Иммануил Кант, (1724–1804), немецкий философ Для мужчины нет ничего более обидного, чем обозвать его глупцом, для женщины — сказать, что она безобразна. Одна из несомненных и чистых радостей есть отдых после труда. Есть такие заблуждения, которые нельзя опровергнуть. Надо сообщить заблуждающемуся уму такие знания, которые его просветят. Тогда заблуждения исчезнут сами собою. Нравственность должна лежать в характере. Прекрасное — это символ морального добра. Человек имеет склонность общаться с себе подобными, ибо в таком состоянии он больше чувствует себя человеком, т. е. чувствует развитие своих природных задатков. Но ему также присуще сильное стремление уединяться. В диспутах спокойное состояние духа, соединенное с благожелательностью, является признаком наличия известной силы, вследствие которой рассудок уверен в своей победе. Все, что зовется благопристойностью, не более как красивая внешность. Хитрость — образ мыслей очень ограниченных людей и очень отличается от ума, на который по внешности походит. Большое честолюбие издавна превращало благоразумных в безумцев. Человеку свойственно по природе своей соблюдать умеренность не только из-за заботы о своем здоровье в будущем, но также из-за хорошего самочувствия в настоящем. Кто боязливо заботится о том, как бы не потерять жизнь, никогда не будет радоваться ей. Прекрасное — это нечто такое, что принадлежит исключительно вкусу. Долг — это уважение к праву другого. Некоторые книги были бы гораздо более ясными, если бы их не старались делать столь ясными. Наказания, назначаемые в припадке гнева, не достигают цели. Значение нравственного закона до такой степени обширно, что он имеет силу не только для людей, но и для всех разумных существ вообще. Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звездное небо надо мной и моральный закон во мне. Нравственность учит не тому, как стать счастливым, а тому, как стать достойным счастья. Этика есть философия доброй воли, а не только доброго действия. Быть опровергнутым — этого опасаться нечего; опасаться следует другого — быть непонятым. Счастье есть идеал не разума, а воображения. Упрямство имеет только форму характера, но не его содержание. Из такого кривого полена, как человек, ничего прямого не выстругаешь. Человек и вообще всякое разумное существо существует как цель сама по себе. Когда справедливость исчезает, то не остается ничего, что могло бы придать ценность жизни людей. Дайте человеку все, чего он желает, – и в ту же минуту он почувствует, что это все не есть все. Умение ставить разумные вопросы есть уже важный и необходимый признак ума и проницательности. Предметы, которым обучают детей, должны соответствовать их возрасту, иначе является опасность, что в них разовьется умничанье, модничанье, тщеславие. В каждой естественной науке заключено столько истины, сколько в ней есть математики. Тот, кто становится пресмыкающимся червем, может ли затем жаловаться, что его раздавили? Характер состоит в способности действовать согласно принципам. В брачной жизни соединенная пара должна образовать как бы единую моральную личность. Величайшее чувственное наслаждение, которое не содержит в себе никакой примеси отвращения, — это, в здоровом состоянии, отдых после работы. Взывать к мужеству — это уже наполовину значит внушить его. Все, что мы говорим, должно быть истинным, но из этого не следует, что мы обязаны публично высказывать всякую истину. Вся культура и искусство, украшающие человечество, самое лучшее общественное устройство — это все плоды необщительности. Гений — это талант изобретения того, чему нельзя учить или научиться. Глупость — это недостаток, и против него нет лекарства. Добродетель обозначает мужество и храбрость и, следовательно, предполагает врага. Долг! Ты возвышенное, великое слово, в тебе нет ничего приятного, что льстило бы людям. Если надо помочь науке, то следует вскрывать трудности и даже искать те, которые тайно ей мешают… Жизнь людей, преданных только наслаждению без рассудка и без нравственности, не имеет никакой цены. Закон, живущий в нас, называется совестью. Совесть есть, собственно, применение наших поступков к этому закону.Афоризмы и цитаты Иммануила Канта. Кант о силе духа
Афоризмы и цитаты Иммануила Канта
Краска на лице выдает нас, когда мы лжем, но она не всегда служит доказательством лжи. Мы часто краснеем за бесстыдство того, кто обвиняет нас в чем-либо.
Красота поступка состоит прежде всего в том, что его совершают легко и как бы безо всякого напряжения.
Кто избавился от излишеств, тот избавился от лишений.
Люди бежали бы друг от друга, если бы они видели один другого в полнейшей откровенности.
Моральную ценность должно усматривать только в том, что поступок совершают из чувства долга.
Обязанность по отношению к самому себе состоит в том, чтобы человек соблюдал в самом себе человеческое достоинство.
Отречение от своего внутреннего убеждения есть поступок низменный.
Постоянно давать детям награды не годится. Через это они становятся себялюбивыми, и отсюда развивается продажный образ мыслей.
Работа — лучший способ наслаждаться жизнью.
Смерти меньше всего боятся те люди, чья жизнь имеет наибольшую ценность.
Страдание — это побуждение к деятельности.
Этика есть философия убеждения.
цитаты и высказывания (о счастье, о любви и др)
Философия Иммануила Канта – это правда жизни. Его философская деятельность затронула самые разные аспекты человеческого бытия. Кант говорил обо всем: о жизни, о смерти, о любви, о работе, о детях, о мужчинах и о женщинах, о благе, о долге… Этот список можно продолжать до бесконечности, ведь для настоящего творца пределов не существует. Предлагаем вам подборку цитат и высказываний Иммануила Канта, пусть они помогут понять, в чем состоит ценность человеческой жизни, в чем состоит ее настоящий смысл. Изречения великого философа учат, как правильно вести себя с друзьями, как воспитывать детей, как поступать с близкими.
Среди главных философских трудов Канта стоит отметить такие учения: Критика чистого разума, Критика практического разума и Критика способности суждения. Деятельность Канта – это универсальное соединение постулатов эмпиризма и рационализма, философии Локка и Лейбница, скептицизма Юма. Все это Кант наделил еще и духом критицизма, ведь ничто не способно породить истину так, как это делает критика.
Несмотря на разнообразие исследуемых тем, в центре философского учения Канта стоят человек, этика и право. Согласно философии Канта, прежде чем решать какие-либо человеческие проблемы, нужно сначала исследовать человеческое познание и установить его границы.
В брачной жизни соединенная пара должна образовать как бы единую моральную личность.
Но каждый почему-то любит доказывать свое «Я»…
Для мужчины нет ничего более обидного, чем обозвать его глупцом, для женщины — сказать, что она безобразна.
И только для двоих нет ничего лучше, чем слушать похвалу в своей адрес.
Женщина не любит выдавать себя и поэтому не напивается. Она слаба и потому хитра.
Слабость порождает хитрость, а хитрость — осторожность.
Время — эмпирически реально и трансцендентально идеально.
А еще оно очень быстро летит. ..
Беззаботность, а вместе с ней и неосторожность, которые вызывает опьянение, — это обманчивое чувство подъема жизненной силы; в опьянении человек не чувствует трудностей жизни…
Алкоголь, как и отсутствие чувства долга перед кем-то, — это обманчивые прелести жизни.
В нашей природе заложено тяготение к заведомо пустым желаниям.
А вот стремление к нужным поступкам природой не заложено, это результат большой работы над собой.
Интуиция никогда не подводит того, кто ко всему готов.
Мыслить интуитивно — значит быть готовым к любому раскладу.
Жизнь людей, преданных только наслаждению без рассудка и без нравственности, не имеет никакой цены.
Жизнь не имеет цены, она бесценна, но она всегда должна иметь смысл.
Рассудок ничего не может созерцать, а чувства ничего не могут мыслить. Только из соединения их может возникнуть знание.
Лучшие достижения человечества — это результат их мыслей и чувств.
Мудрый может менять мнение; глупец — никогда.
Обстоятельства меняются, поэтому мнение тоже не вечно.
Наука — это организованные знания, мудрость — это организованная жизнь.
Только науке учат в школах а университетах, а мудрости учит сама жизнь.
С того самого дня, когда человек впервые произносит «я», он везде, где нужно, выдвигает возлюбленного себя и эгоизм его неудержимо стремится вперёд.
Жить нужно стремиться так, чтобы произносить «Мы», а не «Я».
Человек редко думает при свете о темноте, в счастье — о беде, в довольстве — о страданиях и, наоборот, всегда думает в темноте о свете, в беде — о счастье, в нищете — о достатке.
Когда человеку хорошо, он не задумывается о плохом, а вот, когда ему плохо, ему и думать больше не о чем, как только о хорошем…
Не мыслям надобно учить, а мыслить. Веселое выражение лица постепенно отражается и на внутреннем мире.
Научить мыслить может только жизнь.
Злой человек не может быть счастливым, ибо оставаясь наедине с собой, он остается наедине со злодеем.
А вот добрый человек когда остается в одиночестве, он остается с добротой.
Нравственность учит не тому, как стать счастливым, а тому, как стать достойным счастья.
Счастье — это подарок для тех, кто его заслужил.
Человек имеет склонность общаться с себе подобными, ибо в таком состоянии он больше чувствует себя человеком, т. е. чувствует развитие своих природных задатков. Но ему также присуще сильное стремление уединяться.
Но одиночество, как ни странно, надоедает намного быстрее, чем общество.
Постоянно давать детям награды не годится. Через это они становятся себялюбивыми, и отсюда развивается продажный образ мыслей.
Детям нужно давать стимул, а не награды.
Дайте человеку все, чего он желает, и в ту же минуту он почувствует, что это все — не есть все.
Человеку сколько не дай, ему всегда будет мало.
Один, смотрит в лужу, и видит темную воду, а другой, отражающиеся в ней звезды…
Во всем нужно уметь видеть хорошее.
Смерти меньше всего боятся те люди, чья жизнь имеет наибольшую ценность.
Это потому, что у них нет есть смысл жизни и нет времени думать о смерти.
Глубокое одиночество возвышенно, но оно чем-то устрашает.
Одиночество устрашает тех, кто боится самого себя.
Дети должны воспитываться не для настоящего, а для будущего, возможно лучшего состояния рода человеческого.
Воспитание детей — это и есть вклад в будущее.
Дольше всего живут тогда, когда меньше всего заботятся о продлении жизни.
Главное прожить не долгую жизнь, а жизнь со смыслом.
Только посредством образования может человек стать человеком.
Образование — это путь к совершенству.
Долг! Ты возвышенное, великое слово. Это именно то великое, что возвышает человека над самим собой.
Есть долг перед Родиной, перед родителями, перед друзьями, но самый важный и, пожалуй, самый ответственный — это долг перед самим собой.
Есть такие заблуждения, которые нельзя опровергнуть. Надо сообщить заблуждающемуся уму такие знания, которые его просветят. Тогда заблуждения исчезнут сами собою.
К глупцам это не относиться, истинные знания их только запутают.
Женщины даже мужской пол делают более утонченным.
Только ради женщин мужчины вынуждены следить за собой.
Долг — это уважение к праву другого.
Пока ты пользуешься тем, что ты одолжил, ты пользуешься правом другого на эту вещь.
Человек может стать человеком лишь благодаря воспитанию.
То, каким человеком станет ребенок, зависит только от воспитания.
Наказания, назначаемые в припадке гнева, не достигают цели. Дети смотрят на них в этом случае как на последствия, а на самих себя — как на жертвы раздражения того, кто наказывает.
Все дела, совершенные в гневе, не имеют никакого смысла.
Цветы — это свободная красота в природе.
Люди, к сожалению, любят лишать их этой свободы.
Высказывания знаменитого философа Иммануила Канта – это ключ к решению любых вопросов и ситуаций. В своих учениях он не обошел ни одну тему, он затронул все самые важные стороны человеческой жизни. Читайте цитаты и высказывания немецкого философа, пусть они помогут вам стать мудрее и правильно расставлять приоритеты в любой ситуации.
Смотрите также
frazy.su
Болезнь и смерть - Праздник Философии
Хотите относиться к своему здоровью по-философски? Следуйте всего лишь трем несложным отрицательным правилам:
1. Не есть.2. Не спать.3. Не обращать внимания на болезнь, как будто ее не существует.
… и двум положительным:
1. Держите голову и ноги в холоде.2. Занимайтесь философией.
Но это я немного подшучиваю, к тому же Кант в точности такой типологии не приводит (хотя отталкиваюсь я все же от Канта – он таки советует держать голову и ноги в холоде, а также не есть и не спать… много), если же серьезно, то название трактата лучше самого трактата. В названии есть все, в самом же трактате градус подразумеваемой названием торжественности скорее падает, а наиболее интересными являются, пожалуй, отступления от заявленной темы, а именно когда Кант слегка касается темы смерти. В самом деле (здесь и далее я опять более отталкиваюсь от Канта, чем следую ему), темы болезни и смерти взаимосвязаны; ведь что такое и есть болезнь, как не аналог смерти – частичка смерти в живом организме. Не зря ведь больной человек на время словно бы умирает для жизни. Но смерть принципиально меняет перспективу. Болезнь можно вылечить, с болезнью можно бороться, на болезнь можно не обращать внимания; смерти же не избежать, бороться против нее бессмысленно, а не обращать на нее внимания – глупо. Еще раз: против болезни и вообще всяческих трудностей и неприятностей надо бороться, но смерть-то надо принять – в этом фундаментальная разница. Можно сказать, что следует до конца что-то делать – дело не отпускает, дело и побуждает жить все дальше и дальше, и одновременно поддерживает это стремление, а уж когда придет смерть – не нам судить. В принципе это верно, но в данном контексте это верно только в отношении тех, кто, узнав о своей скорой смерти (либо ясно осознав факт своей смертности), вдруг прозревает, и резко взвинчивает темп своей деятельности (либо кардинальным образом меняет ее), стремясь хотя бы под конец успеть сделать самое важное. Но Канту, как и в свое время Сократу, незачем прозревать – они прозрели слишком давно и, таким образом, к старости в основном сказали то, что считали важным сказать (так и этот трактат написан в 1798 году, Канту уже 73 года – «Критики» всех мыслимых разумов уже созданы). Потому цепляться за жизнь для них – попросту цепляться за жизнь. Все, что угодно, лишь бы не умереть – а настоящие философы всегда бунтовали против такого «человеческого, слишком человеческого» взгляда. Философ просто обязан зафиксировать в сознании факт неизбежной смерти – следствием чего и должна явиться специфическая практическая позиция – приятие смерти; позиция, хотя и практическая, но, в силу разных обстоятельств, с трудом находящая себе применение на практике (и прежде всего в силу, с одной стороны, исключительности ситуации смерти, а с другой – проблематичности представления о добровольном уходе из жизни вне контекста самоубийства, традиционно понимаемого как бегство от трудностей жизни). В итоге, пример Сократа, похоже, до сих пор остается единственным и неповторимым воплощением подлинно философского отношения к смерти (хотя стоит отметить, что и Сократ ушел из жизни не по своей воле, да и специфика его рассуждений о смерти в изложении Платона… впрочем, это отдельный разговор). Кант же не удостоился чаши с ядом, потому завершающие слова его трактата скорее грустны, в отличие от блистательных последних слов Сократа. И вообще я бы сказал, что Кант непривычно растерян. Впрочем, я пока что еще не знаком с подробностями того, как он покинул этот мир. Но познакомлюсь. Планирую-то есть. Тетя с косой пока что терпит.
Напоследок и приведу завершающие слова трактата:
«Умение продлить человеческую жизнь ведет, собственно говоря, к тому, что старых людей только терпят в обществе живых, а это едва ли можно считать завидной долей.Но ведь виновен в этом я сам. Почему я не уступаю место молодому, стремительно поднимающемуся поколению и для того, чтобы жить, лишаю себя привычных радостей жизни? К чему я влачу жалкое существование, непомерно удлиняя его ценой лишений, своим примером нарушаю предназначение тех, кто слаб от природы, и чья продолжительность жизнь предопределена? Подчиняю все то, что принято было называть судьбой (перед ней смиренно и почтительно склонялись), собственному твердому решению, что едва ли может быть всеобщим диететическим правилом, согласно которому разум непосредственно осуществляет исцеление и которое вытеснило бы терапевтические формулы официально признанной медицины?»
antonrai.livejournal.com
Цитаты Канта
Постоянно дрожащий за свою драгоценную или никчемную жизнь, никогда не вздохнет полной грудью свободы, обретая всю радость бытия.
Поступая по велению сердца, руководствуйся разумом и верой – твой максимум станет законом для других.
Справедливость не зря считают универсальным мерилом жизни, ценность которой неизменно возрастает после исчезновения справедливости. – Иммануил Кант
Женщин отличает эмоциональность, сердечности и участие. Выбирая прекрасное и отвергая полезное, дамы показывают свою суть.
Социум, склонность к общению выделяет людей особняком, тогда человек себя чувствует востребованным, когда он реализуется наиболее полно. Используя природные задатки, можно получить уникальные шедевры, которых ему никогда не создать в одиночку, без общества.
Иммануил Кант: Иногда мы стыдимся друзей, которые к тому же нас обвиняют в измене, некомпетентности или неблагодарности.
Честолюбие стало лакмусовым индикатором выдержки и благоразумия.
Характер куется годами, выстраивается принципами – судьба движется по ним, как по вехам.
Человек ненасытен – он никогда не удовлетворится тем, что имеет. Ему постоянно мало – в этом и доблесть, и слабина.
Не будь червем и тебя никто не раздавит. Стань человеком.
Продолжение знаменитых афоризмов и цитат Канта читайте на страницах:
Всем людям свойственно нравственное чувство, категорический императив. Поскольку это чувство не всегда побуждает человека к поступкам, приносящим ему земную пользу, следовательно, должно существовать некоторое основание, некоторая мотивация нравственного поведения, лежащие вне этого мира. Всё это с необходимостью требует существования бессмертия, высшего суда и Бога.
Время не есть что-то объективное и реальное, оно не субстанция, не акциденция, не отношение, а субъективное условие, по природе человеческого ума необходимое для координации между собой всего чувственно воспринимаемого по определенному закону и чистого созерцания.
Все, что зовется благопристойностью, не более как красивая внешность.
Нравственность должна лежать в характере.
Большое честолюбие издавна превращало благоразумных в безумцев.
Человеку свойственно по природе своей соблюдать умеренность не только из-за заботы о своем здоровье в будущем, но также из-за хорошего самочувствия настоящем.
В каждой естественной науке заключено столько истины, сколько в ней есть математики.
Счастье есть идеал не разума, а воображения.
Закон, живущий в нас, называется совестью. Совесть есть, собственно, применение наших поступков к этому закону.
Невозможность видеть отделяет человека от мира вещей. Невозможность слышать отделяет человека от мира людей.
Умение ставить разумные вопросы есть уже важный и необходимый признак ума и проницательности.
В диспутах спокойное состояние духа, соединенное с благожелательностью, является признаком наличия известной силы, вследствие которой рассудок уверен в своей победе.
Величайшее чувственное наслаждение, которое не содержит в себе никакой примеси и отвращения,- это, в здоровом состоянии, отдых после работы.
Женщины даже мужской пол делают более утонченным.
Если бы мы могли понять, как думает человек, тот его способ мышления, который проявляется посредством действий как внутренних, так и внешних, если бы мы могли проникнуть в его способ мышления настолько глубоко, чтобы понять его механизмы, все его движущие силы, даже самые незначительные, а также, если бы мы могли понять, какие внешние причины действуют на эти механизмы, мы могли бы вычислить будущее поведение этого человека с точностью эллипса Луны или Солнца, не переставая повторять, что человек свободен.
Прекрасное – это нечто такое, что принадлежит исключительно вкусу.
Ум человеческий создан так, что он может себе представить целесообразность, лишь как действие разумной воли.
Жизнь людей, преданных только наслаждению без рассудка и без нравственности, не имеет никакой цены.
Величайшее чувственное наслаждение, которое не содержит в себе никакой примеси и отвращения, — это, в здоровом состоянии, отдых после работы.
Дайте мне материю, и я покажу вам, как из нее должен образоваться мир.
Предметы, которым обучают детей, должны соответствовать их возрасту, иначе является опасность, что в них разовьется умничанье, модничанье, тщеславие.
Смерти меньше всего боятся те люди, чья жизнь имеет наибольшую ценность.
Дайте человеку все, чего он желает, и в ту же минуту он почувствует, что это все не есть все.
Поэзия есть игра чувств, в которую рассудок вносит систему; красноречие — дело рассудка, которое оживляется чувством.
Долг! Ты возвышенное, великое слово. Это именно то великое, что возвышает человека над самим собой.
В брачной жизни соединенная пара должна образовать как бы единую моральную личность.
Для мужчины нет ничего более обидного, чем обозвать его глупцом, для женщины — сказать, что она безобразна.
Есть такие заблуждения, которые нельзя опровергнуть. Надо сообщить заблуждающемуся уму такие знания, которые его просветят. Тогда заблуждения исчезнут сами собою.
Кто боязливо заботится о том, как бы не потерять жизнь, никогда не будет радоваться ей.
О человеке, как моральном существе, уже нельзя спрашивать, для чего он существует. Его существование имеет в себе самом высшую цель, которой, насколько это в его силах, он может подчинять всю природу.
Хитрость – образ мыслей очень ограниченньх людей и очень отличается от ума, на который по внешности походит.
Кто отказался от излишеств, тот избавился от лишений.
Страдание – это стимул для нашей деятельности, и, прежде всего, в нем мы чувствуем нашу жизнь; без него наступило бы состояние безжизненности. Кого же, наконец, не может побудить к деятельности никакое положительное страдание, на того негативное страдание, т. е. скука как отсутствие ощущений, которое человек, привыкший к их смене, замечает в себе, стремясь чем–нибудь занять свой жизненный импульс, часто оказывает такое действие, что он чувствует себя побужденным лучше сделать что–нибудь себе во вред, чем ничего не делать.
Люди бы бежали друг от друга, если бы видели один другого в полнейшей откровенности.
Все, что зовется благопристойностью, не более как красивая внешность.
Жизнь людей, преданных только наслаждению без рассудка и без нравственности, не имеет никакой цены.
Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству.
Дух торговли, который рано или поздно овладевает каждым народом, — вот что несовместимо с войной.
Действуй по той идее, по которой все правила, в силу присущих им собственных законов, должны согласоваться в единое царство идей, которое в осуществлении явилось бы и царством природы.
В брачной жизни соединенная пара должна образовать как бы единую моральную личность.
Можно было бы поставить вопрос: общественное ли он (человек) от природы животное или одинокое и избегающее соседства? Последнее предположение кажется наиболее вероятным.
Одна из несомненных и чистых радостей есть отдых после труда.
Детей, особенно девочек, нужно в раннем возрасте приучать к непринужденному смеху, ибо веселое выражение лица постепенно отражается и на внутреннем мире и вырабатывает расположение к веселости, приветливости и благосклонности ко всем.
Высшее благо есть единство добродетели и благополучия. Разум требует, чтобы это благо осуществлялось.
Глубокое одиночество возвышенно, но оно чем-то устрашает.
Две вещи наполняют душу постоянно новым и возрастающим удивлением и благоговением и тем больше, чем чаще и внимательнее занимается ими размышление: звездное небо надо мной и нравственный закон во мне. То и другое, как бы покрытые мраком или бездною, находящиеся вне моего горизонта, я не должен исследовать, а только предполагать; я вижу их перед собой и непосредственно связываю их с сознанием своего существования.
В каждой естественной науке заключено столько истины, сколько в ней есть математики.
Идея времени не возникает из чувств, а предполагается ими. В самом деле, только посредством идеи времени можно представить себе, бывает ли то, что действует на чувства, одновременным или последовательным; последовательность не порождает понятия времени, а только указывает на него. Дело в том, что я не понимаю, что обозначает слово после, если ему уже не предшествует понятие времени. Ведь происходящее одно после другого есть то, что существует в разное время, так же как существовать совместно – значит существовать в одно и то же время.
Один и тот же промежуток времени, который для одного рода существ кажется лишь мгновением, для другого может оказаться весьма продолжительным временем, в течение которого благодаря быстроте действий происходит целый ряд изменений.
Время есть не что иное, как форма внутреннего чувства, т.е. созерцания нас самих и нашего внутреннего состояния. В самом деле, время не может быть определением внешних явлений: оно не принадлежит ни к внешнему виду, ни к положению и т.п.; напротив, оно определяет отношение представлений в нашем внутреннем состоянии.
Во всех объектах – и внешних и внутренних – только с помощью отношения времени ум может решить, что прежде, что после, т.е. что есть причина и что есть действие.
Для мужчины нет ничего более обидного, чем обозвать его глупцом, для женщины – сказать, что она безобразна.
Долг! Ты возвышенное, великое слово. Это именно то великое, что возвышает человека над самим собой.
Постоянно давать детям награды не годится. Через это они становятся себялюбивыми, и отсюда развивается продажный образ мыслей.
Прекрасное – это символ морального добра.
Есть такие заблуждения, которые нельзя опровергнуть. Надо сообщить заблуждающемуся уму такие знания, которые его просветят. Тогда заблуждения исчезнут сами собою.
Из всех сил, подчиненных государственной власти, сила денег, пожалуй, самая надежная, и потому государства будут вынуждены (конечно, не по моральным побуждениям) содействовать благородному миру.
В диспутах спокойное состояние духа, соединенное с благожелательностью, является признаком наличия известной силы, вследствие которой рассудок уверен в своей победе.
icitata.ru
Иммануил Кант — Культура и искусство
ИММАНУИЛ КАНТ
Из «Наблюдений над чувством прекрасного и возвышенного»
У женщины более сильна прирожденная склонность ко всему красивому, изящному и нарядному. Уже в детстве женщины с большой охотой наряжаются и находят удовольствие в украшениях. Они чистоплотны и очень чувствительны ко всему, что вызывает отвращение. Они любят шутку, и, если только у них хорошее настроение, их можно забавлять безделушками. Очень рано они приобретают благонравный вид, умеют держать себя и владеют собой; и все это в таком возрасте, когда наша благовоспитанная мужская молодежь еще необузданна, неуклюжа и застенчива. Женщины очень участливы, добросердечны и сострадательны, прекрасное они предпочитают полезному, и то, что у них остается от расходов на пропитание, они охотно откладывают, чтобы тратить больше на внешний блеск и наряды. Они чрезвычайно чувствительны к самому пустячному оскорблению и очень тонко подмечают малейшее невнимание и неуважение к себе. Одним словом, благодаря женщинам можно отличить в человеческой природе прекрасные свойства от благородных; женщины даже мужской пол делают более утонченным.
Я надеюсь, что от меня не потребуют перечисления свойств мужчин, поскольку они аналогичны упомянутым свойствам женщин, и удовлетворятся лишь тем, что рассмотрят их путем сопоставления. У прекрасного пола столько же ума, сколько у мужского пола, с той лишь разницей, что это прекрасный ум, наш же, мужской, - глубокий ум, а это лишь другое выражение для возвышенного.
Красота поступка состоит прежде всего в том, что его совершают легко и как бы без всякого напряжения; усилия же и преодоленные трудности вызывают восхищение и относят к возвышенному. Раздумье и долгое размышление благородны, но трудны и не особенно подходят для лиц, у которых естественная прелесть должна свидетельствовать лишь о прекрасной природе. Трудное учение или слишком отвлеченные рассуждения (даже если бы женщине удалось достигнуть в этом совершенства) сводят на нет достоинства, присущие женскому полу. Хотя они и способны ввиду их редкости сделать женщину предметом бесстрастного удивления, но они уменьшают силу тех прелестей, благодаря которым женщины имеют такую большую власть над другим полом. Женщине, у которой, как у г-жи Дасье[1], голова полна греческой премудрости или которая, подобно маркизе Шатле[2], ведет ученый спор о механике, не хватает для этого только бороды - борода, быть может, еще отчетливее выразила бы глубокомыслие, приобрести которое стремятся такие женщины. Прекрасный ум выбирает предметом своего рассмотрения все, что близко более тонкому чувству; абстрактные же умозрения или знания полезные, но сухие он предоставляет прилежному, основательному и глубокому уму...
Содержание великой науки женщины - скорее всего, человек, а среди людей - мужчина. Ее философия не умствования, а чувство. Если речь идет о том, чтобы дать женщинам возможность развить свою прекрасную природу, то всегда нужно иметь перед глазами это важнейшее обстоятельство. Надо стремиться развить все их моральное чувство в целом, а не их память, и притом не посредством общих правил, а с помощью суждений о том, что происходит вокруг них. Примеры, заимствованные из других эпох с целью понять то влияние, которое прекрасный пол имел на происходившие в мире события, многообразные отношения этого пола к мужскому полу в прежние века или в чужих странах, характер их обоих, поскольку его можно объяснить, а также изменчивый вкус к удовольствиям - вот что составляет всю их историю и географию...
Добродетель женщины есть прекрасная добродетель. Добродетель мужского пола есть добродетель благородная. Женщины избегают дурного не потому, что оно несправедливо, а потому, что оно безобразно, и добродетельными будут для них поступки нравственно пре красные. Никакого «должно», никакого «надо», никакой обязанности, никаких приказаний, никакого сурового принуждения женщина не терпит. Она делает что-то только потому, что так ей нравится; поэтому главное - уметь сделать так, чтобы ей нравилось только то, что хорошо. Я не думаю, чтобы прекрасный пол руководствовался принципами, и надеюсь, что этим не оскорбляю его, ведь принципы чрезвычайно редко встречаются и у мужского пола. Зато провидение вселило в сердца женщин чувства доброты и благожелательства, дало им тонкое чувство приличия и благосклонность. Не следует требовать от них жертв и великодушного самоограничения...
Прекрасному ничто не противно в такой мере, как то, что вызывает отвращение, и ничто не столь далеко от возвышенного, как смешное. Поэтому для мужчины нет ничего более обидного, чем обозвать его глупцом, а для женщины - сказать, что она безобразна...
Стыдливость представляет собой некоторую тайну природы для ограничения необузданного влечения; следуя зову природы, она всегда согласуется с добрыми, нравственными свойствами, даже когда она чрезмерна. Поэтому она в высшей степени необходима как дополнение к принципам. В самом деле, нет другого подобного случая для измышления удобных принципов, поскольку влечение так легко пускается на хитрости. Но в то же время она служит также для того, чтобы набросить таинственный покров даже на самые естественные (geziemendsten) и самые необходимые цели природы, дабы слишком уже грубое знакомство с ними не вызвало отвращения или по меньшей мере равнодушия к конечным целям того побуждения человеческой природы, с которым связаны ее самые тонкие и сильные склонности. Это свойство присуще прежде всего прекрасному полу и очень ему приличествует...
Так как наша задача - высказать свои соображения по поводу чувств, то весьма заманчиво осмыслить по возможности различие того впечатления, которое весь облик и черты лица женщины производят на мужчину. В основе своей вся эта обворожительная сила связана с влечением одного пола к другому. Природа преследует свою великую цель, и все сопутствующие тонкости, какими бы далекими от нее они ни казались, суть только украшения, и свою привлекательность они, в конце концов, заимствуют из того же источника. Мужчин со здоровым и грубым вкусом, всегда находящихся во власти этого влечения, мало трогают грациозность, прекрасные черты лица, глаза женщины и т. п., и, поскольку главное для них, собственно говоря, пол, они в большинстве случаев видят в этих тонкостях лишь пустое кокетство.
Если вкус этот и неутонченный, то пренебрегать им из-за этого все же нельзя. Ведь благодаря ему большая часть людей следует великому закону природы весьма простым и верным способом[3]. Он приводит к большинству браков, и притом среди самой трудолюбивой части человеческого рода, и поскольку мужа не занимают очаровательное личико, томные взгляды, благородная осанка и т. п., да ничего во всем этом он и не смыслит, то тем больше обращает он внимание на домашние добродетели, бережливость и т. д. и т. п., а также на приданое. Что касается несколько более тонкого вкуса, ради которого следовало бы провести различие во внешних чарах женщины, то люди с таким вкусом обращают внимание или на то, что есть морального в облике женщины и выражении ее лица, или на то, что в нем не связано с моралью. Женщину, привлекательную в этом последнем смысле, называют хорошенькой. Пропорциональное сложение, правильные черты, цвет глаз и лицо, выделяющееся своим изяществом, - все это такая красота, которая нравится и в букете цветов, вызывая бесстрастное одобрение. Само лицо, хотя бы и красивое, еще ничего не выражает и не говорит сердцу. Что же касается выражения лица, глаз и мимики - насколько это выражение нравственно, - то оно может относиться либо к чувству возвышенного, либо к чувству прекрасного. Женщину, чьи прелести, свойственные ее полу, подчеркивают преимущественно моральное выражение возвышенно го, называют прекрасной в собственном смысле этого слова; та, чей моральный облик (Zeichnung), поскольку он проявляется в выражении или чертах лица, обнаруживает свойства прекрасного, привлекательна, и если она такова в высшей степени, то очаровательна. У первой, выражая спокойствие и благородство, глаза светятся умом, и, поскольку ее лицо отражает также нежное чувство и благосклонность, она пользуется расположением и глубоким уважением мужчины. У второй в смеющихся глазах веселость и острый ум, тонкая шаловливость, игривая шутливость и интригующая недоступность. Она обольщает, тогда как первая волнует, и то чувство любви, к которому она способна и которое она вызывает у других, хотя и поверхностно, но прекрасно, между тем как чувствования первой нежны, связаны с уважением и продолжительны. Я не могу здесь вдаваться в слишком подробный анализ, ибо в таких случаях всегда кажется, будто автор изображает только свои собственные склонности. Я только скажу, что здесь становится понятным, почему многим дамам нравится здоровый, но бледный цвет [лица]. Дело в том, что этот цвет [лица] бывает обычно у людей, чей склад души отличается большим внутренним чувством и тонким восприятием, что относится к свойству возвышенного, тогда как румянец и цветущий вид говорят не столько о возвышенном, сколько о веселом нраве; а между тем тщеславию больше свойственно трогать и пленять, чем возбуждать и прельщать. Напротив, люди, лишенные всякого морального чувства и без какой-либо выразительности, указывающей на тонкость восприятия, могут быть очень красивыми, однако они не будут ни волновать, ни привлекать, за исключением, быть может, того грубого вкуса, о котором мы упоминали выше; этот вкус иногда становится несколько более тонким и тогда в соответствии с этим производит свой выбор. Плохо то, что подобного рода красивые люди подвержены пороку - становятся спесивыми от сознания, что у них хорошая фигура, которую они видят в зеркале, а также оттого, что они не способны к более тонкому восприятию; тогда они у всех вызывают к себе равнодушное отношение, за исключением разве льстеца, преследующего свои цели и строящего козни.
После этих суждений можно, пожалуй, до некоторой степени понять, какое впечатление производит облик одной и той же женщины на мужчин с различным вкусом. Я не буду говорить здесь о том, что в этом впечатлении слишком тесно связано с половым влечением и что может соответствовать той особой сластолюбивой мечте, в которую облекается чувство отдельного человека, - это лежит вне сферы тонкого вкуса. Пожалуй, прав г - н Бюффон, полагая, что облик, производящий на нас первое впечатление, когда половое влечение еще свежо и только начинает развиваться, остается прообразом, которому впоследствии должны более или менее соответствовать все женские образы, могущие пробудить порождаемое фантазией желание, вследствие чего довольно грубая склонность вынуждена выбирать между различными индивидами. Что касается более тонкого вкуса, то я утверждаю, что о красоте тех [женщин], которых мы назвали хорошенькими, все мужчины судят примерно одинаково и что в этом отношении мнения не так различны, как это обычно думают. Черкесских и грузинских девушек все европейцы, совершавшие путешествия по их стране, всегда признавали очень красивыми. Турки, арабы, персы, надо полагать, почти полностью разделяют этот вкус, ибо они очень хотят сделать свою народность более красивой путем смешения с такой благородной кровью, и можно отметить, что персидской расе это действительно удалось. Индостанские купцы также не упускают случая извлечь для себя большую выгоду из преступной торговли столь прекрасными женщинами, доставляя их сластолюбивым богачам своей страны. Мы видим, что, каким бы разным ни был вкус в различных странах мира, все же то, что в одной из этих стран признается особенно красивым, считается таким же и во всех других. Но где в суждение об изящном облике примешивается то, что в его чертах морально, там вкус различных мужчин всегда весьма различен, поскольку неодинаково само их нравственное чувство, и соответственно тому, какое значение придает выражению лица [женщины] воображение каждого отдельного мужчины. Известно, что те женщины, которые при первом взгляде не производят особого впечатления, потому что они красивы не бесспорно, обычно, когда они начинают нравиться при более близком знакомстве, гораздо больше располагают к себе и кажутся все более красивыми. Наоборот, красивая внешность, сразу бросающаяся в глаза, впоследствии воспринимается уже с большим равнодушием. Это, вероятно, объясняется тем, что нравственные прелести, когда становятся приметными, больше пленяют, а также тем, что они оказывают действие только при наличии ощущений нравственного порядка и как бы открываются, причем открытие каждой новой привлекательной черты всегда заставляет предполагать еще большее их число. А те приятные черты, которые вовсе не скрыты, оказав в самом начале все свое действие, впоследствии не могут уже достичь ничего иного, как только охладить чрезмерное любопытство влюбленного и постепенно довести его до равнодушия.
В связи с этими наблюдениями совершенно естественно напрашивается следующее замечание. Совсем простое, грубое половое влечение, правда, ведет самым прямым путем к великой цели природы; выполняя ее требования, оно способно сразу сделать данное лицо счастливым, однако, становясь слишком обыденным, оно легко приводит к разврату и беспутству. С другой стороны, изощренный вкус служит, правда, для того, чтобы лишить пылкую страсть ее грубой чувственности и, сильно ограничивая число ее объектов, сделать ее сдержанной и благоприличной. Однако эта страсть обычно не достигает великой конечной цели природы, и так как она требует или ожидает большего, чем то, что природа обычно дает, то она, как правило, лишь весьма редко делает счастливым лицо со столь деликатными ощущениями. Люди первого типа становятся грубыми, потому что имеют в виду всех представителей другого пола; люди второго типа становятся мечтательными, поскольку они не имеют в виду, собственно говоря, ни одного из них; у них один лишь объект - тот, который влюбленность создает себе в мыслях, наделяя его всеми благородными и прекрасными свойствами, которые природа редко совмещает в одном человеке и еще реже сообщает их тому, кто может их оценить и, вероятно, был бы достоин обладать ими. Этим объясняется то, что такие люди откладывают брачный союз и в конце концов совсем от него отказываются или же - что, пожалуй, ничуть не лучше - горестно жалеют о сделанном выборе, не оправдавшем их больших надежд. В самом деле, нередко эзоповский петух находит жемчужину, между тем как ему более подходило бы обыкновенное ячменное зерно.
Здесь мы вообще можем заметить, что, как бы ни были прекрасны впечатления от нежного чувства, все же имеются все основания соблюдать осторожность в его изощрении, если мы не хотим чрезмерной возбудимостью создать себе дурное настроение и источник бед. Более благородным душам я - если бы только знал, как этого достичь, - посоветовал бы изощрять сколько можно свое чувство в отношении свойств, им самим присущих, или действий, ими самими совершаемых, и сохранять простоту чувства в отношении удовольствий или того, чего они ожидают от других. Но если бы это было возможно, они и других сделали бы счастливыми и сами были бы счастливы. Никогда не следует упускать из виду, что нельзя требовать слишком много благополучия в жизни и совершенства от людей, ибо тот, кто всегда ожидает лишь посредственного, имеет то преимущество, что результат редко разрушает его надежду, напротив, его иногда приятно поражают нежданные совершенства...
Дабы не упустить из виду тему моего сочинения, я выскажу несколько мыслей и о том влиянии, которое один пол оказывает на другой с целью изощрить и облагородить его чувства. Женщина обладает преимущественно чувством прекрасного, поскольку прекрасное присуще ей самой, чувством же благородного - лишь поскольку благородное встречается у мужчины. У мужчины, наоборот, преобладает чувство благородного как одно из его качеств, чувство же прекрасного - поскольку прекрасное встречается у женщины. Отсюда следует, что цель природы - еще больше облагородить мужчину через влечение к другому полу, а женщину через него же сделать еще более прекрасной. Женщину мало смущает то, что у нее нет некоторых высоких понятий, что она пуглива и не предназначена для важных дел и т. д.; она прекрасна и пленяет - этого достаточно. Напротив, от мужчины она требует всех этих качеств, и возвышенность ее души в том только и проявляется, что она умеет ценить эти благородные качества, если только они имеются у мужчины. Иначе как было бы возможно, что столько мужчин с безобразной наружностью, хотя и с [некоторыми] достоинствами, могли получить себе в жены таких милых и хорошеньких женщин! Мужчина, напротив, гораздо требовательнее к прекрасным свойствам женщины. Ее миловидность, веселая наивность и чарующая приветливость достаточно вознаграждают его за отсутствие у нее книжной учености и за другие недостатки, которые он должен возместить своими собственными талантами. Тщеславие и увлечение модой могут, правда, дать этим естественным склонностям ложное направление и иного мужчину сделать слащавым, а женщину - педанткой или амазонкой, однако природа всегда стремится вернуть их в естественное состояние. По этому можно судить о том, какое могучее влияние могло бы оказывать влечение к другому полу, в особенности на мужчин, для их облагораживания, если бы вместо многочисленных скучных наставлений вовремя развивали у женщины нравственное чувство. Благодаря этому она могла бы надлежащим образом оценивать достоинства и благородные качества другого пола, а также была бы подготовлена к тому, чтобы с презрением смотреть на пошлого щеголя и не прельщаться никакими другими качествами, кроме настоящих достоинств. И несомненно также, что сила ее чар от этого вообще выиграла бы, ведь мы видим, что очарование женщин в большинстве случаев действует только на благородные души; другие же недостаточно тонки, чтобы их оценить. В этом же смысле высказался и поэт Симонид[4], когда ему посоветовали прочесть свои прекрасные стихи перед фессалийцами: «Эти люди слишком глупы, чтобы позволить такому человеку, как я, обмануть себя». Уже раньше замечали, что общение с прекрасным полом делает нрав мужчин более мягким, их поведение - более благопристойным и тонким, а их манеры - более изящными; однако это только второстепенная польза[5]. Самое важное, чтобы муж становился все совершеннее как мужчина, а жена - как женщина, т. е. чтобы мотивы влечения их друг к другу действовали согласно предписанию природы сделать одного еще более благородным, а качества другой - еще более прекрасными. Если все это дойдет до крайней степени, то мужчина, гордый своими достоинствами, будет вправе сказать: «Хотя вы меня и не любите, я заставлю вас глубоко уважать меня». А женщина, уверенная в силе своих чар, ответит ему: «Хотя в глубине души вы и не цените нас высоко, мы, однако, все же заставим вас любить нас». Порой за неимением таких принципов мужчины, чтобы понравиться, усваивают женские слабости, а женщины иногда (хотя и гораздо реже) подражают мужским манерам, дабы внушать к себе глубокое уважение; но то, что делают против природы, делают всегда очень плохо.
В брачной жизни супруги должны образовать как бы одну нравственную личность, движимую и управляемую рассудком мужа и вкусом жены. Ведь дело не только в том, что от мужчины можно ожидать больше основанного на опыте понимания, а от женщины - больше свободы и верности в чувстве. Чем возвышеннее душевный склад мужчины, тем больше он склонен считать своей главной целью услаждение любимого существа, и, с другой стороны, чем женщина прекраснее, тем больше стремится она на его усилия ответить благосклонностью. Следовательно, при таких отношениях нелепо спорить о достоинствах [той или другой стороны], а там, где такой спор происходит, он служит вернейшим признаком грубости и противоречивости вкуса. А если уж речь идет о праве повелителя, то, значит, дело до крайности испорчено: ведь там, где союз зиждется, в сущности, только на влечении, он уже будет наполовину разорван, как только возвысит свой голос приказание. Притязание женщины на такой жесткий тон крайне отвратительно, подобное же притязание мужчины в высшей степени неблагородно и достойно презрения. Между тем мудрый ход вещей приводит к тому, что утонченность и нежность чувств проявляют всю свою силу лишь вначале, затем от общения в обстановке домашней жизни они постепенно притупляются, а потом переходят в дружескую любовь, когда великое искусство состоит, в конце концов, в сохранении достаточных еще остатков первоначальных чувств, дабы равнодушие и скука не уничтожили всю ценность той радости, ради которой единственно только и стоило заключать такой союз.
Кант И.
Соч.: В 6 т.
М., 1965. Т. 2. С. 152 - 168
Письмо Марии фон Герберт
[весна 1792 г.]
(Набросок)
Ваше взволнованное письмо, вылившееся из сердца, без сомнения открытого для добродетели и правдивости, если оно столь восприимчиво к учению, в котором нельзя найти ничего льстящего людям, заставляет меня сделать именно то, о чем Вы меня просите, а именно поставить себя на Ваше место и подумать о средстве, способном дать Вам чистое моральное, т. е. единственно полное, спокойствие. Ваши отношения с любимым Вами человеком, чей образ мыслей, вероятно, преисполнен столь же подлинного уважения к добродетели и ее духу, мне, правда, неизвестны - и я не знаю, состоите ли Вы с ним в браке, или же эти отношения носят только дружеский характер. Ваше письмо склоняет меня скорее предположить последнее; впрочем, с точки зрения того, что Вас беспокоит, это особого значения не имеет. Ведь любовь, будь то к мужу или другу, требует в одинаковой степени взаимного уважения, без которого она - только быстротечный обман чувств.
Такая любовь, которая только и есть добродетель (всякая же другая - не более чем слепое влечение), стремится полностью излиться и ждет такого же ответного сердечного излияния, не сдерживаемого каким-либо недоверием. Так должно было бы быть, и этого требует идеал дружбы. Однако в природе человека заключен некий изъян, который заставляет его то в большей, то в меньшей степени сдерживать эту чистосердечную искренность. Эта невозможность взаимного сердечного излияния, это тайное недоверие и скрытность, которые приводят к тому, что даже в самых близких отношениях, при полном доверии друг к другу мы остаемся одинокими в тайниках нашей души и вынуждены скрывать часть наших мыслей, заставила восклицать уже древних: «Дорогие друзья, нет в мире друга!» И все - таки дружба - самое прекрасное в жизни человека, и она страстно влечет к себе все благородные души. Достигнута она может быть только при полной искренности. Однако от той сдержанности, которая препятствует полноте откровенности, невозможной, по - видимому, в силу самой человеческой природы (так как каждый человек опасается, что, открыв свои мысли полностью, он может вызвать пренебрежение к себе другого), резко отличается недостаток искренности, неправдивость в действительном сообщении наших мыслей. Первое свойство связано с ограниченностью нашей природы и не портит характер; это не более чем недостаток, препятствующий извлечь из характера человека все заключенное в нем добро. Второе же есть искажение нашего образа мыслей и известного рода зло. Все то, что говорит правдивый, но сдержанный (неоткровенный) человек, - правда; он только не говорит всей правды. Напротив, неправдивый человек сам знает, что говорит неправду. В учении о добродетели это называется ложью. И даже если она никому не приносит вреда, ее нельзя считать невинной. Она остается серьезным нарушением долга по отношению к самому себе, причем нарушением непростительным, так как оно задевает в нашем лице человеческое достоинство и подрубает самые корни нашего образа мыслей; ведь обман ставит все под сомнение и подозрение и лишает доверия даже добродетель, если судить о ней по ее внешним проявлениям.
Вам должно быть ясно, что, обратясь к врачу, Вы столкнулись с таким, который далек от того, чтобы льстить Вам или прибегать к лести как средству облегчить Ваше состояние, и если Вы искали посредника между Вами и Вашим другом, то Вам следует иметь в виду, что в своем стремлении восстановить Ваши взаимоотношения я отнюдь не исхожу из предпочтения к прекрасному полу; напротив, я защищаю Вашего друга и привожу доводы в его пользу, считая, что добродетель на его стороне и что при всей его привязанности он имеет достаточные основания поколебаться в своем уважении к Вам. Что касается того, чего Вы прежде всего ждали от меня, то я посоветовал бы Вам проверить, упрекаете ли Вы себя так горько во лжи (которая, впрочем, не была направлена на сокрытие какого-либо порочного поступка), потому, что это было неумно, или потому, что Вас внутренне оскорбляет безнравственность, всегда присущая лжи, как таковой. Если верно первое, то Вы раскаиваетесь только в своем откровенном признании, т. е. в том, что в данном случае исполнили свой долг (ибо таковым, без сомнения, является признание, посредством которого мы открываем истину человеку, после того как намеренно ввели его в заблуждение - пусть даже оно не причинило ему никакого вреда - и он некоторое время в этом заблуждении находился). Что же заставляет Вас раскаиваться в Вашем признании? Не то ли, что тем самым Вы потеряли доверие Вашего друга? - а это действительно серьезное огорчение для Вас. Однако раскаяние такого рода движимо причиной, которую никак нельзя считать моральной, ибо в основе ее лежит не осознание своего проступка, а боязнь его последствий. Если же Ваше недовольство собой действительно основано на чисто нравственной оценке Вашего поведения, то плох был бы тот врачеватель морали, который советовал бы Вам стереть из Вашей памяти воспоминание о недостойном поступке, так как содеянное не может быть сделано несодеянным, и удовлетвориться тем, чтобы впредь всей душой стремиться к полной правдивости; ведь наша совесть должна хранить все нарушения нравственного закона, подобно судье, который и после вынесенного приговора никогда не уничтожает материалы следствия, а сохраняет их в своем архиве, чтобы при повторном обвинении в сходных или иных преступлениях вынести сообразно требованиям справедливости более строгий приговор. Однако погрузиться в свое раскаяние и, ступив уже на другой путь, продолжать терзаться упреками из - за того, что случилось в прошлом и что изменить уже нельзя, отстраниться тем самым от плодотворной жизненной деятельности, было бы (конечно, при полной уверенности в своем стремлении исправиться) фантастической попыткой заслужить прощение посредством самоистязания, что вообще не может быть вменено в моральный долг, так же как те средства религии, с помощью которых можно якобы обрести благоволение высших сил, не пытаясь даже при этом стать лучшим человеком.
После того как изменение Вашего образа мыслей откроется Вашему любимому другу - а это обязательно случится, так как в искренности ошибиться нельзя, - потребуется лишь время, чтобы постепенно стереть все следы его справедливого, основанного на принципах добродетели неудовольствия и превратить его холодность в еще более прочную привязанность к Вам. Если же это не произойдет, то, значит, и прежняя его горячая привязанность была скорее физической, чем моральной, и при своей легковесности все равно бы со временем исчезла. Несчастья такого рода часто подстерегают нас на нашем жизненном пути; их надо переносить спокойно; ведь значение жизни, в той мере, в какой она состоит в наслаждении благом, вообще в значительной степени переоценивается людьми; однако в той мере, в какой она состоит в нашей способности творить благо, в уважении к нему, в стремлении сохранить его и радостно направить на благие цели, жизнь достойна высокой оценки.
Итак, здесь Вы найдете, милый мой друг, необходимые во всякой проповеди учение, кару и утешение; я бы просил Вас отнестись с несколько большим вниманием к первым двум, так как если они окажут должное действие, то утешение, а с ним и утерянное удовлетворение жизнью, несомненно, будут Вами обретены.
Кант И.
Трактаты и письма.
М., 1980. С. 582 - 585
Из «Метафизики нравов»
ПУНКТ ВТОРОЙ О сладострастном самоосквернении
§ 7
Точно так же, как любовь к жизни предназначена от природы для сохранения отдельного лица, половая любовь предназначена для сохранения рода; это означает, что каждая из них - естественная цель, под которой пони мают такую связь между причиной и действием, когда причина, хотя ей и не придается для этого рассудок, тем не менее мыслится по аналогии с ним, следовательно, как бы преднамеренно порождающей человека. Спрашивается, подчинено ли применение способности половой любви какому-нибудь ограничительному закону долга, или же половая любовь, не ставя перед собой упомянутой цели, вправе применять половые свойства только ради скотского наслаждения, не нарушая этим какого-либо долга перед самим собой? В учении о праве доказывается, что человек не может без особого ограничения по правовому договору пользоваться другим лицом для такого наслаждения; поэтому два лица и берут на себя взаимные обязательства. Но здесь вопрос в том, существует ли в отношении этого наслаждения долг человека перед самим собой, нарушение которого есть осквернение (не только унижение) человечества в его собственном лице. Стремление к наслаждению [без правового ограничения] называется похотью (или просто сладострастием). Порок, возникающий из этого, называется распутством, а добродетель в отношении этих чувственных побуждений - целомудрием, которое здесь должно быть представлено как долг человека перед самим собой. Неестественным следует назвать наслаждение, которое вызывается не действительным предметом, а лишь создаваемым в себе воображением об этом предмете, стало быть вопреки цели. В самом деле, такое наслаждение порождает вожделение вопреки цели природы, а именно цели более важной, чем даже цель любви к жизни, так как последняя стремится лишь к сохранению индивида, а та - к сохранению всего рода.
Что такое противоестественное употребление своих половых свойств (стало быть, злоупотребление ими) есть нарушение долга перед самим собой, и притом в высшей степени противоречащее нравственности, тотчас приходит на ум каждому, задумавшемуся над этим, причем мысль эта вызывает отвращение до такой степени, что считается безнравственным даже называть подобный порок его именем - чего не бывает, когда речь идет о пороке самоубийства; показывать людям этот порок со всеми его ужасами (в некотором species facti) можно по крайней мере без всякого смущения - как если бы человек вообще стыдился быть способным на поведение, низводящее его до степени скота, так что даже допустимое (разумеется, само по себе чисто животное) общение между мужчиной и женщиной в браке обычно требует в цивилизованном обществе много тонкости для того, чтобы завуалировать его, когда приходится все же говорить о нем.
Однако логическое доказательство недопустимости упомянутого неестественного и даже просто нецелесообразного употребления своих половых свойств как нарушения (и притом если речь идет о первом, то в высшей степени) долга перед самим собой не так легко дается. - Основание доказательства заключается, конечно, в том, что человек отказывается от своей личности (унижая ее), когда употребляет себя лишь как средство для удовлетворения своих животных инстинктов. Но при этом не объясняется высокая степень нарушения человеческого в его собственном лице из - за неестественности такого порока, так как этот порок по своей форме (по образу мыслей) превосходит, кажется, даже порок самоубийства. Разве только что при самоубийстве пренебрежение собой как обузой в жизни не есть по крайней мере отдача себя во власть животного побуждения, а требует мужества, когда все еще имеется уважение к человечеству в своем собственном лице; распутство же, когда человек целиком отдается животным побуждениям, делает его употребляемой, но тем не менее и противоестественной вещью, т. е. отвратительным предметом, и тем самым лишает его всякого уважения к самому себе.
Казуистические вопросы
Цель природы в совокуплении мужчины и женщины - в продолжении, т. е. сохранении, рода; поэтому по меньшей мере нельзя действовать против этой цели. Но позволено ли, не принимая во внимание эту цель, такое совокупление (даже если это происходит в браке)?
Не противно ли цели природы и тем самым долгу перед самим собой со стороны как мужчины, так и женщины стремиться употреблять свои половые свойства во время, например, беременности, или стерильности женщины (из-за возраста или болезни), или когда у нее нет никакого влечения? Существует ли дозволяющий закон морально практического разума (как бы снисходительно), допускающий при столкновении определяющих оснований этого разума нечто само по себе недопустимое ради предупреждения еще большего нарушения? Где тот пункт, начиная с которого можно считать ограничение обязательности в широком смысле пуризмом (педантизмом в отношении соблюдения долга, если брать его в широком смысле) и предоставлять свободу действий животным наклонностям, не боясь отойти от основанного на разуме закона? Половое влечение называется также любовью (в самом узком смысле слова) и в действительности есть величайшее чувственное наслаждение каким-либо предметом; не просто чувственное наслаждение предметами, которые нравятся при одном лишь размышлении о них (восприимчивость к ним называется вкусом), а наслаждение, получаемое от пользования другим лицом и относящееся, таким образом, к способности желания, и притом к высшей ее ступени - страсти. Но его нельзя причислять ни к любви удовольствия, ни к любви благоволения (так как они, скорее, удерживают человека от плотского наслаждения): оно есть наслаждение особого рода (sui generis), и пылкость не имеет, собственно, ничего общего с моральной любовью, хотя пылкость может быть с нею тесно связана, если к ней присоединяется практический разум со своими ограничивающими условиями.
Кант И
Соч.: в 6 т.
М., 1965. Т. 4, ч. 2. С. 361 - 363
[1] Г - жа Дасье (1654 - 1720) - знаток древних языков, перевела Гомера на французский язык, издавала сочинения античных классиков.
[2] Г - жа Шатле (1706 - 1749) - маркиза де Шатле, французская писательница, подруга Вольтера, способный математик.
[3] Подобно тому как все вещи в мире имеют и свою дурную сторону, так и в отношении этого вкуса следует пожалеть лишь о том, что он легче, чем всякий другой, превращается в распутство. Ведь именно потому, что огонь, зажженный кем - то, может быть снова погашен любым другим, нет достаточных преград для необузданной склонности.
[4] Симонид (556 - 469 до н. э.) - древнегреческий поэт.
[5] Но даже эта польза весьма умаляется наблюдением, что мужчины, которые слишком рано и слишком часто приобщаются к таким компаниям, где женщина задает тон, обычно становятся несколько пошлыми и в среде мужчин скучными или даже вызывающими к себе презрение, так как они утратили вкус к такому препровождению времени, которое, правда, должно быть веселым, но имеющим и некоторое настоящее содержание, допускающим шутку, но и полезным благодаря серьезным беседам.
attic.su
