Паук как символ, исторический и мифологический аспект. Дух и паук

Читать книгу «Паук и дух» онлайн полностью — Александр Росляков — Страница 1 — MyBook

О, не тесни, не наступай и не пугай величьем,Вместилище блуждающих идей,Роскошный склеп усопших истин,Коленопреклонен я пред твоим обличьем,Страж непорочности наук и фей,Кружащих головы младых людейСвободы мнимой пряностями лести. И дуновенья времени бессильныРазвеять облака надежд,Помеченных призывами к фортуне,Помочь приотворить врата массивныВ твою обитель, крепость от невежд,Где Нравственность гуляет без одеждМорали строгой, кодекса певуньи.

Когда в зовущей тишинеЩекой прижаться к старинеСтен с горделивою осанкой,Веков послушать перезвон,Пойти, куда подскажет он,Минуя ратушу во злате,Увядший символ местной знати,В таверне отыскать уют,Где пил вино счастливый люд. Огонь свечи в веселом танце,Мелодий мерный хоровод,Щека, залитая румянцем,Прощальный скрип двери, и вот Объятья вечера седого,Поежившись, проулок сноваВедет булыжной мостовой.Хранят торжественно покойДома, истории знаменья,Следы чужого поколенья,Обласканные темнотой, Манят. Вдруг факел золотойЛиствы березовой осенней,Пугая плеснь испепеленьем,Холодный воздух озарил,На сцену древо воцарил. Легкий смех в скрипенье веток,Уязвленная печальТихим шелестом продетаСквозь березовую шаль. Лист кружащий ищет ложе,День ненастьем утомлен,Затерявшийся прохожийБродит в сумраке времен.

Шаг ступил в иную меруИ – подхваченный потоком,С гулом и ворчаньем сиплым,С брызгами кипучей страсти,С пеной дикого довольстваИ разнузданного счастья,С бегом долгим и зловещимИ падением с восторгом —Поцарапался о веруВ бытие с простым аккордом.

Дух:Кончай, Паук,В своем углу,Упрятавшись в немую мглу,Нести молчания обет —Пришла пора держать ответ. Как в отрочестве:Выбрав путь,Ты в даль обязан был взглянуть,Так, зрелости давая дань,Пред образом моим предстань. Ну, как, узнал,Угрюмый друг?Да, это я – Сомнений Дух;Порой, с собой наедине,Ты обращаешься ко мне. Не стану спорить:Мой советСулит вопрос, а не ответ,Но он от лжи тебя хранит,Когда тщеславие слепит. Я знаю: тыПослушен мне,Я – поводырь твой в каждом дне;Хоть, чтоб увереннее стать,Готов ты прочь меня прогнать. УверенностьК тому слетит,Кто Духа в споре победит;И в этом споре, при желаньи,Себе найдешь ты оправданье. Молчание ж —Надежный щитДля ограниченности; спитСамокритичность в суете,Дел повседневных череде. Паук:Легко мы губим в красноречьиЕдва родившуюся мысль,Как будто видим тайный смыслВ словосплетении наречий. Пустых речей ненужный шумВдвоем лишь с эхом запоздалым;Не лучше ль трудиться над малым,Чем всласть говорить о большом? В делах прилежность и стараньеПомогут взять любому в толк:Стать мастером – пред Миром долг,Чтоб оправдать существованье. Дух:У мастерстваЕсть горький плод;Он – близорукость. Верно, тотСвой взор острее сохранит,Кто дальше дел своих глядит. Что твой узор,Усердье дня? —Для простодушья западня!Уж не стараешься ли тыСоткать чалму для красоты? Паук:Напрасным было бы стараньеУпрятать от предмета теньВ погожий лучезарный день,Возникни у меня желанье. Хоть виден свет, но не соткатьКак распускаются цветыДуши рассвета – красоты,Смятенье чувств не передать. Лишь ставшее мне вдруг понятнымПытаюсь я запечатлеть,Чуть приоткрыть и рассмотретьНа карте знаний таинств пятна. Дух:На окоНапустив туман,Лелеешь ты самообман;Случится: на пути уснешь, —Сон «пониманием» зовешь. Не целое,А только часть,Различным мудростям учась,Способен ты объять;Но целого так не понять. ИскрамПламенем не стать,Сколько их ни высекать;И в искре огонь горит —Для тебя он тоже скрыт. Паук:И все ж завет свой не нарушу.Гласит он мне уж много лет,Что знаний вдохновенный светВозвысит ум, наполнит душу. Дух:Стареют знания;ВсегдаЛишь истина все молода.Меж тем года твои текут,В небытие тебя влекут. Паук:Знанья, времени подвласны,Служат веку своему;Труд бы мой служил ему —Жизнь прошла бы не напрасно. Дух:Ну что ж, трудись:Труд – твой удел,Хоть ты в желаньях слишком смел…

Веселье пьяное цветовНасмешкой дерзкой пробежалоПо лику царственной Пустыни,Дурманя путников забредшихВ искании минут счастливыхГорячих красок наважденьем. Средь роз земных благоуханьяВетров лишь розу признавая,Храня ревниво постоянство,Пустыня заревом багрянымНевольно в гневе покраснела,Взмахнула веером песчаным,Жар сладострастья остужая. Горячим переливом воздухДонес в ответ Пустыне гневнойЦветов немое обращенье:«Твои мы дети, Пустынь злая,И нет нам ближе постоянства,Чем верность переменам дивным». Лишь Сфинкс, забав людских охранник,Внимал той родственной беседе…

mybook.ru

Александр Росляков - Паук и дух

Александр Росляков

Паук и Дух

И дуновенья времени бессильныРазвеять облака надежд,Помеченных призывами к фортуне,Помочь приотворить врата массивныВ твою обитель, крепость от невежд,Где Нравственность гуляет без одеждМорали строгой, кодекса певуньи.

Прикосновение

Огонь свечи в веселом танце,Мелодий мерный хоровод,Щека, залитая румянцем,Прощальный скрип двери, и вот

Объятья вечера седого,Поежившись, проулок сноваВедет булыжной мостовой.Хранят торжественно покойДома, истории знаменья,Следы чужого поколенья,Обласканные темнотой,

Манят. Вдруг факел золотойЛиствы березовой осенней,Пугая плеснь испепеленьем,Холодный воздух озарил,На сцену древо воцарил.

Легкий смех в скрипенье веток,Уязвленная печальТихим шелестом продетаСквозь березовую шаль.

Лист кружащий ищет ложе,День ненастьем утомлен,Затерявшийся прохожийБродит в сумраке времен.

«Шаг ступил в иную меру…»

Дух:Кончай, Паук,В своем углу,Упрятавшись в немую мглу,Нести молчания обет —Пришла пора держать ответ.

Как в отрочестве:Выбрав путь,Ты в даль обязан был взглянуть,Так, зрелости давая дань,Пред образом моим предстань.

Ну, как, узнал,Угрюмый друг?Да, это я – Сомнений Дух;Порой, с собой наедине,Ты обращаешься ко мне.

Не стану спорить:Мой советСулит вопрос, а не ответ,Но он от лжи тебя хранит,Когда тщеславие слепит.

Я знаю: тыПослушен мне,Я – поводырь твой в каждом дне;Хоть, чтоб увереннее стать,Готов ты прочь меня прогнать.

УверенностьК тому слетит,Кто Духа в споре победит;И в этом споре, при желаньи,Себе найдешь ты оправданье.

Молчание ж —Надежный щитДля ограниченности; спитСамокритичность в суете,Дел повседневных череде.

Паук:Легко мы губим в красноречьиЕдва родившуюся мысль,Как будто видим тайный смыслВ словосплетении наречий.

Пустых речей ненужный шумВдвоем лишь с эхом запоздалым;Не лучше ль трудиться над малым,Чем всласть говорить о большом?

В делах прилежность и стараньеПомогут взять любому в толк:Стать мастером – пред Миром долг,Чтоб оправдать существованье.

Дух:У мастерстваЕсть горький плод;Он – близорукость. Верно, тотСвой взор острее сохранит,Кто дальше дел своих глядит.

Что твой узор,Усердье дня? —Для простодушья западня!Уж не стараешься ли тыСоткать чалму для красоты?

Паук:Напрасным было бы стараньеУпрятать от предмета теньВ погожий лучезарный день,Возникни у меня желанье.

Хоть виден свет, но не соткатьКак распускаются цветыДуши рассвета – красоты,Смятенье чувств не передать.

Лишь ставшее мне вдруг понятнымПытаюсь я запечатлеть,Чуть приоткрыть и рассмотретьНа карте знаний таинств пятна.

Дух:На окоНапустив туман,Лелеешь ты самообман;Случится: на пути уснешь, —Сон «пониманием» зовешь.

Не целое,А только часть,Различным мудростям учась,Способен ты объять;Но целого так не понять.

ИскрамПламенем не стать,Сколько их ни высекать;И в искре огонь горит —Для тебя он тоже скрыт.

Паук:И все ж завет свой не нарушу.Гласит он мне уж много лет,Что знаний вдохновенный светВозвысит ум, наполнит душу.

Дух:Стареют знания;ВсегдаЛишь истина все молода.Меж тем года твои текут,В небытие тебя влекут.

Паук:Знанья, времени подвласны,Служат веку своему;Труд бы мой служил ему —Жизнь прошла бы не напрасно.

Дух:Ну что ж, трудись:Труд – твой удел,Хоть ты в желаньях слишком смел…

«Веселье пьяное цветов…»

Веселье пьяное цветовНасмешкой дерзкой пробежалоПо лику царственной Пустыни,Дурманя путников забредшихВ искании минут счастливыхГорячих красок наважденьем.

Средь роз земных благоуханьяВетров лишь розу признавая,Храня ревниво постоянство,Пустыня заревом багрянымНевольно в гневе покраснела,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

www.libfox.ru

Призраки и пауки • Сад богов

Призраки и пауки
Остерегайтесь сатаны!
Шекспир, Король Лир
Самым главным из дней недели для меня был четверг — день, когда к нам приходил Теодор. Иногда в этот день затевалось семейное мероприятие — пикник на южном берегу или что-нибудь в этом роде, но чаще всего мы с Теодором вдвоем совершали очередную экскурсию, как он упорно называл наши вылазки. В сопровождении собак, нагруженные коллекторским снаряжением, включая мешочки, сети, бутылочки и пробирки, мы отправлялись исследовать остров, и наш энтузиазм немногим уступал азарту, который вдохновлял путешественников прошлого столетия, вторгавшихся в дебри Африки.
Однако мало кто из путешественников той поры мог похвастать таким товарищем, как Теодор; он представлял собой незаменимую для полевых работ ходячую энциклопедию. В моих глазах он был всеведущ, как господь бог, выгодно отличаясь от всевышнего своей досягаемостью. Всякого, кто с ним знакомился, поражало сочетание невообразимой эрудиции и скромности. Помню, как мы, сидя на веранде после очередного роскошного чаепития и слушая предвечернюю песню утомленных цикад, забрасывали Теодора вопросами. В безупречном твидовом костюме, с тщательно расчесанной русой шевелюрой и бородой, он тотчас загорался, когда заходила речь о каком-нибудь новом предмете.

— Теодор, — начинает Ларри, — в Палиокастрице в монастыре есть картина, про которую монахи говорят, что ее написал Паниоти Доксерас. А ты как считаешь?
— Ну-у, — осторожно произносит Теодор, — боюсь, я не очень сведущ в этом предмете, но думаю, что вряд ли ошибусь, если автором скорее был Цадзанис… э… его кисти принадлежит интереснейшая маленькая картина… в монастыре Патера… ну, вы знаете, на верхней дороге, что ведет на север острова. Конечно, он…
Следует сжатая и исчерпывающая получасовая лекция об истории живописи на Ионических островах, начиная с 1242 года, которую он подытоживает такими словами:
— Но если вас интересует мнение эксперта, следует обратиться к доктору Парамифиотису, он куда более сведущ в этом вопросе.

Не удивительно, что мы смотрели на Теодора как на оракула. «Тео говорит» — эти слова гарантировали достоверность любой сообщаемой вами информации; сошлись на Тео, и мама признает пользу и безопасность какого угодно почина, будь то переход на чисто фруктовую диету или содержание скорпионов в своей спальне. Любой мог обратиться к Теодору с любым вопросом. С мамой он толковал о растениях, в частности о лекарственных травах и соответствующих рецептах, а сверх того снабжал ее детективными романами из своей обширной библиотеки. С Марго он обсуждал различные диеты и упражнения, а также чудодейственные мази, помогающие от прыщей, волдырей и угрей. Он легко поспевал за стремительным бегом мысли моего брата Ларри, готовый развивать любые темы от Фрейда до веры крестьян в вампиров. А Лесли мог почерпнуть у него полезные сведения об истории огнестрельного оружия в Греции и о зимних повадках зайца. Для меня, с моим алчущим, непросвещенным и пытливым умом, Теодор был кладезем всевозможных познаний, к которому я жадно припадал.
По четвергам Теодор обычно прибывал около десяти часов утра, чинно восседая в конном экипаже. На голове — серебристая фетровая шляпа, на коленях — ранец для образцов, одна рука опирается на трость, к концу которой приделана маленькая марлевая сеть. Я уже с шести часов пронизывал взглядом оливковые рощи, высматривая Теодора, и мрачно говорил себе, что он, должно быть, забыл, какой сегодня день, а может, упал и сломал ногу, или же с ним приключилась еще какая-нибудь беда. Сколь велико бывало мое облегчение, когда появлялся экипаж и в нем-степенный и сосредоточенный Теодор, целый и невредимый. Затуманенное до той поры солнце принималось сиять с новой силой. Учтиво поздоровавшись со мной за руку, Теодор рассчитывался с кучером и напоминал ему, чтобы тот заехал за ним вечером в условленное время. После чего забрасывал за спину ранец для образцов и устремлял задумчивый взгляд на землю, покачиваясь на каблуках начищенных до блеска башмаков.

— Ну что ж… э… видишь ли… — обращался он ко мне, — пожалуй, нам стоит обследовать пруды возле… э… Контокали. Конечно, в том случае, если… э… словом… ты не предпочитаешь какое-нибудь другое место.
Я спешит заверить его, что пруды возле Контокали меня вполне устраивают.
— Превосходно, — отзывался Теодор. — Одна из причин, почему меня… э… привлекает именно этот путь… заключается в том, что он проходит около очень интересной канавы… э… словом… речь идет о канаве, в которой я находил кое-какие стоящие образцы.

Оживленно разговаривая, мы трогались в путь, и псы, покинув тень под мандариновыми деревьями, присоединялись к нам, свесив язык и виляя хвостом. Тут же нас догоняла запыхавшаяся Лугареция, чтобы вручить забытую нами сумку с съестными припасами.
Продолжая беседовать, мы шли через оливковые рощи, время от времени останавливались, чтобы поближе рассмотреть какой-нибудь цветок, птицу или гусеницу; нам все было интересно, и Теодор мог обо всем что-то рассказать.
— Нет, я не знаю способа, который позволил бы тебе сохранить грибы для коллекции. Что бы ты ни применил, они… гм… э… словом…. высохнут и сморщатся. Лучше всего зарисовать их карандашом или красками… или же, знаешь, сфотографировать их. Но вот что можно коллекционировать-споровые узоры, они удивительно красивы. Что?.. А вот как: берешь шляпку… э… словом… гриба и кладешь на белую карточку. Естественно, гриб должен быть зрелый, иначе он не отдаст споры. Через некоторое время осторожно снимаешь шляпку с карточки… то есть, осторожно, чтобы не смазать споры… и ты увидишь на карточке… э… очаровательный узор.

Собаки трусили рассыпным строем впереди, делая стойку, обнюхивая ячею темных дыр в стволах могучих старых олив и затевая шумную, но тщетную погоню за ласточками, которые проносились над самой землей в извилистых длинных просветах между деревьями. Затем мы выходили на более открытую местность, оливковые рощи сменялись участками, где фруктовые деревья соседствовали с кукурузой или виноградниками.
— Ага! — Теодор останавливается возле заросшей канавы с водой и смотрит вниз; глаза его блестят, борода топорщится от возбуждения. — Вот и кое-что интересное! Видишь? Вон там, у самого кончика моей трости.
Но сколько я ни всматриваюсь, ничего не вижу. Теодор прикрепляет на конец трости сеть, делает аккуратное движение, словно извлекая муху из супа, и поднимает ловушку.
— Вот — видишь? Яйцевая камера Hydrophilus piceus…э… то есть водолюба большого. Ну, ты ведь знаешь, что камеру ткет… э… делает самка. В камере может быть до пятидесяти яиц, и что удивительно… минутку, я возьму пинцет… ага… так… видишь? Так вот… гм… эта труба, так сказать, а еще лучше, пожалуй, подойдет слово «мачта», наполнена воздухом, и получается нечто вроде лодочки, которая не может опрокинуться. Этому мешает… э… мачта, наполненная воздухом… Да-да, если ты поместишь камеру в свой аквариум, из яиц могут вывестись личинки, но должен тебя предупредить, что они очень… э… словом… очень хищные и способны сожрать всех других обитателей аквариума. Ну-ка, поглядим, удастся ли нам поймать взрослую особь.
Теодор терпеливо, словно какая-нибудь болотная птица, выступает по краю канавы, время от времени окуная в воду сачок и водя им взад-вперед.
— Ага! Есть! — восклицает он наконец и осторожно кладет на мои нетерпеливые ладони большого черного жука, возмущенно дрыгающего ногами.
Я восхищенно разглядываю жесткие ребристые надкрылья, колючие ноги, тело жука, отливающее оливковой зеленью.
— Он далеко не самый быстрый пловец среди… э… словом… водяных жуков, и у него весьма своеобразный способ плавания. Гм… гм… другие водные обитатели работают ногами одновременно, а этот поочередно. Вот и кажется… н-да… что он весь дергается.
Псы во время таких вылазок были когда в радость, когда в тягость. Иногда они вносили сумятицу в наши дела: ворвутся на двор какого-нибудь крестьянина и наводят панику на кур, вынуждая нас тратить не менее получаса на перебранку с хозяином; но иногда помогали: окружат змею, не давая ей уйти, и громко лают, пока мы не подойдем посмотреть на их добычу. Впрочем, я всегда был рад этой компании — Роджер, смахивающий на косматого, упитанного черного барашка; элегантный Вьюн в шелковистом рыже-черном облачении; Пачкун, похожий на миниатюрного бультерьера в темно-каштановых и белых пятнах. Если мы надолго останавливались, они порой начинали томиться от скуки, но чаще всего терпеливо лежали в тени, свесив розовые языки, и дружелюбно виляли хвостом, поймав наш взгляд.
Благодаря Роджеру состоялось мое первое знакомство с одним из самых красивых пауков в мире, носящим элегантное имя Eresus niger.Мы отшагали довольно много и в полдень, когда солнце особенно припекало, решили сделать привал и перекусить в тени. Расположившись на краю оливковой рощи, мы уписывали бутерброды, запивая их имбирным пивом. Обычно, когда мы с Теодором закусывали, псы садились вокруг нас, тяжело дыша, и устремляли на нас умоляющие взгляды. Управившись со своим пайком и твердо убежденные, что наша пища чем-то превосходит их собственную, они принимались выпрашивать подачку, прибегая к всевозможным ухищрениям, не хуже завзятого побирушки. Вот и теперь Вьюн и Пачкун закатывали глаза, жалобно вздыхали и постанывали, всячески давая понять, что умирают от голода. Только Роджер почему-то не присоединился к этому спектаклю. Сидя на солнцепеке перед кустом куманики, он что-то пристально разглядывал. Я подошел проверить, какое зрелище могло увлечь его до такой степени, что он пренебрег крошками от моих бутербродов. Сперва я ничего не заметил, но затем вдруг увидел нечто настолько прекрасное, что не поверил своим глазам. Маленький паук, с горошину величиной, по первому впечатлению более всего похожий на оживший рубин или движущуюся каплю крови. С радостным воплем я ринулся к своей сумке и достал баночку со стеклянной крышкой, чтобы изловить восхитительное создание. Правда, поймать его оказалось далеко не просто, он совершал удивительные для своих размеров прыжки, и мне пришлось побегать вокруг куста, прежде чем паук был надежно заточен в баночке. С торжеством предъявил я роскошную добычу Теодору.
— Ага! — воскликнул он и, глотнув пива, вооружился увеличительным стеклом, чтобы получше рассмотреть пленника. — Да, это Eresus niger…гм… да… и конечно самец, настоящий красавец, тогда как самки… словом… совсем черные, а вот самцы окрашены очень ярко.
Через увеличительное стекло паук выглядел еще прекраснее, чем я думал. Головогрудь — бархатисто-черная, с алыми крапинками по краям. Сравнительно мощные ноги расписаны белыми кольцами; так и кажется, что на нем потешные белые рейтузы. Но всего восхитительнее было ярко-красное брюшко с тремя круглыми черными пятнами в кайме из белых волосиков. Я в жизни не видел такого замечательного паука и твердо решил найти ему супругу, чтобы попытаться получить от них потомство. Тщательнейший осмотр куста куманики и прилегающей местности не принес успеха. Теодор объяснил, что самка Eresus nigerроет норку длиной семь-восемь сантиметров и выстилает ее прочной шелковистой нитью.
— От других паучьих норок, — говорил Теодор, — ее можно отличить по тому, что в одном месте шелк выступает наружу и образует козырек над устьем норки. Кроме того, перед норкой рассыпаны остатки последней трапезы паучихи в виде ног и надкрыльев кузнечика и останков разных жучков.
Вооруженный этими познаниями, на другой день я еще раз прочесал участок вокруг куста куманики. Потратил на это дело всю вторую половину дня, ничего не нашел и в дурном расположении духа направился домой, чтобы поспеть к чаю. Я выбрал кратчайший путь — через маленькие холмы, поросшие средиземноморским вереском, который превосходно чувствует себя и достигает огромных размеров на здешнем сухом песчаном грунте. Такого рода пустынные засушливые места — излюбленная обитель муравьиного льва, перламутровок и других солнцелюбивых бабочек, а также змей и ящериц. По дороге мне внезапно попался на глаза старый овечий череп. В одной из пустых глазниц самка богомола отложила свои причудливые яйцевые капсулы, на мой взгляд, очень похожие на этакий овальный ребристый бисквит. Присев на корточки, я раздумывал, не захватить ли эту капсулу домой для моей коллекции, и вдруг заметил рядом паучью норку точно такого вида, какой мне описал Теодор.
Достав нож, я как мог осторожнее вырезал и отделил большой ком земли, в котором заключалась не только паучиха, но и вся ее норка. Обрадованный успехом, я бережно уложил добычу в сумку и поспешил домой. Самца я уже поместят в маленький аквариум, но самка заслуживала лучшей обители. Бесцеремонно выселив из самого большого аквариума двух лягушек и черепашку, я оборудовал жилище для паучихи. Украсил его веточками вереска и красивым лишайником, осторожно поместил на дно ком земли с гнездом паучихи и предоставил ей приходить в себя от внезапного переселения.
Три дня спустя я поместил к ней самца. Поначалу все выглядело очень скучно, никакой романтики: паук носился, будто оживший уголек, преследуя различных насекомых, которых я пустил в аквариум в качестве провианта. Но однажды, подойдя рано утром к аквариуму, я увидел, что он обнаружил логово паучихи. На негнущихся полосатых ногах самец маршировал вокруг норки, и тельце его дрожало, как мне казалось, от страсти. С минуту он взволнованно прохаживался таким манером, затем направился к входу и нырнул под навес. Дальше я, увы, не мог за ними наблюдать, но предположил, что происходит спаривание. Около часа провел паук в норке, наконец бодро выбрался наружу и возобновил беспечную погоню за пойманными мною для него мухами и кузнечиками. Однако я перевел его в другой аквариум, памятуя, что у некоторых видов самки отличаются каннибальскими повадками и не прочь закусить собственным супругом.
Подробностей дальнейшего спектакля я не видел, но кое-что подсмотреть удалось. Паучиха отложила гроздь яиц и тщательно обмотала их паутиной. Эту капсулу она держала в норке, однако каждый день выносила наружу и подвешивала под навесом — то ли чтобы лучше прогревать на солнце, то ли чтобы проветривать. Для маскировки капсула была украшена кусочками жуков и кузнечиков.
С каждым днем паучиха все больше наращивала навес у входа в норку, и в конце концов образовалась целая шелковистая обитель. Я долго созерцал это архитектурное сооружение, мешавшее мне наблюдать, потом нетерпение взяло верх, я осторожно вскрыл его скальпелем и длинной штопальной иглой и с удивлением узрел множество ячеек с паучатами, а посредине — трупик паучихи. Жуткое и трогательное зрелище: отпрыски словно почетным караулом окружали останки родительницы… Когда же они вылупились, пришлось отпустить их на волю. Обеспечить пропитанием восемьдесят крохотных паучков — проблема, с которой даже я, при всем моем энтузиазме, не мог справиться.
В ряду многочисленных друзей Ларри, чье общество он нам навязывал, были два художника, два больших оригинала, по имени Лумис Бин и Гарри Банни. Оба американцы, притом настолько привязаны друг к другу. что не прошло и суток, как все члены нашей семьи называли их Луми Лапочка и Гарри Душка. Оба молодые, очень симпатичные, с плавной грацией в движениях, обычно присущей цветным и очень редко наблюдаемой у европейцев. Может быть, они чуть-чуть переступили грань в увлечении золотыми побрякушками, духами и бриллиантином, однако производили очень славное впечатление и — необычная черта для гостивших у нас художников — отличались большим трудолюбием. Подобно многим американцам, они сочетали очаровательную наивность с искренностью; качества, которые — во всяком случае, по мнению Лесли, — делали их идеальными объектами для розыгрышей. Обычно я участвовал в этих розыгрышах, потом делился нашими успехами с Теодором, и он получал столько же невинного удовольствия, сколько мы с Лесли. Каждый четверг я докладывал ему о наших достижениях, и мне иногда казалось, что Теодор ждет очередного доклада с большим интересом, чем рассказа о пополнениях моего зверинца.
Лесли был великий мастер разыгрывать людей, а мальчишеская непосредственность наших гостей вдохновляла его на все новые подвиги. Уже вскоре после прибытия молодых американцев он подучил их вежливо поздравить Спиро с долгожданным получением турецкого гражданства. Спиро, который, как и большинство греков, ставил турок по злодейству даже выше самого сатаны и не один год сражался против них, взорвался, точно вулкан. К счастью, мама оказалась поблизости и живо заняла позицию между опешившими, недоумевающими, побледневшими Луми и Гарри и бочкообразной мускулистой тушей Спиро. Ни дать, ни взять коротышка-миссионер прошлого века перед лицом атакующего носорога…
— Ей-богу, миссисы Дарреллы! — ревел Спиро с искаженным яростью багровым лицом, сжимая огромные, словно окорок, кулаки. — Дайте мне поколотить их!
— Ну-ну, Спиро, не надо, — говорила мама. — Я уверена, тут какая-то ошибка. Уверена, что это недоразумение.
— Они называть меня турецкими ублюдками! — бушевал Спиро. — Я греки, а не какой-нибудь ублюдки!
— Конечно, конечно, — успокаивала его мама. — Я уверена, что произошла ошибка.
— Ошибки! — орал взбешенный Спиро, не скупясь на множественное число. — Ошибки! Я не позволить этим, извините за выражения, миссисы Дарреллы, проклятыми гомики, называть меня турецкими ублюдками!
Немало времени понадобилось маме, чтобы унять Спиро и добиться толка от изрядно напуганных Луми Лапочки и Гарри Душки. Этот эпизод стоил ей сильной головной боли, и она долго сердилась на Лесли.
Вскоре мама была вынуждена выселить молодых американцев из отведенной им спальни, поскольку там намечался ремонт. Она поместила их в просторной унылой мансарде, и Лесли не замедлил воспользоваться случаем преподнести им историю о якобы погибшем в этой самой мансарде звонаре из Контокали. Будто бы в 1604 году или около того этот злодей был назначен на Корфу на должность палача. Сперва он подвергал свои жертвы жестоким пыткам, потом отрубал им голову, предварительно позвонив в колокол. В конце концов терпение жителей Контокали лопнуло, однажды ночью они ворвались в дом и казнили самого палача. Теперь он является в виде обезглавленного призрака с кровавым обрубком шеи; перед этим слышно, как он исступленно звонит в свой колокол.
Заверив с помощью Теодора простодушных приятелей в истинности этой басни, Лесли одолжил у знакомого часовщика в городе пятьдесят два будильника, поднял в мансарде две половицы и осторожно разместил будильники между стропилами, заведя их на три часа ночи.
Эффект от согласованного звона пятидесяти двух будильников был весьма удовлетворительным. Мало того, что Луми и Гарри с криками ужаса поспешно оставили мансарду, — второпях они сбили друг друга с ног и, переплетясь руками, с грохотом покатились вниз по лестнице. Поднявшийся шум разбудил весь дом, и нам стоило немалых усилий убедить приятелей, что это была шутка, и успокоить их нервы при помощи бренди. На другой день мама (как, впрочем, и наши гости) снова жаловалась на адскую головную боль и вообще не желала разговаривать с Лесли.
Сюжет с невидимыми фламинго родился совершенно случайно, когда мы однажды сидели на веранде и пили чай. Теодор спросил наших американских гостей, как продвигается их работа.
— Дружище Теодор, — ответил Гарри Душка, — наши дела идут чудесно, просто изумительно, верно, лапочка?
— Конечно, — подхватил Луми Лапочка, — конечно. Здесь предельно дивный свет, просто фантастика. Точно солнце тут ближе к земле, так сказать.
— Вот именно, так и есть, — согласился Гарри. — Правильно Луми говорит
— так и кажется, что солнце совсем близко и светит прямо на нас, родненьких.
— Я ведь как раз об этом говорил тебе сегодня утром, Гарри, душка, верно? — сказал Луми Лапочка.
— Верно, Луми, верно. Мы стояли там у маленького сарая, помнишь, и ты сказал мне…
— Выпейте еще чаю, — перебила их мама, зная по опыту, что воспоминания, призванные доказать их духовное единение, могут продолжаться до бесконечности.
Собеседники стали рассуждать об искусстве, и я слушал вполуха; вдруг мое внимание привлекли слова Луми Лапочки:
— Фламинго! О-о-о, Гарри, душка, фламинго! Мои любимые птицы… Где, Лес, где?
— Да вон там, — сказал Лес, сопровождая свой ответ размашистым жестом, объединяющим Корфу, Албанию и добрую половину Греции. — Огромные стаи.
Я заметил, как Теодор, подобно мне, затаил дыхание: хоть бы мама. Марго или Ларри не опровергли эту беспардонную ложь.
— Фламинго? — заинтересовалась мама. — Вот не знала, что здесь водятся фламинго.
— Водятся, — твердо произнес Лесли. — Их тут сотни.
— А вы, Теодор, знали, что у нас водятся фламинго? — спросила мама.
— Я… э… словом… видел их как-то на озере Хакиопулос, — ответил Теодор, не погрешив против истины, однако умолчав о том, что это случилось три года назад и то был единственный раз за всю историю Корфу, когда остров посетили фламинго. В память об этом событии у меня хранилось несколько розовых перьев.
— Силы небесные! — воскликнул Луми Лапочка. — Лес, дорогуша, а мы сможем их увидеть? Как ты думаешь, сумеем мы незаметно подобраться к ним?
— Конечно, — беззаботно ответят Лесли. — Нет ничего проще. Каждый день они летят по одному и тому же маршруту.
На другое утро Лесли пришел в мою комнату с неким подобием охотничьего рога, сделанным из рога коровы. Я спросил, что это за штука; он ухмыльнулся и довольно произнес:
— Манок для фламинго.
Интересно! Я честно сказал, что никогда еще не слыхал про манки для фламинго.
— Я тоже, — признался Лесли. — Это старая пороховница из коровьего рога, в таких держали порох для мушкетов — знаешь, небось. Но самый кончик отломан, так что в рог можно трубить.
Иллюстрируя свою мысль, он поднес к губам узкий конец рога и подул. Получился долгий громкий звук, нечто среднее между голосом ревуна и фырканьем, с дрожащими обертонами. Критически прослушав этот номер, я заявил, что не заметил ничего похожего на голос фламинго.
— Правильно, — согласился Лесли, — но держу пари, что Луми Лапочка и Гарри Душка этого не знают. Теперь мне остается только одолжить твои перья фламинго.
Мне совсем не хотелось расставаться с такими редкими образцами, но Лесли объяснил, для чего это надо, и обещал вернуть их в целости и сохранности.
В десять утра появились Луми и Гарри, выряженные, по указаниям Лесли, для охоты на фламинго. На каждом — соломенная шляпа и резиновые сапоги: Лесли объяснил, что за птицами придется идти на болота. Друзья разрумянились, предвкушая волнующее приключение; когда же Лесли продемонстрировал манок, восторгам не было конца. Они извлекли из рога такие гулкие звуки, что обезумевшие псы принялись лаять и выть, а разъяренный Ларри, высунувшись из окна своей спальни, заявил, что покинет этот дом, если мы будем вести себя, словно сборище оголтелых охотников.
— А в твоем возрасте следовало бы быть поумнее! — крикнул он в заключение, захлопывая окно; эти слова были обращены к маме, которая вышла узнать, по какому поводу такой шум.
Наконец мы тронулись в путь, и уже на четвертом километре прыть храбрых охотников на фламинго заметно поубавилась. Втащив их на вершину почти неприступной горки, мы велели им спрятаться в куст куманики и дуть в манок, зазывая фламинго. С полчаса они с великим прилежанием поочередно дули в коровий рог, но постепенно выдохлись, и под конец производимые ими звуки напоминали скорее горестные стоны издыхающего слона, чем голоса каких-либо птиц.
Тут наступил мой черед. Тяжело дыша, я взбежал на горку и взволнованно доложил нашим охотникам, что они не напрасно трудились. Фламинго услышали зов, да только вот незадача — птицы опустились в лощину за холмом в полукилометре от засады. Если друзья поспешат, застанут там ожидающего их Лесли. С восхищением наблюдал я наглядный пример американской целеустремленности. Громко топая огромными, не по ноге, резиновыми сапогами, они ринулись галопом к указанному холму, время от времени останавливаясь по моей команде, чтобы, судорожно глотая воздух, подуть в манок. Примчавшись мокрые от пота на вершину холма, они увидели там Лесли, который велел им оставаться на месте и продолжать дуть в манок, а он зайдет в лощину с другого конца и погонит на них фламинго. После чего он отдал им свое ружье и ягдташ — дескать, так ему будет легче подкрадываться, — и скрылся.
Теперь пришло время выйти на сцену нашему доброму другу, полицейскому Филимоне Контакосе. Вне всякого сомненья, Филимона был самым толстым и сонливым изо всех полицейских на Корфу; он служил в полиции уже четвертый десяток лет и не продвинулся по службе по той причине, что ни разу никого не арестовал. Филимона подробно объяснил нам, что физически не способен на такой поступок; от одной мысли о необходимости проявить суровость к правонарушителю его темные, с лиловым отливом глаза наполнялись слезами. При малейшем намеке на конфликт между подвыпившими крестьянами во время деревенских праздников он решительно ковылял подальше от места происшествия. Филимона предпочитал тихий образ жизни; раз в две недели он навещал нас, чтобы полюбоваться коллекцией ружей Лесли (ни одно из них не было зарегистрировано) и преподнести Ларри контрабандного табаку, маме и Марго — цветы, мне — засахаренный миндаль. В юности он ходил матросом на грузовом пароходе и научился кое-как изъясняться по-английски. Это обстоятельство вкупе с тем фактом, что все жители Корфу обожают розыгрыши, делало его весьма подходящим для нашей задумки. И Филимона блестяще оправдал наши надежды.
Гордо неся форменную одежду, он тяжело поднялся на холм — живое воплощение закона и правопорядка, достойный представитель полицейских органов. На вершине он застал наших охотников, уныло дующих в манок. Мягко осведомился, чем они заняты. Луми Лапочка и Гарри Душка, как щенята, реагировали на ласковый голос — осыпали Филимону комплиментами по поводу его владения английским языком и с радостью принялись объяснять, что и как. И с ужасом увидели, как добродушно моргающий толстяк внезапно превратился в холодное и суровое воплощение власти.
— Вам известно фламинго нет стрелять? — рявкнул Филимона. — Запрещено стрелять фламинго!
— Но, дорогуша, мы и не думаем стрелять, — ответил, запинаясь, Луми Лапочка. — Мы хотим только посмотреть на них.
— Да-да, — льстивым голосом подхватил Гарри Душка. — Ей-богу, вы ошибаетесь. Мы совсем не хотим стрелять этих птичек, только посмотреть на них. Не стрелять, понятно?
— Если вы не стрелять, зачем у вас ружье? — спросил Филимона.
— Ах, это, — порозовел Луми Лапочка. — Это ружье одного нашего друга… э-э-э… амиго… ясно?
— Да-да, — твердил Гарри Душка. — Ружье нашего друга, Леса Даррелла. Может быть, вы с ним знакомы? Его тут многие знают.
Филимона смотрел на них холодно и неумолимо.
— Я не знать этот друг, — заявил он наконец. — Попрошу открыть ягдташ.
— Нет, постойте, лейтенант, как же так! — возразил Луми Лапочка. — Это не наш ягдташ.
— Нет-нет, — поддержал его Гарри Душка. — Это ягдташ нашего друга, Даррелла.
— У вас ружье, у вас ягдташ, — настаивал Филимона, показывая пальцем. — Попрошу открыть.
— Ну, я бы сказал, лейтенант, что вы малость превышаете свои полномочия, честное слово, — сказал Луми Лапочка; Гарри Душка энергичными кивками выражал свое согласие с его словами. — Но если вам от этого будет легче, ладно. Думаю, большой беды не будет, если вы заглянете в эту сумку.
Повозившись с ремнями, он открыл ягдташ и подал его Филимоне. Полицейский заглянул внутрь, торжествующе крякнул и извлек из сумки общипанную и обезглавленную курицу, на тушку которой налипли ярко-алые перья. Доблестные охотники на фламинго побелели.
— Но послушайте… э-э-э… погодите, — начал Луми Лапочка и смолк под инквизиторским взглядом Филимоны.
— Я вам говорить, фламинго стрелять запрещено, — сказал Филимона. — Вы оба арестованы.
После чего он отвел испуганных и протестующих охотников в полицейский участок в деревне, где продержал их несколько часов, пока они, как одержимые, писали объяснения и до того запутались от всех переживаний и огорчений, что излагали взаимно противоречащие версии. А тут еще мы с Лесли подговорили наших деревенских друзей, и около участка собралась целая толпа. Звучали грозно негодующие крики, греческий хор громко возглашал: «Фламинго! », и в стену участка время от времени ударяли камни.
В конце концов Филимона разрешил своим пленникам послать записку Ларри, который примчался в деревню и, сообщив Филимоне, что лучше бы тот ловил настоящих злоумышленников, чем заниматься розыгрышами, вернул охотников на фламинго в лоно нашей семьи.
— Довольно, сколько можно! — бушевал Ларри. — Я не желаю, чтобы мои гости подвергались насмешкам дурно воспитанных туземцев, подученных моими слабоумными братьями.
Должен признать, что Луми Лапочка и Гарри Душка держались замечательно.
— Не сердись, Ларри, дорогуша, — говорил Луми Лапочка. — Это у них от жизнерадостности. Мы сами столько же виноваты, сколько Лес.
— Точно, — подтвердил Гарри Душка. — Луми прав. Мы сами виноваты, что такие легковерные дурачки.
Чтобы показать, что нисколько не обижаются, они отправились в город, купили там ящик шампанского, сходили в деревню за Филимоной и устроили в доме пир. Сидя на веранде по обе стороны полицейского, они смиренно пили за его здоровье; сам же Филимона неожиданно приятным тенором исполнял любовные песни, от которых на его большие глаза набегали слезы.
— Знаешь, — доверительно обратился Луми Лапочка к Ларри в разгар пирушки, — он был бы очень даже симпатичным, если бы сбросил лишний вес. Только прошу тебя, дорогуша, не говори Гарри, что я тебе это сказал, ладно?
www.xn--80aobchcjq2a.xn--p1ai

Книга Паук и дух читать онлайн бесплатно, автор Александр Росляков на Fictionbook

У храма

Прикосновение

«Шаг ступил в иную меру…»

Паук и Дух

«Веселье пьяное цветов…»

fictionbook.ru

Читать книгу Паук и дух Александра Рослякова : онлайн чтение

Александр РосляковПаук и Дух

У храма

Прикосновение

«Шаг ступил в иную меру…»

Паук и Дух

«Веселье пьяное цветов…»

«Я чашу Крыма пригубил…»

Я чашу Крыма пригубил,Напитка терпкого испилСоленых волн, осенних снов,Дыханья пряного цветов,Напутствий строгих древних гор,Пещер слезливых темных створ,Ветров назойливых объятий,Дворцов старинной русской знати,Ожогов солнечного зноя,Тоски душевного покоя.

«Уединение…»

Уединение,Сердца веление,Миг раздвоения…Искры огня. О восхищение!Счастье смятения,Близость к себе…Мудрости дух. Вихря кружение,Танца забвение,Дар ослепления…Скал темнота. Скорбь пробуждения,В глубь обращение,Горечь тоски…Ветра порыв.

Эхо

Луч солнечного света золотистыйКоснулся бледного ростка,Слуги немого постоянства,И пробудил его теплом своим Росток внезапно встрепенулся,Лучу смиренно улыбнулся,Смущенно молвил: «Ты иль нетВ меня вдохнул желанья свет?» «Ах, если б это сделал я,В тебе бы кровь текла моя,Меня б вводила в умиленье,Даря мое мне отраженье». «Небесная лазурь, мое ты вдохновенье,Могу ль я в дерзости своейПредать твой образ, божества твореньеИ музыку твоих огней?» «Смешной! Ведь тот, кто породил,Уж не дает мне больше сил.Лишь, что находится вокруг,Питает жизнь мою, мой друг». «Как жаль, природою вольныМы отдавать не больше, чем имеем…»

Звени струна

Звени, струна судьбы моей,О счастье песню пой,Среди печали серых днейЗвучнее голос

...

конец ознакомительного фрагмента

Внимание! Это ознакомительный фрагмент книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента ООО "ЛитРес".

iknigi.net

Читать онлайн "Паук и дух" автора Росляков Александр Григорьевич - RuLit