Евангельское чтение на Вход Господень в Иерусалим, (Ин., 41 зач., XII, 1-18):Буква убивает, а дух животворит. Буква убивает а дух животворит
Храм Святителя Луки Крымского, Исповедника - «Буква убивает, а Дух животворит»
«Буква убивает, а Дух животворит» - слово в неделю Ваий
Ныне мы празднуем одно из самых великих событий в земной жизни Господа нашего Иисуса Христа — Его торжественный вход в Иерусалим. В те дни этот город был полон народа, пришедшего отовсюду на великий праздник Пасхи. Он гудел молвой о великом Пророке и Чудотворце из Назарета, только что сотворившем величайшее из Своих бесчисленных чудес — воскрешение Лазаря, четыре дня лежавшего в гробу, и ждал Его прихода, и готовился к торжественной встрече.
Христос всегда отклонял от Себя всяческие почести, запрещая бесам, которых изгонял, разглашать то, что Он Сын Божий, запрещая исцеленным рассказывать о чуде исцелений. Но теперь пришло время открыть людям Его достоинство как Христа, и вход в Иерусалим имел целью именно это: объявить всем о пришествии Мессии.
Однако Он пришел не для того, чтобы стать земным царем или поставить народ израильский превыше всех других народов, хотя именно такого царя ожидали иудеи. Царство Христово не от мира сего, и слава Его не могла иметь ничего общего с триумфальной мишурой земных царей.
Он появляется в Иерусалиме в, казалось бы, бедном и смиренном виде. Нет великолепных коней, нет колесниц, нет никакого внешнего блеска. Но всякая слава земная ничтожна и исчезает, как дым. Однако есть другая слава, неизмеримо более высокая, — слава доблестного смирения, кротости, добродетели, ибо эти великие духовные качества неизмеримо выше всех внешних атрибутов силы и власти.
Царство Христово не от мира сего, и слава Его должна была быть иной, надмирной, Божественной. И эту славу стяжал Он в Своем смиренном шествии. Он сидел на осле не гордо подняв голову, а низко опустив ее и орошая Свои святые ланиты потоками слез. Он открылся народу израильскому как смиренный и страдающий Мессия, тихий и кроткий, Который трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит (Ис. 42, 3).
О чем Он плакал? Об этом мы узнаем из Его собственных слов: Иерусалим, Иерусалим! О, если бы и ты, хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих (Лк. 19, 4). О, если бы ты узнал, что именно Я тот Мессия, Который пришел спасти тебя, что Я Царь твой — не земной, а Небесный!
Господь знал, что должен будет претерпеть народ, который отвергнет Его. Он знал, что придут войска и обложат Иерусалим окопами, подвергнут его неописуемым ужасам осады, что город будет разрушен, и не останется в нем камня на камне, и храм Иерусалимский будет разрушен, чтобы никогда не быть восстановленным. О, если бы Иерусалим знал, что служит к спасению его!
Бывает, когда человек идет по пути неверному, то милосердие Божие останавливает его каким-нибудь потрясением, каким-нибудь несчастьем или болезнью и тогда как бы говорит ему: О, если бы ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему. С каждым из нас бывает, что Господь стоит у двери сердца нашего и потихоньку стучит, ожидая, чтобы открыли и впустили Его, стучит, как нищий под дверью.
Итак, народ ликовал, размахивал финиковыми ветвями, крича: Осанна в вышних! Благословен Грядущий во имя Господне! — постилал одежды под ноги осла. Дети восклицали, вознося хвалу Богу. Очевидно, что видя все происходящее, каждый должен был вспоминать слова пророка Захарии: Ликуй, дщерь Сионова, торжествуй, дщерь Иерусалима! Се Царь твой грядет к тебе праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной (Зах. 9, 9). Однако книжники, фарисеи и первосвященники, которые знали об этом пророчестве, терзались и негодовали, и наконец, не сдержавшись, сказали Господу: Запрети им, разве не слышишь, что они кричат? Иисус же ответил им: Разве вы никогда не читали: «Из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу». Если они умолкнут, то камни возопиют (Мф. 21,16 и Лк. 19, 39-40).
За что ненавидели Господа Иисуса? За что распяли Его? Мы уже говорили: за то, что считали Его нарушителем закона Моисеева, точнее, буквы закона. Закон Моисеев был для них непререкаемой, абсолютной и святой истиной, но чисто внешне, так как они были чужды его духу, поклоняясь букве, и всякий, нарушающий букву, считался в их глазах тягчайшим преступником.
Они негодовали на то, что Господь Иисус Христос исцелял больных в день субботний. Какое извращение сердца человеческого! Вместо того, чтобы трепетно прославлять Бога, творящего такие чудеса, они проникались страшной злобой.
Они не понимали того, что Господь пришел не нарушить закон, но исполнить, т. е. дополнить, не понимали, что Он — Господин субботы. Они не понимали, что Его учение не только не разрушает закона Моисеева, но неизмеримо его возвышает. Их не тронуло даже совершенно необыкновенное чудо воскрешения Лазаря Четверодневного. О них пророчествовал святой пророк Исаия: Огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся ко Мне, чтобы Я исцелил их (Ис. 6, 10).
На них сбылись слова апостола Павла: буква убивает, а дух животворит (II Кор. 3; 6). Враги Христовы погибли, потому что были служителями смертоносной буквы, нам же Бог дал способность быть служителями Нового Завета, не буквы, но Духа (там же). Будем же тщательно внимать этому. Аминь.
Назад к спискуsvt-luka.prihod.ru
Что означают слова Буква убивает, а дух животворит?
Отвечает: Руслан Фазлеев
Здравствуйте, Александр!
Вы пишете:
2Кор. 3:6 Павел пишет что буква убивает а дух животворит.Опишите, пожалуйста, как Павел это понял что буква убивает. Как происходит этот процесс: заповедь и закон убивает не возрожденного свыше человека ? В духовном смысле понимать это или же сказано прямо. Объясните мне этот процесс подробней?
Давайте для начал рассмотрим контекст отрывка.
1 Неужели нам снова знакомиться с вами? Неужели нужны для нас, как для некоторых, одобрительные письма к вам или от вас? 2 Вы— наше письмо, написанное в сердцах наших, узнаваемое и читаемое всеми человеками; 3 вы показываете собою, что вы— письмо Христово, через служение наше написанное не чернилами, но Духом Бога живаго, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца. 4 Такую уверенность мы имеем в Боге через Христа, 5 не потому, чтобы мы сами способны были помыслить что от себя, как бы от себя, но способность наша от Бога. 6 Он дал нам способность быть служителями Нового Завета, не буквы, но духа, потому что буква убивает, а дух животворит. 7 Если же служение смертоносным буквам, начертанное на камнях, было так славно, что сыны Израилевы не могли смотреть на лице Моисеево по причине славы лица его преходящей,— 8 то не гораздо ли более должно быть славно служение духа? 9 Ибо если служение осуждения славно, то тем паче изобилует славою служение оправдания. 10 То прославленное даже не оказывается славным с сей стороны, по причине преимущественной славы [последующего]. 11 Ибо, если преходящее славно, тем более славно пребывающее. 12 Имея такую надежду, мы действуем с великим дерзновением, 13 а не так, как Моисей, [который] полагал покрывало на лице свое, чтобы сыны Израилевы не взирали на конец преходящего. 14 Но умы их ослеплены: ибо то же самое покрывало доныне остается неснятым при чтении Ветхого Завета, потому что оно снимается Христом. 15 Доныне, когда они читают Моисея, покрывало лежит на сердце их; 16 но когда обращаются к Господу, тогда это покрывало снимается. 17 Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода. 18 Мы же все открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу Господня, преображаемся в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа.
2Кор.3.
Интересно, что в начале главы Павел сравнивает письма с людьми. Причем письма от апостолов с теми, кто поверил апостольскому учению. Из этого можно сделать вывод, что апостольские послания, как и Писания Ветхого завета, не могут отразить всей сути Евангелия без двух условий:
1. Руководство и влияние Святого Духа.
2. Свидетельство изменившейся жизни человека благодарю влиянию Слова Божия и Духа Святого.
Обратите внимание, что Павел, говоря о том, что буква убивает, затем использует очень много букв! А значит, сами по себе буквы не являются смертоносными. Отношение человека к ним является опасным!
Почему буквы, написанные на скрижалях, названы смертоносными? Они указывают нам на грех. Плохо ли это? Это прекрасно, т.к. мы не искали бы Иисуса, как Спасителя мира, если бы не знали, что согрешили и лишены славы Божией. Именно поэтому закон является детоводителем ко Христу (Гал.3:24).
В отрывке также сказано, что служение этим смертоносным буквам было настолько славным, что лицо Моисея сияло. Мы понимаем, что пророк и лидер Израильского народа светился потому, что был исполнен Духом Святым после общения с Богом. И именно Господь начертал заповеди на скрижалях и дал их Моисею. Почему это сияние вызвало страх у других? Почему они просили одеть покрывало на лицо Моисея? Уж точно не потому, что начали служить смертоносным буквам! Наоборот, в течение 40 дней они отвергли и живого Бога, и Его закон, и Моисея.
Важно так же отметить, что закон не имеет смысла без первой заповеди:
«Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства;
да не будет у тебя других богов пред лицем Моим.»
Исх.20:2,3.
Это заповедь о великой Божьей благодати! Сначала Он должен вывести меня из дома рабства, а уже затем Он даст мне и желание и способности исполнить Его закон, потому что впишет его в наши сердца Духом Святым!И вся слава принадлежит Иисусу, благодаря жертве Которого мы можем быть свободными!
Буквально буква никого не может убить. Это духовный образ, который выбрал Павел, чтобы показать: Писания не откроются нам без влияния Святого Духа, Который открывает нам истинный смысл пророчеств о Христе (2Кор.3:14-18). И жизнь наша не измениться, если мы не подчиним себя Богу, не примем жертву Христа, не будем слушаться Духа Святого.
Рождение свыше не подвластно человеку, как и рождение по плоти. Мы можем только просить Бога о нем. Все остальное в Его руках и Он не замедлит! Ведь Господу так хочется всех нас спасти! Мы Его дети, Он желает всю вечность провести с нами! Да исполнится Его воля в нашей жизни!
С уважением,
Руслан.
biblestudy.ru
Буква убивает, а дух животворит (Светлана Коппел-Ковтун) — По ком звонит колокол
— Иногда я подслушиваю разговоры... И знаете что?— Что?— Люди ни о чем не говорят.(Р. Брэдбери)
Миром правит молния
Встреча на территории смысла похожа на вспышку молнии, внутри которой встречаются люди, независимо от времени и места своего существования. Они — путники, идущие одной и той же внутренней дорогой. Так встречались Данте и Вергилий, так встречаемся мы всякий раз с авторами книг, которые потрясают нас до глубин, до самых оснований — смыслами. Мы можем даже не повстречаться эмпирически, в реальном опыте, с книгой, которая соответствует нашему духовному опыту и словно написана специально для нас, но она всё равно окажет на нас воздействие— так считал сократ наших дней М. Мамардашвили.
«Как все здесь знают, не дальний, а ближний — тема христианства, — пишет О. Седакова в эссе «Искусство как диалог с дальним». — Одна из двух его великих тем: Бог — и ближний. Христианство никогда не говорит о человеке дальнем. Мы постоянно в самых разных контекстах слышим о ближнем, вся наша жизнь описывается в этом отношении — к ближнему. Но искусство занято дальним. Оно говорит с дальним, и даже в ближнем оно ищет дальнего».
Бродский раскрывает главный секрет всякого художника: «Поэт стремится не к признанию, но к пониманию».
Следуя дальше путём мысли, нетрудно сделать вывод, что для человека искусства ближним является не физически ближний, а духовно, который искал или ищет в себе того же высокого, «дальнего» — принадлежащего будущему веку. Это тот же ближний, только на другом уровне (Вергилий оказался ближним для Данте, хоть и жил за тысячу лет до него, или, точнее, Данте оказался ближним для Вергилия, ибо нуждался в нём).
Истина всегда открывается через потрясение, через восторг и восхищение. Проблески истины, пойманные воображением, соединяют теснее, ближе, чем родственная кровь, соединяют сквозь время и пространство, вопреки времени и пространству — в искре смысла, в искре подлинного бытия. «Миром правит молния» — говорил Гераклит.
Дыры как дары
По-настоящему люди только так и встречаются — на глубине. Поверхностные встречи — всего лишь не-встречи. Подлинная дружба и любовь, подлинное знание всегда начинается с молнии, с проблеска вечности, пробивающего плоскость обыденного, сумеречного.
Как-то я наткнулась на одно из самых неожиданных определений: «Бог — это дырка на плоскости» (Г. Померанц). Понятно, что, как любое определение, оно говорит о Боге лишь отчасти. И, скорее, оно о нас, чем о Боге, о том, чем Бог не является. Это взгляд с плоскости нашего человеческого бытия. И вот об этой плоскости стоит поговорить, чтобы лучше понять себя. Ведь «нет большего горя для человека, чем непонимание своего действительного положения» (У. Фолкнер).
Самообман — страшная вещь, т. к. человек не может быть собой, быть адекватным, пока находится вне реальности — в грёзах: он как бы не живёт, а спит наяву. Но встреча с Богом — это встреча с Реальностью. «Я есть Сущий», — говорит Господь. Встреча с Богом возможна только в реальности, потому погруженный в грёзы человек неизбежно проходит мимо Бога. Он обречён выбирать не ту правду и служить идолам вместо Бога.
Спящий должен проснуться, очнуться, и Господь будит его — скорбями.
Значит, Бог в мои двери —Раз дом сгорел!(М. Цветаева)
Жена Померанца, поэтесса З. Миркина, говорила, что протёрла свою душу, как промокашку, чувством вины — в ней образовалась дырка, и в эту дырку-то и хлынул Свет...
Мёртвые и живые слова
Ложное и истинное внешне — не различимо, отличие лжи от истины происходит внутри субъекта — это внутренний акт. Мёртвые и живые слова — это одни и те же слова, живыми или мёртвыми их делают люди. Слова — это только знаки, символы. Слово — лишь палец, указывающий на предмет, но не сам предмет. Разные люди пользуются одними и теми же словами, но только живые люди производят живые слова. И «самые великие слова опошляются теми, кто их произносит» (В. Вулф), если они не были оживлены в личном опыте.
Нам только кажется, что мы их понимаем. Это иллюзия, обман. Иначе сказанного за всю историю человечества хватило бы для торжества добра в мире людей.
Увы, палец, который показывает на предмет, мы принимаем за сам предмет. Знакомые красивые слова кружат нам голову. Нам кажется что мы знаем всё о мире, особенно подкованному в вере религиозному человеку грезится, что мир у него на ладони, что все ответы — у него, в виде библейских цитат и высказываний великих. Однако наш плоский ум понимает всё на свой манер, он не обладает достаточной глубиной для понимания подлинных смыслов, пока не столкнулся нос к носу с реальностью, пока лично не обжёгся об её пламень.
«В коллекции наших идей нет ни одной, которая отвечала бы индивидуальному впечатлению» (М. Пруст). Мы не понимаем, что чужие слова нам не принадлежат до тех пор, пока мы не отыскали дырку в стене, увешанной чужими словами, пока мы не открыли для себя заново открытые другими смыслы, пока реальность не потрясла нас до самых глубин — молнией. «У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет её как может...» (Ж-П. Сартр).
Буква убивает, а дух животворит
«Он дал нам способность быть служителями Нового Завета, не буквы, но духа; потому что буква убивает, а дух животворит» (2 Кор. 3;6).
«Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3:17).
Есть у свт. Николая Сербского «Беседы под горой», где можно прочесть такие слова:
«Христос говорил с авторитетом, а я говорю без авторитета. Весь мой авторитет во мне, его нет вне меня. Мой авторитет не в моем происхождении, не в моем звании и не в моей миссии, но в моей вере, которой я живу, и в моей любви, с которой я предлагаю свою веру братьям моим. Я лишь предлагаю свою веру, я ее никому не навязываю. Примет ли кто мою веру?»
Хомяков А. на первый взгляд говорит иное:
«Нет, Церковь не авторитет, как не авторитет Бог, не авторитет Христос; ибо авторитет есть нечто для нас внешнее. Не авторитет, говорю я, а истина и, в то же время, — жизнь христианина, внутренняя жизнь его, ибо Бог, Христос, Церковь живут в нем жизнью более действительной, чем сердце, бьющееся в груди его, или кровь, текущая в его жилах».
Аксаков К. в одном из писем продолжает мысль Хомякова:
«В деле веры нет авторитета, его нет для свободы духа. Сам Христос для меня не авторитет, потому что Он для меня Истина». «Так же объясняю я знаменательное искушение Исаакия Печерского. К нему приходит Христос в славе с ангелами и говорит: „Исаакий, пляши“. Как же не послушать Христа? Исаакий стал плясать и поражен был немотою и ослеплением. Это было искушение. В чем же вина Исаакия? Он... (ведь) послушался Христа. Но в том-то и вина, что он на Христа взглянул как на Начальника, как на авторитет, а не как на Истину. Отнесся по-здешнему, земному, обычно, как к командиру, послушался, не рассуждая, отказался от свободы. А если бы он рассудил, если бы на Христа смотрел как на Истину, то он бы в ошибку не впал и увидел бы сейчас, что это не Христос, что это образом Его как Повелителя, как Царя искушает дух лжи, что искушает он слепой преданностью своему начальнику, не рассуждающей готовностью исполнить его приказания... Вот где грех, вот где ложь».
Если читать свт. Николая не духом, а только буква-льно, по буквам, получится, что Христос — авторитет в том смысле, в котором его отвергают славянофилы Хомяков и Аксаков. В то время как свт. Николай говорит об авторитете в своём понимании этого слова: Христос — единственный авторитет для верующего сердца, выбранный подобно тому, как юноша сердцем выбирает любимую, независимо от того, какие авторитеты и как о ней отзываются. Ведь Христос действительно пришёл не царем, не знатным гражданином, а простолюдином, которого всякий может обидеть. Он не вооружился титулами-ярлыками, не спрятался за них, ибо принять Истину как авторитет — бесполезно для души. Христос обращён непосредственно к сердцу человека, которое должно выбрать Его Царем только из любви.
Не в рамках догм и закона осуществляется встреча человека с Богом, но на территории свободы и благодати. И богоподобие человек реализует в себе не тогда, когда становится моралистом, а когда уподобляется художнику. Бог — Творец и Художник. Он — Поэт, а не догматик.
Но как же тяжела для человека дарованная Христом творческая свобода! Он бежит от неё в букву закона, бежит от любви в мораль, потому что так ему проще и понятнее, бежит в рабство авторитетов и ярлыков. Хорошо об этом говорит Ф. Достоевский в «Легенде о Великом Инквизиторе». Помните, Инквизитор ставит в вину Христу освобождение человечества. Жестокий дар свободы по мнению Инквизитора, не под силу людям.
«Мы исправили подвиг Твой и основали его на чуде, тайне и авторитете. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердец их снят наконец столь страшный дар, принесший им столько муки, — говорит он Христу. — К чему же ты теперь пришел нам мешать?»
«Пятнадцать веков мучились мы с этою свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко. ...Теперь и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем они принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим».
Я знаю, что ничего не знаю
Сократ жизнью поплатился за своё «Я знаю, что ничего не знаю» — достойная цена за свободу. Он нашел «дырку» на плоской «стене» и старался показать её всякому, кто думал, что знает. Его, конечно, не поняли...
Лишь у мудреца нет мудрости, и потому он всячески её ищет. Глупцу мудрость не нужна, он умеет читать пыльные бумажки, которые, в лучшем случае, написаны умными людьми.
Иллюзия знания становится идолом, отделяющим человека от подлинного познания. Тот, кто удовлетворяется картинкой с изображением горшочка с кашей, — просто не голоден. Действительно голодному нужна настоящая пища. Не ярлыки нужны живому, но сама жизнь.
О, его не привяжетеК вашим знакам и тяжестям!Он в малейшую скважинку,Как стройнейший гимнаст...Разводными мостами иПерелетными стаями,Телеграфными сваямиБог — уходит от нас.О, его не приучитеК пребыванью и к участи!В чувств оседлой распутицеОн — седой ледоход.О, его не догоните!В домовитом поддонникеБог — ручною бегониейНа окне не цветет!Все под кровлею сводчатойЖдали зова и зодчего.И поэты и летчики —Всe отчаивались.Ибо бег он — и движется.Ибо звездная книжищаВся: от Аз и до Ижицы, —След плаща его лишь!(М. Цветаева «Бог»)
Стать живым сложнее, чем кажется. Для этого недостаточно набраться красивых слов и произносить их в тему или нет. Тот, кому достаточно слов, никогда не встретится с реальностью. Он даже с самим собой не встретится, потому что заживо похоронил себя под грудой мертвых чужих слов. Слова должны стать поводом для внутреннего акта, для приобретения жажды и дальнейшего поиска. Невозможно просто взять чужие слова и перенести в свою жизнь — это будут мёртвые слова. Прорыв к реальности может быть осуществлен через символ — слово, но для этого в человеке уже должна жить эта реальность, хотя бы как жажда.
«Радость какая! На лугу в лесу встретилась ромашка, самая обыкновенная «любит — не любит». При этой радостной встрече я вернулся к мысли о том, что лес раскрывается только для тех, кто умеет чувствовать к его существам родственное внимание. Вот эта первая ромашка, завидев идущего, загадывает «любит — не любит?» «Не заметил, проходит не видя, не любит, любит только себя. Или заметил... О, радость какая: он любит! Но если он любит, то может даже сорвать» (М. Пришвин).
Ярлык — это суд
Жизнь — это постоянное движение, становление. Живая картинка, которая всё время изменяется, а не что-то статичное. Человек, вооруженный мёртвыми словами, умертвляет жизнь. Он подменяет её ярлыками, этикетками...
Во-первых, он слеп и заблуждается относительно того, что видит: принимает свои «ярлыки» за реальность, за истину, за то, что есть на самом деле.
Во-вторых, он не способен к общению, ибо замкнут на своей иллюзии, находится в плену у своего мёртвого знания.В-третьих, он грешит тем, что судит, приговаривает живое становящееся бытие, навешивает ярлыки на всё вокруг. Он лишает живое свободы, навязывает становлению свою картинку, пытаясь «зацементировать» его в своём воображении — «пришить ярлык».
* * *
Для примера можно вспомнить замечательный датский фильм «Охота» (2012 г.). Главный герой его, Лукас, оказывается жертвой наговора, сплетни. Режиссер Т. Винтерберг снимал психологическую драму, его интересовал феномен вытеснения реального события воображаемым (на руках у него были описания настоящих клинических случаев). Но нам сейчас важно как по-разному относятся друзья к оболганному Лукасу. Одни — помогают ему оправдаться, веря, зная, что он не виновен — не может быть виновен в таком преступлении. Другие (друзья!), наоборот, легко верят в то, что непристойность могла иметь место и отворачиваются от него, несмотря на многолетнюю дружбу. Секрет в том, что последние не были по-настоящему близки с Лукасом, они не знали его. Ярлык с надписью «друг» случайно был заменён на другой ярлык — с надписью «извращенец». Этого оказалось достаточно, чтобы отношения расстроились — мнимые отношения, на самом-то деле. А ведь люди часто ограничиваются мнимым существованием на уровне ярлыков, считая его единственно возможным.
Мир вообще живет по ярлыкам. Хотите изменить мир, подмените ярлычки! Об этом много у Оруэлла в романе «1984». Помните его знаменитые: «война — это мир», «свобода — это рабство», «незнание — сила»?
Кстати, выходки Femen страшны именно тем, что выбивают «землю» из-под ног обывателя, выхватывают из его рук знакомый набор фантиков и ярлычков. Обыватель теряет «почву под ногами», и мир колеблется, теряет стабильность. В это время манипулятор старательно меняет картинку мира в сознании обывателя, подменяя привычные ярлыки — новыми, более агрессивными и нестабильными. История, как известно, учит только тому, что ничему не учит (Бернард Шоу). Ведь все зло в истории было не с нами, а с «ними». Обыватель мыслит себя хорошим человеком. В его сознании нет агрессивных моделей, которые так нужны нынешним кукловодам. И пока мир негодует по «старым фантикам», он меняется, уходит в сторону от стабильности и приближается к новым, более агрессивным моделям поведения в обществе.
* * *
Хотите, чтобы люди вас заметили и считали важной персоной? Кричите погромче о своей важности, обклейте себя всякого рода важными ярлыками! То, что есть на самом деле, видят очень немногие. Потому, опять же, по Оруэллу, важно не то, что есть, а что напишут об этом газеты. И потому газеты «вредны для пищеварения» (М. Булгаков) не только телесного, но и душевно-духовного.
* * *
Слепота делает человека фанатиком. Она вооружает его категоричностью суждений и ригоризмом, ведь человек уверен, что видит всё как есть, что знает как устроен этот мир, что всегда правильно понимает происходящее. Он не знает, что ничего не знает. Слепой погружен в своё мнение о реальности, которое застилает ему реальность.
И только знающий, что «стена с наклеенными на ней ярлыками» — это не реальность, а плоскость, в которой надо найти дырку, понимает, что ничего по-настоящему не знает.
Реально мир погружен в тайны, в том числе в тайну становления. В нём нет линейности, которая присуща проекциям на плоскость воображения.
Не суди — это значит не умертвляй живое, не приписывай становлению случайных качеств, которые даже присутствуя в нём могут быть не значимыми. Общение со слепым — это постоянный суд: ко всем явлениям жизни у него найдется ярлычок, ибо он всё знает и всё понимает лучше других. «Воистину, онемевшему от чуда мучительно говорить с оглохшими от шума» (свт. Николай Сербский).
По большому счету, душевный человек и есть этот слепой, ибо только духом познается реальность, только в духе можно отличить доброе и злое. Духовный человек — это тот, кто нашел дырку в стене, увешанной множеством правильных и красивых смыслов, найденных кем-то другим. Духовный человек ищет сам, и находит, ибо ищет правильно («всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворяют» (Мтф. 7:7). Он использует слова как указатели, но насыщается лишь реальностью, точнее — Реальностью.
Хождение по водам
Общение с реальностью — это всегда неожиданность, непредсказуемость. Потому ярлыки — это некая защитная реакция, если хотите — трусость. Нам не хватает решимости жить в простоте и открытости перед жизнью, нам хочется иметь твердую почву под ногами. Но реальная твердь — это Небо. Земля же — это воды и хляби людских сердец, людских умов...
Видящий неизменно ходит по водам становящегося бытия, отказываясь от окаменения ярлыков. Он опирается на твердь смысла, его опора — Господь, в Ком всё живет, движется и существует.
Слепой и зрячий внешне трудно различимы. Только внутреннее око духа ясно видит, что видящий ходит в свободе. Уважение к свободе — отличительная черта зрячих. Бремя свободы для них — легко...
Привыкай, сынок, к пустыне,под ногой,окромя нее, твердынинет другой.В ней судьба открыта взору.За верстув ней легко признаешь горупо кресту.(И. Бродский «Колыбельная»)
www.mgarsky-monastery.org
Буква убивает, а дух животворит.
— Иногда я подслушиваю разговоры... И знаете что?— Что?— Люди ни о чем не говорят. Р. Брэдбери
Миром правит молния
Встреча на территории смысла похожа на вспышку молнии, внутри которой встречаются люди, независимо от времени и места своего существования. Они — путники, идущие одной и той же внутренней дорогой. Так встречались Данте и Вергилий, так встречаемся мы всякий раз с авторами книг, которые потрясают нас до глубин, до самых оснований — смыслами. Мы можем даже не повстречаться эмпирически, в реальном опыте, с книгой, которая соответствует нашему духовному опыту и словно написана специально для нас, но она всё равно окажет на нас воздействие— так считал сократ наших дней М. Мамардашвили.
«Как все здесь знают, не дальний, а ближний — тема христианства, — пишет О. Седакова в эссе «Искусство как диалог с дальним». — Одна из двух его великих тем: Бог — и ближний. Христианство никогда не говорит о человеке дальнем. Мы постоянно в самых разных контекстах слышим о ближнем, вся наша жизнь описывается в этом отношении — к ближнему. Но искусство занято дальним. Оно говорит с дальним, и даже в ближнем оно ищет дальнего».
Бродский раскрывает главный секрет всякого художника: «Поэт стремится не к признанию, но к пониманию».
Следуя дальше путём мысли, нетрудно сделать вывод, что для человека искусства ближним является не физически ближний, а духовно, который искал или ищет в себе того же высокого, «дальнего» — принадлежащего будущему веку. Это тот же ближний, только на другом уровне (Вергилий оказался ближним для Данте, хоть и жил за тысячу лет до него, или, точнее, Данте оказался ближним для Вергилия, ибо нуждался в нём).
Истина всегда открывается через потрясение, через восторг и восхищение. Проблески истины, пойманные воображением, соединяют теснее, ближе, чем родственная кровь, соединяют сквозь время и пространство, вопреки времени и пространству — в искре смысла, в искре подлинного бытия. «Миром правит молния» — говорил Гераклит.
Дыры как дары
По-настоящему люди только так и встречаются — на глубине. Поверхностные встречи — всего лишь не-встречи. Подлинная дружба и любовь, подлинное знание всегда начинается с молнии, с проблеска вечности, пробивающего плоскость обыденного, сумеречного.
Как-то я наткнулась на одно из самых неожиданных определений: «Бог — это дырка на плоскости» (Г. Померанц). Понятно, что, как любое определение, оно говорит о Боге лишь отчасти. И, скорее, оно о нас, чем о Боге, о том, чем Бог не является. Это взгляд с плоскости нашего человеческого бытия. И вот об этой плоскости стоит поговорить, чтобы лучше понять себя. Ведь «нет большего горя для человека, чем непонимание своего действительного положения» (У.Фолкнер).
Самообман — страшная вещь, т. к. человек не может быть собой, быть адекватным, пока находится вне реальности — в грёзах: он как бы не живёт, а спит наяву. Но встреча с Богом — это встреча с Реальностью. «Я есть Сущий», — говорит Господь. Встреча с Богом возможна только в реальности, потому погруженный в грёзы человек неизбежно проходит мимо Бога. Он обречён выбирать не ту правду и служить идолам вместо Бога.
Спящий должен проснуться, очнуться, и Господь будит его — скорбями.
Значит, Бог в мои двери —Раз дом сгорел!(М. Цветаева)
Жена Померанца, поэтесса З. Миркина, говорила, что протёрла свою душу, как промокашку, чувством вины — в ней образовалась дырка, и в эту дырку-то и хлынул Свет...
Мёртвые и живые слова
Ложное и истинное внешне — не различимо, отличие лжи от истины происходит внутри субъекта — это внутренний акт. Мёртвые и живые слова — это одни и те же слова, живыми или мёртвыми их делают люди. Слова — это только знаки, символы. Слово — лишь палец, указывающий на предмет, но не сам предмет. Разные люди пользуются одними и теми же словами, но только живые люди производят живые слова. И «самые великие слова опошляются теми, кто их произносит» (В. Вулф), если они не были оживлены в личном опыте.
Нам только кажется, что мы их понимаем. Это иллюзия, обман. Иначе сказанного за всю историю человечества хватило бы для торжества добра в мире людей.
Увы, палец, который показывает на предмет, мы принимаем за сам предмет. Знакомые красивые слова кружат нам голову. Нам кажется что мы знаем всё о мире, особенно подкованному в вере религиозному человеку грезится, что мир у него на ладони, что все ответы — у него, в виде библейских цитат и высказываний великих. Однако наш плоский ум понимает всё на свой манер, он не обладает достаточной глубиной для понимания подлинных смыслов, пока не столкнулся нос к носу с реальностью, пока лично не обжёгся об её пламень.
«В коллекции наших идей нет ни одной, которая отвечала бы индивидуальному впечатлению» (М. Пруст). Мы не понимаем, что чужие слова нам не принадлежат до тех пор, пока мы не отыскали дырку в стене, увешанной чужими словами, пока мы не открыли для себя заново открытые другими смыслы, пока реальность не потрясла нас до самых глубин — молнией. «У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет её как может...» (Ж-П. Сартр).
Буква убивает, а дух животворит
«Он дал нам способность быть служителями Нового Завета, не буквы, но духа; потому что буква убивает, а дух животворит» (2 Кор. 3;6).«Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3;17).
Есть у свт. Николая Сербского «Беседы под горой», где можно прочесть такие слова:
«Христос говорил с авторитетом, а я говорю без авторитета. Весь мой авторитет во мне, его нет вне меня. Мой авторитет не в моем происхождении, не в моем звании и не в моей миссии, но в моей вере, которой я живу, и в моей любви, с которой я предлагаю свою веру братьям моим. Я лишь предлагаю свою веру, я ее никому не навязываю. Примет ли кто мою веру?»
Хомяков А. на первый взгляд говорит иное:
«Нет, Церковь не авторитет, как не авторитет Бог, не авторитет Христос; ибо авторитет есть нечто для нас внешнее. Не авторитет, говорю я, а истина и, в то же время, — жизнь христианина, внутренняя жизнь его, ибо Бог, Христос, Церковь живут в нем жизнью более действительной, чем сердце, бьющееся в груди его, или кровь, текущая в его жилах».
Аксаков К. в одном из писем продолжает мысль Хомякова:
«В деле веры нет авторитета, его нет для свободы духа. Сам Христос для меня не авторитет, потому что Он для меня Истина». «Так же объясняю я знаменательное искушение Исаакия Печерского. К нему приходит Христос в славе с ангелами и говорит: „Исаакий, пляши“. Как же не послушать Христа? Исаакий стал плясать и поражен был немотою и ослеплением. Это было искушение. В чем же вина Исаакия? Он... (ведь) послушался Христа. Но в том-то и вина, что он на Христа взглянул как на Начальника, как на авторитет, а не как на Истину. Отнесся по-здешнему, земному, обычно, как к командиру, послушался, не рассуждая, отказался от свободы. А если бы он рассудил, если бы на Христа смотрел как на Истину, то он бы в ошибку не впал и увидел бы сейчас, что это не Христос, что это образом Его как Повелителя, как Царя искушает дух лжи, что искушает он слепой преданностью своему начальнику, не рассуждающей готовностью исполнить его приказания... Вот где грех, вот где ложь».
Если читать свт. Николая не духом, а только буква-льно, по буквам, получится, что Христос — авторитет в том смысле, в котором его отвергают славянофилы Хомяков и Аксаков. В то время как свт. Николай говорит об авторитете в своём понимании этого слова: Христос — единственный авторитет для верующего сердца, выбранный подобно тому, как юноша сердцем выбирает любимую, независимо от того, какие авторитеты и как о ней отзываются. Ведь Христос действительно пришёл не царем, не знатным гражданином, а простолюдином, которого всякий может обидеть. Он не вооружился титулами-ярлыками, не спрятался за них, ибо принять Истину как авторитет — бесполезно для души. Христос обращён непосредственно к сердцу человека, которое должно выбрать Его Царем только из любви.
Не в рамках догм и закона осуществляется встреча человека с Богом, но на территории свободы и благодати. И богоподобие человек реализует в себе не тогда, когда становится моралистом, а когда уподобляется художнику. Бог — Творец и Художник. Он — Поэт, а не догматик.
Но как же тяжела для человека дарованная Христом творческая свобода! Он бежит от неё в букву закона, бежит от любви в мораль, потому что так ему проще и понятнее, бежит в рабство авторитетов и ярлыков. Хорошо об этом говорит Ф. Достоевский в «Легенде о Великом Инквизиторе». Помните, Инквизитор ставит в вину Христу освобождение человечества. Жестокий дар свободы по мнению Инквизитора, не под силу людям.
«Мы исправили подвиг Твой и основали его на чуде, тайне и авторитете. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердец их снят наконец столь страшный дар, принесший им столько муки, — говорит он Христу. — К чему же ты теперь пришел нам мешать?»
«Пятнадцать веков мучились мы с этою свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко. ...Теперь и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем они принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим».
Я знаю, что ничего не знаю
Сократ жизнью поплатился за своё «Я знаю, что ничего не знаю» — достойная цена за свободу. Он нашел «дырку» на плоской «стене» и старался показать её всякому, кто думал, что знает. Его, конечно, не поняли...Лишь у мудреца нет мудрости, и потому он всячески её ищет. Глупцу мудрость не нужна, он умеет читать пыльные бумажки, которые, в лучшем случае, написаны умными людьми.
Иллюзия знания становится идолом, отделяющим человека от подлинного познания. Тот, кто удовлетворяется картинкой с изображением горшочка с кашей, — просто не голоден. Действительно голодному нужна настоящая пища. Не ярлыки нужны живому, но сама жизнь.
О, его не привяжетеК вашим знакам и тяжестям!Он в малейшую скважинку,Как стройнейший гимнаст...
Разводными мостами иПерелетными стаями,Телеграфными сваямиБог — уходит от нас.
О, его не приучитеК пребыванью и к участи!В чувств оседлой распутицеОн — седой ледоход.
О, его не догоните!В домовитом поддонникеБог — ручною бегониейНа окне не цветет!
Все под кровлею сводчатойЖдали зова и зодчего.И поэты и летчики —Всe отчаивались.
Ибо бег он — и движется.Ибо звездная книжищаВся: от Аз и до Ижицы, —След плаща его лишь!
(М. Цветаева «Бог»)
Стать живым сложнее, чем кажется. Для этого недостаточно набраться красивых слов и произносить их в тему или нет. Тот, кому достаточно слов, никогда не встретится с реальностью. Он даже с самим собой не встретится, потому что заживо похоронил себя под грудой мертвых чужих слов. Слова должны стать поводом для внутреннего акта, для приобретения жажды и дальнейшего поиска. Невозможно просто взять чужие слова и перенести в свою жизнь — это будут мёртвые слова. Прорыв к реальности может быть осуществлен через символ — слово, но для этого в человеке уже должна жить эта реальность, хотя бы как жажда.
«Радость какая! На лугу в лесу встретилась ромашка, самая обыкновенная «любит — не любит». При этой радостной встрече я вернулся к мысли о том, что лес раскрывается только для тех, кто умеет чувствовать к его существам родственное внимание. Вот эта первая ромашка, завидев идущего, загадывает «любит — не любит?» «Не заметил, проходит не видя, не любит, любит только себя. Или заметил... О, радость какая: он любит! Но если он любит, то может даже сорвать» (М. Пришвин).
Ярлык — это суд
Жизнь — это постоянное движение, становление. Живая картинка, которая всё время изменяется, а не что-то статичное. Человек, вооруженный мёртвыми словами, умертвляет жизнь. Он подменяет её ярлыками, этикетками...
Во-первых, он слеп и заблуждается относительно того, что видит: принимает свои «ярлыки» за реальность, за истину, за то, что есть на самом деле.
Во-вторых, он не способен к общению, ибо замкнут на своей иллюзии, находится в плену у своего мёртвого знания.
В-третьих, он грешит тем, что судит, приговаривает живое становящееся бытие, навешивает ярлыки на всё вокруг. Он лишает живое свободы, навязывает становлению свою картинку, пытаясь «зацементировать» его в своём воображении — «пришить ярлык».
* * *
Для примера можно вспомнить замечательный датский фильм «Охота» (2012г.). Главный герой его, Лукас, оказывается жертвой наговора, сплетни. Режиссер Т. Винтерберг снимал психологическую драму, его интересовал феномен вытеснения реального события воображаемым (на руках у него были описания настоящих клинических случаев). Но нам сейчас важно как по-разному относятся друзья к оболганному Лукасу. Одни — помогают ему оправдаться, веря, зная, что он не виновен — не может быть виновен в таком преступлении. Другие (друзья!), наоборот, легко верят в то, что непристойность могла иметь место и отворачиваются от него, несмотря на многолетнюю дружбу. Секрет в том, что последние не были по-настоящему близки с Лукасом, они не знали его. Ярлык с надписью «друг» случайно был заменён на другой ярлык — с надписью «извращенец». Этого оказалось достаточно, чтобы отношения расстроились — мнимые отношения, на самом-то деле. А ведь люди часто ограничиваются мнимым существованием на уровне ярлыков, считая его единственно возможным.
Мир вообще живет по ярлыкам. Хотите изменить мир, подмените ярлычки! Об этом много у Оруэлла в романе «1984». Помните его знаменитые: «война — это мир», «свобода — это рабство», «незнание — сила»?
Кстати, выходки Femen страшны именно тем, что выбивают «землю» из-под ног обывателя, выхватывают из его рук знакомый набор фантиков и ярлычков. Обыватель теряет «почву под ногами», и мир колеблется, теряет стабильность. В это время манипулятор старательно меняет картинку мира в сознании обывателя, подменяя привычные ярлыки — новыми, более агрессивными и нестабильными. История, как известно, учит только тому, что ничему не учит (Бернард Шоу). Ведь все зло в истории было не с нами, а с «ними». Обыватель мыслит себя хорошим человеком. В его сознании нет агрессивных моделей, которые так нужны нынешним кукловодам. И пока мир негодует по «старым фантикам», он меняется, уходит в сторону от стабильности и приближается к новым, более агрессивным моделям поведения в обществе.
* * *
Хотите, чтобы люди вас заметили и считали важной персоной? Кричите погромче о своей важности, обклейте себя всякого рода важными ярлыками! То, что есть на самом деле, видят очень немногие. Потому, опять же, по Оруэллу, важно не то, что есть, а что напишут об этом газеты. И потому газеты «вредны для пищеварения» (М. Булгаков) не только телесного, но и душевно-духовного.
* * *
Слепота делает человека фанатиком. Она вооружает его категоричностью суждений и ригоризмом, ведь человек уверен, что видит всё как есть, что знает как устроен этот мир, что всегда правильно понимает происходящее. Он не знает, что ничего не знает. Слепой погружен в своё мнение о реальности, которое застилает ему реальность.
И только знающий, что «стена с наклеенными на ней ярлыками» — это не реальность, а плоскость, в которой надо найти дырку, понимает, что ничего по-настоящему не знает.
Реально мир погружен в тайны, в том числе в тайну становления. В нём нет линейности, которая присуща проекциям на плоскость воображения.
Не суди — это значит не умертвляй живое, не приписывай становлению случайных качеств, которые даже присутствуя в нём могут быть не значимыми. Общение со слепым — это постоянный суд: ко всем явлениям жизни у него найдется ярлычок, ибо он всё знает и всё понимает лучше других. «Воистину, онемевшему от чуда мучительно говорить с оглохшими от шума» (свт. Николай Сербский).
По большому счету, душевный человек и есть этот слепой, ибо только духом познается реальность, только в духе можно отличить доброе и злое. Духовный человек — это тот, кто нашел дырку в стене, увешанной множеством правильных и красивых смыслов, найденных кем-то другим. Духовный человек ищет сам, и находит, ибо ищет правильно («всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворяют» (Мтф.7;7). Он использует слова как указатели, но насыщается лишь реальностью, точнее — Реальностью.
Хождение по водам
Общение с реальностью — это всегда неожиданность, непредсказуемость. Потому ярлыки — это некая защитная реакция, если хотите — трусость. Нам не хватает решимости жить в простоте и открытости перед жизнью, нам хочется иметь твердую почву под ногами. Но реальная твердь — это Небо. Земля же — это воды и хляби людских сердец, людских умов...
Видящий неизменно ходит по водам становящегося бытия, отказываясь от окаменения ярлыков. Он опирается на твердь смысла, его опора — Господь, в Ком всё живет, движется и существует.
Слепой и зрячий внешне трудно различимы. Только внутреннее око духа ясно видит, что видящий ходит в свободе. Уважение к свободе — отличительная черта зрячих. Бремя свободы для них — легко...
Привыкай, сынок, к пустыне,под ногой,окромя нее, твердынинет другой.В ней судьба открыта взору.За верстув ней легко признаешь горупо кресту.
(И. Бродский «Колыбельная»).
radonezh.ru
Буква убивает, а дух животворит (Светлана Коппел-Ковтун) — Омилия
— Иногда я подслушиваю разговоры... И знаете что?— Что?— Люди ни о чем не говорят.(Р. Брэдбери)
Миром правит молния
Встреча на территории смысла похожа на вспышку молнии, внутри которой встречаются люди, независимо от времени и места своего существования. Они — путники, идущие одной и той же внутренней дорогой. Так встречались Данте и Вергилий, так встречаемся мы всякий раз с авторами книг, которые потрясают нас до глубин, до самых оснований — смыслами. Мы можем даже не повстречаться эмпирически, в реальном опыте, с книгой, которая соответствует нашему духовному опыту и словно написана специально для нас, но она всё равно окажет на нас воздействие— так считал сократ наших дней М. Мамардашвили.
«Как все здесь знают, не дальний, а ближний — тема христианства, — пишет О. Седакова в эссе «Искусство как диалог с дальним». — Одна из двух его великих тем: Бог — и ближний. Христианство никогда не говорит о человеке дальнем. Мы постоянно в самых разных контекстах слышим о ближнем, вся наша жизнь описывается в этом отношении — к ближнему. Но искусство занято дальним. Оно говорит с дальним, и даже в ближнем оно ищет дальнего».
Бродский раскрывает главный секрет всякого художника: «Поэт стремится не к признанию, но к пониманию».
Следуя дальше путём мысли, нетрудно сделать вывод, что для человека искусства ближним является не физически ближний, а духовно, который искал или ищет в себе того же высокого, «дальнего» — принадлежащего будущему веку. Это тот же ближний, только на другом уровне (Вергилий оказался ближним для Данте, хоть и жил за тысячу лет до него, или, точнее, Данте оказался ближним для Вергилия, ибо нуждался в нём).
Истина всегда открывается через потрясение, через восторг и восхищение. Проблески истины, пойманные воображением, соединяют теснее, ближе, чем родственная кровь, соединяют сквозь время и пространство, вопреки времени и пространству — в искре смысла, в искре подлинного бытия. «Миром правит молния» — говорил Гераклит.
Дыры как дары
По-настоящему люди только так и встречаются — на глубине. Поверхностные встречи — всего лишь не-встречи. Подлинная дружба и любовь, подлинное знание всегда начинается с молнии, с проблеска вечности, пробивающего плоскость обыденного, сумеречного.
Как-то я наткнулась на одно из самых неожиданных определений: «Бог — это дырка на плоскости» (Г. Померанц). Понятно, что, как любое определение, оно говорит о Боге лишь отчасти. И, скорее, оно о нас, чем о Боге, о том, чем Бог не является. Это взгляд с плоскости нашего человеческого бытия. И вот об этой плоскости стоит поговорить, чтобы лучше понять себя. Ведь «нет большего горя для человека, чем непонимание своего действительного положения» (У.Фолкнер).
Самообман — страшная вещь, т. к. человек не может быть собой, быть адекватным, пока находится вне реальности — в грёзах: он как бы не живёт, а спит наяву. Но встреча с Богом — это встреча с Реальностью. «Я есть Сущий», — говорит Господь. Встреча с Богом возможна только в реальности, потому погруженный в грёзы человек неизбежно проходит мимо Бога. Он обречён выбирать не ту правду и служить идолам вместо Бога.
Спящий должен проснуться, очнуться, и Господь будит его — скорбями.
Значит, Бог в мои двери —Раз дом сгорел!(М. Цветаева)
Жена Померанца, поэтесса З. Миркина, говорила, что протёрла свою душу, как промокашку, чувством вины — в ней образовалась дырка, и в эту дырку-то и хлынул Свет...
Мёртвые и живые слова
Ложное и истинное внешне — не различимо, отличие лжи от истины происходит внутри субъекта — это внутренний акт. Мёртвые и живые слова — это одни и те же слова, живыми или мёртвыми их делают люди. Слова — это только знаки, символы. Слово — лишь палец, указывающий на предмет, но не сам предмет. Разные люди пользуются одними и теми же словами, но только живые люди производят живые слова. И «самые великие слова опошляются теми, кто их произносит» (В. Вулф), если они не были оживлены в личном опыте.
Нам только кажется, что мы их понимаем. Это иллюзия, обман. Иначе сказанного за всю историю человечества хватило бы для торжества добра в мире людей.
Увы, палец, который показывает на предмет, мы принимаем за сам предмет. Знакомые красивые слова кружат нам голову. Нам кажется что мы знаем всё о мире, особенно подкованному в вере религиозному человеку грезится, что мир у него на ладони, что все ответы — у него, в виде библейских цитат и высказываний великих. Однако наш плоский ум понимает всё на свой манер, он не обладает достаточной глубиной для понимания подлинных смыслов, пока не столкнулся нос к носу с реальностью, пока лично не обжёгся об её пламень.
«В коллекции наших идей нет ни одной, которая отвечала бы индивидуальному впечатлению» (М. Пруст). Мы не понимаем, что чужие слова нам не принадлежат до тех пор, пока мы не отыскали дырку в стене, увешанной чужими словами, пока мы не открыли для себя заново открытые другими смыслы, пока реальность не потрясла нас до самых глубин — молнией. «У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет её как может...» (Ж-П. Сартр).
Буква убивает, а дух животворит
«Он дал нам способность быть служителями Нового Завета, не буквы, но духа; потому что буква убивает, а дух животворит» (2 Кор. 3;6).
«Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3:17).
Есть у свт. Николая Сербского «Беседы под горой», где можно прочесть такие слова:
«Христос говорил с авторитетом, а я говорю без авторитета. Весь мой авторитет во мне, его нет вне меня. Мой авторитет не в моем происхождении, не в моем звании и не в моей миссии, но в моей вере, которой я живу, и в моей любви, с которой я предлагаю свою веру братьям моим. Я лишь предлагаю свою веру, я ее никому не навязываю. Примет ли кто мою веру?»
Хомяков А. на первый взгляд говорит иное:
«Нет, Церковь не авторитет, как не авторитет Бог, не авторитет Христос; ибо авторитет есть нечто для нас внешнее. Не авторитет, говорю я, а истина и, в то же время, — жизнь христианина, внутренняя жизнь его, ибо Бог, Христос, Церковь живут в нем жизнью более действительной, чем сердце, бьющееся в груди его, или кровь, текущая в его жилах».
Аксаков К. в одном из писем продолжает мысль Хомякова:
«В деле веры нет авторитета, его нет для свободы духа. Сам Христос для меня не авторитет, потому что Он для меня Истина». «Так же объясняю я знаменательное искушение Исаакия Печерского. К нему приходит Христос в славе с ангелами и говорит: „Исаакий, пляши“. Как же не послушать Христа? Исаакий стал плясать и поражен был немотою и ослеплением. Это было искушение. В чем же вина Исаакия? Он... (ведь) послушался Христа. Но в том-то и вина, что он на Христа взглянул как на Начальника, как на авторитет, а не как на Истину. Отнесся по-здешнему, земному, обычно, как к командиру, послушался, не рассуждая, отказался от свободы. А если бы он рассудил, если бы на Христа смотрел как на Истину, то он бы в ошибку не впал и увидел бы сейчас, что это не Христос, что это образом Его как Повелителя, как Царя искушает дух лжи, что искушает он слепой преданностью своему начальнику, не рассуждающей готовностью исполнить его приказания... Вот где грех, вот где ложь».
Если читать свт. Николая не духом, а только буква-льно, по буквам, получится, что Христос — авторитет в том смысле, в котором его отвергают славянофилы Хомяков и Аксаков. В то время как свт. Николай говорит об авторитете в своём понимании этого слова: Христос — единственный авторитет для верующего сердца, выбранный подобно тому, как юноша сердцем выбирает любимую, независимо от того, какие авторитеты и как о ней отзываются. Ведь Христос действительно пришёл не царем, не знатным гражданином, а простолюдином, которого всякий может обидеть. Он не вооружился титулами-ярлыками, не спрятался за них, ибо принять Истину как авторитет — бесполезно для души. Христос обращён непосредственно к сердцу человека, которое должно выбрать Его Царем только из любви.
Не в рамках догм и закона осуществляется встреча человека с Богом, но на территории свободы и благодати. И богоподобие человек реализует в себе не тогда, когда становится моралистом, а когда уподобляется художнику. Бог — Творец и Художник. Он — Поэт, а не догматик.
Но как же тяжела для человека дарованная Христом творческая свобода! Он бежит от неё в букву закона, бежит от любви в мораль, потому что так ему проще и понятнее, бежит в рабство авторитетов и ярлыков. Хорошо об этом говорит Ф. Достоевский в «Легенде о Великом Инквизиторе». Помните, Инквизитор ставит в вину Христу освобождение человечества. Жестокий дар свободы по мнению Инквизитора, не под силу людям.
«Мы исправили подвиг Твой и основали его на чуде, тайне и авторитете. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердец их снят наконец столь страшный дар, принесший им столько муки, — говорит он Христу. — К чему же ты теперь пришел нам мешать?»
«Пятнадцать веков мучились мы с этою свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко. ...Теперь и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем они принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим».
Я знаю, что ничего не знаю
Сократ жизнью поплатился за своё «Я знаю, что ничего не знаю» — достойная цена за свободу. Он нашел «дырку» на плоской «стене» и старался показать её всякому, кто думал, что знает. Его, конечно, не поняли...
Лишь у мудреца нет мудрости, и потому он всячески её ищет. Глупцу мудрость не нужна, он умеет читать пыльные бумажки, которые, в лучшем случае, написаны умными людьми.
Иллюзия знания становится идолом, отделяющим человека от подлинного познания. Тот, кто удовлетворяется картинкой с изображением горшочка с кашей, — просто не голоден. Действительно голодному нужна настоящая пища. Не ярлыки нужны живому, но сама жизнь.
О, его не привяжетеК вашим знакам и тяжестям!Он в малейшую скважинку,Как стройнейший гимнаст...Разводными мостами иПерелетными стаями,Телеграфными сваямиБог — уходит от нас.О, его не приучитеК пребыванью и к участи!В чувств оседлой распутицеОн — седой ледоход.О, его не догоните!В домовитом поддонникеБог — ручною бегониейНа окне не цветет!Все под кровлею сводчатойЖдали зова и зодчего.И поэты и летчики —Всe отчаивались.Ибо бег он — и движется.Ибо звездная книжищаВся: от Аз и до Ижицы, —След плаща его лишь!(М. Цветаева «Бог»)
Стать живым сложнее, чем кажется. Для этого недостаточно набраться красивых слов и произносить их в тему или нет. Тот, кому достаточно слов, никогда не встретится с реальностью. Он даже с самим собой не встретится, потому что заживо похоронил себя под грудой мертвых чужих слов. Слова должны стать поводом для внутреннего акта, для приобретения жажды и дальнейшего поиска. Невозможно просто взять чужие слова и перенести в свою жизнь — это будут мёртвые слова. Прорыв к реальности может быть осуществлен через символ — слово, но для этого в человеке уже должна жить эта реальность, хотя бы как жажда.
«Радость какая! На лугу в лесу встретилась ромашка, самая обыкновенная «любит — не любит». При этой радостной встрече я вернулся к мысли о том, что лес раскрывается только для тех, кто умеет чувствовать к его существам родственное внимание. Вот эта первая ромашка, завидев идущего, загадывает «любит — не любит?» «Не заметил, проходит не видя, не любит, любит только себя. Или заметил... О, радость какая: он любит! Но если он любит, то может даже сорвать» (М. Пришвин).
Ярлык — это суд
Жизнь — это постоянное движение, становление. Живая картинка, которая всё время изменяется, а не что-то статичное. Человек, вооруженный мёртвыми словами, умертвляет жизнь. Он подменяет её ярлыками, этикетками...
Во-первых, он слеп и заблуждается относительно того, что видит: принимает свои «ярлыки» за реальность, за истину, за то, что есть на самом деле.
Во-вторых, он не способен к общению, ибо замкнут на своей иллюзии, находится в плену у своего мёртвого знания.В-третьих, он грешит тем, что судит, приговаривает живое становящееся бытие, навешивает ярлыки на всё вокруг. Он лишает живое свободы, навязывает становлению свою картинку, пытаясь «зацементировать» его в своём воображении — «пришить ярлык».
* * *
Для примера можно вспомнить замечательный датский фильм «Охота» (2012г.). Главный герой его, Лукас, оказывается жертвой наговора, сплетни. Режиссер Т. Винтерберг снимал психологическую драму, его интересовал феномен вытеснения реального события воображаемым (на руках у него были описания настоящих клинических случаев). Но нам сейчас важно как по-разному относятся друзья к оболганному Лукасу. Одни — помогают ему оправдаться, веря, зная, что он не виновен — не может быть виновен в таком преступлении. Другие (друзья!), наоборот, легко верят в то, что непристойность могла иметь место и отворачиваются от него, несмотря на многолетнюю дружбу. Секрет в том, что последние не были по-настоящему близки с Лукасом, они не знали его. Ярлык с надписью «друг» случайно был заменён на другой ярлык — с надписью «извращенец». Этого оказалось достаточно, чтобы отношения расстроились — мнимые отношения, на самом-то деле. А ведь люди часто ограничиваются мнимым существованием на уровне ярлыков, считая его единственно возможным.
Мир вообще живет по ярлыкам. Хотите изменить мир, подмените ярлычки! Об этом много у Оруэлла в романе «1984». Помните его знаменитые: «война — это мир», «свобода — это рабство», «незнание — сила»?
Кстати, выходки Femen страшны именно тем, что выбивают «землю» из-под ног обывателя, выхватывают из его рук знакомый набор фантиков и ярлычков. Обыватель теряет «почву под ногами», и мир колеблется, теряет стабильность. В это время манипулятор старательно меняет картинку мира в сознании обывателя, подменяя привычные ярлыки — новыми, более агрессивными и нестабильными. История, как известно, учит только тому, что ничему не учит (Бернард Шоу). Ведь все зло в истории было не с нами, а с «ними». Обыватель мыслит себя хорошим человеком. В его сознании нет агрессивных моделей, которые так нужны нынешним кукловодам. И пока мир негодует по «старым фантикам», он меняется, уходит в сторону от стабильности и приближается к новым, более агрессивным моделям поведения в обществе.
* * *
Хотите, чтобы люди вас заметили и считали важной персоной? Кричите погромче о своей важности, обклейте себя всякого рода важными ярлыками! То, что есть на самом деле, видят очень немногие. Потому, опять же, по Оруэллу, важно не то, что есть, а что напишут об этом газеты. И потому газеты «вредны для пищеварения» (М. Булгаков) не только телесного, но и душевно-духовного.
* * *
Слепота делает человека фанатиком. Она вооружает его категоричностью суждений и ригоризмом, ведь человек уверен, что видит всё как есть, что знает как устроен этот мир, что всегда правильно понимает происходящее. Он не знает, что ничего не знает. Слепой погружен в своё мнение о реальности, которое застилает ему реальность.
И только знающий, что «стена с наклеенными на ней ярлыками» — это не реальность, а плоскость, в которой надо найти дырку, понимает, что ничего по-настоящему не знает.
Реально мир погружен в тайны, в том числе в тайну становления. В нём нет линейности, которая присуща проекциям на плоскость воображения.
Не суди — это значит не умертвляй живое, не приписывай становлению случайных качеств, которые даже присутствуя в нём могут быть не значимыми. Отношение слепого — это постоянный суд: ко всем явлениям жизни у него найдется ярлычок, ибо он всё знает и всё понимает лучше других. «Воистину, онемевшему от чуда мучительно говорить с оглохшими от шума» (свт. Николай Сербский).
По большому счету, душевный человек и есть этот слепой, ибо только духом познается реальность, только в духе можно отличить доброе и злое. Духовный человек — это тот, кто нашел дырку в стене, увешанной множеством правильных и красивых смыслов, найденных кем-то другим. Духовный человек ищет сам, и находит, ибо ищет правильно («всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворяют» (Мтф. 7:7). Он использует слова как указатели, но насыщается лишь реальностью, точнее — Реальностью.
Хождение по водам
Общение с реальностью — это всегда неожиданность, непредсказуемость. Потому ярлыки — это некая защитная реакция, если хотите — трусость. Нам не хватает решимости жить в простоте и открытости перед жизнью, нам хочется иметь твердую почву под ногами. Но реальная твердь — это Небо. Земля же — это воды и хляби людских сердец, людских умов...
Видящий неизменно ходит по водам становящегося бытия, отказываясь от окаменения ярлыков. Он опирается на твердь смысла, его опора — Господь, в Ком всё живет, движется и существует.
Слепой и зрячий внешне трудно различимы. Только внутреннее око духа ясно видит, что видящий ходит в свободе. Уважение к свободе — отличительная черта зрячих. Бремя свободы для них — легко...
Привыкай, сынок, к пустыне,под ногой,окромя нее, твердынинет другой.В ней судьба открыта взору.За верстув ней легко признаешь горупо кресту.(И. Бродский «Колыбельная»).
Под изначальным заглавием «Про молнию, дырку на плоскости и ярлыки»Клаузура № 7`16 (сентябрь, 2016)
Читайте также:
omiliya.org
Буква убивает, а дух животворит
Ложное и истинное внешне не различимы, отличие лжи от истины происходит внутри субъекта — это внутренний акт. Мёртвые и живые слова — это одни и те же слова, живыми или мёртвыми их делают люди. Слова — это только знаки, символы. Слово — лишь палец, указывающий на предмет, но не сам предмет. Разные люди пользуются одними и теми же словами, но только живые люди производят живые слова. И «самые великие слова опошляются теми, кто их произносит» (В. Вулф), если они не были оживлены в личном опыте.
— Иногда я подслушиваю разговоры… И знаете что?— Что?— Люди ни о чем не говорят.(Р. Брэдбери)
Миром правит молнияВстреча на территории смысла похожа на вспышку молнии, внутри которой встречаются люди, независимо от времени и места своего существования. Они — путники, идущие одной и той же внутренней дорогой. Так встречались Данте и Вергилий, так встречаемся мы всякий раз с авторами книг, которые потрясают нас до глубин, до самых оснований —смыслами. Мы можем даже не повстречаться эмпирически, в реальном опыте, с книгой, которая соответствует нашему духовному опыту и словно написана специально для нас, но она всё равно окажет на нас воздействие— так считал сократ наших дней М. Мамардашвили.
«Как все здесь знают, не дальний, а ближний — тема христианства, — пишет О. Седакова в эссе «Искусство как диалог с дальним». — Одна из двух его великих тем: Бог — и ближний. Христианство никогда не говорит о человеке дальнем. Мы постоянно в самых разных контекстах слышим о ближнем, вся наша жизнь описывается в этом отношении — к ближнему. Но искусство занято дальним. Оно говорит с дальним, и даже в ближнем оно ищет дальнего».
Бродский раскрывает главный секрет всякого художника: «Поэт стремится не к признанию, но к пониманию».
Следуя дальше путём мысли, нетрудно сделать вывод, что для человека искусства ближним является не физически ближний, а духовно, который искал или ищет в себе того же высокого, «дальнего» — принадлежащего будущему веку. Это тот же ближний, только на другом уровне (Вергилий оказался ближним для Данте, хоть и жил за тысячу лет до него, или, точнее, Данте оказался ближним для Вергилия, ибо нуждался в нём).
Истина всегда открывается через потрясение, через восторг и восхищение. Проблески истины, пойманные воображением, соединяют теснее, ближе, чем родственная кровь, соединяют сквозь время и пространство, вопреки времени и пространству — в искре смысла, в искре подлинного бытия. «Миром правит молния» — говорил Гераклит.
Дыры как дарыПо-настоящему люди только так и встречаются — на глубине. Поверхностные встречи — всего лишь не-встречи. Подлинная дружба и любовь, подлинное знание всегда начинается с молнии, с проблеска вечности, пробивающего плоскость обыденного, сумеречного.
Как-то я наткнулась на одно из самых неожиданных определений: «Бог — это дырка на плоскости» (Г. Померанц). Понятно, что, как любое определение, оно говорит о Боге лишь отчасти. И, скорее, оно о нас, чем о Боге, о том, чем Бог не является. Это взгляд с плоскости нашего человеческого бытия. И вот об этой плоскости стоит поговорить, чтобы лучше понять себя. Ведь «нет большего горя для человека, чем непонимание своего действительного положения» (У. Фолкнер).
Самообман — страшная вещь, т. к. человек не может быть собой, быть адекватным, пока находится вне реальности — в грёзах: он как бы не живёт, а спит наяву. Но встреча с Богом — это встреча с Реальностью. «Я есть Сущий», — говорит Господь. Встреча с Богом возможна только в реальности, потому погруженный в грёзы человек неизбежно проходит мимо Бога. Он обречён выбирать не ту правду и служить идолам вместо Бога.
Спящий должен проснуться, очнуться, и Господь будит его — скорбями.
Значит, Бог в мои двери —Раз дом сгорел!(М. Цветаева)
Жена Померанца, поэтесса З. Миркина, говорила, что протёрла свою душу, как промокашку, чувством вины — в ней образовалась дырка, и в эту дырку-то и хлынул Свет…
Мёртвые и живые словаЛожное и истинное внешне не различимы, отличие лжи от истины происходит внутри субъекта — это внутренний акт. Мёртвые и живые слова — это одни и те же слова, живыми или мёртвыми их делают люди. Слова — это только знаки, символы. Слово — лишь палец, указывающий на предмет, но не сам предмет. Разные люди пользуются одними и теми же словами, но только живые люди производят живые слова. И «самые великие слова опошляются теми, кто их произносит» (В. Вулф), если они не были оживлены в личном опыте.
Нам только кажется, что мы их понимаем. Это иллюзия, обман. Иначе сказанного за всю историю человечества хватило бы для торжества добра в мире людей.
Увы, палец, который показывает на предмет, мы принимаем за сам предмет. Знакомые красивые слова кружат нам голову. Нам кажется что мы знаем всё о мире, особенно подкованному в вере религиозному человеку грезится, что мир у него на ладони, что все ответы — у него, в виде библейских цитат и высказываний великих. Однако наш плоский ум понимает всё на свой манер, он не обладает достаточной глубиной для понимания подлинных смыслов, пока не столкнулся нос к носу с реальностью, пока лично не обжёгся об её пламень.
«В коллекции наших идей нет ни одной, которая отвечала бы индивидуальному впечатлению» (М. Пруст). Мы не понимаем, что чужие слова нам не принадлежат до тех пор, пока мы не отыскали дырку в стене, увешанной чужими словами, пока мы не открыли для себя заново открытые другими смыслы, пока реальность не потрясла нас до самых глубин — молнией. «У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет её как может…» (Ж-П. Сартр).
Буква убивает, а дух животворит«Он дал нам способность быть служителями Нового Завета, не буквы, но духа; потому что буква убивает, а дух животворит» (2 Кор. 3;6).
«Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3:17).
Есть у свт. Николая Сербского «Беседы под горой», где можно прочесть такие слова:«Христос говорил с авторитетом, а я говорю без авторитета. Весь мой авторитет во мне, его нет вне меня. Мой авторитет не в моем происхождении, не в моем звании и не в моей миссии, но в моей вере, которой я живу, и в моей любви, с которой я предлагаю свою веру братьям моим. Я лишь предлагаю свою веру, я ее никому не навязываю. Примет ли кто мою веру?»
Хомяков А. на первый взгляд говорит иное:«Нет, Церковь не авторитет, как не авторитет Бог, не авторитет Христос; ибо авторитет есть нечто для нас внешнее. Не авторитет, говорю я, а истина и, в то же время, — жизнь христианина, внутренняя жизнь его, ибо Бог, Христос, Церковь живут в нем жизнью более действительной, чем сердце, бьющееся в груди его, или кровь, текущая в его жилах».
Аксаков К. в одном из писем продолжает мысль Хомякова:«В деле веры нет авторитета, его нет для свободы духа. Сам Христос для меня не авторитет, потому что Он для меня Истина». «Так же объясняю я знаменательное искушение Исаакия Печерского. К нему приходит Христос в славе с ангелами и говорит: „Исаакий, пляши“. Как же не послушать Христа? Исаакий стал плясать и поражен был немотою и ослеплением. Это было искушение. В чем же вина Исаакия? Он… (ведь) послушался Христа. Но в том-то и вина, что он на Христа взглянул как на Начальника, как на авторитет, а не как на Истину. Отнесся по-здешнему, земному, обычно, как к командиру, послушался, не рассуждая, отказался от свободы. А если бы он рассудил, если бы на Христа смотрел как на Истину, то он бы в ошибку не впал и увидел бы сейчас, что это не Христос, что это образом Его как Повелителя, как Царя искушает дух лжи, что искушает он слепой преданностью своему начальнику, не рассуждающей готовностью исполнить его приказания… Вот где грех, вот где ложь».
Если читать свт. Николая не духом, а только буквально, по буквам, получится, что Христос — авторитет в том смысле, в котором его отвергают славянофилы Хомяков и Аксаков. В то время как свт. Николай говорит об авторитете в своём понимании этого слова: Христос — единственный авторитет для верующего сердца, выбранный подобно тому, как юноша сердцем выбирает любимую, независимо от того, какие авторитеты и как о ней отзываются. Ведь Христос действительно пришёл не царем, не знатным гражданином, а простолюдином, которого всякий может обидеть. Он не вооружился титулами-ярлыками, не спрятался за них, ибо принять Истину как авторитет — бесполезно для души. Христос обращён непосредственно к сердцу человека, которое должно выбрать Его Царем только из любви.
Не в рамках догм и закона осуществляется встреча человека с Богом, но на территории свободы и благодати. И богоподобие человек реализует в себе не тогда, когда становится моралистом, а когда уподобляется художнику. Бог — Творец и Художник. Он — Поэт, а не догматик.
Но как же тяжела для человека дарованная Христом творческая свобода! Он бежит от неё в букву закона, бежит от любви в мораль, потому что так ему проще и понятнее, бежит в рабство авторитетов и ярлыков. Хорошо об этом говорит Ф. Достоевский в «Легенде о Великом Инквизиторе». Помните, Инквизитор ставит в вину Христу освобождение человечества. Жестокий дар свободы по мнению Инквизитора, не под силу людям.
«Мы исправили подвиг Твой и основали его на чуде, тайне и авторитете. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердец их снят наконец столь страшный дар, принесший им столько муки, — говорит он Христу. — К чему же ты теперь пришел нам мешать?»
«Пятнадцать веков мучились мы с этою свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко. …Теперь и именно ныне эти люди уверены более чем когда-нибудь, что свободны вполне, а между тем они принесли нам свободу свою и покорно положили ее к ногам нашим».
Я знаю, что ничего не знаюСократ жизнью поплатился за своё «Я знаю, что ничего не знаю» — достойная цена за свободу. Он нашел «дырку» на плоской «стене» и старался показать её всякому, кто думал, что знает. Его, конечно, не поняли…
Лишь у мудреца нет мудрости, и потому он всячески её ищет. Глупцу мудрость не нужна, он умеет читать пыльные бумажки, которые, в лучшем случае, написаны умными людьми.
Иллюзия знания становится идолом, отделяющим человека от подлинного познания. Тот, кто удовлетворяется картинкой с изображением горшочка с кашей, — просто не голоден. Действительно голодному нужна настоящая пища. Не ярлыки нужны живому, но сама жизнь.
О, его не привяжетеК вашим знакам и тяжестям!Он в малейшую скважинку,Как стройнейший гимнаст…Разводными мостами иПерелетными стаями,Телеграфными сваямиБог — уходит от нас.О, его не приучитеК пребыванью и к участи!В чувств оседлой распутицеОн — седой ледоход.О, его не догоните!В домовитом поддонникеБог — ручною бегониейНа окне не цветет!Все под кровлею сводчатойЖдали зова и зодчего.И поэты и летчики —Всe отчаивались.Ибо бег он — и движется.Ибо звездная книжищаВся: от Аз и до Ижицы, —След плаща его лишь!(М. Цветаева «Бог»)
Стать живым сложнее, чем кажется. Для этого недостаточно набраться красивых слов и произносить их в тему или нет. Тот, кому достаточно слов, никогда не встретится с реальностью. Он даже с самим собой не встретится, потому что заживо похоронил себя под грудой мертвых чужих слов. Слова должны стать поводом для внутреннего акта, для приобретения жажды и дальнейшего поиска. Невозможно просто взять чужие слова и перенести в свою жизнь — это будут мёртвые слова. Прорыв к реальности может быть осуществлен через символ — слово, но для этого в человеке уже должна жить эта реальность, хотя бы как жажда.
«Радость какая! На лугу в лесу встретилась ромашка, самая обыкновенная «любит — не любит». При этой радостной встрече я вернулся к мысли о том, что лес раскрывается только для тех, кто умеет чувствовать к его существам родственное внимание. Вот эта первая ромашка, завидев идущего, загадывает «любит — не любит?» «Не заметил, проходит не видя, не любит, любит только себя. Или заметил… О, радость какая: он любит! Но если он любит, то может даже сорвать»(М. Пришвин).
Ярлык — это судЖизнь — это постоянное движение, становление. Живая картинка, которая всё время изменяется, а не что-то статичное. Человек, вооруженный мёртвыми словами, умертвляет жизнь. Он подменяет её ярлыками, этикетками…
Во-первых, он слеп и заблуждается относительно того, что видит: принимает свои «ярлыки» за реальность, за истину, за то, что есть на самом деле.
Во-вторых, он не способен к общению, ибо замкнут на своей иллюзии, находится в плену у своего мёртвого знания.
В-третьих, он грешит тем, что судит, приговаривает живое становящееся бытие, навешивает ярлыки на всё вокруг. Он лишает живое свободы, навязывает становлению свою картинку, пытаясь «зацементировать» его в своём воображении — «пришить ярлык».
* * *
Для примера можно вспомнить замечательный датский фильм «Охота» (2012 г.). Главный герой его, Лукас, оказывается жертвой наговора, сплетни. Режиссер Т. Винтерберг снимал психологическую драму, его интересовал феномен вытеснения реального события воображаемым (на руках у него были описания настоящих клинических случаев). Но нам сейчас важно как по-разному относятся друзья к оболганному Лукасу. Одни — помогают ему оправдаться, веря, зная, что он не виновен — не может быть виновен в таком преступлении. Другие (друзья!), наоборот, легко верят в то, что непристойность могла иметь место и отворачиваются от него, несмотря на многолетнюю дружбу. Секрет в том, что последние не были по-настоящему близки с Лукасом, они не знали его. Ярлык с надписью «друг» случайно был заменён на другой ярлык — с надписью «извращенец». Этого оказалось достаточно, чтобы отношения расстроились — мнимые отношения, на самом-то деле. А ведь люди часто ограничиваются мнимым существованием на уровне ярлыков, считая его единственно возможным.
Мир вообще живет по ярлыкам. Хотите изменить мир, подмените ярлычки! Об этом много у Оруэлла в романе «1984». Помните его знаменитые: «война — это мир», «свобода — это рабство», «незнание — сила»?
Кстати, выходки Femen страшны именно тем, что выбивают «землю» из-под ног обывателя, выхватывают из его рук знакомый набор фантиков и ярлычков. Обыватель теряет «почву под ногами», и мир колеблется, теряет стабильность. В это время манипулятор старательно меняет картинку мира в сознании обывателя, подменяя привычные ярлыки — новыми, более агрессивными и нестабильными. История, как известно, учит только тому, что ничему не учит (Бернард Шоу). Ведь все зло в истории было не с нами, а с «ними». Обыватель мыслит себя хорошим человеком. В его сознании нет агрессивных моделей, которые так нужны нынешним кукловодам. И пока мир негодует по «старым фантикам», он меняется, уходит в сторону от стабильности и приближается к новым, более агрессивным моделям поведения в обществе.
* * *
Хотите, чтобы люди вас заметили и считали важной персоной? Кричите погромче о своей важности, обклейте себя всякого рода важными ярлыками! То, что есть на самом деле, видят очень немногие. Потому, опять же, по Оруэллу, важно не то, что есть, а что напишут об этом газеты. И потому газеты «вредны для пищеварения» (М. Булгаков) не только телесного, но и душевно-духовного.
* * *
Слепота делает человека фанатиком. Она вооружает его категоричностью суждений и ригоризмом, ведь человек уверен, что видит всё как есть, что знает как устроен этот мир, что всегда правильно понимает происходящее. Он не знает, что ничего не знает.Слепой погружен в своё мнение о реальности, которое застилает ему реальность.
И только знающий, что «стена с наклеенными на ней ярлыками» — это не реальность, а плоскость, в которой надо найти дырку, понимает, что ничего по-настоящему не знает.
Реально мир погружен в тайны, в том числе в тайну становления. В нём нет линейности, которая присуща проекциям на плоскость воображения.
Не суди — это значит не умертвляй живое, не приписывай становлению случайных качеств, которые даже присутствуя в нём могут быть не значимыми. Общение со слепым — это постоянный суд: ко всем явлениям жизни у него найдется ярлычок, ибо он всё знает и всё понимает лучше других. «Воистину, онемевшему от чуда мучительно говорить с оглохшими от шума» (свт. Николай Сербский).
По большому счету, душевный человек и есть этот слепой, ибо только духом познается реальность, только в духе можно отличить доброе и злое. Духовный человек — это тот, кто нашел дырку в стене, увешанной множеством правильных и красивых смыслов, найденных кем-то другим. Духовный человек ищет сам, и находит, ибо ищет правильно («всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворяют» (Мтф. 7:7). Он использует слова как указатели, но насыщается лишь реальностью, точнее — Реальностью.
Хождение по водамОбщение с реальностью — это всегда неожиданность, непредсказуемость. Потомуярлыки — это некая защитная реакция, если хотите — трусость. Нам не хватает решимости жить в простоте и открытости перед жизнью, нам хочется иметь твердую почву под ногами. Но реальная твердь — это Небо. Земля же — это воды и хляби людских сердец, людских умов…
Видящий неизменно ходит по водам становящегося бытия, отказываясь от окаменения ярлыков. Он опирается на твердь смысла, его опора — Господь, в Ком всё живет, движется и существует.Слепой и зрячий внешне трудно различимы. Только внутреннее око духа ясно видит, что видящий ходит в свободе. Уважение к свободе — отличительная черта зрячих. Бремя свободы для них — легко…
Привыкай, сынок, к пустыне,под ногой,окромя нее, твердынинет другой.В ней судьба открыта взору.За верстув ней легко признаешь горупо кресту.(И. Бродский «Колыбельная»)
Автор : Светлана Коппел-Ковтун
xn--80aeahgfjecay5a6b.xn--p1ai
