий процент гражданских смертей, вызванных ракетным огнём беспилотников «Предатор», заставляет афганцев быть подозрительными, а те, кто может в силу возраста помнить советскую оккупацию, иногда говорят, что видят мало различий. Хотя высокие потери советских войск могли быть политически терпимы в обществе, где статистика не публиковалась, а оппозиция была запрещена, Горбачёв был достаточно разумен, чтобы понять несостоятельность войны. Его политика претерпела изменения и в других направлениях – давление на афганского партийного руководителя Бабрака Кармаля, целью которого была попытка заставить того взаимодействовать с моджахедами путём проведения политики «национального примирения». Вызванный в Москву в ноябре 1985 г., Кармаль получил указание расширить основы своего режима и «отказаться от идей социализма». Когда в феврале 1986 г. я видел Кармаля (оказалось, что это было последнее его интервью в качестве руководителя НДПА), он был в хвастливом настроении. Он пригласил меня вернуться через год и проехать по Афганистану «верхом» и посмотреть, как его правительство повсюду контролирует ситуацию. Только что утечки из Вашингтона показали, что Рональд Рейган уговорил Конгресс одобрить расходы в 300 миллионов долларов в течение следующих двух лет для скрытной военной помощи моджахедам, что более чем в десять раз превысило суммы, направлявшиеся «контрас» в Никарагуа. Но Кармаль сказал, что не будет более просить советские войска противостоять растущей угрозе. «Афганцы могут сами справиться», – заявил он. Спустя несколько недель он снова был вызван в Москву, на этом раз ему сказали, что он будет смещён с поста руководителя партии. Хотя Кармаль и был напыщенным, но его указание о том, что поставки ЦРУ вооружений и помощи моджахедам не принесут им победы, оказалось верным. Один из многих мифов афганской войны (который оживил фильм 2007 г. «Война Чарли Уинстона» с Томом Хенксом в главной роли конгрессмена из Техаса) состоит в том, что поставки переносных стингеров привели к поражению Советов. Но их не было в Афганистане в достаточных количествах до осени 1986 г., а к этому времени уже прошёл год после решения Горбачёва о выводе войск. Стингеры вынуждали советские вертолёты и бомбардировщики сбрасывать бомбы с большой высоты и с меньшей точностью, но результативность поставляемых США ракетных установок была под вопросом. По данным одной из правительственных оценок (на которую ссылается ветеран вашингтонской аналитики Селиг Харрисон в «Прочь из Афганистана», в соавторстве с Диего Кордовец) грубые подсчёты позволяют утверждать, что к концу 1986 г. одна тысяча советских и афганских самолётов была уничтожена в основном китайскими тяжёлыми пулеметами и другим, менее сложным противоракетным оружием. А в 1987 г., при широком применении стингеров, советские и афганские войска понесли потери, не превышающие двух сотен машин. На советскую войну в Афганистане также повлияли пропаганда и управляемость СМИ. Ключевым источником информации были посольства США и Британии в Нью-Дели и Исламабаде. В феврале 1996 г. во время поездки в Афганистан я столкнулся с очень оскорбительными выражениями, когда западные дипломаты говорили мне, что Советы не могут действовать в Пагмане, бывшей летней резиденции королевской семьи в пригороде Кабула. Я потребовал у главы Центрального комитета НДПА по юстиции и обороне бригадного генерала Абдуллы Хак Уломи разрешения посмотреть, насколько правы дипломаты. Тремя днями позже чиновник отвёз меня в город на обычной, не бронированной автомашине. У вилл, лежащих на высоких склонах, были следы больших разрушений, телеграфная и электрическая линии лежали вдоль дороги. Но вооружённая афганская полиция и армия стояли на своих постах в городе и на близлежащих высотах. Советских войск не было видно вообще. Партийные деятели сказали, что иногда ночью моджахеды действовали с гор над городом малыми группами, но больших нападений не осуществляли почти год. Так что я был весьма удивлён, когда через восемь дней услышал в посольстве США от официального лица в Исламабаде утверждение о том, что Пагман «как оказалось, прочно удерживается в руках сопротивления, несмотря на повторяющиеся усилия режима и Советов утвердить свой военный контроль». Когда в феврале 1989 г. последние русские покинули Афганистан, я был шефом московского бюро «Гардиан». И был уверен, что слухи среди простых русских, как и среди западных правительств о надвигающихся кровавых битвах были преувеличены. В соответствии со своим планом о выведении войск за девять месяцев, русские осенью 1988 г. уже покинули Кабул и районы между столицей и пакистанской границей, а моджахеды терпели неудачи при захвате любого из городов, оставленных русскими. Они были хаотично разобщены, и командиры из соперничающих фракций иногда воевали друг с другом. Афганскую армию поддерживали и тысячи бюрократов в правительственных офисах Кабула, и большинство остального кабульского мирского среднего класса, которое ужасалось тому, что могла принести победа моджахедов. Идея про-моджахедского восстания в городе казалась фантастикой. Так что когда афганский рейс «Арианы», на котором я летел из Москвы, при посадке в Кабульском аэропорту совершил ошеломительный разворот, уклоняясь от вспышек выстрелов зенитной артиллерии, отвлекающих возможные ракеты моджахедов, которые могли быть запущены с земли, я был более озабочен безопасностью приземления, чем тем, что ждало меня на земле. Не имея никаких шансов на успех, руководитель НДПА Мохаммед Наджибулла, поставленный в 1986 г. в Москве, ввёл чрезвычайное положение и уволил непартийного премьер-министра, назначенного им годом ранее при неудачной попытке расширения основы режима. Я наблюдал огромный военный парад, громыхавший по центру города и демонстрирующий силу афганской армии. Горбачёву потребовалось два с половиной года от первого решения о выводе войск до его реального воплощения. Первоначально он, как и Обама, пытался предпринять рывок, следуя советам своих военных начальников, утверждавших, что один последний толчок может сломить моджахедов. Но успеха это не принесло, и поэтому в начале 1988 г. его стратегия выхода обрела ускорение, чему помогла предоставившаяся возможность заключения достойного соглашения, возникшая на переговорах со США и Пакистаном, проходящих под эгидой ООН. По условиям соглашения помощь США и Пакистана моджахедам прекращалась в обмен на советский уход. К раздражению Горбачёва в самом конце, перед подписанием соглашения администрация Рейгана включила обещание продолжать вооружение моджахедов, если Советы перед выводом войск вооружат афганское правительство. К тому моменту Горбачёв был слишком глубоко скомпрометирован, чтобы дать задний ход своим планам – во многом к ярости Наджибуллы. Когда через несколько дней после ухода русских я брал интервью у Наджибуллы, он крайне критично отзывался о своих бывших союзниках, и даже намекнул, что усердно поработал, чтобы от них избавиться. Я спросил Наджибуллу относительно предположения британского секретаря по иностранным делам Джеффри Хоува о его уходе в отставку, что облегчило бы формирование коалиционного правительства. Он ответил: «Мы с такими трудностями освободились от одного диктата, а теперь вы пытаетесь ввести другой», и продолжал говорить, что он хотел бы превратить Афганистан в нейтральную страну и провести выборы, в которых могли бы принять участие все партии. Один из многих мифов об Афганистане состоит в том, что Запад «удалился» после ухода русских. Нам говорят, что сегодня Запад не будет повторять таких ошибок. В действительности, в 1989 г. Запад не уходил. Он не только продолжал при помощи Пакистана поставлять оружие моджахедам, надеясь скинуть Наджибуллу силой, но также убеждал моджахедов отказываться от любой инициативы Наджибуллы по переговорам, в том числе и от предложения вернуть в страну изгнанного короля. Но самый непоколебимый из этих мифов – о победе моджахедов над Советами. Миф постоянно озвучивался каждым бывшим руководителем моджахедов – от Усамы бин Ладена и командиров Талибана до полевых командиров нынешнего афганского правительства – и бездумно принимался на веру и стал частью западной интерпретации войны. Кремль определённо потерпел огромное политическое поражение, когда первоначальная помощь Москвы в установлении в Афганистане длительного модернизирующегося, анти-фундаменталистского и про-советского режима путём вторжения и оккупации ради безопасности, потерпела, в конце концов, горькую неудачу. Но после ухода Советов для падения режима потребовалось три года, а когда в апреле 1992 г. он потерпел крах, это вовсе не было результатом поражения на поле битвы. В действительности переговорщики ООН уговорили Наджибуллу удалиться в изгнание, что увеличило бы шансы коалиции НДПА с другими афганцами, в том числе моджахедами (его отъезд был прерван в аэропорту, и его вынудили искать убежища в зданиях ООН в Кабуле). Генерал Абдул Рашид Дустум, ключевой союзник НДПА и руководитель узбеков северного Афганистана (всё ещё сильная фигура и сегодня), совершил измену и объединил силы с моджахедами после того, как Наджибулла назначил Паштуна губернатором ключевой северной провинции. В Москве пост-советское правительство Бориса Ельцина прекратило поставки нефти для афганской армии, снизив её способность действовать. Перед лицом таких ударов режим НДПА разрушился, и моджахеды без сопротивления вошли в Кабул. За пару недель до вылета в Кабул ради освещения вывода советских войск, в мрачном московском жилом доме я разыскал группу ветеранов и выслушал их жалобы. В отличие от служащих сегодня войск СГА и Британии в Афганистане, они были призывниками, так что, возможно, в них было сильно чувство гнева. «Помните ту мать, потерявшую сына? – сказал Игорь (они не стали называть мне фамилии). – Она всё повторяла, что он выполнил свой долг, он выполнил свой долг до конца. Это самое трагическое. Какой долг? Я полагаю, это её спасало, её понимание долга. Она ещё не осознала, что это всё было глупой ошибкой. Я говорю спокойно. Если бы она открыла глаза на наши афганские действия, ей, возможно, оказалось сложно выдержать». Юрий сказал мне, что первые проблески о тщетности войны пришли, когда он осознал, насколько малы его и его товарищей контакты с афганцами, с людьми, которым они, как предполагалось, помогали. «В основном наши контакты были с детьми в деревнях, через которые мы проходили. Они всегда вели какой-то мелкий бизнес. Обменивали барахло, продавали его. Иногда наркотики. Очень дёшево. Мы чувствовали, что целью было подцепить нас. С афганскими взрослыми, кроме сарандой, полиции контактов не было», – сказал он. Когда я сегодня слушаю официальных лиц НАТО, объясняющих своим солдатам «культурную осведомлённость» подготовки в Афганистане, то возникает сильное ощущение дежавю. «Они выдали нам маленький лист бумаги, где говорилось, что нельзя делать и маленький словарь, – объяснял Игорь. – Там было: не вступать в дружеские отношения. Не смотреть на женщин. Не заходить на кладбища. Не заходить в мечети». Он пренебрежительно относился к афганской армии и сравнивал её с «духами» – стандартным советским термином, которым определяли невидимых моджахедов-врагов, устраивавших засады и кошмарные ночные нападения. «Многие – трусы. Если духи стреляли, армия разбегалась». Игорь вспомнил, как спрашивал одного афганского солдата, что он будет делать, когда закончится служба по призыву: «Он сказал, что присоединится к духам. Они лучше платят». Незадолго до того, как русские завершили вывод войск, я писал в «Гардиан»: «Советское вторжение было возмутительным случаем, которое большая часть государств мира справедливо порицала. Но то, как они ушли, – исключительно благородно. А к развороту на 180 градусов привела целая комбинация факторов: политические ошибки их афганских союзников, знание, что ввод советских войск превратил гражданскую войну в крестовый поход (джихад), и осознание того, что моджахедам невозможно нанести поражение. Это потребовало от нового руководства в Москве признания того, что частным образом русские знали давно. Юрий грубовато заявил: «Если бы мы ввели больше войск, это стало бы откровенной оккупацией или геноцидом. Мы посчитали, что лучше уйти». Джонатан Стил, колумнист по международным делам, был главой московского бюро и ведущим иностранным корреспондентом «Гардиан». Премия британской прессы отметила его в 1981 г., как международного репортёра года за освещение советской оккупации Афганистана. topwar.ru Впервые ступившему в начале апреля 1987 года на бетонку Кабула замполиту только предстояло пережить все ужасы войны. По просьбе 42.TUT.BY Александр Метла рассказал об особенностях той войны и своих изобретениях – импровизированных самоходных минометах и гантраке "Метла 2". – Первое время боялся больше не пуль, а местной фауны, которая была очень недружелюбна. Скорпионы, тарантулы и различные ядовитые змеи не давали расслабиться. Заснуть просто так в теньке под "Уралом" было очень рискованно. А прежде чем зайти в помещение, нужно было проверить все темные уголки, которые так любят скорпионы. Чаще всего от укусов страдала необстрелянная молодежь. Однажды у нас бойца ночью укусила гюрза, парню оставалось жить меньше часа, а он находился на заставе в горах на высоте в 3500 м. Как только нам об этом передали по рации, рванул к пилоту "Ми-8", который после боевых спал в палатке. Растормошил, говорю, у нас боец умирает, так летчик даже комбинезон натягивать не стал, в чем был, в том и полетел. На высоте двигатели начали выдыхаться, и вертолет буквально упал на площадку, но вакцину доставили вовремя. Обратно даже не улетали, а падали: машина буквально нырнула вниз в ущелье. Потом летчик смог ее выровнять, и мы скоро были дома, причем все это было проделано в кромешной темноте – вертолетчики у нас были уникальные парни. Самым простым и действенным решением в борьбе с опасными насекомыми оказался обычный овечий тулуп, который Александр получил на складе. – Афганские овцы - особенные животные: они практически всеядны, пищи на пыльных просторах этой страны не так много, поэтому они едят все, что попадается по пути. Бывали случаи, когда солдаты выбрасывали промасленную бумагу от патронов, и она моментально съедалась овцами. Скорпионами и другими насекомыми они тоже не брезговали. Поэтому овечий запах заставлял ретироваться всю ядовитую мелочь. – Если в Кабуле бытовые условия были на более-менее цивилизованном уровне, то в дальних кишлаках царило настоящее средневековье. Как правило, крестьяне жили очень бедно в глинобитных домах с маленькими окнами. И если в мужской половине было более-менее чисто, то в женской царила грязь и антисанитария. Спали жены обычно на жестких циновках на полу, рядом жили дети и козы, отхожее место было там же. О том, что на дворе 20-й век, напоминал лишь японский магнитофон, закрепленный на деревянной сохе. Незнание обычаев часто приводило к недоразумениям с местными. Например, на женскую половину дома мог заходить только хозяин, и если женщина тяжело болела и советский медик пытался ей помочь, то чаще всего на него набрасывался разъяренный муж с мотыгой. Кроме того, душманы очень жестоко относились к пленным, особенно наемники, прошедшие подготовку в тренировочных лагерях в Пакистане. – Многие бойцы носили с собой гранаты в нагрудном кармане, чтобы не попадать живыми в плен. Смерть, тех, кого захватили душманы, была очень страшной. У них, что ли, особенность такая – издеваться над пленными. Как правило, с собой носилась Ф-1, чтобы наверняка. – Лучше всех были "упакованы" разведчики, ходившие досматривать караваны. Душманы частенько под видом мирной продукции провозили оружие. Делалось это так: сверху на ишаке закреплялось несколько ящиков с тканями, техникой и другими товарами, а снизу, под брюхом, подвешивалось оружие. Противника снабжал весь мир – оружие, боеприпасы, обмундирование и снаряжение поставлялись из США, Канады, Китая и других стран. Мне как-то из рейда разведчики принесли пару канадских ботинок, мягкие, удобные и прочные они относились весь срок службы. Также ценились разгрузки, у нас их еще называли "лифчики". В них помещалось от 4 до 6 магазинов и пара ручных гранат. Кроме удобства переноски, это давало еще и неплохую защиту, как правило, полный магазин пуля не пробивала. Многие шили такие разгрузки сами. Еще ценились рюкзаки, прочные со множеством отделений – такие в Союзе было не достать. Это сегодня их можно купить в любом магазине, а раньше они были жутким дефицитом. А еще желанным трофеем были берцы, часы, компасы, радиостанции и много других полезных вещей, аналогов которым у нас просто не было. А вот оружие наше было лучше. Например, часто попадались в качестве трофеев китайские копии АК-47, металл у них был плохой: достаточно было выпустить пару магазинов, чтобы автомат начинал "плеваться" и точность огня катастрофически падала. Советский же автомат работал при любых условиях, не помню, чтобы наш калашников клинило. Вообще душманы были вооружены очень пестро, от кремневых ружей позапрошлого века, до новеньких М16. – Большая часть местного населения жила за чертой бедности, поэтому для них война была одним из способов заработать на кусок хлеба. Делалось это так: крестьянин за свои деньги покупал мину и устанавливал на дороге, если подрывался БТР, БМП или другая техника, то получал вознаграждение, если же саперы обезвреживали, то крестьянин был разорен. Поэтому зачастую местные еще и караулили неподалеку от закладки, открывая огонь по нашим саперам, когда те пытались обезвредить мину. Да и сами душманы не давали покоя. У них была хорошо поставлена разведка, зачастую, когда колонна советских войск выходила с базы, они уже знали ее состав и маршрут. Тогда у Александра Метлы родилась идея сделать самоходный миномет. Замполит пришел к командиру части, но тот был сильно занят и, вполуха выслушав, только отмахнулся – "делай". За основу был взят автомобиль "Урал", в кузове которого был установлен лафет от ЗУ-23, вращающийся на 360 градусов. На него был приварен 82-мм миномет 2Б9М "Василек", благодаря чему оружие имело круговой сектор обстрела. Импровизированный лафет защитили противопульным щитом, а сам грузовик бронировали стальными пластинами. Увидев самоходный миномет, заместитель по вооружению категорически запретил применять его. Мол, неизвестно как оружие поведет себя и вообще всю самодеятельность стоит прекратить. Но похоронить проект не дал командир бригады полковник Виталий Раевский, который разрешил испытать систему на полигоне. – Зам по вооружению вмешался и здесь, приказав стрелять ослабленным зарядом. Но какая тут к черту дальность и точность, тем более что по рекомендации все того же зама к спуску привязали веревку, а сам боец сидел в паре метров в окопе. Понимая, что все сейчас пойдет насмарку, подошел к комбригу и попросил под свою ответственность стрелять полным зарядом. Стреляли по корпусу старого БТР, находившегося в двух километрах. Первый выстрел – перелет, второй – недолет. Все – вилка, следующий залп очередью в почти сотню мин, БТР буквально разрывает на части – все наблюдавшие в восторге. Первое боевое применение установки прошло также успешно. Когда "духи", уверенные в своей безнаказанности, открыли огонь по колонне, Александр Метла приказал расчету миномета открыть огонь. Буквально за минуту на позиции "духов" свалилась сотня мин. Огонь со стороны моджахедов мгновенно прекратился. Позже разведчики обнаружили на месте засады более 60 трупов, сколько было ранено, остается только гадать. Военные быстро признали эффективность установок Александра Метлы, и вскоре было построено еще три таких же. Сам Александр в качестве командира установки № 1 (все они получили название "Метла" в качестве признания заслуг создателя) каждый раз выезжал на сопровождение колонны. Моджахеды развернули настоящую охоту на этот необычный вид оружия шурави. И однажды им удалось подбить установку № 1. – Во время очередного боя мы сильно увлеклись и перестали следить за тылом. Да и не до этого было: каждая замолчавшая пулеметная точка врага означала, что еще один парень вернется домой живым. В это время по кирязу нас обошел 12-летний парнишка. Я только успел заметить краем глаза, как он скинул громоздкий для него РПГ и выстрелил. Граната попала в борт, весь наш экипаж был ранен, кроме меня – все осколки приняли на себя каска и бронежилет. Тем временем пацан бросил оружие и скрылся в кирязе. Из происшествия были сделаны соответствующие выводы и построена новая самоходка – "Метла". На этот раз в кузов "Урала" был поставлен корпус от БРДМ, а на его башне приварили блок НУРС от вертолета "Ми-24". Сам "Урал" основательно обшили броней. Конечно, вести прицельную стрельбу из блока НУРС было невозможно, зато психологический эффект был сильный. Душманы просто разбегались, когда шурави применяли свою шайтан-машину. Александру Метле часто говорили, мол, зачем тебе ходить в бой? Сидел бы, заполнял карточки, и война прошла бы безопаснее, "… далась тебе это передовая?". Но замполит всегда считал, что воспитывать и завоевывать авторитет нужно только собственным примером. – Я никогда не рвался бой, а просто делал свою работу. Да и не побывав под пулями, что бы я мог сказать тем парням, которые ежедневно ходят под смертью и могут в любой момент не вернуться из боя, смог бы я понять их, будут ли они верить мне? Вряд ли. Война – это не наука и не ремесло – это испытание, пройти которое до конца и не сломаться очень непросто. P.S. Увидеть вживую, как сражались белорусы в Афганистане, можно будет первого и второго августа на "Линии Сталина", где состоится масштабная реконструкция одного из эпизодов той войны. Будут задействованы не только танки и бронетранспортеры, но и боевые вертолеты. 42.tut.by «Ты еще не все знаешь, — сказал Асад. — Исматовцы теперь полностью контролируют город, по существу вся власть принадлежит им и еще немножко... царандою. Мы сейчас не в фаворе». Что МГБ здесь несколько не «при делах», я понял как-то сразу, посмотрев на погоны Асадуллы. За три года мог бы и побольше подрасти в звании на столь ответственном участке фронта. Да уж, времена меняются, вот и Исмат Муслим в «дружбаны» заделался. От таких друзей надо будет держаться поодаль, подумал я, сразу вспомнив про объятия с «куратором» этого отребья. Не ровен час, и прибьют где-нибудь в кустах. Кто такой Исмат Муслим — отдельная история. Он был зверем со стажем. В апреле 1981 года вооруженная группа, принадлежавшая к группировке «Федаине ислам» (Федаины ислама), возглавляемая Исматуллой Муслимом, похитила в первом районе Кандагара учительницу сельской школы по имени Латифа. Под покровом ночи ее увезли из города. По свидетельству очевидцев, в одном из кишлаков учительницу раздели догола на глазах согнанных к месту экзекуции крестьян. Бандиты долго глумились над женщиной, после чего разнесли ей череп из пулемета. 2 мая 1981 года вооруженный отряд Исматуллы Муслима в уезде Панджваи провинции Кандагар под покровом ночи атаковал мирную деревню, в которой был избран представитель государственной власти. В результате нападения было убито и ранено более 30 человек, среди которых — женщины и дети. Чтобы замести следы, бандиты согнали раненых в центр кишлака, облили керосином и сожгли заживо. После этого оставшиеся в живых жители деревни, побросав скудный скарб, ушли в Пакистан. Этот список злодейств Исмата можно было бы продолжать до бесконечности. Однако местные власти и ХАД посчитали, что лучше иметь дело с ним, чем с представителями других пуштунских кланов и экстремистских контрреволюционных организаций. По данным Асадуллы, «под ружьем» у Исмата в 1989 году стояло до четырех с половиной тысяч вооруженных «малишей» — членов пограничных вооруженных формирований. «Малиши-плохиши», узурпировав власть в городе, тем не менее, помогали сдерживать атаки «непримиримых», коих вокруг Кандагара было в избытке. Вокруг второго пояса обороны города выгодные позиции оседлали более тысячи боевиков из гульбеддиновской ИПА под предводительством некоего Саркатеба Ага-Мохаммада. За горами ГСМ расположились около 900 человек из группировки Абдула Расула Сайяфа. По словам Асадуллы, к счастью, они были не так агрессивны, как гульбеддиновцы. Костяк враждебных группировок составляли выходцы из пуштунского клана нурзаев, в то время как кланы дурани и очагзаи, если не поддерживали, то «сочувствовали» народной власти. Да это было и немудрено — сам Олюми принадлежал к клану дурани. К несчастью, мой знакомый Асадулла принадлежал к другому клану — клану МГБ, и этим все сказано. Ему приходилось лавировать между ними всеми, чтобы сохранить жизнь себе и своей семье. Пока решались организационные моменты (ждали бэтээры), я решил прогуляться с Асадом по «ряду», где раньше проживали хадовские советники. Квартиры-клеточки стояли заброшенными. В одной половине ряда еще жил обслуживающий майдан персонал, в другой — не было даже дверей. Все было утащено и разграблено. В месте дислокации советской части расположился полк из состава Второго армейского корпуса, отражавший ночные атаки душманов. В степи за аэродромом стояла развернутая в сторону Тор-Коталя дальнобойная артиллерия. По периметру аэродрома в вырытых укрытиях ощетинились орудиями танки. «Надо поторапливаться, — сказал Асадулла. — Если ты еще помнишь, два часа дня — крайний срок для въезда в город или выезда за его пределы. И то уже неприятно. А сейчас в Кандагаре самое опасное место — аэродром». Разговор мы продолжили уже на броне, пыля по знакомой «дальней» дороге в сторону Кандагара. Что меня сразу порадовало — так это распоряжение Олюми внутрь БТР не влезать, так как на пути могут быть мины. Вообще афганцы были молодцы, прагматики. Они жили реалиями, их за убитых гражданских в звании не понижали, и война была для них элементом повседневной жизни, просто как воды попить. Вдоль дороги возникали знакомые и близкие сердцу пейзажи. Вот слева в чистом поле у дороги каменная будка — то ли сортир, то ли царандоевский пост, правда, в ней никого нет. Вся колея в пулеметных гильзах. Много не раздавленных, значит, стреляли еще недавно. Знакомый перекресток двух дорог, напрочь «уделанный» колесами и гусеницами военной техники. Останавливаемся. Олюми слезает с первого БТР, к нему подходят едущие вслед за ним на пикапе «Семург» дружественные душманы. О чем-то шепчутся. Потом БТР тихо преодолевает перекресток и берет левее от дороги, там, где растет редкая желтая травка. Мы двигаемся за ним, потом, метров через двести, вновь втыкаемся в колею и уже весело мчим вперед. Справа от дороги ооновский городок. Машу Олюми руками, чтоб остановился. Тормозим, но он говорит, что внутрь входить нельзя, городок уже принадлежит своим старым «новым» хозяевам. И правда, рядом с одной из белых вилл торчит из-за куста задница «Лэндровера», на котором синим по белому выведено: «UN». Вот так, это — уже первые воспоминания о царившей здесь когда-то жизни. А сейчас и охранения никакого нет. Как они тут живут, эти ооновцы? Может быть, ночью в город перебираются? Чудны дела твои, Господи... Справа от дороги большой шлагбаум, отгораживающий ничто от ничего. По периметру, как бы очерчивая большой прямоугольник, лежат средней величины белые камни. Этот странный объект так и останется для меня на всю жизнь неразрешимой загадкой. Американцы что-то фотографируют. А я думаю, что если бы ученые придумали такой прибор, что можно было бы печатать фотографии прямо из головы, то и с закрытыми глазами получались бы хорошие картинки. Пошли зеленя, первые придорожные дуканы. Опять эти недружелюбные, настороженные взгляды. Город врагов, пропитанный ненавистью к шурави. Что же здесь изменилось? Да почти ничего, если не считать того, что Кандагар сильно разрушен. Я еще не видел последствий советской бомбардировки, произведенной 8 декабря 86-го, что уж говорить о периоде, когда Кандагар жил без советских войск. Теперь кое-что вижу. Напротив того места, где раньше стояло кафе-дукан под вывеской «Тойота», останавливаемся. Знакомый райончик, но кафешки уже нет. Угла стены, стоявшей напротив метрах в пятнадцати, тоже нет. За стеной — какие-то руины. Прямо — дорога на ГСМ. Все узнаваемо, но все уже чужое. Бэтээры облепляют бачи (дети). Ингризи? Фэран-сави? Амрикаи? Они галдят и стараются что-нибудь украсть. Я подминаю сумку задницей и спокойно говорю — шурави. Не верят. Тогда ругаюсь матом. Неистребимая войной детская радость. Пожалуй, они — единственные, кто вспоминает нас без лютой ненависти. Шурави, шурави, е... твою мать, хорошо, давай бакшиш, сигарет давай! Засовывают в рот грязные пальцы, давая понять, что голодны. Асад отгоняет их, как мух, — «буру, буру, бача!» (идите отсюда, дети). Трогаемся — едем в резиденцию Олюми. Она размещается в старой крепости. Туда исматовцев не пускают, да они особо и не рвутся. Здесь — царство царандоя. К Олюми подходит красивый, довольно высокий мужик с орлиным взглядом, очень ухоженный, в чистой царандоевской форме. Это Сардар — «моавенэ аваль» — первый заместитель губернатора. Он, похоже, здесь всем и распоряжается. Говорит исключительно на пушту, на дари переходит редко, о чем-то подолгу беседует с начальником. Нас приглашают в кабинет Олюми — комнату, обставленную в духе афгано-советской дружбы, но с новомодными элементами влияния ислама. На столе рядом с государственным стоит и зеленый флажок. Губернатор начинает объяснять обстановку в городе. Первый неприятный момент — старейшины племен и муллы уже почему-то знают, что в группе журналистов есть шурави, поэтому запланированная с ними встреча отменяется. Они напрочь отказываются общаться с представителями СССР. Про себя отмечаю: ну и бачи — проныры. Все же Кандагар каким был — таким и остался. «Сороки» с длинными хвостами по всему городу летают, да как быстро... Обстреливать город из минометов и реактивными снарядами, продолжал меж тем Олюми, в настоящий момент могут только пять процентов душманов из числа «непримиримых». Это — гульбеддиновцы и сайяфовцы. Но сайяфовцы — в основном ваххабиты. Кандагарцы в религии — традиционалисты, поэтому этих бандитов, которые воюют на саудовские деньги, особо не жалуют. Правда, часть молодежи уходит к ним в погоне за «длинным» афгани. Саудовская Аравия проплачивает наступления на Кандагар из расчета 120 миллионов афгани за каждое. Когда моджахеды штурмовали Джелалабад, продолжал Олюми, внимание от Кандагара было отвлечено. А ведь мы выдержали сначала одно, а через две недели и второе массированное наступление. Сейчас в группах моджахедов идет своего рода «брожение». Кое-кто пытается объединить усилия для нападения на город, а кое-кто идет с нами на контакты. afgan-shuravi.mirtesen.ru «Ах, да, взрывы динамита, – заявил Дост с облегчением, когда вдалеке прозвучал ещё один разрыв, и он понял, что меня ввело в заблуждение. – Это происходит почти каждый день, иногда дважды в день, чтобы обеспечить камни для строительства, знаете ли». Высокий худой человек с тщательно подстриженными усами Дост, начавший свою дипломатическую карьеру при короле Мохаммеде Заир Шахеи, ныне являющийся самым заметным лицом в установленном Москвой афганском режиме, желал дать мне понять, что война была практически окончена: «Мы разрушили основные лагеря бандитов и наёмников. Теперь они не могут действовать группами. Только отдельные боевики продолжают террористическую деятельность и саботаж, а это обычно для всего мира. Мы надеемся ликвидировать и их». Это было в ноябре 1981 г., почти через два года после вторжения советских войск, и официальная линия Москвы, как и её союзников в Кабуле, состояла в том, что всё взято под контроль. В первые недели после начала вторжения, в декабре 1979 г., советские официальные лица были настолько уверены в скорой победе, что дали западным репортёрам невероятный доступ, даже позволили проехать на танках или вести взятые напрокат машины и такси рядом с советскими колоннами. К весне 1980 г. настроение изменилось, поскольку Кремль увидел, что идёт длительная война на истощение. Уже не было присутствия в американском стиле даже доверенных советских журналистов. Война стала табу в советских СМИ, а западным репортёрам, просившим визы в Афганистан, грубо отказали. Единственным способом освещения конфликта стало терпеливое, длительное хождение днями и ночами по рискованным горным тропам с боевиками-повстанцами из мусульманских, безопасных лагерей Пакистана и описание этого. Несколько рассказов, появившихся в западной прессе о таких маршрутах, были осторожными и сдержанными, но большинство – романтичными отчётами саморекламы о героических открытиях, часто написанных неподготовленными добровольцами, увидевшими шанс сделать себе имя на представлении неясных снимков и свидетельств или заявлениях о свидетельствах советской жестокости. К 1981 г. Советы стали осознавать, что их политика отказа в визах была контр-продуктивной. Горстке западных журналистов позволили приезжать, но только на короткие периоды времени. В моем случае договорённость была получена благодаря моему предыдущему опыту описания Советского Союза. За той первой поездкой в Афганистан, в 1986 г. и 1988 г. последовали другие, кульминацией (если применимо такое слово) которых был мой приезд самолётом из Москвы 15 февраля 1989 г., в тот самый день, когда последний советский солдат, возвращаясь из Афганистана домой, перешёл реку Оксус (Амударью). Когда я оглядываюсь назад, на все сообщения и анализы, написанные мной в то время, то оказывается, что невозможно не поразиться сходству советской политики и той, что пытаются достичь администрации Буша и Обамы во время своей недавней интервенции. Борьба в Афганистане была тогда и остаётся теперь гражданской войной. В 1980-х её фоном была холодная война между Западом и Советским Союзом. В 2010 г. фоном служит «война с террором» и охота за Аль-Каидой. Но суть остаётся – битва среди афганцев сил модернизации и приверженцев традиций или, как считали Советы, – контр-революционеров. Тогда, как и сейчас, иностранцы пытались поддержать правительство в Кабуле, встретившееся с трудной задачей создания государства, которое могло бы требовать верности, осуществлять контроль над своей территорией, собирать налоги и нести развитие некоторым самым бедным в мире и самым консервативным народам. Когда Советы начали вторжение, некоторые западные обозреватели рассматривали его в стратегическом ключе, например, что Кремль двинулся к портам в тёплых морях, сделав первый шаг на пути через Пакистан к морю. На самом деле, первоначально кампания ставила целью оборону, была попыткой спасти революцию, запутавшуюся в собственной невоздержанности. Связанная с Москвой Народно-демократическая партия Афганистана (НДПА), пришла к власти в апреле 1978 г. путём военного переворота. Но партия имела два различных крыла. Сторонники твёрдой позиции, первоначально доминировавшие, пытались навязать радикальные перемены феодальной исламской стране. Перемены включали в себя земельную реформу и кампанию по обучению грамотности взрослых, причём женщины должны были сидеть рядом с мужчинами. Некоторые из лидеров фундаменталистов – противники таких перемен – удалились в изгнание, недовольные тенденциями модернизации правительства, предшествовавшего НДПА, и взялись за оружие еще до апреля 1978 г. Другие покинули партию после переворота. Поэтому утверждение, что советское вторжение вызвало гражданскую войну – ошибочно. Гражданская война уже была на подходе. Так же было и с западным вторжением. Збигнев Бжезинский уговаривал Джимми Картера санкционировать первую поддержку ЦРУ моджахедов – противников НДПА – ещё летом 1979 г., за несколько месяцев до появления советских танков. Режим в Кабуле 13 раз обращался с просьбой о советской военной поддержке, даже советские дипломаты (как мы теперь знаем из советских архивов и воспоминаний бывших советских чиновников) отправляли в Кремль частные сообщения о развития кризиса. Но только 12 декабря советский руководитель Леонид Брежнев и небольшая группа внутри Политбюро одобрили смену режима в Кабуле. Советские войска должны были войти в страну и снять сторонника твёрдой линии, руководителя НДПА Хафизуллу Амина, заменив его командой, намеревавшейся смягчить революцию ради её спасения. Во время моей первой поездки в ноябре 1981 г. такая политика обеспечила некоторые успехи, хотя и не такие, на которые изначально надеялись Советы. Они контролировали Кабул, ключевые города Джалалабад (близкий к Пакистану), Мазар-и-Шариф, Балкх на севере и дороги между ними. Герат на западе и Кандагар (де-факто столица пуштунов на юге) были менее защищены и подвергались отдельным налётам моджахедов. Но афганская столица была в безопасности. Из окна своей комнаты в маленьком семейном отеле, расположенном напротив советского военного госпиталя, я мог видеть машины скорой помощи, доставлявшие раненых к ряду палаток, дополнительно развёрнутых, чтобы снизить нагрузку на переполненные больничные палаты. Солдат ранили из засад на путях поставок в Кабул или при неудачных нападениях на удерживаемые моджахедами деревни. Афганская столица была практически не тронута войной, и советские войска едва были заметны на улицах. Изредка, небольшими группами они заходили в центр города, чтобы накануне окончания своих дежурств купить сувениры. «Всё, что они хотели – один жилет из овчины», – пробормотал мне торговец коврами после того, как молодой советский сержант, с повязкой на рукаве, показывавшей его главенство в группе, торопливо ворвался в магазин, огляделся и исчез за соседней дверью. Советы, как и администрация Обамы со своим планом строительства афганской армии, пытались оставить максимальное количество обязанностей в руках афганской армии и полиции. В Кабуле и главных городах эти усилия были успешными. Афганская армия во многом состояла из призывников, и в ней не было надёжных фигур. Процент дезертирства был очень высок. В документе, опубликованном в 1981 г., Госдепартамент США заявлял о сокращении армии со ста тысяч в 1979 г. до двадцати пяти тысяч к концу 1980 г. Какова бы ни была истина, но если не в бою, то в городах, при обеспечении закона и порядка Советы могли положиться на афганцев. Взрывы автомашин и нападения смертников, ставшие сегодня постоянной угрозой в Кабуле, были неизвестны в советский период, и афганцы занимались своими повседневными делами, не испытывая страха внезапного массового убийства. В двух городских кампусах для студентов молодые женщины по большей части были без покрывал, как и многие из женского персонала в банках, магазинах и правительственных офисах. Другие, прикрывая волосы, носили свободные шарфы на голове. Только на базаре, где делали покупки более бедные, все были в обычных, полностью закрытых , синего, розового или светло-коричневого оттенков. Реформистское крыло НДПА, пришедшее к власти с помощью советского вторжения, рассматривало скорее в качестве традиции, чем свидетельства исламского фундаментализма. Они не осуждали и не вносили в проблему женской одежды политического – почти тотемного – значения, потребовавшегося тогда, когда Талибан взял власть в 1996 г. и вынудил каждую женщину носить. Такое же политическое давление пошло и в другом направлении, когда администрация Буша свергла Талибан и приветствовала право снятия обязательной, как полную эмансипацию афганских женщин. В сегодняшнем Кабуле по сравнению с советским периодом более высокий процент женщин носит. Сегодня в поездках по Кабулу многие западные журналисты, дипломаты и солдаты НАТО удивляются, увидев, что афганские женщины всё ещё носят. Если Талибана нет, дивятся они, почему также не исчезли? Я никогда не узнал причины взрывов, слышанных мною во время интервью с министром иностранных дел Достом, но его замечание о том, что Кабул не подвергается военным разрушениям, оказалось ценным. Западные дипломаты могли регулярно устраивать поездки на выходные к озеру Карга, находящемуся в восьми милях от центра Кабула. Ниже дамбы была примитивная площадка для гольфа, а с её вершины иногда на дальнем краю озера можно было видеть советские танки или советские военные самолёты, заходящие на цель. В те первые дни оккупации советские официальные лица ещё надеялись, что смогут выиграть войну на истощение. Они чувствовали, что поскольку представляют силы современности, то время – на их стороне. «Вы не можете ожидать скорых результатов в стране, которая во многих отношениях находится в пятнадцатом или шестнадцатом веках, – сказал мне Василий Соврончук, высший советский советник в Афганистане. Он сравнил ситуацию с победой большевиков в русской гражданской войне. – Здесь в зародыше находится история нашей собственной революции. Нам потребовалось по меньшей мере пять лет, чтобы объединить нашу власть и добиться победы во всей России и десять – в Центральной Азии». В компании других европейцев русские дипломаты и журналисты в Кабуле, говоря о местных жителях, сокрушались, как и любой европейский эмигрант в любой развивающейся стране. Они были ненадёжны, не пунктуальны, неэффективны и излишне подозрительны к иностранцам. «Первые два слова, которые мы тут узнали, – сказал один русский дипломат, – были завтра и послезавтра. Третье слово parvenez, что значит «не имеет значения». Знаете, вам нужен новый костюм, а когда вы приходите забрать его, замечаете, что нет пуговицы. Вы высказываете претензии портному, и что он отвечает? рarvenez. Некоторые прозвали это место Parvenezistan». Спустя четверть часа его комментарий вызвал бы отклик усмешками, жалобами и обвинениями в неблагодарности, доносившихся из столовых и баров каждой гостиницы для иностранных подрядчиков и консультантов по развитию сегодняшнего Кабула. Однажды днём я сидел с Юрием Волковым в саду новой виллы его агентства новостей. Бывалый журналист Волков ездил в Афганистан, начиная с 1958 г. Зима ещё не установилась, и пока солнце было высоко в небе над плато, на котором находится Кабул, было свежо и тепло. «Вот там бандит, прямо за той стеной», – заявил Волков, подавая мне стакан чаю. Вздрогнув, я выпрямился на стуле. «Вы его не узнаете, – продолжал Волков. – Кто знает, а кто именно тут бандит? Может, он несёт автомат под одеждой. Иногда они переодеваются и выглядят как женщины». В то же самое утро одна из его сотрудниц рассказала о получении кошмарного предупреждения, предостерегающего от работы на русских. Он подтвердил, что это постоянно происходило с людьми, работавшими на Советы. Одна из подруг этой женщины вместе с сестрой недавно была убита за то, что они были «коллаборационистами». Его высказывания подтвердили и афганские чиновники. Глава отделения НДПА Кабульского университета сказал, что за прошедшие два года были убиты пятеро его коллег. Муллы, работавшие на правительство по новой программе финансирования строительства дюжины новых мечетей (в стремлении показать, что революция не направлена против ислама) оказались первыми мишенями. В следующий мой приезд в город, в феврале 1986 г., моджахеды уже могли вызывать в Кабуле больше страха благодаря 122-м НУРС, которыми они теперь почти ежедневно обстреливали столицу. Но стреляли не прицельно, ущерб был минимален, а пострадавшие – случайными. (Ракеты по меньшей мере три раза попадали по строениям посольства США). В то же время советские силы действовали немного лучше, чем в первые два года войны. Им удалось расширить периметр безопасности дальше – вокруг ключевых городов. Если в 1981 г. мне не позволяли удаляться от центров городов, то теперь с меньшим и невоенным сопровождением меня брали в деревни, находящиеся в десятках миль от Джалалабада, Мазар-и-Шарифа и Кабула. Цель состояла в том, чтобы показать мне значение и эффективность передачи некоторых защитных функций афганским «народным бойцам», которых Москва вооружила и которым платила – тактика, вскоре скопированная администрациями Буша и Обамы. Такие успехи требовали своей платы. Хотя линия фронта менялась, в сущности, война была безвыходной. В Кремле новый советский руководитель Михаил Горбачёв начал ощущать цену платы жизнями советских солдат, как и цену советских ресурсов. В конце февраля 1986 г. он дал первый публичный намёк на неудовлетворённость, использовав основную речь, в которой назвал войну «кровоточащей раной». (Из воспоминаний его помощника Анатолия Черняева мы знаем, что несколькими месяцами ранее Горбачёв заявил на Политбюро о приготовлении в случае необходимости к выводу войск из Афганистана в одностороннем порядке). Легко забыть, что в 1970-х и 1980-х «защита с помощью силы» (то есть сохранение своих собственных военных потерь на низком уровне) не была тем приоритетом, которым она стала впоследствии. За девять лет в Афганистане из своей оккупационной армии численностью в 118 000 человек Советский Союз потерял около 13 500 человек. Процент потерь был, в некотором смысле, сопоставим с американскими потерями – 58 000человек из 400 000 армии за восемь лет во Вьетнаме. Если жизни солдат были дёшевы, то ещё меньше можно было дать за жизни гражданских. Действительно, часто они обдуманно становились мишенями. Советская стратегия состояла в направлении штурмовых вертолётов и бомбардировщиков в карательные налёты на деревни в афганских приграничных районах с целью вытеснения гражданских лиц и создания опустошённого санитарного кордона, который мог бы препятствовать поддержке моджахедов, идущих из Пакистана. И, наоборот, в нынешней войне военные США объявили, что особо заботятся о свободных афганских гражданах. Направленность их оружия хай-тек может быть невероятно точна, но разведка, их информирующая, часто проваливается. Высокий процент гражданских смертей, вызванных ракетным огнём беспилотников «Предатор», заставляет афганцев быть подозрительными, а те, кто может в силу возраста помнить советскую оккупацию, иногда говорят, что видят мало различий. Хотя высокие потери советских войск могли быть политически терпимы в обществе, где статистика не публиковалась, а оппозиция была запрещена, Горбачёв был достаточно разумен, чтобы понять несостоятельность войны. Его политика претерпела изменения и в других направлениях – давление на афганского партийного руководителя Бабрака Кармаля, целью которого была попытка заставить того взаимодействовать с моджахедами путём проведения политики «национального примирения». Вызванный в Москву в ноябре 1985 г., Кармаль получил указание расширить основы своего режима и «отказаться от идей социализма». Когда в феврале 1986 г. я видел Кармаля (оказалось, что это было последнее его интервью в качестве руководителя НДПА), он был в хвастливом настроении. Он пригласил меня вернуться через год и проехать по Афганистану «верхом» и посмотреть, как его правительство повсюду контролирует ситуацию. Только что утечки из Вашингтона показали, что Рональд Рейган уговорил Конгресс одобрить расходы в 300 000 миллионов долларов в течение следующих двух лет для скрытной военной помощи моджахедам, что более чем в десять раз превысило суммы, направлявшиеся «контрас» в Никарагуа. Но Кармаль сказал, что не будет более просить советские войска противостоять растущей угрозе. «Афганцы могут сами справиться», – заявил он. Спустя несколько недель он снова был вызван в Москву, на этом раз ему сказали, что он будет смещён с поста руководителя партии. Хотя Кармаль и был напыщенным, но его указание о том, что поставки ЦРУ вооружений и помощи моджахедам не принесут им победы, оказалось верным. Один из многих мифов афганской войны (который оживил фильм 2007 г. «Война Чарли Уинстона» с Томом Хенксом в главной роли конгрессмена из Техаса) состоит в том, что поставки переносных стингеров привели к поражению Советов. Но их не было в Афганистане в достаточных количествах до осени 1986 г., а к этому времени уже прошёл год после решения Горбачёва о выводе войск. Стингеры вынуждали советские вертолёты и бомбардировщики сбрасывать бомбы с большой высоты и с меньшей точностью, но результативность поставляемых США ракетных установок была под вопросом. По данным одной из правительственных оценок (на которую ссылается ветеран вашингтонской аналитики Селиг Харрисон в «Прочь из Афганистана», в соавторстве с Диего Кордовец) грубые подсчёты позволяют утверждать, что к концу 1986 г. одна тысяча советских и афганских самолётов была уничтожена в основном китайскими тяжёлыми пулеметами и другим, менее сложным противоракетным оружием. А в 1987 г., при широком применении стингеров, советские и афганские войска понесли потери, не превышающие двух сотен машин. На советскую войну в Афганистане также повлияли пропаганда и управляемость СМИ. Ключевым источником информации были посольства США и Британии в Нью-Дели и Исламабаде. В феврале 1996 г. во время поездки в Афганистан я столкнулся с очень оскорбительными выражениями, когда западные дипломаты говорили мне, что Советы не могут действовать в Пагмане, бывшей летней резиденции королевской семьи в пригороде Кабула. Я потребовал у главы Центрального комитета НДПА по юстиции и обороне бригадного генерала Абдуллы Хак Уломи разрешения посмотреть, насколько правы дипломаты. Тремя днями позже чиновник отвёз меня в город на обычной, не бронированной автомашине. У вилл, лежащих на высоких склонах, были следы больших разрушений, телеграфная и электрическая линии лежали вдоль дороги. Но вооружённая афганская полиция и армия стояли на своих постах в городе и на близлежащих высотах. Советских войск не было видно вообще. Партийные деятели сказали, что иногда ночью моджахеды действовали с гор над городом малыми группами, но больших нападений не осуществляли почти год. Так что я был весьма удивлён, когда через восемь дней услышал в посольстве США от официального лица в Исламабаде утверждение о том, что Пагман «как оказалось прочно удерживается в руках сопротивления, несмотря на повторяющиеся усилия режима и Советов, утвердить свой военный контроль». Когда в феврале 1989 г. последние русские покинули Афганистан, я был шефом московского бюро «Гардиан». И был уверен, что слухи среди простых русских, как и среди западных правительств о надвигающихся кровавых битвах были преувеличены. В соответствии со своим планом о выведении войск за девять месяцев, русские осенью 1988 г. уже покинули Кабул и районы между столицей и пакистанской границей, а моджахеды терпели неудачи при захвате любого из городов, оставленных русскими. Они были хаотично разобщены, и командиры из соперничающих фракций иногда воевали друг с другом. Афганскую армию поддерживали и тысячи бюрократов в правительственных офисах Кабула, и большинство остального кабульского мирского среднего класса, которое ужасалось тому, что могла принести победа моджахедов. Идея про-моджахедского восстания в городе казалась фантастикой. Так что когда афганский рейс «Арианы», на котором я летел из Москвы, при посадке в Кабульском аэропорту совершил ошеломительный разворот, уклоняясь от вспышек выстрелов зенитной артиллерии, отвлекающих возможные ракеты моджахедов, которые могли быть запущены с земли, я был более озабочен безопасностью приземления, чем тем, что ждало меня на земле. Не имея никаких шансов на успех, руководитель НДПА Мохаммед Наджибулла, поставленный в 1986 г. в Москве, ввёл чрезвычайное положение и уволил непартийного премьер-министра, назначенного им годом ранее при неудачной попытке расширения основы режима. Я наблюдал огромный военный парад, громыхавший по центру города и демонстрирующий силу афганской армии. Горбачёву потребовалось два с половиной года от первого решения о выводе войск до его реального воплощения. Первоначально он, как и Обама, пытался предпринять рывок, следуя советам своих военных начальников, утверждавших, что один последний толчок может сломить моджахедов. Но успеха это не принесло, и поэтому в начале 1988 г. его стратегия выхода обрела ускорение, чему помогла предоставившаяся возможность заключения достойного соглашения, возникшая на переговорах со США и Пакистаном, проходящих под эгидой ООН. По условиям соглашения помощь США и Пакистана моджахедам прекращалась в обмен на советский уход. К раздражению Горбачёва в самом конце, перед подписанием соглашения администрация Рейгана включила обещание продолжать вооружение моджахедов, если Советы перед выводом войск вооружат афганское правительство. К тому моменту Горбачёв был слишком глубоко скомпрометирован, чтобы дать задний ход своим планам – во многом к ярости Наджибуллы. Когда через несколько дней после ухода русских я брал интервью у Наджибуллы, он крайне критично отзывался о своих бывших союзниках, и даже намекнул, что усердно поработал, чтобы от них избавиться. Я спросил Наджибуллу относительно предположения британского секретаря по иностранным делам Джеффри Хоува о его уходе в отставку, что облегчило бы формирование коалиционного правительства. Он ответил: «Мы с такими трудностями освободились от одного диктата, а теперь вы пытаетесь ввести другой», и продолжал говорить, что он хотел бы превратить Афганистан в нейтральную страну и провести выборы, в которых могли бы принять участие все партии. Один из многих мифов об Афганистане состоит в том, что Запад «удалился» после ухода русских. Нам говорят, что сегодня Запад не будет повторять таких ошибок. В действительности, в 1989 г. Запад не уходил. Он не только продолжал при помощи Пакистана поставлять оружие моджахедам, надеясь скинуть Наджибуллу силой, но также убеждал моджахедов отказываться от любой инициативы Наджибуллы по переговорам, в том числе и от предложения вернуть в страну изгнанного короля. Но самый непоколебимый из этих мифов – о победе моджахедов над Советами. Миф постоянно озвучивался каждым бывшим руководителем моджахедов – от Усамы бин Ладена и командиров Талибана до полевых командиров нынешнего афганского правительства – и бездумно принимался на веру и стал частью западной интерпретации войны. Кремль определённо потерпел огромное политическое поражение, когда первоначальная помощь Москвы в установлении в Афганистане длительного модернизирующегося, анти-фундаменталистского и про-советского режима путём вторжения и оккупации ради безопасности, потерпела, в конце концов, горькую неудачу.Но после ухода Советов для падения режима потребовалось три года, а когда в апреле 1992 г. он потерпел крах, это вовсе не было результатом поражения на поле битвы. В действительности переговорщики ООН уговорили Наджибуллу удалиться в изгнание, что увеличило бы шансы коалиции НДПА с другими афганцами, в том числе моджахедами (его отъезд был прерван в аэропорту, и его вынудили искать убежища в зданиях ООН в Кабуле). Генерал Абдул Рашид Достум, ключевой союзник НДПА и руководитель узбеков северного Афганистана (всё ещё сильная фигура и сегодня), изменил и объединил силы с моджахедами после того, как Наджибулла назначил Паштуна губернатором ключевой северной провинции. В Москве пост-советское правительство Бориса Ельцина прекратило поставки нефти для афганской армии, снизив её способность действовать. Перед лицом таких ударов режим НДПА разрушился, и моджахеды без сопротивления вошли в Кабул. За пару недель до вылета в Кабул ради освещения вывода советских войск, в мрачном московском жилом доме я разыскал группу ветеранов и выслушал их жалобы. В отличие от служащих сегодня войск СГА и Британии в Афганистане, они были призывниками, так что, возможно, в них было сильно чувство гнева. «Помните ту мать, потерявшую сына? – сказал Игорь (они не стали называть мне фамилии). – Она всё повторяла, что он выполнил свой долг, он выполнил свой долг до конца. Это самое трагическое. Какой долг? Я полагаю, это её спасало, её понимание долга. Она ещё не осознала, что это всё было глупой ошибкой. Я говорю спокойно. Если бы она открыла глаза на наши афганские действия, ей, возможно, оказалось сложно выдержать». Юрий сказал мне, что первые проблески о тщетности войны пришли, когда он осознал, насколько малы его и его товарищей контакты с афганцами, с людьми, которым они, как предполагалось, помогали. «В основном наши контакты были с детьми в деревнях, через которые мы проходили. Они всегда вели какой-то мелкий бизнес. Обменивали барахло, продавали его. Иногда наркотики. Очень дёшево. Мы чувствовали, что целью было подцепить нас. С афганскими взрослыми, кроме сарандой, полиции контактов не было», – сказал он. Когда я сегодня слушаю официальных лиц НАТО, объясняющих своим солдатам «культурную осведомлённость» подготовки в Афганистане, то возникает сильное ощущение дежавю. «Они выдали нам маленький лист бумаги, где говорилось, что нельзя делать и маленький словарь, – объяснял Игорь. – Там было: не вступать в дружеские отношения. Не смотреть на женщин. Не заходить на кладбища. Не заходить в мечети». Он пренебрежительно относился к афганской армии и сравнивал её с «духами» – стандартным советским термином, которым определяли невидимых моджахедов-врагов, устраивавших засады и кошмарные ночные нападения. «Многие – трусы. Если духи стреляли, армия разбегалась». Игорь вспомнил, как спрашивал одного афганского солдата, что он будет делать, когда закончится служба по призыву: «Он сказал, что присоединится к духам. Они лучше платят». Незадолго до того, как русские завершили вывод войск, я писал в «Гардиан»: «Советское вторжение было возмутительным случаем, которое большая часть государств мира справедливо порицала. Но то, как они ушли, – исключительно благородно. А к развороту на 180 градусов привела целая комбинация факторов: политические ошибки их афганских союзников, знание, что ввод советских войск превратил гражданскую войну в крестовый поход (джихад) и осознание того, что моджахедам невозможно нанести поражение. Это потребовало от нового руководства в Москве признания того, что частным образом русские знали давно. Юрий грубовато заявил: «Если бы мы ввели больше войск, это стало бы откровенной оккупацией или геноцидом. Мы посчитали, что лучше уйти». maxpark.comАфганские духи: американские мифы ('World Affairs Journal', США). Афганистан духи
американские мифы ('World Affairs Journal', США) » Военное обозрение
Когда скорпионы страшнее пуль и какой "метлы" боялись душманы? Как белорус воевал в Афганистане
Скорпионы были страшнее пуль
Их быт – настоящее средневековье
Условия, в которых жили афганцы, поражали советских военнослужащих, но для местных были нормой – других они не знали.
Оружие только советское, а обувь лучше иностранная
С первых дней стало понятно, что наша форма, мягко говоря, не приспособлена к местным условиям, только появившаяся позже афганка несколько улучшила ситуацию.
Замполит машины боевой
56-й гвардейской отдельной штурмовой бригаде, в которую попал Александр Метла, было доверено обеспечивать безопасность дороги Кабул - Гардез. Солдаты подразделения сопровождали колонны и постоянно несли потери от огня душманов, которые часто устраивали засады и минировали дороги. Случалось и так, что подрывниками становились обычные крестьяне, которые воевали не за веру, но за деньги – за уничтожение советской техники хорошо платили.
Горная местность давала нападающим большое преимущество, засев высоко на скалах, "духи" могли беспрепятственно обстреливать колонну. Танки так высоко задрать ствол не могли, впрочем, как и БТР с БМП. Тут пригодились ЗСУ "Шилка" с которых снималось радиоэлектронное оборудование, необходимое для стрельбы по воздушным целям, а на его месте размещался дополнительный боекомплект и самоходные минометы "Метла". Последние получили свое название как раз благодаря замполиту, который их и изобрел.
– Так получилось, что на маршруте нашей колонны в одном и том же месте "духи" постоянно устраивали засады. К месту они подбирались по руслу засохшей речки, совершали небольшой огневой налет и быстро отходили. По ним открывала огонь артиллерия, в том числе РСЗО "Град", но из-за особенностей местности, снаряды просто перелетали позицию духов, не причиняя им вреда. Единственное оружие, которое было способно достать моджахедов – минометы. Но если заранее оборудовать позиции по маршруту движения колонны, то "духи" либо их заминируют, либо устроят засады и вырежут расчеты. 
Кандагар, духи. 1989 г.
Афганские духи: американские мифы | Ирина Куприянова
Смотрите также
