Соединенные духом и любовью. Латинские письма. Соединенные духом и любовью латинские письма

Соединенные духом и любовью - Латинские письма - Льюис

Форма этой переписки во многом определяет ее содержание. Общение на чужом для обоих корреспондентов и располагающем к ясности мысли и чеканности формулировок языке отсекает лишнее, случайное и «суетное» и оставляет существенное словно бы выведенным крупными буквами.

Такой разговор не располагает к болтовне и заставляет Льюиса в сжатом и отточенном виде проговаривать идеи, растворенные во многих его работах и письмах. Поначалу дипломатический обмен письмами о важности единства в трудные для христиан времена быстро превращается в глубокий разговор о судьбах христианства в современном мире и миссии верующего интеллектуала, а заочное знакомство — в настоящую духовную близость и очень теплую и живую дружбу.

Клайв Стейплз Льюис - Джованни Калабриа - Соединенные духом и любовью - Латинские письма

М.: Никея, 2017. 184 с.

ISBN 978-5-91761-761-9

Клайв Стейплз Льюис - Джованни Калабриа - Соединенные духом и любовью - Латинские письма - Содержание

Предисловие

Переписка К.С. Льюиса с доном Джованни Калабриа (1947—1954)

Письмо 1. Дон Д. Калабриа К. С. Льюису Верона. 1 сентября 1947 года
2. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 6 сентября 1947 года
3. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 20 сентября 1947 года
4. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд, 3 октября 1947 года
5. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 25 ноября 1947 года
6. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 13 января 1948 года
7. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 27 марта 1948 года
8. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд, 10 августа 1948 года
9. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 14 января 1949 года
10. Дон Д. Калабриа К. С. Льюису Верона. 17 апреля 1949 года
11. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 10 сентября 1949 года
12. Дон Д. Калабриа К. С. Льюису Верона. 18 сентября 1949 года
13. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 19 ноября 1949 года

14. Дон Д. Калабриа К. С. Льюису Верона. 17 декабря 1949 года
15. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 25 августа 1950 года
16. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 13 сентября 1951 года
17. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 26 декабря 1951 года
18. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 14 апреля 1952 года
19. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 14 июля 1952 года
20. Дон Д. Калабриа К. С. Льюису Верона. [Декабрь 1952 года]
21. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 5 января 1953 года
22. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 7 января 1953 года
23. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 14 января 1953 года
24. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 17 марта 1953 года
25. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 10 августа 1953 года
26. Дон Д. Калабриа К. С. Льюису Верона, 3 сентября 1953 года
27. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 15 сентября 1953 года
28. К. С. Льюис дону Д. Калабриа Оксфорд. 5 декабря 1954 года

Переписка К.С. Льюиса с доном Луиджи Педролло (1954-1961)

29. К. С. Льюис дону Л. Педролло Оксфорд. 16 декабря 1954 года

30. К. С. Льюис дону Л. Педролло Кембридж. 8 января 1958 года
31. К. С. Льюис дону Л. Педролло Кембридж. 19 января 1959 года
32. К. С. Льюис дону Л. Педролло Кембридж. 28 марта 1959 года
33. К. С. Льюис дону Л. Педролло Кембридж. 15 декабря 1959 года
34. К. С. Льюис дону Л. Педролло Кембридж. 16 апреля i960 года
35. К. С. Льюис дону Л. Педролло Кембридж, 3 января 1961 года
36. К. С. Льюис дону Л. Педролло Кембридж. 8 апреля 1961 года
37. У. Г. Льюис дону Л. Педролло Оксфорд. 20 апреля 1968 года

Примечания

Клайв Стейплз Льюис - Джованни Калабриа - Соединенные духом и любовью - Латинские письма - Предисловие

Ars amicitiae, или Искусство дружбы

В очень разнообразном наследии Клайва Стейплза Льюиса, включающем академические работы, апологетические трактаты, фантастические романы, стихи и детские сказки, письма занимают особое место. Их полное собрание насчитывает четыре тысячи страниц — больше, чем написано Льюисом во всех других жанрах, и это не объяснить только лишь обычной для образованных людей того времени склонностью писать длинные письма. Важная черта личности Льюиса — столь жадное стремление к общению, что взаимодействие со студентом, читателем и даже случайным корреспондентом часто приобретает у него глубоко личное измерение.

Неудивительно, что среди литературного и публицистического наследия Льюиса есть несколько книг, написанных в форме собрания писем. Известнее всего знаменитые «Письма Баламута» — следующая традиции игровых сочинений Эразма Роттердамского переписка опытного беса с юным и неопытным подопечным, а также «Письма к Малкольму о молитве» (.Letters to Malcolm: Chiefly on Prayer, 1964). Письма к некоторым адресатам сложились в целые отдельные издания, это «Письма к американке» (Letters to an American Lady, 1967), более ста изданных посмертно писем к женщине, которую Льюис никогда не видел и с которой переписывался с 1950 года до самой смерти, и «Письма детям» (Letters to Children, 1996) — после выхода первых частей «Хроник Нарнии» Льюису стали писать дети со всего мира, и он старательно отвечал своим маленьким корреспондентам.

Но даже на этом фоне переписка с католическим священником Джованни Калабриа выделяется среди прочих эпистолярных дружб Льюиса не только как по-человечески красивая история, но как очень чистый пример духовной близости двух людей, почти лишенной бытовых и материальных точек опоры.

Объем переписки сравнительно невелик: 24 письма Льюиса к Джованни Калабриа, 6 писем Калабриа к Льюису (большую часть писем Калабриа Льюис уничтожил, о чем он сам рассказывает в одном из приведенных здесь писем), 8 писем Льюиса к Луиджи Педролло, ученику и преемнику дона Калабриа, и одно — старшего брата Льюиса Уорни к Луиджи Педролло, написанное четыре с половиной года спустя после смерти К. С. Льюиса. Дошедшие до нас письма — верхушка айсберга, но и этого достаточно, чтобы вполне оценить важность наследия двух выдающихся людей.

esxatos.com

«Соединенные духом и любовью»: о презентации переписки Клайва С. Льиса и о. Джованни Калабриа

Память более чем бессмертная

Александр Марков о «Латинских письмах» К.С. Льюиса и Джованни Калабриа

Два собеседника, итальянский священник, воспитатель тысяч сирот, и оксбриджский профессор, горестно задумавшийся о послевоенном сиротстве всего мира. Два прирожденных рецензента — дон Джованни Калабриа начал переписку с кратчайшей рецензии на «Письма Баламута», продолжил рецензиями на науку как явление и искусство как явление, а К.С. Льюис рецензирует богословские воззрения целых церквей и эпох. Такой размах рецензирующей мысли, когда вся Франция или весь протестантизм оказывается на остром пере рецензента, лишен и тени благочестивого морализма: скорее, это попытка разобраться, где мы оказались, что даже языка не хватает, чтобы обозначить самые простые очертания нашего исторического положения. Наконец, двое святых — если дон Джованни канонизирован Иоанном Павлом II, то Льюис хотя никогда не обретет нимба, другом святых зваться для него было бы дороже, чем зваться святым.

Переписка началась в Европе после Второй мировой войны, когда старая вера, поддерживаемая жестами учтивости, уже невозможна. Никто не посмеет, если в нем есть хоть капля стыдливости, сказать «я верю, потому что следую некоторому приличию» или «я верю, потому что не могу огорчать Бога и себя предательством веры». Такое лицемерие, двойственность намерений, сразу будет опознано как фальшь. Нерв всей переписки — злая воля, велящая христианам спасаться бегством; злая воля, сокрушающая целые континенты; злая воля, искажающая самый смысл существования стран и народов. Для Льюиса злая воля не сводится к одержимости масс вождями, но представляет собой полное обессмысливание целых миров: Китай стал бессмыслен при Мао или Франция бессмысленна в политической борьбе коммунистов и антикоммунистов. Такое обессмысливание и есть для оксфордского, а после кембриджского медиевиста-богослова настоящее обещание конца света — не со взрывом, не со взвизгом, а под марш легиона молчаливых бесов.

Молитва в новом мире лишь фрустрирует, лишившись возможности повелевать; духовники Церкви безвестны, не зная, дождалась ли их Церковь или же они, полезные на исповеди, полезны частным лицам частным образом. Льюис принимает эту ситуацию со всей серьезностью, упрекая собеседника, что тот уверен в могуществе молитвы: в Гефсиманском саду молитва не была могущественна. Единственное, что осталось могущественного в современном мире, — тело будущего воскрешения: Льюис пишет, что, не видя никогда духоносного собеседника, он скромно стремится угодить Богу, чтобы встретиться с ним в воскресшем теле.

Воскресшее тело вообще у Льюиса — никогда не образ красоты бессмертия, будто одежды или оболочки, — но тело, которое всегда можно назвать, к которому можно прикоснуться, которое можно похлопать, как коня или осла, «брата осла» по Франциску Ассизскому. Это не идеализированное тело, но, напротив, то дружественное тело, которое всегда рядом: как мы не хотим, чтобы гибли любимые вещи, мы сохраняем детские игрушки, и это для Льюиса — лучшее доказательство бытия воскресшего тела.

Собеседник не так доверчив к детству: ему постоянно нужно исправляться, он постоянно сознает свои слабости, что логика, речь, язык могут осекаться так же, как спотыкается нога, — но не «для смирения», как считали благочестивцы XIX века, а чтобы показать, что наша мысль только и может быть измерена, что дружбой, и что наше бытие только и может, что быть окликнуто.

Собеседники и вправду живут среди интеллектуальной чумы. Для Льюиса это логические позитивисты, которые употребляют больше слов, чем может выдержать несчастное человечество. Это штатные богословы, которые не умеют объяснить, почему нужно полагаться на волю Божию, если Бог свободен и человек свободен, — они обеднили понятие свободы настолько, что все разучились жить мирно. Льюис указывает на прошедшее время духовных обещаний: верующий — это не тот, кто жадно ждет просимое, но кто уже получил просимое. Он получил волю Божию, искомую вещь, или, точнее, он получил мир, который стоит наготове перед нашей нерешительностью и нищетой; который беззащитен настолько, что любое лукавое желание может его уничтожить.

Льюис, родившийся в один год с Лоркой и Магриттом, мыслил скорее как старшие на несколько лет современники (британская изоляция давала о себе знать в некотором культурном отставании), Беньямин или Пастернак, для которых вспышка времени, мессианское качество времени, время как мгновение, уязвляющее беспредельным счастьем, — не поясняющие образы, но самая суть развертывающихся событий. Только если для Беньямина именно из качественного скачка времени развертывается историческое действие, понимающее себя и торопящееся себя объяснить, Льюис видит себя перед историей, которая объяснить себя не торопится. Это история, в которой угрозы выхолощены обещаниями, а то и другое — мнимостью стоящих за ними намерений; это история, заведомо поставившая себя под суд мировых войн.

Латинская переписка, вышедшая билингвой, показывает, что пресловутое влияние «языкового мышления» (какое ужасное выражение!) на иноязычное письмо — вовсе не только порча, вовсе не заставляющие споткнуться кальки, но, напротив, лучшее вдохновение для самого мышления. Когда Иоанн Калабриа пишет, что он совершает духовные упражнения ad reformandos mores, в русском переводе — «для преобразования характера», то это калька со специфически итальянского смысла «реформации» как принятия новой формы, как можно по-итальянски сказать «реформация облаков». Но протестантскому собеседнику читать о Реформации должно было быть просто приятно. Или когда Льюис утверждает, что святы и католик Томас Мор, и протестант Уильям Тиндейл, несогласные друг с другом в существенных вещах, потому что их разногласия исходят из «добродетели и глубины веры» (immo ex virtutibus et fidei), — то он прибавляет «Я верю, что суд Божий об этом расхождении сокрыт глубже, чем тебе кажется: ибо суды Божии — бездна». Нельзя не увидеть в этом credo калькирования английского believe, что означает не просто верить, но быть уверенным в том, что познаешь в данный момент, говорить что-либо с уверенностью, потому что сам строй мысли подвел к добродетели этой уверенности, — и Льюис, призывая собеседника разделить веру в данном значении, тем самым пускает его в свою речь гостем.

Еще два примера: дон Калабриа называет человечество «человеческая семья», familia humana. Это как будто калька с английского human family — человеческий род в биологическом смысле, включающий не только человека разумного, но и более ранние этапы его эволюционного развития, семья как род, древо, обозримое для профессорского взгляда. Профессор в Англии может соглашаться с дарвинизмом полностью или с оговорками, но для него дарвинизм — интеллектуальное вместилище, такое же, как его кабинет и кресло, и было бы неловко выгонять словом его оттуда. Но также familia humana в итальянском звучании — родная человеку семья, где на Апеннинах «человеческий» и «наш» — это лишь случайные синонимы родного. Это община или человечество; то, что человек опознает как более родное, чем родные по крови люди. Так дон Джованни рассказывает о делах своей общины без тени похвальбы, но в тени похвальной речи, которую уже скажет ему Церковь, а не Льюис и не он сам.

Льюис, со своей стороны, жалуется на смертный грех уныния (само по себе жест — обращение протестанта к католической традиции учета грехов как смертных и простительных) и говорит: «хотя немногие верят этому, глядя на меня» (quamquam hoc de me pauci credunt). Здесь уже «верить» — прямая калька с believe, оценивающего знания как переживания; но полнота такого английского речевого звучания не мешает перепрыгнуть через язык, имея в виду итальянское credere как «предполагать», всегда с оттенком преодоленного недоверия: кто бы мог поверить — но поверили. Так Льюис, призывая вместе прыгать через толщу языка, показывает лучше всякого психоаналитика, какое недоверие к себе таится в унынии — и насколько лучше не поверить сразу, чем считать что-то невероятным и потому несуществующим. Так мертвый латинский язык не указывает на реальность уныния и не задает преодоления уныния, но сразу справляется с унынием на своем поле вежливого внимания к собеседнику.

Переводчики писем Николай Эппле и Борис Каячев известны переводом значительной части православного богослужения на русский язык (проект священника Георгия Кочеткова): задача, которая потребовала не только брать оригинал за образец, но и смотреть, при каких случаях головокружительно образцовыми могут стать переводы. При переводе переписки Льюиса решалась та же задача: как сразу иметь в виду свой и чужой язык, невзирая на сразу очевидные преимущества выразительности каждого из языков, на гибкость оборотов или на глубину философской традиции, на что привычно до сих пор только и смотрят некоторые переводчики. Нет, надо было увидеть, как эти преимущества не опережают нас, но поджидают нас в катастрофе нашего языка, когда уже невозможно сказать что-то без оговорок, но чужая речь звучит вполне без оговорок. Перевод писем удался, и немногие недоумения, например, добавление отсутствующего в оригинале слова «словно» во фразе «Малютка Иисус, лежащий в яслях, Своими маленькими еще глазками и ручками словно говорит всем людям: Придите ко Мне все; Я хочу, чтобы все были едино…» (adhuc оригинала — это, скорее, «еще» перевода) — вовсе не неточности, но самый показ того, что язык не сразу раскрывает свою безоговорочность, столь непохожую на темные времена всемирных оговорок, что тогдашние, что нынешние. Это не хайдеггеровский культ языка, но и не позитивистские придирки к языку — это счастливое несходство сходного.

К.С. Льюис, Дж. Калабриа. Соединенные духом и любовью. Латинские письма. Пер. с англ. Н. Эппле, Б. Каячева. — М.: Никея, 2017. 184 с. (Bilingua)

Источник: https://www.colta.ru...iterature/16173

Сообщение отредактировал Pietro: 16 Октябрь 2017 - 15:59

catholichurch.ru

Соединенные духом и любовью. Латинские письма.

Льюис К.С.

есть в наличии

Аннотация

Переписка между писателем Клайвом С. Льюисом (автор знаменитых "Хроник Наарнии") и католическим монахом Джованни Калабриа завязалась в 1947 году и продлилась до смерти Калабриа в 1954 году, после чего ее продолжали другие члены веронской общины вплоть до смерти Льюиса в 1963 году. Переписка писателя и священника содержит глубокие рассуждения на разные темы - от христианского единства и современной европейской истории до миссии верующего интеллектуала. Переписка велась на латыни, поскольку Калабриа не знал английского. Это поразительный пример общения на "мертвом", но воскрешенном языке двух наследников языковой культуры старой Европы. Это свидетельство трогательной дружбы писателя и монаха, которые ни разу в жизни даже не виделись, но надеялись на встречу после смерти. Это гимн братской любви, в которой "…две души, разделенные пространством, народом, языком, конфессией и возрастом, оказались соединены в приятном общении!" Это глубокий разговор и, наконец, это просто очень красивая латынь.Текст приводится параллельно на двух языках - латинский оригинал и русский перевод

Дополнительная информация

Регион (Город/Страна где издана):	Москва
Год публикации:	2017
Тираж:	2000
Страниц:	184
Формат:	60x90/16
Ширина издания:	145
Высота издания:	215
Вес в гр.:	291
Язык публикации:	Русский
Язык оригинала:	Латинский
Тип обложки:	Твёрдый переплёт
Цвета обложки:	Серый, Оранжевый
Возраст от:	12
Полный список лиц указанных в издании:	Льюис К.С.

www.dkmg.ru