Обаятельнейшая личность Федора Августовича Степуна (1884- 1965) - "русского европейца", "философа-художника", "артиста и метафизика" только начинает свое вхождение в "иконостас" национального самосознания, где ей уготовано одно из центральных мест в ряду учителей жизни.
Будучи прусско-шведского происхождения, он был взлелеян русским усадебным миром и хлебосольной Москвой и до конца своих дней сохранял облик русского барина со вкусом ко всем благам жизни, радушного и деликатного в обхождении. Штольц и Обломов как-то по особому мирно, душа в душу, уживались в нем. Штольц сидел за Кантом в Гейдельберге, колесил с лекциями по России, воевал, занимался политикой, а Обломов всю жизнь предавался без зазрения совести "созерцательному сибаритству"; страстно любил музыку, театр, кино и те тихие сосредоточенные часы, что питали его "точную и предметную интуицию".
Близкий ученик и личный секретарь Степуна Андрей Штаммлер вспоминал, как перед одной из его немецких лекций Степуна потеряли. Зал уже ждет, а его нигде нет. Наконец нашли в одной из комнат в кресле в состоянии полной отрешенности. Привели в себя и услышали в качестве извинений: "Что поделать! Такая вот я медитативная стерва!" Степун как никто другой понимал, что "вынужденная внешняя деятельность неизбежно убивает в человеке ту созерцательную активность духа, которой только и открывается сущность мира и жизни", а потому жертвенный характер его интенсивной внешней деятельности в качестве лектора, воина, политика и профессора очевиден.
Уже в преклонных годах, вспоминая свое участие во Временном правительстве в качестве начальника Политического управления Военного министерства Савинкова, он признавался: "Если бы судьбе оказалось угодным когда-нибудь снова предложить мне ответственный пост, я не ради себя, не по привычке к созерцательному сибаритству, а ради успеха порученного мне дела отказался бы от него, если бы знал, что мне не сохранить на предложенном посту многомерности своего сознания. Всякая деятельность, требующая от деятеля предательства полноты его личности, не может не разрушать священной тайны жизни тем цивилизаторским варварством прагматиков-специалистов, от которого ныне гибнет европейская культура". Своим основным делом философ сознавал становление своей личности в ее иррациональной полноте, восхождение "в мужа совершенного", живущего "в единстве веры и познания".
Вполне дитя своей эпохи, Степун с ранних лет испытывал интенсивные экстатические состояния "на пороге как бы двойного бытия" (Федор Тютчев), в которых ему открывалась противоречивая многомерность человеческого сознания и "высочайшее блаженство творчества". В начале пути юный Степун серьезным образом колебался в выборе между университетом, Училищем живописи, ваяния и зодчества и театральной сценой. После года раздумий, проведенного на воинской службе, победило влечение к философскому созерцанию "проклятых вопросов жизни", и он в 1902 году оказался в Гейдельберге, где работал восемь лет под руководством известного неокантианца Вильгельма Виндельбанда.
Вернувшись в Москву в 1910 году, он погрузился в культурную жизнь "канунной" России как соредактор международного философского ежегодника "Логос" и лектора по вопросам философии. Пройдя суровую школу Первой мировой "от и до", Степун принял деятельное участие в Февральской революции. После октябрьского переворота он уединился в подмосковном поместье своих родственников, которое своевременно "перестроилось" в трудовую артель, а потому и смогло выжить.
В эти годы (1918-1922), проведенные в Ивановке в изоляции от внешнего мира, Степун достиг творческой зрелости, и в Германию в 1922 году был выслан уже сформировавшийся уникальный мыслитель. Очень характерно для понимания философа то, в чем он видел основной итог "ивановского" периода. "Если я за что-либо по гроб жизни благодарен ивановской жизни, - пишет он в своих воспоминаниях - то прежде всего за то, что она раскрыла мне исконную связь между родящей "насущный хлеб" землей, честным, "в поте лица своего" трудом и таинством брака. Думаю, что без уразумения этой связи преутоньшенному современному человеку невозможно дорасти до светлой старости и покорного приятия смертного часа".
Как мыслитель Федор Степун на редкость цельная фигура, не знавшая "сменовеховства". Уже в ранних "логосовских" текстах (1910-1914) горячего неокантианца, каким вернулся недавний выпускник Гейдельберга, обретаются при внимательном всматривании характерные черты его мышления. Это, во-первых, опора на внутренние состояния целостного постижения истины, то есть непосредственного переживания реальности Абсолютного "всецелым умом" (св. Григорий Богослов). Во-вторых, "прикладная" конкретность философствования как следствие целостности, "то есть того единства теории и практики, той корневой связанности всех сфер сознания и областей культуры, что в качестве своей главной мысли утверждали славянофилы". В-третьих, это методологическая тщательность, творческая диалектика и благородная деликатность полемики, которых так не хватало и не хватает отечественному философствованию. Святоотеческая почва, обработанная кантовским инструментарием, дала в лице Федора Степуна достойный плод.
Зрелый Степун - это мыслитель "интуитивного, духовно-творческого удумыванья", бережного вживания в проблему, через деятельную любовь и сопереживание. "Серьезная философия всех времен, - утверждал он, - начиная с Платона и до наших дней, постоянно занималась только одним: умозрительным вызволением духовных реальностей из их плененности душевно-физическим миром".
Лейтмотивом философствования Степуна в период эмиграции можно назвать как раз такое вызволение из душевно-физического плена духовного облика России, проявление "милого лица" на негативе безумной реальности. Это милое лицо подлинной России брезжило Степуну еще в военно-революционный период, когда осмысление грядущих судеб родины стало насущной необходимостью. "От этой подлинной России, - вспоминает философ, объясняя причины своей политической активности во время Февральской революции, - я ждал расцвета религиозной жизни в освобожденной от синодального омирщения патриаршей Церкви, сохранения при деревнях и селах помещичьих усадеб в качестве рассадников культуры, что мне казалось совместимым с передачей большей части помещичьей земли трудящимся, сращения воедино долго враждовавших у нас между собой культурных традиций и политических тенденций и превращения русской интеллигенции из ордена революционной борьбы в созидательную национальную силу". После поражения Февральской революции и прихода большевиков к власти такие чаяния оказались далеки от возможности воплощения, но Степун остался верен идеалу.
Для него, как и для Константина Леонтьева (пожалуй, единственного мыслителя, которого Степун, к сожалению, не понял), невозможность воплощения идеала в обозримом будущем только облегчала бескорыстность рыцарского служения. Степун свято верил, что власти большевиков придет конец и что на развалинах СССР будет возрождаться новая Россия, в которой появится со временем и творческая элита; к ней и обращены труды Федора Степуна, по его собственным словам. Такой творческой элите (Степун употреблял еще выражения: "культурная элита" и "аристократия духа") и предстоит воздать должное еще малоизученному и даже не полностью опубликованному великому русскому мыслителю.
Тот факт, что Федор Степун до сих пор пребывает в тени таких широко известных мыслителей, как Дмитрий Мережковский, Лев Шестов, Николай Бердяев или Иван Ильин, объясняется тем, что он до конца остался верен своему пониманию "значительности и оригинальности русской философии, (которая) заключается... не столько в стремлении к каким-либо особо новым и особо гениальным высказываниям, сколько в нравственном отказе от самого стиля гениального философствования, в отказе от всякого метафизического самоуправства, в деле постижения мира и жизни, в погашении в философствующем сознании духа прометеевского соревнования с откровенною истиной христианства".
"Не пережив периода воинствующего атеизма, - свидетельствует о себе Степун, - и отрицания Евангелия, я под влиянием мистиков, Шеллинга и античной трагедии долго пытался осмыслить христианство в духе религиозно-символического ознаменования глубинных судеб мира. Ныне я знаю, что христианская философия мыслима только на путях безоговорочного отречения от философствующего христианства. Нужна и возможна философия твердо и искренне верующих христиан, но невозможно и не нужно ни философское обоснование, ни философское истолкование христианства". Такой философией твердо и искренне верующего православного христианина и является жизненный труд Федора Августовича Степуна.
Из цикла статей "Мысли о России" в журнале "Современные записки" (1923-1928 гг.)
1. Было ясно, что большевики - это географическая бескрайность и психологическая безмерность России. Это русские "люди набекрень" и "исповедь горячего сердца вверх пятами"; это исконно русское "ничего не хочу и ничего не желаю", это дикое "улюлюканье" наших борзятников, но и культурнический нигилизм Толстого во имя последней правды и смрадное богоискание героев Достоевского. Было ясно, что большевизм - одна из глубочайших стихий русской души: не только ее болезнь и ее преступление. Большевики же совсем другое: всего только расчетливые эксплуататоры и потакатели большевизма┘
Историческая задача России в изжитые нами годы, в годы 1918-1921, заключалась не в борьбе с большевиками, но в борьбе с большевизмом┘ Эту борьбу нельзя было вести никакими пулеметами, ее можно было вести только внутренними силами духовной сосредоточенности и нравственной выдержки... Что же оставалось делать? - Оставаться в России, оставаться с Россией и, не будучи в силах как-либо внешне помочь ей, нести вместе с ней и во имя ее все муки и все ужасы лихой полосы ее жизни.
2. Все как один многоголосо суетились вокруг новорожденного младенца, готовясь к крестинам, наперекор предлагая имена: социалистическая! федеративная! демократическая! и никто не помнил, что от родов умерла мать, и никто не чувствовал, что всякая смерть, как праведника, так и преступника, обязывает к тишине, ответственности и сосредоточенности┘
3. Чтобы обвинить, надо подойти к событиям и людям не извне, но изнутри, не через внешне постигающий разум, а через интуицию, то есть через акт хотя бы только частичного отождествления себя с предметом своего постижения. Обвинить потому никому никого невозможно, не разделив с обвиняемым его вины. Всякое обвинение, не связанное с самообвинением, есть вечная ложь фарисейства.
4. Из всех зол, причиненных России большевизмом, самое тяжкое - растление ее нравственной субстанции и внедрение в ее поры тлетворного духа цинизма и оборотничества.
5. Последняя сущность всех революционных идеологий в их метафизическом малодушии, в их недоверии к органическому вызреванию идей.
6. Единственная форма внешней неудачи, которая таит в себе высокоположительный смысл, есть форма трагедии. Не будет преувеличением сказать, что трагедия (беру этот термин в метафизическом, а не только эстетическом смысле) есть высшая, быть может, единственная форма абсолютной удачи. Абсолютность удачи трагической жизни заключается в том, что в ней осмысливается не только жизнь, но и смерть. Смысл, вскрываемый трагедией в смерти и разрушении, - Бог: Божий лик, Божий суд.
7. Причина революции - в распаде национального сознания. Из этого следует, что путем к ее преодолению должен быть путь национального единения.
Причина распада национального сознания - в отрицании абсолютного, то есть религиозного значения культурных ценностей и благ. Из этого следует, что путем его восстановления может быть только возвращение всем областям культуры их вечного религиозного значения.
Из цикла статей в журнале "Новый град" (1931-1938 гг.)
Главное же, надо помнить, что брезжущий ныне в сознании многих русских людей христианский путь, идущий от Церкви к религиозной общественности, бесконечно долог и труден.
Сейчас необходим не быстрый миросозерцательный монтаж из подручного материала случайно подвернувшихся сведений и личных переживаний, а внимательное, напряженное, ответственное вслушивание во все происходящее в мире и с миром и религиозно-предметное разгадывание его судеб. Подлинно целостное миросозерцание нельзя смешивать с миросозерцанием всего только цельным. Целостность есть религиозная форма цельности. В условиях христианской культуры целостное миросозерцание есть потому неизбежно миросозерцание христианское.
Миросозерцательная скупость Евангелия не случайна, а провиденциальна. Ее смысл в указании на то, что сущность христианства не в теоретическом исповедании и практическом осуществлении миросозерцательных положений, а в свободном и творческом раскрытии религиозного смысла мира и жизни из глубин опытно-конкретного познания о Христе. Неподвижным и вечным началом христианского миросозерцания является, таким образом, только Христос; мир же и жизнь, постоянно заново становящиеся в историческом процессе, являются началом меняющимся. Из этого следует, что насколько абсолютна вера Христова, настолько же относительны все христианские миросозерцания. Перед человеком "Нового града" стоит сейчас не только задача борьбы за христианство, но и задача борьбы за требуемое современностью христианское мировоззрение, за организацию живой, духовной, практической связи между христианством и современностью.
Крепкая церковная жизнь и вольное, дерзающее миросозерцательное, политическое и социальное творчество - таков должен быть строй религиозного сознания человека "Нового града".
В противоположность большевизму и всем его производным, нам... необходимо практически и теоретически отстаивать максимально вдумчивое и бережное отношение человека к человеку. С тоски по этой вдумчивости и бережности, с тоски по справедливости, причем не только в сфере личных, но и общественно-политических отношений, и начинается, по-моему, зарождение новоградской психологии.
Ясно, выхода нет, или он заключается... в возврате к религиозным основам жизни. Это положение не означает ни требования теократии (хотя бы и свободной), ни того оцерковливания жизни, о котором так много говорят... Его смысл, по крайней мере его начальный смысл, гораздо скромнее. Дух религиозности есть прежде всего дух целостности, соборности, любви, встречности и мира.
Конечно, в утверждении религиозного начала как основы культуры и жизни ничего небывало нового нет. Но дело вовсе и не в новом как таковом, а в творческом обновлении вечных форм нашей в себе самой запутавшейся жизни. Обновление же это невозможно иначе, как через возвращение к религиозным истокам мира и через новое от них возвращение в жизнь.
Россия, которая после падения большевиков начнет духовно воскресать к новой жизни, будет в своей массе, вероятно, мало чувствительна к свободе. Но для ее творческой элиты, на которую мы только и можем рассчитывать, свобода будет, бесспорно, верховною ценностью.
Для всех же, кто ищет для России новых путей... не ведущих в тупики идеократий и диктатур, остается действительно только одно: возврат к первозданной идее русской культуры, к идее православного христианства. В ней легче, чем в какой-нибудь иной идее, могут быть внутренне примирены ищущие в наше время творческой встречи начала авторитарного иерархизма и демократического равенства. И не только потому, что христианство представляет собою живое и таинственное единство иерархии и равенства, но и потому, что, требуя послушания христианской идее, вожди народа будут требовать подчинения не только самим себе, но и тому, чему сами подчиняются: верованиям и убеждениям, которые веками творили историю России.
Спрашивается: возможны ли серьезные возражения против попытки положения христианской идеи во главу угла нового строительства? Думаю, что возможно лишь одно возражение: мир находится сейчас в таком озлобленном, осатанелом состоянии... в нем так мало готовности к христианскому смирению и так не слышно тихого дыхания вечности, что невольно кажется, что христианству как политической силе или придется обагрить себя кровью, или неуслышанным сойти со сцены исторического действия. Нет слов - возражение это очень сильное. Достаточно простого сопоставления глубокомысленно-прекрасного течения великопостных служб со всем тем, что изо дня в день наполняет газеты, чтобы оцепенеть от отчаяния и до корней волос устыдиться донкихотству своих пореволюционно-новоградских концепций. Все это так, и все же: единственное возражение против попытки опереть борьбу за Россию на Православную Церковь и живое социальное христианство не возражение вовсе... Действительным возражением... могло бы быть лишь указание другой, более подходящей для возрождения России идеи. Но в том-то и дело, что никакой иной идеи нет и быть не может.
Управление Россией при помощи правительствующего православия - мысль не только ложная, но и грешная. Отделение Церкви от государства сейчас явно необходимо не только в интересах государства, но и в интересах Церкви.
Конечно, всякое христианское чувство естественно влечется к авторитету Церкви, но как раз этот авторитет и не допускает никакого церковно-государственного насилия над совестью инаковерующих и безверно мыслящих.
Путем постановки на голосование своего религиозно-социального миросозерцания христианской элите к власти не прийти, но растворить себя как элиту в общенародной воле уже после прихода к власти ей, безусловно, будет легче, чем всякой другой инициативной группе, если только она... начнет свое дело не с совершенно невозможного и не нужного в ближайшее время "оцерковления культуры", а с насущного очеловечивания жизни.
Счастье быть русским, быть сыном и создателем целого мира, у которого все есть, которому не нужно громоздить великих, но и проклятых исторических событий, чтобы добиваться своего места под солнцем, которому можно мирно и вольно цвести под ним всем своим благодатным бытием, - вот то чувство, на котором только и можно праведно строить новую национальную жизнь. www.ng.ru Сегодня исполнилось 90 лет со дня рождения легендарного князя Андрея Болконского из «Войны и мира», Штирлица из «17 мгновений весны», народного артиста СССР Вячеслава Тихонова. Первая наша встреча произошла в далеком 1963 году на озвучании фильма «Герой нашего времени» режиссера Станислава Ростоцкого. Тихонов тогда озвучивал роль Печорина за Владимира Ивашова. Мы работали вместе, стоя перед микрофоном. Уже тогда я был приятно поражен тем, что человек, являвшийся подлинной звездой, а не мнимой, как многие сейчас, был удивительно скромен, я бы даже сказал, застенчив. Он общался со всеми спокойно, мягко, интеллигентно, вне зависимости от статуса. Спустя несколько лет мы вновь встретились с ним уже как партнеры на съемках дебютной работы Сергея Соловьева. Это была дипломная новелла «От нечего делать» никому тогда не известного молодого человека, только что окончившего ВГИК. Казалось бы, известному артисту можно отнестись к этой работе несерьезно, как к проходной. Пришел, так сказать, поддержать дебютанта, не рассчитывая на то, что новая роль прославит его больше, чем творения Бондарчука. Вячеслав Васильевич и здесь был предельно собран и тактичен — как с партнерами, так и с молодым режиссером. Без какой-либо позы, чем очень часто грешат современные актеры, всем видом своим пытающиеся показать какие они значительные и гениальные. Я считаю, что в этом небольшом фильме по Чехову Вячеслав Тихонов явил еще одну грань своего удивительного таланта. Все знали его по блистательным ролям красивых героев-любовников. А здесь он создал филигранный образ скучающего интеллигента, исполненный тончайшего чеховского юмора. Он смог передать не только суть персонажа, но и окрасить его собственными качествами комического актера. Такого Тихонова никто прежде не видел. С Вячеславом Васильевичем было очень приятно работать, как с удивительно доброжелательным партнером и добрым человеком. Я часто говорю о такте и интеллигентности Тихонова, лишеённого какого бы то ни было высокомерия, как бы подстраивавшегося под своих партнеров и окружающих людей. Этим качествам следовало бы учиться нынешним артистам. Вероятно, именно благодаря своему характеру и воспитанию он стал актером на все времена. Ведь экран — зеркало жизни и человеческой души. Тихонов и был зеркалом, отражающим лучшие качества советского артиста. Я очень рад, что в начале 1990-х, когда Бог дал мне возможность создать международный кинофорум «Золотой витязь», одними из первых, кому мы вручили высшую награду «За выдающийся вклад в кинематограф», были Сергей Бондарчук и Вячеслав Тихонов. Я всегда вспоминаю Вячеслава Васильевича с сердечной теплотой. Мне кажется, что большое количество его прекрасных киноролей свидетельствуют о тонкой, ранимой русской душе. Вячеслав Васильевич чурался показухи, жил своей отдельной скромной жизнью, не любил суету Дома кино, где каждый мог тебя обсудить и позлословить за спиной. Он был в некотором роде аскетом. Вероятно, именно поэтому и смог создать столь цельные и прекрасные образы, как князь Болконский, Штирлиц, мичман Панин, писатель в картине «Белый Бим, чёрное ухо», тракторист в «Дело было в Пенькове». Он выстоял, выжил в сложном мире кино. Я прекрасно помню, как наша кинобогема злословила по поводу «Войны и мира». Как заявляли, какой, мол, Тихонов — Болконский, а Бондарчук — Пьер Безухов? Какое они вообще отношение имеют к роману Льва Толстого? Это сейчас мы прекрасно понимаем, что Тихонов — лучший князь Болконский в мировом кинематографе. Не появилось больше такого удивительного аристократа духа, человека толстовской эпохи, мощной русской натуры... В перестроечные годы я видел, как огорчает Тихонова захлестнувшее Россию цунами вседозволенности и рыночного кинематографа. Однако он никогда не опускался до осуждения. Он просто молча страдал, наблюдая эту деградацию. Впрочем, и новый мир кино, зачастую пошлый, бездуховный, бездарный, не требующей глубины мысли и чувств, не принял Вячеслава Тихонова. Такие актеры, как он, рыночному кинобизнесу стали просто не нужны. На экранах появились бандиты, проститутки, оборотни в погонах и другие асоциальные элементы, играть которых было неинтересно — за ними не было ни мысли, ни души. Тихонов все это видел, переживал, но до конца остался верен себе, выбирая лишь стоящие, по его мнению, проекты. Порой это были совершенно небольшие роли, в которых он находил что-то важное, чем хотел поделиться со зрителями. До самого конца Вячеслав Тихонов оставался собой — талантливым, красивым, скромным, интеллигентным, несуетным человеком. Автор — народный артист России, режиссер, актер, президент Международного Кинофорума «Золотой Витязь» ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ iz.ru Народный артист России Николай Бурляев - о человеке толстовской эпохи Вячеславе Тихонове … Сегодня исполнилось 90
лет со дня рождения легендарного князя Андрея Болконского из «Войны и
мира», Штирлица из «17 мгновений весны», народного артиста СССР
Вячеслава Тихонова. Первая наша встреча произошла в далеком
1963 году на озвучании фильма «Герой нашего времени» режиссера
Станислава Ростоцкого. Тихонов тогда озвучивал роль Печорина за
Владимира Ивашова. Мы работали вместе, стоя перед микрофоном. Уже тогда я
был приятно поражен тем, что человек, являвшийся подлинной звездой, а
не мнимой, как многие сейчас, был удивительно скромен, я бы даже сказал,
застенчив. Он общался со всеми спокойно, мягко, интеллигентно, вне
зависимости от статуса.
Спустя несколько лет мы вновь встретились с
ним уже как партнеры на съемках дебютной работы Сергея Соловьева. Это
была дипломная новелла «От нечего делать» никому тогда не известного
молодого человека, только что окончившего ВГИК. Казалось бы, известному
артисту можно отнестись к этой работе несерьезно, как к проходной.
Пришел, так сказать, поддержать дебютанта, не рассчитывая на то, что
новая роль прославит его больше, чем творения Бондарчука. Вячеслав Васильевич и здесь был предельно
собран и тактичен - как с партнерами, так и с молодым режиссером. Без
какой-либо позы, чем очень часто грешат современные актеры, всем видом
своим пытающиеся показать какие они значительные и гениальные. Я считаю,
что в этом небольшом фильме по Чехову Вячеслав Тихонов явил еще одну
грань своего удивительного таланта. Все знали его по блистательным ролям
красивых героев-любовников. А здесь он создал филигранный образ
скучающего интеллигента, исполненный тончайшего чеховского юмора. Он
смог передать не только суть персонажа, но и окрасить его собственными
качествами комического актера. Такого Тихонова никто прежде не видел. С Вячеславом Васильевичем было очень
приятно работать, как с удивительно доброжелательным партнером и добрым
человеком. Я часто говорю о такте и интеллигентности Тихонова,
лишеённого какого бы то ни было высокомерия, как бы подстраивавшегося
под своих партнеров и окружающих людей. Этим качествам следовало бы
учиться нынешним артистам. Вероятно, именно благодаря своему характеру и
воспитанию он стал актером на все времена. Ведь экран - зеркало жизни и
человеческой души. Тихонов и был зеркалом, отражающим лучшие качества
советского артиста. Я очень рад, что в начале 1990-х, когда
Бог дал мне возможность создать международный кинофорум «Золотой
витязь», одними из первых, кому мы вручили высшую награду «За выдающийся
вклад в кинематограф», были Сергей Бондарчук и Вячеслав Тихонов. Я
всегда вспоминаю Вячеслава Васильевича с сердечной теплотой. Мне
кажется, что большое количество его прекрасных киноролей свидетельствуют
о тонкой, ранимой русской душе. Вячеслав Васильевич чурался показухи,
жил своей отдельной скромной жизнью, не любил суету Дома кино, где
каждый мог тебя обсудить и позлословить за спиной. Он был в некотором
роде аскетом. Вероятно, именно поэтому и смог создать столь цельные и
прекрасные образы, как князь Болконский, Штирлиц, мичман Панин, писатель
в картине «Белый Бим, чёрное ухо», тракторист в «Дело было в Пенькове». Он выстоял, выжил в сложном мире кино. Я
прекрасно помню, как наша кинобогема злословила по поводу «Войны и
мира». Как заявляли, какой, мол, Тихонов - Болконский, а Бондарчук -
Пьер Безухов? Какое они вообще отношение имеют к роману Льва Толстого?
Это сейчас мы прекрасно понимаем, что Тихонов - лучший князь Болконский в
мировом кинематографе. Не появилось больше такого удивительного
аристократа духа, человека толстовской эпохи, мощной русской натуры... В перестроечные годы я видел, как огорчает
Тихонова захлестнувшее Россию цунами вседозволенности и рыночного
кинематографа. Однако он никогда не опускался до осуждения. Он просто
молча страдал, наблюдая эту деградацию. Впрочем, и новый мир
кино, зачастую пошлый, бездуховный, бездарный, не требующей глубины
мысли и чувств, не принял Вячеслава Тихонова. Такие актеры, как он,
рыночному кинобизнесу стали просто не нужны. На экранах появились
бандиты, проститутки, оборотни в погонах и другие асоциальные элементы,
играть которых было неинтересно - за ними не было ни мысли, ни души. Тихонов все это видел, переживал, но до
конца остался верен себе, выбирая лишь стоящие, по его мнению, проекты.
Порой это были совершенно небольшие роли, в которых он находил что-то
важное, чем хотел поделиться со зрителями. До самого конца Вячеслав
Тихонов оставался собой - талантливым, красивым, скромным,
интеллигентным, несуетным человеком. Автор - народный артист России, режиссер, актер, президент Международного Кинофорума «Золотой Витязь» ruskline.ruАристократ духа. Аристократ духа
Аристократ духа / / Независимая газета
Аристократ духа | Мнения | Известия
Аристократ духа
Микаэль Штерн - Аристократия Духа. Темная сторона Луны - Публицистика - Библиотека
Некоторым кажется, что идея Аристократии Духа аморальна, ибо в ней на первый взгляд нет жестких запретов и заповедей. Это не так. Те, кто так говорит, забывают о том, что все в мире двойственно, и к одному и тому же явлению можно поставить и плюс, и минус.
Любая ограничительная заповедь, любой запрет действует на человека разлагающе – ему немедленно хочется это попробовать. Аристократ Духа сам регулирует свое поведение, руководствуясь принципом: хочешь – попробуй. Но сначала реши, не уронит ли твое желание твоего достоинства? И что бы ты сказал, если бы того же самого захотел (и попробовал!) твой отец? Или твой сын? Если человеку наплевать на своего отца или на своего (пусть даже еще не существующего) сына – он не Аристократ Духа, он трус, панически боящийся близких отношений. А трус всегда Раб. Раб своего страха. Движимый страхом, человек способен на любую низость. И неважно, что это за страх: страх чего-то/кого-то или страх за что-то/кого-то, считающийся у Рабов проявлением благородства. Мир справедлив, и невинных жертв в нем не бывает. Если кто-то пострадал, значит ему необходимо усвоить в этой жизни именно такой урок. Кому суждено быть повешенным – тот не утонет. Эгоистическое желание перекроить чужую судьбу в угоду собственному спокойствию (хочу, чтоб тот-то был со мной и был жив-здоров, а иначе он не сможет быть со мной на все 100%) в конечном итоге не нарушит замыслов Создателя, все свое получат, просто вопрос во времени. А своими страхами мы только притягиваем к нашим близким те неприятности, которых так боимся – ведь мы всегда получаем желаемое, а Высшим Силам некогда разбираться в людских эмоциях, им все едино – и наши страхи, и наши желания. Они чувствуют сильный всплеск эмоций, видят то, что его вызвало, и понимают это, как просьбу. Они же нас любят и всегда стараются подсунуть нам то, без чего мы несчастны, так что придется повториться: сдержанность – одна из добродетелей Аристократа Духа.
Аристократ Духа не имеет морального права вмешиваться в чужую судьбу, это его не касается. Он заботится о собственной судьбе. А судьба Аристократа Духа не должна зависеть ни от кого, кроме него самого и Создателя. Особенно она не должна зависеть от других людей и их наличия/отсутствия рядом. Ведите себя достойно, и к вам придут те, кто достоин именно вас.
Ничто на свете не было создано во зло – все это обратили во зло сами люди, не знавшие чувства меры. Все то, что в обществе Рабов считается аморальным, на самом деле не несет в себе ничего дурного, если перевернуть эти явления с заляпанной стороны на чистую. Все то, что было оттеснено на Темную сторону жизни, оказывается, вполне возможно реабилитировать и применять, не опускаясь до вульгарных действий вроде воровства, лжи и насилия, которые, как вы уже поняли, тоже являются атрибутами вектора Раба.
Идея бессмертия всегда отметалась, как тщеславная фантазия тиранов-параноиков. Над ней смеялись поколения «чистых душ», ею, как атрибутом, наделялись тысячи вымышленных злодеев, сочиненных «высокоморальными» авторами в назидание благодарным внимающим. Стремиться к бессмертию в традиционном обывательском понятии значит – возгордиться сверх меры, пухнуть от тщеславия, причем обязательно беспочвенного. Короче говоря, скромным умницам негоже даже задумываться о таких вещах, иначе из них обязательно вырастут трансцендентальные негодяи.
Аристократу Духа нет нужды стремиться к бессмертию – он уже бессмертен. Как и все прочие, не знающие этого и отрицающие это. Он бессмертен, ибо бессмертен его Дух, странствующий из тела в тело век за веком, накапливающий колоссальный опыт, знания и умения. Тот, кто осознал это, перестает спешить, вхолостую расходуя свои силы, и при минимальных затратах получает максимальный результат. Во всем, за что бы ни взялся. Со стороны кажется, что Аристократ Духа сидит и ничего не делает – но в то же время все удивляются, как много он успевает. Он просто не расходует свои силы на страх, который мешает людям во всем – будь то серьезный шаг в жизни или покупка новой вещи. Аристократ Духа не боится выбрать не то, ибо он знает, что у него будет то самое завтра, когда он может выбрать еще раз. И так далее до бесконечности, до конца миров. Бессмертным нечего бояться, у них впереди Вечность.
Идея Избранности всегда была желанной приманкой для большинства легковерных Рабов, зачастую позволяющих делать с собой все, что угодно, в обмен на иллюзию избранности. Деятельность практически всех известных тоталитарных сект построена как раз на этой идее – вернее, в этом случае данная идея используется в качестве наживки. Когда «рыбка» клюнула, в ход идут иные методы. Не будем говорить о том, что сама идея тоталитарных сект – тоже порождение вектора Раба: если вы внимательно читаете этот текст, вы в состоянии сами ответить на вопрос, почему это так. Как и в случае с бессмертием, идея избранности тоже осуждается традиционным обществом. «Не высовывайся», «не думай, что ты особенный», «жри как все, не графья» (последнее высказывание автор этих строк услышал в свой адрес в кафе после просьбы подать к котлетам вместо чайной ложечки нож и вилку) – подобные слова приходилось неоднократно слышать всем. Люди, запуганные сказочкой про белую ворону, сами же первые и бросаются ее клевать. Это понятно и простительно: яркому человеку всегда было труднее выжить, и никому не хочется, чтобы их детей «заклевали». Вот и растят легионы мышей из чистейшего чадолюбия…
А между тем, Создатель всех нас сотворил разными. Мы же пытаемся надругаться над его работой, старательно «упаковываясь» в одинаковые формы, подобно деталям на конвейере. Так, разумеется, проще. Но мы уже выяснили, что путь наименьшего сопротивления – это путь Раба, и стремление к подобному пути происходит от страха. Преимущественно от страха смерти и сопряженной с этим неизвестности.
Аристократ Духа знает, что он – избранный. И все прочие тоже избраны, каждый – для своей цели. Аристократ Духа же понимает, что он не просто избранный, он любимое дитя Создателя, и только ему были оставлены в наследство те знания, которые несет в себе его многовековая память. Это естественно, ведь у других людей – другое наследство. Аристократ Духа гордится своей избранностью и старается пользоваться всем своим опытом настолько, насколько это возможно. Человек прожил много жизней, в каждой из них он играл какую-то социальную роль, овладел какими-то умениями, и он все это помнит до сих пор. Мы все можем, все умеем, только боимся это осознать, боимся, что при первой же попытке потерпим фиаско. Аристократ Духа не боится. Он берет – и делает, и у него выходит даже то, чему он никогда не учился. Он не боится вступить во владение своим наследством. И поэтому он – избранный.
Идею свободы и независимости зачастую путают с идеей анархии и вседозволенности. Хотя на самом деле свобода – очень коварная вещь. Любой борец за внешнюю свободу не успевает оглянуться, как оказывается порабощен изнутри. Идеей борьбы за свободу. И присоединяется к армии таких же борцов за свободу, одинаково думающих, одинаково действующих и даже одинаково одетых – вспомните байкеров, пропагандистов идеи вольной жизни, - все они похожи на изделия одного мастера или на футуристический десант. Такие вот дети вольного ветра в кожаной униформе, на однотипных мотоциклах, с одинаковыми татуировками, с одинаковым грохотом в одинаковых наушниках и одинаковым пивом в желудках. Свобода… Анархия и вседозволенность так же привлекательна, как и идея борьбы за свободу, только анархисты думают, что их свобода заключается в эпатаже. Опять-таки желание выделиться без каких-либо на то оснований, с подпрыгиваниями и выкриками: ну вот он я, вот же, все смотрите на меня, смотрите, какой я страшный, мне не страшен ни серый волк, ни папа с мамой! И я прямо сейчас сделаю все то, чего мне нельзя, вот какой я смелый анархист! Это происходит оттого, что человек еще не определился, не изучил себя, не знаком с собой, но ему тоже, как и любому живому существу, хочется внимания. Подобное поведение простительно подростку, но у взрослого человека указывает на рабский вектор: он не желает, или боится делать что-то, что действительно может привлечь к нему внимание и уважение, поэтому идет путем наименьшего сопротивления. Гораздо проще одеться, как разбойник и переворачивать урны, такого человека обязательно заметят. Но вот уважать не будут.
Аристократ Духа знает, что внешняя свобода – это миф. Живя в социуме, мы вынуждены считаться с законами социума, но у нас есть выбор, каким законам подчиняться, а каких сфер избегать. (Пример: женщина, которой нравится ходить в тесных брюках, решила ходить в церковь. В церкви свои законы, и тут женщина должна выбрать – либо любимые брюки, либо церковь. Третьего не дано.) Даже если мы уйдем из социума, поселимся в тайге и заведем натуральное хозяйство, мы все равно вынуждены будем считаться. С погодой, гнусом и медведями. А также с беглыми заключенными или какой еще напастью, которую Создатель специально нам подсунет, дабы мы не заскучали. Так что увы, внешней свободы никогда не было на свете и быть не может. Но зато есть свобода внутренняя, о которой люди часто забывают. Она-то и зиждется на праве выбора. Аристократ Духа не стесняясь, пользуется своим правом выбора, и понимает, что он, теоретически, может все, поэтому свободен выбирать в любой ситуации, выбирать то, что посчитает для себя наилучшим, а может даже повременить с решением. Он свободен. И что бы ни случилось, где бы он ни оказался, он все равно свободен. Свободен выбирать: смириться или действовать. «Безвыходных положений не бывает!» - сказал барон Мюнхгаузен. Наверняка он тоже был Аристократом Духа.
Идея власти в России всегда считалась чем-то зазорным. «Дай Бог не вляпаться во власть», - говорил поэт, имея в виду власть политическую. Конечно нельзя отрицать тот факт, что к власти в данной сфере приходят люди, которым очень идет к лицу эпитет «мерзавец», но как известно, у нас всегда та власть, которой мы заслуживаем. Сегодня в обществе превалирует вектор Раба – так чего удивительного, что 90% находящихся «у руля» политиков и чиновников являются не кем иным, как изрядно обнаглевшими и от этого еще более жадными и деспотичными Рабами? Но речь сейчас не о политике. Пусть ей занимаются те, кому это нравится, а обсуждают те, кто в ней сведущ. Речь пойдет о власти.
Этот предмет не менее коварен, чем свобода. Немногим под силу выдержать испытание властью над другими людьми, не начав проявлять Рабские качества. Где носитель власти поддается искушению вседозволенность, испытывает зависть или просто неуверенность в себе – там появляется насилие. А насилие – стиль общения более сильных Рабов с более слабыми. Аристократ Духа никогда не унизится до насилия, ибо ему нет нужды кому-либо доказывать свое превосходство или вымещать на ком-либо досаду за превосходство чужое. Аристократ Духа уважает выбор других людей вне зависимости от того, ровня они ему или нет – все мы любимые дети Создателя, только некоторые из нас упорно в это не верят.
Власть над другим человеком ничего не изменит и ничего не докажет. Если проявления власти выражаются по-Рабски, подвластный просто постарается приспособиться к новой напасти. Но тот, кто приспосабливается, внутри остается прежним, от этого ему только хуже, загнанное внутрь недовольство – удел Раба, и вместо того, чтобы помогать человеку освободиться от Рабства, такой властитель еще глубже утопит его в этом болоте. Стоит ли говорить, что подобное поведение отнюдь не является достойным?
Власть в первую очередь – это ответственность, и чтобы достойно нести бремя власти над другими, надо научиться властвовать собой. Отвечать за свои слова, поступки и намерения, обдумывая каждый шаг с позиции сохранения достоинства. Научиться держать слово, в первую очередь данное самому себе – это сложнее всего. Рабский вектор заставляет человека потакать себе, жалеть себя, откладывать дела на завтра, которое, как известно, никогда не наступает. Аристократ Духа понимает идею власти как идею власти над самим собой. Изменить мир можно только личным примером. Мы всегда притягиваем к себе то, чему созвучны. Научившись владеть собой, мы притянем тех, кто хотел бы сам научиться этому. А научиться повелевать, не научившись подчиняться, невозможно. Люди, внутренне готовые к власти, примут идею подчинения, как должное, как ступень на лестнице саморазвития, и именно из таких людей и стоит формировать коллектив. Пройдя эту ступень, они уйдут – не надо им мешать, это закономерно. Они переросли идею подчинения и готовы к идее власти. Не стоит их удерживать, на их место придут новые, если это необходимо для дела. Аристократ Духа никогда не пытается удержать прошлое, потому что не испытывает страха перед настоящим и будущим. За свое настоящее он в ответе сам, в вопросах будущего всецело доверяет Создателю, ибо это право выбора Создателя. Аристократ Духа понимает идею власти как идею подчинения, то есть он понимает, что невозможно властвовать собой, не подчиняясь самому себе. Он понимает, что всегда посередине, и что сам он тоже подчиняется власти Высших Сил так же, как ему самому подчиняются те, кто был вверен его власти. Аристократ Духа помнит, что власть над собой – единственная власть, к которой стоит стремиться. Любая другая власть дается ему свыше, как испытание, и он старается пройти его достойно.
Идея эгоизма, пожалуй, одна из наиболее горячо любимых традиционными моралистами. Все в один голос твердят, что это плохо, что быть эгоистом аморально. Проповедники различных вер в один голос требуют жертвовать самое лучшее другим, позабыв о себе самом – мысли о себе провозглашаются греховными и люди, не забывающие себя, любимого, подвергаются суровой критике со стороны так называемой общественности. Идею эгоизма в ее гипертрофированной ипостаси предлагают молодым анархистам-нигилистам различного рода деструктивные организации: «люби себя, чихай на всех, и в жизни ждет тебя успех», но тоже, как и в случае со свободой, в качестве приманки. Заглотавшим крючок новоявленным «эгоистам» предстоит длительное время любить и ублажать «рыболовов». А все потому, что они не умеют себя любить, они умеют только себе потакать, затыкать различного рода «пряниками» врожденное недовольство собой. А ведь об идее эгоизма говорил еще Иисус Христос – в той самой фразе, которую все трактуют, как заповедь о любви к ближнему, словно специально отбросив финальные слова. Возлюби ближнего, как самого себя – говорил пророк, но его не услышали. Современное христианство весьма вольно обошлось с наследием своего родоначальника, чуть ли не официально запретив своим прихожанам любовь к самому себе. Все эти я ничтожный, аз есмь червь, раб божий, бесконечные взывания о помиловании (как известно, казнят или милуют только уголовников) никоим образом не способствуют хорошему к себе отношению. И несут братья-христиане в мир свою любовь к ближнему, ненавидя их, как самих себя… Вспомнить хотя бы Инквизицию.
Аристократ Духа понимает слова Христа буквально, считая, что тот, кто не научился любить себя, не сможет любить другого, а по сути – недостоин любви вообще. Он не считает зазорным любовь к себе, но не путает ее с самолюбованием, ибо первое – это выражение признательности и любви к Создателю (в себе мы любим, прежде всего, его образ и внутреннее подобие), а второе – несколько извращенный способ лечения от чувства собственной неполноценности. Аристократ Духа видит отражение Создателя и в себе, и в других, но себя он любит за собственную неповторимость, уникальность, самобытную искру Высшего порядка, к которой он имеет счастье быть причастным и через которую он имеет шанс попробовать понять Высшие Силы. То же самое он ценит и в других людях, поэтому Аристократ Духа никогда не станет даже пытаться кого-то насильно переделать: он может лишь предложить человеку вариант к его праву выбора. И если его собственный пример будет достаточно убедительным для этого человека, то он, возможно, даже захочет измениться. Но захотеть измениться он должен сам!
Идея выгоды и расчета тоже считалась уделом негодяев, в местной этической моде превалируют образы бескорыстных донаторов и погибающих от голода и холода героев, отдавших какому-то нищему пьянице последнюю рубашку и корку хлеба. Многие умиляются, глядя на подобные образы, не понимая, что практика бескорыстного дарения в корне порочна.
Нет, речь здесь идет не о деньгах. Тема вдохновенных жертв опять, по сути, грубо вламывается в замысел Создателя. Жалея, например, нищего, мы ему ничем не помогаем. Скорее наоборот: он понимает, что для того, чтобы выжить, ему не требуется прилагать никаких усилий: только скорчить лицо пожалобнее да одеться погрязнее. То, что вы ему отдадите, он немедленно пропьет, и ничуть не изменит своих взглядов на жизнь, даже если вы, пожертвовав ему, сами упадете в голодный обморок. Жизнь человеку дана, чтобы он учился, исправлял свои прежние ошибки, рос духовно, и делать это он должен сам, без посторонней помощи. Для того, чтобы покушать, ему, по-хорошему, не мешало бы помыться и найти работу, но вы, господа сочувствующие, не даете ему это сделать. Да, он Раб, но вы лишаете его последнего шанса на перемены. Подумайте, достойное ли это поведение?
Аристократ Духа может, конечно, пожертвовать, если ему этого захотелось, но из уважения к Создателю он не имеет права отдавать последнее. Прежде всего он должен позаботиться о себе и о собственном Духе, том самом образе и подобии. Он никогда не станет морить голодом Создателя из-за какого-то ленивого Раба, который, будучи взрослым мыслящим человеком, почему-то не в состоянии сам о себе позаботиться. А для этого необходимо блюсти свою выгоду. Даже лоточник на базаре не станет торговать себе в убыток. Аристократ Духа не считает соблюдение своей выгоды чем-то низким, это всего лишь способ обеспечить себя всем необходимым и, может быть, даже составить запас, который он потом потратит как захочет, вполне вероятно, что, отчасти, и на пожертвования. Главное, чтобы соблюдение выгоды не ущемляло ничьих интересов и не роняло его личного достоинства. А умение рассчитать все возможные варианты хода развития какой-либо своей идеи, на что бы она ни была направлена, Аристократ Духа понимает как необходимое умение, предотвращающее разные неприятные ситуации, что, без сомнения, никак не может являться пороком.
Идею славы, также дружно порицаемую как неподобающее стремление, Аристократ Духа понимает, как закономерный способ распространения информации. Мы уже говорили с вами о том, что изменить мир можно только личным примером, изменив себя. А чем больше людей знают о нас, тем быстрее изменяется мир. Добрая слава, вдобавок, подразумевает еще и бескорыстную любовь, а отказываться от любви – самый что ни на есть аморальный поступок. Мало ли сколько незнакомых людей почувствуют к вам что-то теплое? Это их право выбора, вы же в свою очередь можете быть им благодарны, и все. Вы не обязаны воспринимать любовь к вам, как счет, который необходимо оплатить. Аристократ Духа принимает любовь к себе с благодарностью, но относится к ней, как к само собой разумеющемуся явлению: если он сам себя любит – почему бы и другим не чувствовать то же самое? Он же уникальное творение Создателя, разве нет?
Так называемые пороки – то, что можно взрослым и нельзя детям, - тоже интересная вещь. Если вдуматься, пороки, которым предаются с достоинством, уже не пороки. Все дело в чувстве меры и праве выбора. Пьянство, например, – несомненный порок, превращающий человека в какую-то не вполне одушевленную смердящую биомассу, но в чем, простите за каламбур, виновато вино? Рюмка хорошего вина за обедом – это не порок, а удовольствие, плюс польза для здоровья. Табак, напротив, наносит немалый вред здоровью, вдобавок ко всему еще и воняет, раздражая окружающих. Да, но ведь существуют, скажем, такие вещи, как кальян или трубка, в которых используется ароматный фруктовый табак, а если пользоваться подобным прибором, скажем, только по праздникам – вреда от него будет не больше, чем от часа прогулки по Садовому Кольцу. Опять же, можно выбрать вино или трубку как приемлемые для себя удовольствия, а можно и не выбирать. Далее – секс. Все кричат: разврат! А ведь сам по себе секс – это еще не разврат. Это, если кто не в курсе, механизм продолжения рода и средство физического выражения любви, демонстрации партнеру своего к нему отношения. Все мы оказались в этом мире вследствие этого процесса, и если Создатель выбрал для нас именно этот способ появления на свет, то, пожалуй, он является самым оптимальным. Развратом секс становится только тогда, когда в нем, как и в прочих подобных вещах, отсутствует чувство меры и любовь к себе самому. В последнем случае рождаются различные извращения, но это – удел совсем уж опустившихся Рабов, равно как и наркотики. У таких Рабов отсутствует адекватное восприятие «Я», нарушен контакт с Духом, их Сын доминирует в триаде, но не справляется с обязанностями, ибо трактует волю Отца некорректно. Вдобавок, без Духа ему страшно, и он пускается в самоуговоры и самодоказательства, цель которых – убедить себя в том, что он и без Духа справится. Но разочарование неизбежно, и обиженный ребенок-Сын хватается за всевозможные легкие способы забыть о своем фиаско, попутно реализуя свою жажду новизны и экспериментов. Сейчас в мире вообще очень много проявлений Сына, присутствует Отец (опыт невозможно спрятать или уничтожить), но маловато Духа. Вдумайтесь в слова, то и дело звучащие со страниц уцелевших традиционно культурных изданий: малодушие, бездуховность… В этом ключе понятие Аристократии Духа приобретает новое звучание.
Это понятие вообще можно толковать по-разному. Все зависит от того, как вы собираетесь реализовать свое право выбора данного толкования. И знакомо ли вам чувство меры.
И есть ли в вас Любовь…
sagleri.ucoz.ru
