gener. der Adel des Geistes Универсальный русско-немецкий словарь. Академик.ру. 2011. Аристократия духа — С немецкого: Geistes Aristokratismus. Автор выражения немецкий писатель Генрих Стеффенс (1773 1845), о чем свидетельствует другой немецкий литератор Теодор Мундт: «Он (Стефенс. Сост.) является главой той аристократии духа, которую он сам однажды… … Словарь крылатых слов и выражений Аристократия духа — Книжн. Ирон. О людях, считающих, что по своему культурному уровню они стоят выше всех. БМС 1998, 32 … Большой словарь русских поговорок АРИСТОКРАТИЯ — (от греческого aristos лучший и...кратия), 1) форма государственного правления, при которой власть принадлежит представителям родовой знати. 2) В докапиталистическом обществе наследственная знать, обладающая властью и привилегиями; в ряде стран… … Современная энциклопедия АРИСТОКРАТИЯ — духа. Книжн. Ирон. О людях, считающих, что по своему культурному уровню они стоят выше всех. БМС 1998, 32 … Большой словарь русских поговорок АРИСТОКРАТИЯ — (греч. Aristokratia; от aristos наилучший kratos власть) 1. Родовая знать высший, привилегированный слой господствующего класса. 2. Господство знати одна из форм государственной власти. 3. Привилегированная верхушка какого либо класса или… … Словарь терминов по истории государства и права зарубежных стран Аристократия — (от древнегреч. αριστενζ лучший и κρατοζ власть; букв. власть лучших) в совр. словоупотреблении может означать: 1) людей, принадлежащих к правящей элите об ва; 2) потомков традиционно вошедших в историю родов А., даже независимо от их отношения к … Российский гуманитарный энциклопедический словарь Аристократы духа — Книжн. Ирон. То же, что аристократия духа (АРИСТОКРАТИЯ). БМС 1998, 32 … Большой словарь русских поговорок Пушкин, Александр Сергеевич — — родился 26 мая 1799 г. в Москве, на Немецкой улице в доме Скворцова; умер 29 января 1837 г. в Петербурге. Со стороны отца Пушкин принадлежал к старинному дворянскому роду, происходившему, по сказанию родословных, от выходца "из… … Большая биографическая энциклопедия АРИСТОКРАТ — Аристократы духа. Книжн. Ирон. То же, что аристократия духа (АРИСТОКРАТИЯ). БМС 1998, 32 … Большой словарь русских поговорок Пушкин А. С. — Пушкин А. С. Пушкин. Пушкин в истории русской литературы. Пушкиноведение. Библиография. ПУШКИН Александр Сергеевич (1799 1837) величайший русский поэт. Р. 6 июня (по ст. стилю 26 мая) 1799. Семья П. происходила из постепенно обедневшего старого… … Литературная энциклопедия Уэллс — Герберт Джордж (Herbert George Wells, 1866 ) современный английский писатель. Р. в семье разорившегося лавочника; вынужден был еще в юности перепробовать разные профессии. Работал аптекарским учеником, посыльным, приказчиком, а после окончания… … Литературная энциклопедия Ольга Михайлова Аристократия духа Глава 1. «Я уже не настолько юн, чтобы знать всё на свете…» Четырехугольная башня часовни Мертон-колледжа тонкими угловыми шпилями подпирала нависшую над Оксфордом серой периной непроницаемую грозовую тучу. Студенты, зябко кутаясь в чёрные гауны, с тоской наблюдали, как на дроги устанавливается гроб, и профессор Давердейл приказывает кучеру трогать. Смерть Чарльза Гритэма, которому предстояло теперь найти вечный покой в фамильном склепе в Дорсетшире, была ударом для многих, до конца второго триместра оставались считанные дни, и внезапная смерть тьютора поломала расписание занятий и оставила дюжину студентов без руководителя. Профессор Давердейл велел всем студентам Гритэма собраться в седьмой аудитории и исчез. Джон Риквуд, студент-филолог, расстроенный едва ли не до слёз, мрачно спросил у своего сокурсника Питера Хамфри, как тот полагает, согласится ли их взять Даффин, или надежды на это нет? Хамфри поглядел на Риквуда в недоумении. По его мнению, глупо было и надеяться на подобное чудо. — Нужны мы ему! Нас поделят между Оверлеем и Давердейлом. Риквуд вздохнул. Да, похоже, Хамфри был прав. Все расселись по привычным для них местам и тихо перешептывались. Арчибальд Даффин, неслышными шагами войдя в аудиторию, остановился в тени арочного пролёта. Опытным глазом пробежал по лицам. Девять человек заняли в небольшой аудитории первые места и сидели вместе, тихо переговариваясь. Но трое сели отдельно. Одного, сидящего в отдалении от остальных, Даффин знал. Стивен Мелроуз. Голубая кровь предков не выделила, но обделила это лицо красками. Юнец не удостаивал общением никого, но профессор, ознакомившись накануне с работами студентов, понял, что это — жалкая гордыня серости, которая претендует на непонятость просто потому, что больше нечем выделиться. Второй — юноша со спокойным и невозмутимым выражением на приятном лице, сидел на правом ряду и не спускал глаз с третьего — широкоплечего молодого человека, смуглое лицо которого определялось носом, начинавшимся резкой горбинкой и заканчивавшимся причудливо вырезанными ноздрями, делавшим его похожим на колдуна. Сходство усугублялось тёмными глазами под густыми бровями и резкими впадинами щек, но чуть смягчалось аскетичной линией губ и тонких скул. Даффин подумал, что сходные лица попадались ему на полотнах Рогира ван дер Вейдена. Восемь человек из десяти назвали бы его уродом, но Даффину нравились такие неординарные лица. Сам юноша ни на кого не обращал внимания, мрачно озирая сумрак за окном. Было заметно, что ему неуютно и тоскливо, его отстранённость от остальных была непоказной. Даффин вынужден был уступить просьбе декана и стать тьютором для четырех студентов покойного Гритэма. Ещё четверых должен был взять Эдвин Давердейл, остальных — Джон Оверлей. Единственное, в чём учебный администратор пошёл ему навстречу — было позволение «снять сливки», взять лучших — первым и по своему усмотрению. И вот сейчас Даффин, накануне ознакомившийся с последними работами юнцов, сданными ещё Гритэму, отобрал для себя из общей массы пять имен. Теперь он хотел, чтобы имена материализовались в лица. Не то, чтобы Арчибальд Даффин был физиономистом, совсем нет. Однако, годы опыта его кое-чему научили. Он знал, что если красота бывает иногда пуста, то уж безликость пуста по преимуществу. Ум выделяет себя чем угодно — демонстративным эпатажем, спокойным достоинством, инфернальным блеском глаз, резкостью черт или даже чертами распада — но выделяет непременно. Он резко выступил из темноты, и шум в аудитории мгновенно смолк. Арчибальд Даффин — талантливый педагог, опытный ритор и обаятельный умница — был кумиром студентов, объектом всеобщего поклонения. Профессор сел, положил перед собой работы студентов — рассуждения на тему «аристократия духа» — и потребовал от старосты представить ему учащихся, сам же упёрся глазами в список, составленный им накануне. «Энселм Кейтон, Ричард Дабз, Остин Роуэн, Майкл Пелью, Альберт Ренн» Один был лишним. Эдвин Вулвертон, староста, нервно выкликал фамилии. Ричард Дабз оказался высоколобым молодым человеком с горделивой осанкой. Работа этого юноши была написана остроумно, с претензией на оригинальность, но, в общем-то, была поверхностной. Майкл Пелью. Даффин поднял глаза и опустил их. С первого ряда встал рыжеволосый крепыш с чертами обтекаемыми и скользкими. Но работа была выполнена весьма грамотно. Альберт Ренн. Даффин закусил губу, чтобы скрыть улыбку, когда поднялся тот милый светловолосый юноша, что сидел неподалеку от Мелроуза. Работа его носила черты мышления истинного и не колеблющегося, и тем страннее были мечтательные чистые глаза юнца, спокойные и добрые. — Я прочёл вашу работу, мистер Ренн. «Тот истинно благороден, утверждаете вы, кто боится сделать что-нибудь дурное, не прощая себе того, что не поставил бы в вину другим. Из всех даров мира истинным является только доброе имя, и несчастен тот, кто не оставит даже этого… Мы не вправе жить, когда погибла честь» Позвольте спросить… Вы любите себя? Вопрос не удивил юношу, он был всё так же невозмутим и спокоен, но между бровями залегла морщина. — Мне трудно ответить, не определившись в дефиниции любви, сэр. Если я не уничтожил себя — значит, люблю. Но моя любовь к себе… — он чуть улыбнулся, — видимо, неразделенная. Я люблю себя без взаимности. А может, я просто не создан для великих страстей, и мое самолюбие необременительно для меня самого. Даффин улыбнулся. Мальчишка понравился ему. Остин Роуэн. Встал юноша с лицом, словно выточенным из мрамора, холодным, чеканным, невозмутимым. Даффин отметил уверенный взгляд, волевую челюсть, мощные запястья. Роуэн писал лапидарным, скупым языком, но умудрился в нескольких строках сформулировать всё нужное. — Вы пишите, что аристократ, как святой, должен чувствовать, что всё, что возвышает его, получено от Бога, а всё, что унижает его, есть результат его вины. Плебей же всё возвышающее его чувствует своим, а всё унижающее — виной других. И вам удается чувствовать себя аристократом, мистер Роуэн? — Да, сэр. — Остин Роуэн ничего не добавил, безмятежно глядя на профессора. Даффин улыбнулся и кивнул головой, предлагая юноше сесть. Тот спокойно опустился на скамью и замер, глядя на преподавателя. Староста молчал. Профессор посмотрел на него. Вулвертон перечислил всех, кроме того смуглого черноволосого студента, сидящего у окна, которого сам Даффин про себя окрестил «чернокнижником». Тут сидящий рядом со старостой паренек, представленный как Джон Риквуд, что-то прошептал Вулвертону. Тот вздрогнул и проронил последнее имя, шедшее в списке Даффина да и в журнале первым, старостой же опущенное по растерянности. — Энселм Кейтон. Чернокнижник поднялся и вежливо поклонился. Одет юноша был нарочито небрежно, но вещи его были изысканны и совсем недёшевы. Профессор внимательно смотрел в умные, насмешливые, злые глаза. — В своей работе вы утверждаете, цитирую, «можно войти в аристократию крови, возвыситься из состояния плебейского, но аристократизм духа — есть душевная благодать. Это не превозношение, но осознание своего достоинства и своей прирождённой принадлежности к истинной иерархии. Обида, претензии и зависть не аристократичны…» При этом вы ниже утверждаете, что «аристократия духа и его плебейство делят на две неравные части все общество, все сословия, и душу каждого человека. В себе самом, говорите вы, можно за день семикратно вычленить черты аристократа и столько же раз узреть плебея…». Вам не кажется, что первое суждение — противоречит второму? Кейтон на миг прикрыл глаза, его ресницы обрисовали тяжелые тени под глазами, он вяло пожал плечами. — Как шутил Абеляр: «Я уже не настолько юн, чтобы знать всё на свете…», сэр. — Голос Кейтона контрастировал с его неординарной внешностью — был глубоким, мягким баритоном нижнего регистра, завораживающе красивым. — Первое моё суждение есть убеждение, я уверен в его правильности, а второе — наблюдение над самим собой. Мне трудно пренебречь убеждением, но куда деваться от опыта? — И что же превалирует в вас самом, мистер Кейтон? В аудитории стояла глухая тишина. Даффин заметил, что никто не дал никакого комментария. Это могло быть свидетельством как уважения, так и неприятия, но в данном случае на лицах сокурсников застыло выражение неопределенное и смутное. Кейтон пожал плечами и усмехнулся. — Сегодня я аристократ, мистер Даффин. — Вы — сын милорда Эмброза Кейтона? Брат Льюиса? Тот молча поклонился, соглашаясь. Улыбка пропала с его лица. Даффин закусил губу и внимательно взглянул на студента. В коридоре раздался гонг на ужин. Даффин встал. — Вы уже знаете, что вас закрепят за новыми тьюторами. Я готов быть руководителем господ Кейтона, Дабза, Роуэна и Ренна. Устраиваю ли я тех, кого я перечислил? www.libfox.ru Игорь Толоконников АРИСТОКРАТИЯ ДУХА Девица хоть и с хрипотцой, но сладко запела, картавя, что-то малопонятное, но, судя по женским лицам в партере, очень соблазнительное: - Герлэн, Шанель номер пять, Мицуко, Нарсис Нуар... М.Булгаков "Мастер и Маргарита". Открывая в 1828 году на парижской улице Риволи небольшой парфюмерный магазин, молодой ученый-химик Пьер-Франсуа-Паскаль Герлен был далек от мысли, что уже через четверть века легкомысленное, как могло показаться многим, увлечение составлением ароматических композиций приведет его прямиком в личные парфюмеры первых королевских династий Европы. А пока крохотная фабрика на углу авеню Клебер и площади Звезды, в глухом по тем временам парижском предместье, производит первые цветочные одеколоны Герлена - "Senteurs des Champs" ("Полевые Тропинки") и "Esprit de Fleurs" ("Цветочный Аромат"), которые становятся весьма популярными. Вскоре туалетную воду у Герлена заказывает сам Оноре де Бальзак. Вслед за ним разработать особый ароматизатор для одного из своих изданий парфюмеру поручает модный журнал "Сильфида", а в каталоге фирмы появляются и первые косметические средства для ухода за кожей лица. В скором времени французская столица начинает перестраиваться. По поручению самого императора Наполеона III барон Осман руководит реконструкцией города и Пьер-Франсуа-Паскаль Герлен открывает свой новый магазин в доме номер 15 на пока ничем не примечательной рю да ла Пэ, той самой, которой в самом недалеком будущем уготовано стать центром моды и роскоши не только Парижа, но и всей Европы. Уже во времена Третьей республики там обоснуются модельеры Ворт и Дусэ, ювелиры Меллерио, Бернар, Вевер, Окок, Жакта, Фонтана, а позднее и сам "ювелир королей и король ювелиров" Луи Картье. Само же производство переводится в Коломб, а Герлену понемногу помогают в делах подросшие наследники - сыновья Эме и Габриэль. Перейдя от благоустройства столицы к наведению порядка в делах личных, Наполеон III Бонапарт, большой знаток и ценитель женской красоты, берет в жены испанскую принцессу Евгению Де Монтильо де Гузма. К свадебным торжествам, назначенным на 29 января 1853 года Пьер-Франсуа-Паскаль Герлен, очарованный красотой и совершенством молодой императрицы, составляет "Eau de Cologne Imperiale" ("Одеколон Империал"), который преподносится виновникам торжества в хрустальном флаконе с вызолоченным рельефным изображением пчел - эмблемой дома Бонапартов. Простой и изысканный аромат одеколона (духов в их теперешнем понимании в те времена еще не существовало) покоряет сердце императрицы Евгении и Пьер-Франсуа-Паскаль становится официальным парфюмером их императорских величеств. А одеколон "Imperiale", которому Герлен был обязан столь важным для себя признанием, все в том же украшенном изображением бонапартовских пчел флаконе до сих пор производится домом Герлен. Оправдывая свое новое высокое положение, вслед за одеколоном "Империал" Герлен составляет "Parfum Imperiale" ("Аромат Империал"), "Parfum de France" ("Аромат Франции"), "Bouquet de Imperatrice" ("Букет Императрицы"), "Bouquet Napoleon" ("Наполеоновский Букет"), "Delice du Prince" ("Княжеская Отрада") и вскоре его имя уже на слуху у всей европейской знати. Почетным титулом личного парфюмера Герлена жалуют многие европейские монархи. Его ароматическими составами пользуются и строгая королева Великобритании Виктория, и изысканная Изабелла Испанская, и юная наследница Австро-Венгерского престола принцесса Сисси. Своим высочайшим вниманием его не обходят династии Вюртембергов и Романовых, для которых парфюмер создает "Le Bouquet de Furstenberg" ("Вюртембергский Букет"), "L'eau de Cologne Imperial Russe" ("Одеколон Русский Империал") и "Voila pourquoi j'aimais Rosine" ("Вот почему я люблю Розину"). В частном собрании дома Герлен до сих пор хранятся флаконы и рецептура составления одеколонов "Imperial Russe" ("Русский Империал") и "Cour Moscovite" ("Московский Двор"). После кончины в 1864 году Пьер-Франсуа-Паскаля дело переходит к его прямым наследникам, Габриэлю и Эме, последний из которых обладал очевидным и несомненным дарованием в составлении парфюмерных композиций. Именно он создает такие модные новинки, как "Fleurs d'Italie" ("Цветы Италии") и "Excellence" ("Совершенство"), а чуть позднее и духи "Jickie", ставшие революционной вехой в развитии всей парфюмерии. Впервые аромат духов сочетал в себе значительное количество нот и оттенков. Первый раз при составлении духов были использованы концентрированые цветочные масла, полученные приниципиально новым способом. И ко всему прочему в их состав входили синтетические ароматические вещества абсолютная новинка для своего времени. Фактически, духи "Jickie", в которых Эме Герлен увековечил имя своей первой возлюбленной, англичанки Джики, стали родоначальниками всей современной парфюмерии как таковой и в них. Как и одеколон "Imperiale" эти духи производятся до сих пор. На парижской Всемирной Выставке 1889 года братья с триумфом представили продукцию дома, ни сколько не утеряв блеска заслуженной отцом славы и признания. Начало нового столетия ознаменовалось существенными переменами в делах дома Герлен. У руля процветающей парфюмерной империи становятся сыновья Габриэля, Пьер и Жак. Пьер Герлен посвящает себя делам, а эстафету Эме Герлена принял его племянник Жак, с именем которого связана самая блистательная, пожалуй, пора в истории дома. К тому же мощностей фабрики в Коломбе стало недостаточно и в местечке Бекон-Ле-Брюйэр возводятся новые цеха и лаборатории. Кроме духов, своей основной продукции, дом Герлен изготовляет огромный по тем временам ассортимент косметических средств: разнообразные лосьоны, пудры и кремы. В новых парфюмерных композициях дома Герлен "Bon Vieux Temps" ("Добрые Старые Времена"), "Le Mouchoir de Monsieur" ("Его Носовой Платок"), "Voilette de Madame" ("Дамская Вуаль"), "Muguet" ("Ландыш"), "Rue de la Paix" ("Улица Мира") как в зеркале отразилась вся изысканная прихотливость эпохи модерна. Следуя своим давним традициям, специально для несравненной Сары Бернар, символа и кумира той поры, дом Герлен создает особые духи. А подлинными находками того времени становятся изящные "Apres l'Ondee" ("После Дождя"), и "L'Heure Bleue" ("Сумерки") с их бесконечно нежным, романтическим и волнующим ароматом. В самый канун Первой мировой войны дом Герлен открывает новый роскошно отделанный мрамором магазин на Елисейских Полях и вскоре на долгие четыре года модная парижская жизнь погружается в сумерки, совсем не похожие на "L'Heure Bleue". В ноябре 1918 года бесконечная, казалось, война завершена. Ценой немалых жертв и лишений Франция выходит из нее победительницей. Эйфория всеобщего ликования перерастает в острое желание как можно скорее забыть пережитое и вернуться к большим и малым радостям довоенной жизни. Всего через год после окончания войны Жак Герлен создает теперь уже почти миф, почти легенду, духи "Mitsouko" ("Тайна" в переводе с японского), отразившие всеобщее увлечение в те годы страной Восходящего солнца после грандиозного успеха оперы Джакомо Пуччини "Мадам Баттерфляй" и книги Клода Фаррера "Битва". Таинственное и волнующее сочетание ароматов жасмина, розы, персика, амбры, специй и дубового мха без малого восемьдесят лет очаровывает и покоряет женские сердца, давно превратив "Mitsouko" в своеобразную эмблему дома Герлен. И все же вернуться к той хрупкой гармонии, что рассыпалась с началом войны, как карточный домик, оказалось невозможно. Пережитая трагедия стала слишком сильным потрясением для всех и вся. Мир менялся на глазах, менялся неостановимо и невосстановимо. Совсем иными глазами взглянула на себя и его лучшая половина. Годы военного и послевоенного лихолетья заставили женщин сменить мужчин и на производстве, и в делах, научиться во многом полагаться на самих себя. Канул в Лету образ благообразной матери семейства, безропотной мужниной рабы. Вместе с ним бесследно расстаял и его антипод - чахоточный, изможденный полуангел, полудемон символизма с тонким бледным лицом и карминовыми губами. Эмансипированная женщина 20-х стала равноправной спутницей мужчины в делах и развлечениях. Подобно весенней грозе над Францией разразились "Annees Folles" - "Годы безумия" с их невероятной жаждой жизни и удовольствий после недавно пережитой трагедии и словно в предчувствии трагедии еще более страшной. Вновь весь мир с вожделением обращает свои взоры на Париж. Международная Выставка Прикладных Искусств и Современной Промышленности 1925 года окончательно оформила эстетические воззрения новой эпохи, получившей по ее сокращенному названию имя "Ар Деко". Складывается неподражаемый "Белый Стиль" Картье: черно-белая геометрия платины, лака, горного хрусталя и бриллиантов багетной огранки. Коко Шанель, Пату и Лелонг переворачивают прежние представления о женской моде, а новые духи Жака Герлена "Shalimar", первая композиция на "восточную" тему, становятся одним из самых ярких штрихов тех безумных лет, вобрав в себя все их сумасшедшее очарование. Яркий, но не шокирующий восточный запах, чуть провоцирующее сочетание жасмина, ириса, розы, ванили, ладана и опопанакса, стал любимым ароматом раскованных женщин дансингов, garden parties и открытых авто. Смелые обольстительницы, они с удовольствем кутались в облако его знойной чувственности. И до сих пор во Франции эти духи неизменно остаются в десятке самых продаваемых. Благодаря феноменальному успеху "Shalimar", слава дома Герлен, достигает, наконец, и американского континента. В 1927 году в Соединенных Штатах открывается филиал дома. Эйфория "Безумных Лет" прервалась в духе самого времени: стремительно, бурно и трагично. В "черный четверг" 24 октября 1929 некоторые тревожные экономические показатели вызвали стихийную продажу ценных бумаг на Уолл Стрите и, как следствие, резкое падение их курса. Это было подобно сходу снежной лавины, дезорганизовавшей всю мировую торговлю и приведшей к разорению банков, закрытию предприятий и массовой безработице. Весенняя гроза "безумных лет" сменилась ненастьем Великой депрессии. В тот страшный год под впечатлением от трагичного и самоотверженного образа героини оперы Пуччини "Турандот" Жак Герлен создает духи "Лиу". Примечательно, что в те же годы в творчестве другого признанного мастера той поры, ювелира Луи Картье, китайская тема также получила свое особое развитие. Да и вообще, в творчестве двух наиболее ярких представителей старейших французских домов "Картье" и "Герлен" - Луи Картье и Жака Герлена чрезвычайно много схожего. К примеру, в свое время мужество и героизм покорителей Пятого океана сподвиг Луи Картье на создание уникального по художественной ценности и долголетию образа - часов "Сантос", изготовленных для бразильского пионера воздухоплавания Альберто Сантос-Дюмона. Позднее, движимый теми же эмоциями, Жак Герлен, создает свою самую блистательную парфюменую композицию "Vol de Nuit" ("Ночной полет"), дань признания автору "Маленького Принца", пилоту Антуан де Сент-Экзюпери. 14 июня 1940 года над Францией вновь надолго сгущаются сумерки, и лишь после окончания Второй мировой войны, дом "Герлен" возвращается к прерванным делам. Вместо разрушенной бомбежками фабрики в Бекон-Ле-Брюйэр строится новое предприятие в Кёрбевуа, которое до сих пор остается основным поизводством всей парфюмерии "Герлен". В 1955 году Жак Герлен вместе с 18-летним внуком Жан-Полем создает свои последние духи "Ode"("Ода"), а всего 4 года спустя Жан-Поль Герлен представляет первую самостоятельную работу - мужской одеколон "Vetiver" ("Ветивер"). В очередной раз дом Герлен пошел непроторенной дорогой: впервые наравне с традиционными составляющими мужских композиций - запахами табака, кожи и древесного мха был использован аромат индийского корня, ветивера. Новинка, отличавшаяся сбалансированным сочетанием свежих и теплых нот, была с восторгом встречена всеми, начиная с молодых людей и заканчивая степенными отцами семейств. Достойный образец сдержанной и уверенной в себе мужественности, "Veniver" был и остается уместным для любого случая, от самого неформального, до самого торжественного. Жан-Полю Герлену удалось не только не посрамить чести фамилии, но и создать композицю сразу ставшую на одну ступень с лучшими работами деда. По своей оригинальности и благородству аромата "Vetiver" приравнивается в оценках лучших парфюмеров к духам "Mitsouko" и "Shalimar" и является одним из немногих самых удачных мужских запахов за всю историю парфюмерии, наравне с "Eau de Savage" Кристиана Диора, "Monsieur Givanchy" и "Pour Homme" от "Caron". В 1962 году увидела свет еще одна новинка дома "Герлен" - женские духи "Chant d'Aromes" ("Песнь Ароматов"), а тремя годами позже и новая оригинальная композиция для мужчин "Habit Rouge" ("Красный Фрак") - первый "восточный" мужской запах. Без преувеличения можно сказать, что каждая новая работа дома "Герлен" становилась своеобразной иллюстрацией к страницам европейской истории. Не успели отгреметь студенческие волнения 68-го, как Герлен уже предлагал в соответствие с настроениями и вкусами молодежи духи "Chamade", навеянные образом женщины нового типа, героиней Катрин Денев в фильме по одноименному роману Франсуазы Шаган. К началу 70-х империи "Герлен" становится заметно тесно в рамках европейского и северо-американского рынков. К тому же все отчетливее стал слышен рык молодых тигров Юго-Восточной Азии, наводнивших мир изделями радиоэлектроники и с удовольствием потребляющих всегда лакомые для азиатов предметы роскоши. Герлен начинает методично осваивать восточные рынки, открыв свои филиалы в Гонг-Конге и Токио. И по прежнему ни на минуту не прекращается работа же над созданием новых парфюмерных композиций. В 1974 году рождается "Eau de Guerlain", год спустя роскошные духи "Parure" ("Украшение") - традиционно изысканная вариация в стиле Герлен на бессмертную шипровую тему. А четырьмя годами позже Жан-Поль Герлен в очередной раз подтверждает свои права на наследный титул одного из самых блестящих парфюмеров своего времени, создав композицию, посвященную королеве цветов розе. "Nahema" до сих пор считаются одними из самых роскошных, аристократичных и дорогих женских духов. И хотя классика всегда остается классикой, каждое новое поколение даже в самых вечных темах слышит свои ноты и нюансы. В 1983 году дом Герлен представляет созвучную времени новую цветочную композицию - "Jardins de Bagatelle" ("Парк Багатель") а еще через шесть лет совершенно новое звучание получает и нетленная "восточная" тема, в котором по-герленовски изысканно и неповторимо слились ароматы сандалового дерева и жасмина. Духи "Samsara", как уже не раз случалось с творениями дома "Герлен", сразу и навсегда стали классическими, вызвав целую лавину подражания. Если вести отсчет с 1828 года, то "Герлен" были созданы 323 парфюмерные композиции, из которых ныне производятся 25. В 1992 году, воздавая на излете тысячелетия дань собственным более чем полуторовековым традициям, дом "Герлен" представляет "Heritage" ("Наследие") - свое новое видение мужчины, переступающего грань двух веков и двух тысячелетий. Свежий аромат "Heritage", сотканный из запаха специй и тонких древесных нот - дань уважения человеку прошлого и посвящение человеку дня грядущего. А еще через два года "Герлен" делает, пожалуй, самый свой неожиданный сюрприз, поистине роскошный подарок подлинным хозяевам двадцать первого века. Специально для самых маленьких граждан мира составляется "Petit Guerlain" ("Малыш Герлен") - озорное сочетание свежих цитрусовых нот с нежными запахами ванили, лаванды и ромашки. Последним же звучным аккордом в 170-летней парфюмерной симфонии "Герлен" вновь стали духи для женщин. На этот раз Жан-Поль Герлен сумел, похоже, извлечь аромат из самого солнечного света и смешав его с запахом цветущей мимозы, растворить в новых духах "Champs Elysees" ("Елисейские Поля"). Давно стерты с карт границы и названия империй, чьи монархи, благосклонно величали Пьера-Франсуа-Паскаля Герлена своим личным поставщиком. Бастионы же созданной им империи по прежнему величественны и неприступны, а сферы ее влияния в мире расширяются день ото дня. И в Российских пределах, вновь как когда-то в прошлом, чувствуется присутствие ее эмиссаров. В витринах на Мясницкой, на Петровке и на Кузнецком, снова играют хрустальными гранями флаконы одеколона "Империал", а по улицам кто-то нет-нет, да и пронесет то волнующий аромат японской тайны, то отзвук безумных двадцатых, то пряную свежесть далеких экзотических лесов. И если истинного благородства по-прежнему не купить ни за какие деньги, то проникнуться духом подлинного аристократизма вполне по силам каждому. Если, конечно, вы пользуетесь парфюмерией "Герлен". www.libros.am Annotation Женщины считаются особами, уступающими в уме мужчинам, но ни одна из них никогда не была такой дурой, чтобы, подобно мужской половине человечества, предпочесть смазливое личико или красивую фигуру истинным достоинствам ума и души… Но что есть истинные достоинства ума и души? Роман написан в традициях английской прозы XIX века. Предназначен для женщин. Ольга Михайлова Глава 1. «Я уже не настолько юн, чтобы знать всё на свете…» Глава 2. «Ухаживание за барышней на дому сохраняет все прелести любви и тонкость чувства…» Глава 3. «Женщины считаются особами, уступающими в уме мужчинам, но ни одна из них никогда не была такой дурой, чтобы, подобно мужской половине человечества, предпочесть смазливое личико или красивую фигуру истинным достоинствам ума и души…» Глава 4. «Требовать от красоты ещё и ума — значит притязать на совершенство, а это в наше время неразумно…» Глава 5. «Человек услышит твои слова, только если поймёт, что ты говоришь с любовью к нему…» Глава 6. «Это погружённость в себя? Любовь к одиночеству? Желание скрыть потаенные глубины личности? Стремление утаить нечто постыдное? Надменное желание стоять над окружающим миром? Отрешённость от суеты? Холодное себялюбие? Затаённая боль?…» Глава 7. «… Просто в детстве я верил, что где-то и подлинно есть вход в мир магии, перекрёсток дорог, где граничат миры — дурной реальности и доброго чародейства, где можно загадать желание — и оно исполнится, где уродливый кобольд может оказаться прекрасным принцем…» Глава 8. «У него в глазах — страдание, но там есть и душа..» Глава 9. «Ты же сам заметил, что я склонен к одиночеству…» Глава 10. «Эта песня о маленьком горбуне, певце и музыканте, который тщетно мечтал о любви красавицы и умер от тоски…» Глава 11. «Кто любит за высокие нравственные достоинства, тот остается верен всю жизнь, потому что он привязывается к чему-то постоянному…» Глава 12. «Переставьте слова — и они обретают другой смысл, иначе расставленные мысли производят другое впечатление. Мысль меняется в зависимости от слов, которые ее выражают. А слова способны исказить любую мысль…» Глава 13. «… Это… поверь… весьма опасное знакомство для порядочной девицы…» Глава 14. «Джентльмен никогда не откажет женщине в праве на заблуждение, но не все леди склонны пользоваться этим правом…» Глава 15. «Есть вещи, дорогой Клиффорд, которые не только не снились нашим мудрецам, но которые не в состоянии понять и самые обыкновенные дураки…» Глава 16. «Но уродство, комициальная болезнь, болезни крови королевских фамилий, лунные склонности мужественностиенности и сумасшествие — это ступени вырождения, начало конца старых родов, знаки обречённости…» Глава 17. «Уроды… они другие. Иные такие респектабельные с виду… никогда не скажешь…» Глава 18. «Женщина может скрасить недостатки лица пудрой, недостатки фигуры — платьем, а недостатки ума — браком с умным мужчиной. Но если в мужчине нет чести — что компенсирует её отсутствие?» Глава 19. «Это необсуждаемо, но ты мне наивным дураком в этих делах до сих пор не казался….» Глава 20.«…Сорок раз мы говорили ей, что она доиграется, — она и слышать нас не хотела, а что она хочет услышать теперь?» Глава 21. «… когда я поняла, что полюбила мерзавца — это… почему-то… оказалось бедой…» Глава 22. «Спокойный вечный сон, блаженство без желаний — для всех, чей груз скорбей и бедствий неподъемен, когда земля потерь и похорон вновь алчет жертвы…» Глава 23. «Если вы собираетесь мне сказать, что я достоин пули, вспомните, что я последний в роду. А что чести я роду не делаю — я и без вас уже понял…» Глава 24. «Мистер Кейтон… не воспользовался моим расположением…» Глава 25. «Где страсть, там нет места любви. Искорените прежде эти злые древа страстей — и на месте их произрастет древо, дающее плод любви. Древо же это — Он, Бог-Любовь…» Глава 26. «Поймите же, я бессилен, милорд, он не хочет жить…» Глава 27. «Мистер Кейтон — весьма милый молодой человек…» Глава 28. «Это и есть твой принц на белом коне?…» Эпилог. Семь лет спустя notes 1 2 Глава 1. «Я уже не настолько юн, чтобы знать всё на свете…» Четырехугольная башня часовни Мертон-колледжа тонкими угловыми шпилями подпирала нависшую над Оксфордом серой периной непроницаемую грозовую тучу. Студенты, зябко кутаясь в чёрные гауны, с тоской наблюдали, как на дроги устанавливается гроб, и профессор Давердейл приказывает кучеру трогать. Смерть Чарльза Гритэма, которому предстояло теперь найти вечный покой в фамильном склепе в Дорсетшире, была ударом для многих, до конца второго триместра оставались считанные дни, и внезапная смерть тьютора поломала расписание занятий и оставила дюжину студентов без руководителя. Профессор Давердейл велел всем студентам Гритэма собраться в седьмой аудитории и исчез. Джон Риквуд, студент-филолог, расстроенный едва ли не до слёз, мрачно спросил у своего сокурсника Питера Хамфри, как тот полагает, согласится ли их взять Даффин, или надежды на это нет? Хамфри поглядел на Риквуда в недоумении. По его мнению, глупо было и надеяться на подобное чудо. — Нужны мы ему! Нас поделят между Оверлеем и Давердейлом. Риквуд вздохнул. Да, похоже, Хамфри был прав. Все расселись по привычным для них местам и тихо перешептывались. Арчибальд Даффин, неслышными шагами войдя в аудиторию, остановился в тени арочного пролёта. Опытным глазом пробежал по лицам. Девять человек заняли в небольшой аудитории первые места и сидели вместе, тихо переговариваясь. Но трое сели отдельно. Одного, сидящего в отдалении от остальных, Даффин знал. Стивен Мелроуз. Голубая кровь предков не выделила, но обделила это лицо красками. Юнец не удостаивал общением никого, но профессор, ознакомившись накануне с работами студентов, понял, что это — жалкая гордыня серости, которая претендует на непонятость просто потому, что больше нечем выделиться. Второй — юноша со спокойным и невозмутимым выражением на приятном лице, сидел на правом ряду и не спускал глаз с третьего — широкоплечего молодого человека, смуглое лицо которого определялось носом, начинавшимся резкой горбинкой и заканчивавшимся причудливо вырезанными ноздрями, делавшим его похожим на колдуна. Сходство усугублялось тёмными глазами под густыми бровями и резкими впадинами щек, но чуть смягчалось аскетичной линией губ и тонких скул. Даффин подумал, что сходные лица попадались ему на полотнах Рогира ван дер Вейдена. Восемь человек из десяти назвали бы его уродом, но Даффину нравились такие неординарные лица. Сам юноша ни на кого не обращал внимания, мрачно озирая сумрак за окном. Было заметно, что ему неуютно и тоскливо, его отстранённость от остальных была непоказной. Даффин вынужден был уступить просьбе декана и стать тьютором для четырех студентов покойного Гритэма. Ещё четверых должен был взять Эдвин Давердейл, остальных — Джон Оверлей. Единственное, в чём учебный администратор пошёл ему навстречу — было позволение «снять сливки», взять лучших — первым и по своему усмотрению. И вот сейчас Даффин, накануне ознакомившийся с последними работами юнцов, сданными ещё Гритэму, отобрал для себя из общей массы пять имен. Теперь он хотел, чтобы имена материализовались в лица. Не то, чтобы Арчибальд Даффин был физиономистом, совсем нет. Однако, годы опыта его кое-чему научили. Он знал, что если красота бывает иногда пуста, то уж безликость пуста по преимуществу. Ум выделяет себя чем угодно — демонстративным эпатажем, спокойным достоинством, инфернальным блеском глаз, резкостью черт или даже чертами распада — но выделяет непременно. Он резко выступил из темноты, и шум в аудитории мгновенно смолк. Арчибальд Даффин — талантливый педагог, опытный ритор и обаятельный умница — был кумиром студентов, объектом всеобщего поклонения. Профессор сел, положил перед собой работы студентов — рассуждения на тему «аристократия духа» — и потребовал от старосты представить ему учащихся, сам же упёрся глазами в список, составленный им накануне. «Энселм Кейтон, Ричард Дабз, Остин Роуэн, Майкл Пелью, Альберт Ренн» Один был лишним. Эдвин Вулвертон, староста, нервно выкликал фамилии. Ричард Дабз оказался высоколобым молодым человеком с горделивой осанкой. Работа этого юноши была написана остроумно, с претензией на оригинальность, но, в общем-то, была поверхностной. Майкл Пелью. Даффин поднял глаза и опустил их. С первого ряда встал рыжеволосый крепыш с чертами обтекаемыми и скользкими. Но работа была выполнена весьма грамотно. Альберт Ренн. Даффин закусил губу, чтобы скрыть улыбку, когда поднялся тот милый светловолосый юноша, что сидел неподалеку от Мелроуза. Работа его носила черты мышления истинного и не колеблющегося, и тем страннее были мечтательные чистые глаза юнца, спокойные и добрые. — Я прочёл вашу работу, мистер Ренн. «Тот истинно благороден, утверждаете вы, кто боится сделать что-нибудь дурное, не прощая себе того, что не поставил бы в вину другим. Из всех даров мира истинным является только доброе имя, и несчастен тот, кто не оставит даже этого… Мы не вправе жить, когда погибла честь» Позвольте спросить… Вы любите себя? Вопрос не удивил юношу, он был всё так же невозмутим и спокоен, но между бровями залегла морщина. — Мне трудно ответить, не определившись в дефиниции любви, сэр. Если я не уничтожил себя — значит, люблю. Но моя любовь к себе… — он чуть улыбнулся, — видимо, неразделенная. Я люблю себя без взаимности. А может, я просто не создан для великих страстей, и мое самолюбие необременительно для мен ... knigogid.ruЧитать онлайн «Аристократия духа». Аристократия духа
аристократия духа - это... Что такое аристократия духа?
Смотреть что такое "аристократия духа" в других словарях:
Книги
Другие книги по запросу «аристократия духа» >> Ольга Михайлова - Аристократия духа
Аристократия духа (о духах) - Толоконников Игорь - читать
Аристократия духа (о духах)
Толоконников Игорь Аристократия духа (о духах)
Аристократия духа читать онлайн, Михайлова Ольга Николаевна
Смотрите также
