ГУМБОЛЬДТИАНСТВО, система лингвофилософских воззрений, сформировавшаяся под непосредственным влиянием идей Вильгельма фон Гумбольдта. Языковая философия и лингвистическая теория Гумбольдта – несомненно, одна из самых влиятельных лингвофилософских концепций 19 в. С известными оговорками гумбольдтианство может быть охарактеризовано как приложение некоторых идей И.Канта к проблемам языка. Одна из наиболее ярких черт языковой философии Гумбольдта – идея связи между языком и национальным характером. Эта идея, воспринимающаяся сегодня как достаточно смелая и нуждающаяся в серьезном эмпирическом обосновании, была в эпоху романтизма скорее общим местом (ср., например, труды И.Г.Гердера). В этой части своей концепции Гумбольдт (вопреки тому, что часто утверждается сегодня) был вряд ли по-настоящему оригинален. Оригинальность гумбольдтианства видится прежде всего в следующих положениях. Язык представляет собой не столько готовый продукт (Ergon), сколько деятельность (Energeia). Иными словами, язык не хранится где-то в готовом виде как инструмент общения независимо от говорящих на нем людей. Язык постоянно порождается в процессе его использования. Это положение не отменяет возможности описывать язык как систему знаков; необходимо, однако, помнить, что такое описание будет заведомо неполным, оно не в состоянии объяснить ряд значимых свойств естественного языка, например языковые изменения. Гумбольдт характеризовал язык как «постоянную работу духа», понимая под духом (Geist), в соответствии с философской терминологией своего времени, не некую мистическую сущность (что неоднократно утверждалось его интерпретаторами), а скорее то, что сегодня могло бы быть названо когнитивной способностью. Постулат о деятельностном характере языка оказал существенное влияние на лингвопсихологические концепции Г.Штейнталя и В.Вундта. 1. С первым положением связана идея единства языка и мышления. Подчеркивая деятельностный характер языка, Гумбольдт предостерегал против наивного подхода к соотношению мысли и ее языкового выражения. Язык – это не средство «упаковки» готовых мыслей, возникающих в сознании говорящего «вне и до языка», для передачи их слушающему. В свою очередь, деятельность слушающего, пытающегося понять смысл сообщения, не сводится к его «распаковке». Модель коммуникации, предполагающая обмен «упакованными» мыслями, перебрасываемыми от говорящего к слушающему наподобие теннисных мячей, может оказаться полезной для решения определенных прикладных задач, но имеет мало общего с реальными процессами языкового общения. На самом деле работа мысли изначально «отягощена» языком. Говорящий строит свое высказывание, не столько облекая готовую мысль в языковую форму, сколько выстраивая мысль с помощью языка. Воспринимая это сообщение, слушающий не «распаковывает» чужие мысли, а, говоря современным языком, активизирует соответствующие концептуальные структуры в своем сознании. Причем эти концептуальные структуры никогда не могут быть тождественны концептуальным структурам отправителя информации. 2. Из положения о единстве языка и мышления естественным образом вытекает положение об активной роли конкретных языков в формировании модели мира, или «языкового мировидения» (sprachliche Weltansicht), как называл его Гумбольдт. Если язык изначально принимает участие в зарождении мысли, мысль не может быть свободна от соответствующего языкового выражения. Поскольку каждый язык концептуализирует мир своим неповторимым образом (ср. ниже о внутренней форме), мысли, сформулированные на разных языках, не могут быть полностью тождественными. Следует подчеркнуть, что из этого положения не следует невозможность принципиального понимания между людьми, говорящими и думающими на разных языках, или непереводимость высказываний с одного языка на другой. Гумбольдт подчеркивал, что подобно тому, как индивидуальные, субъективные языковые особенности «снимаются» в национальном языке, принципиально едином для всех говорящих на нем людей, так и особенности национальных языков «снимаются субъективностью человечества». Различные модели мира, зафиксированные в конкретных языках, – это не столько разные сущности, сколько различные способы и пути, на которых осуществляется «превращение мира в мысли». Представляется, что именно в этом смысле следует интерпретировать знаменитое высказывание Гумбольдта: «Язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо более тождественное». 3. Положения о единстве языка и мышления и об активной роли языка в процессе «превращения мира в мысли» непосредственно связаны с понятием внутренней формы языка (innere Sprachform). Учение о внутренней форме представляется наиболее оригинальным компонентом лингвофилософской концепции Гумбольдта. Как это нередко бывает с фундаментальными положениями гуманитарных концепций, понятие внутренней формы не получило явного определения ни в одной из работ Гумбольдта, что явилось причиной неясности статуса этого понятия в лингвистической теории. Г.Штейнталь интерпретирует внутреннюю форму как психологический феномен – как «взаимосвязь между звуком и созерцанием посредством звучания». На ранних исторических этапах развития языка эта взаимосвязь, по Штейнталю, мотивирует языковые формы, позднее она может утрачиваться. Тогда внешняя форма лишается мотивационной поддержки. Большинство исследователей, которых можно с той или иной степенью условности отнести к «гумбольдтианцам», практически отождествляют понятия внутренней формы и модели мира (ср. работы Г. фон дер Габеленца, 1840–1893, Ф.Н.Финка, 1867–1910, К.Фосслера). В русской лингвистической традиции утвердилось понимание внутренней формы, восходящее к работам представителей Харьковской школы, прежде всего А.А.Потебни, который (под влиянием идей Г.Штейнталя) определяет внутреннюю формы как «отношение содержания мысли к сознанию». Внутренняя форма «показывает, как представляется человеку его собственная мысль». Такая интерпретация внутренней формы, основанная на этимологии отдельных слов (характерно, что Потебня, в отличие от Гумбольдта, говорит о внутренней форме слова – его ближайшем этимологическом значении, – а не о внутренней форме языка), оказалась весьма полезной категорией для исследования семантики образных единиц языка, но вряд ли соответствует содержанию гумбольдтовской категории. Заметим, что и Г.Г.Шпет, представляющий совершенно иную научную парадигму, в своей известной работе 1927 сводит понятие внутренней формы языка к внутренней форме слова. Судя по имеющимся указаниям Гумбольдта, прочитанным в соответствующем теоретическом контексте, внутренняя форма языка понималась им как противопоставляемая внешней, звуковой форме концептуально-структурная модель, лежащая в основе грамматики данного языка и организации его лексико-семантической системы. Именно внутренняя форма делает каждый язык уникальным в том смысле, что значимыми являются не столько различия в акустическо-графическом облике языковых выражений, сколько различия в их глубинном устройстве, т.е. в грамматическом строе каждого языка и зафиксированной в нем модели мира. 4. Еще одно важное положение теории Гумбольдта состоит в том, что язык возник сразу во всей своей сложности и системности, а не развивался постепенно из неких примитивных изолированных знаков, как это, в частности, утверждал Гердер. В своей работе 1820 О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития Гумбольдт утверждает: «Для того, чтобы человек мог постичь хотя бы одно-единственное слово <...>, весь язык полностью и во всех своих взаимосвязях уже должен быть заложен в нем». Это положение по понятным причинам провоцирует весьма серьезные дискуссии. Для его правильного понимания важно иметь в виду, что Гумбольдта интересовал не столько филогенез в его историческом аспекте, сколько антропологическая природа языка как «инстинкта разума». Язык интересует Гумбольдта не как продукт интеллектуальной и коммуникативной деятельности (ср. его противопоставление деятельности-энергейи и эргона – «мертвого» продукта деятельности), а как «орган, образующий мысль». Эта идея повлияла на многие лингвистические концепции 20 в., в частности на все версии структурализма, исходившего из положения о системности языка, обусловленности одного элемента другим в уникальных для каждого конкретного языка конфигурациях. Гумбольдтинство представляет собой одну из немногих лингвофилософских теорий прошлого, которая продолжает оказывать влияние на современные подходы к исследованию языка. С одной стороны, гумбольдтианские традиции были продолжены в 20 в. в рамках неогумбольдтианских подходов (см. НЕОГУМБОЛЬДТИАНСТВО) с другой – в виде развития отдельных положений и идей, высказанных Гумбольдтом и нашедших применение в самых различных областях лингвистики – от генеративной грамматики Н.Хомского до когнитивной теории метафоры Дж.Лакоффа и М.Джонсона. www.krugosvet.ru Вильгельм Гумбольдт (1767–1835) – немецкий философ, лингвист и политический деятель, один из основоположников сравнительно-исторического языкознания и философии языка. По своему мировоззрению он – яркий представитель гуманистического немецкого просвещения, друг Гете и Шиллера. Цель общественного развития В. Гумбольдт видел в полном и гармоничном развитии духовных сил и способностей, данных личности щедрой природой. В этом развитии должно найти выражение все своеобразие индивидуальности как отдельного человека, так и нации в целом. Дух нации – дух ее языка, язык – деятельность духа, через нее и происходит саморазвитие внутреннего мира и отдельной личности и нации в гармоническое целое. Движущая сила этого развития – творческое воображение. В. Гумбольдт многое сделал в области классической филологии и сравнительно-исторического языкознания. Свои взгляды на происхождение языка В. Гумбольдт выразил в довольно кратком отрывке из введения "О различии в строении человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человеческого рода" к книге "О языке кави на о. Ява". Очень своеобразным для своего времени, предвосхитившим многие направления современной лингвистики (психолингвистика), был подход Гумбольдта к пониманию природы языка. Язык не есть нечто застывшее, мертвое, созданное, он и деятельность духа, и создаваемое в каждый момент, и постоянное, и преходящее. Будучи вечно повторяющейся работой ума, стремящегося к звуковому выражению мысли, он являет собой то общее, как мы сейчас сказали бы, регулярное, что многократно производится в говорении. Но чтобы стать языковым (а не речевым) явлением, регулярности недостаточно. Слова и правила, которые обычно называют языком, будучи хаотически выделены из говорения, могут представить лишь отдельное, не характерное для всего языка. Высшие и тончайшие особенности языка могут быть постигнуты Не через отдельные его элементы, а в связной речи, через совокупность всех говорений, коей и является язык. Таким образом, язык рассматривается в двух смыслах: как деятельность, речевое поведение, создающее постоянно возрастающую совокупность высказываний, в которой живут и воплощаются дух наций (здесь Гумбольдт растворяет язык в речемыслительном процессе), и язык как то "высшее и тончайшее", в котором выражено своеобразие и индивидуальность духа народа. Для понимания точки зрения Гумбольдта на происхождение языка важны его представления о ходе исторического процесса. В нем действуют силы сцепления событий причиной и следствием, что позволяет восстановить жизнь прошлых поколений, объяснить действия последующих, в частности великих, личностей. Но есть другие, внутренние силы, которые обновляются, воплощаясь во внешнем действовании. И эти новые внутренние силы уже не могли быть учитываемыми. Другими словами, наблюдаемые причинно-следственные связи событий перемежаются в деятельности людей со стихийными проявлениями внутренних сил индивидов и наций. Таким всплеском внутреннего действова-ния людей, перешедшим во внешнее действование, и явился акт стихийного, бессознательного, свободного, но не инстинктивного образования языка." Язык глубоко заложен в духовном развитии человечества, он неотъемлемая его часть, в нем обнаруживаются все состояния культуры. И в то же время язык самостоятелен. Он появляется как эманация, перевоплощение духа, как дар человечеству от его внутренней природы. Язык является продуктом коллективного воодушевления. Заложенный в душе каждого человека внутренний прототип языка, как внутреннее действие, переходит во внешнее поведение в результате совместного действия душевных сил отдельных людей, которые (силы) поддерживались уверенностью каждого, что его поймут. Этот акт творящей силы выполняется всей массой народа, в которой тонет отдельная личность. И, несмотря на это, в нем воплощается глубина ее индивидуальности, так же как своеобразие культуры народа в целом. Рассматривая язык как нечто непосредственно заложенное в человеке, создание которого не объяснимо разумом, В. Гумбольдт этим самым снимал вопросы о факторах и внутренних механизмах перехода от доязыкового к языковому состоянию людей, т. е. те вопросы, над которыми билась мысль французских просветителей. Стихийность и таинственность появления языка из человеческого духа мало чем отличается от чудотворного возникновения речи. studfiles.net "Миры, в которых живут различные общества, – это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками" Э.Сепир Сложность русской морфологии,изменяемость слова или иными словами грамматическая оформленность слов окончаниями для иностранцев это же ужас ужасный. Окончания выражают падеж и число имен существительных, согласование прилагательных, причастий и порядковых числительных в словосочетаниях, лицо и число глаголов настоящего и будущего времени, род и число глаголов прошедшего времени. Русские люди этого, конечно, не замечают, т. к. для нас естественно и просто говорить то ЗЕМЛЯ, то ЗЕМЛИ, то ЗЕМЛЕ – в зависимости от роли слова в предложении, от связи его с другими словами, но для носителей языков другой системы – это непривычно и трудно. Как например англичанин скажет домик , домище, домина ? Просто маленький дом( little house) и большой дом ( big house ). То есть мы можем сказать как англичане маленький или большой дом, а англичане воскликнуть «какой домик, домина или домище» не могут. Возьмём любой русский глагол - тоже головная боль для иностранца : Говорить: заговорить, поговорить, проговорить, уговорить, отговорить, выговорить, наговорить, подговорить, приговорить, переговорить, обговорить, договорить, разговорить или плакать: поплакать, заплакать, проплакать, выплакать, отплакать, оплакать, наплакать, всплакнуть и т.д.). Это многообразие глагольных образований возрастает с привлечением суффиксальных и постфиксальных средств языка: разговориться, договориться, проговориться, проговариваться, приговаривать, подговаривать, наговориться; выплакивать, поплакивать, поплакаться, наплакаться, выплакаться, расплакаться, отплакивать, всплакивать и т. д.». Ну как тут бедному иноземцу не схватиться за голову. Вот разве на французском , английском, или немецком можно составить целый рассказ из одних только глаголов ? Кто тут у нас на АШ из Англии, Германии, Франции ? Попробуйте. Я уверена , не получится. А в русском? Да запросто. Растолкала, подняла. Кинулась разогревать, накрывать, накручиваться... Позвала. Молчит. Заглянула — накрылся, храпит. Пощекотала. Лягнул. Рявкнула! Замычал, поднялся, поплёлся... Опоздаю!! Выскочила, помчалась. Отходит! Догнала, уцепилась, повисла. Доехала. Спрыгнула. Звенит! Побежала, ворвалась, отпихнула, проскочила. Отлегло! Поднялась. Уселась. Вскочила, позвонила, напомнила погасить, выключить, причесать, застегнуть, обуть... Бросил. Разложилась, начала работать. Шепчутся... Прислушалась — завезли, расфасовывают, будут давать! Отпросилась, вернулась, продолжила трудиться. Спохватилась, выбежала. Влетела: занимала — отошла! Не пускают. Пристыдила, объяснила, добилась — обхамили. Стоять — не пообедаешь. Встала. Движется! Приободрилась. Подошла. Кричат: не выбивать! Кончилось!! Рыдать хочется. Возмутилась. Обозвали. Поплелась. Поднажала. Помчалась. Прибежала. Плюхнулась, отдышалась. Позвонила. Говорит, задержится. Зашиваются, авралят — врёт! Выскочила. Забежала, обула, одела, потащила. Ласкается, обнимает, подлизывается... Выясняется: полез, опрокинул, разбил! Шлёпнула. Орёт, обзывается. Говорить не умеет — выражаться научился! Придётся отучать. Пришли. Раздела, умыла, вскипятила, отшлёпала, остудила, накормила, прополоскала, отняла, выключила, наказала, почистила, рассказала, протёрла, переодела, подмела, спела, уложила... Присела. Забеспокоилась. Позвонила. Узнала — ушёл, не задерживался! Обнаглел!! Распоясался! Разведусь! Сдёрнула, швырнула, легла. Вскочила. Начала обзванивать. Не был... не заходил... не появлялся... не приводили... не привозили. Сломал? Попал?! Спутался?! Разбился?! Явился... Ухмыляется! Размахнулась... Не успела — упал. Подтащила, стянула, взвалила. Ушла, уткнулась, разрыдалась. Заплакал... Подбежала, пощупала, подняла, переодела, укутала, подоткнула, застирала, повесила. Легла. Вскочила, накрутилась. Постояла. Поглядела. Вздохнула. Укрыла. Завела. Выключила. Отключилась. Русский язык вообще очень богат и выразителен, в нем много слов с переносным значением, метафор и аллегорий. Иностранцы часто не могут понять выражения типа «волчий аппетит», «золотое сердце» и т.д. В русском языке распространены сложные предложения, с множеством деепричастных и причастных оборотов, однородных членов предложения. Отсюда – сложная пунктуация, которую не всегда могут «одолеть» и носители языка. И в самом построении предложений у нас намого больше свободы чем у европейцев. У них там всё строго. Местоимение (подлежащее) должно стоять на первом месте месте, а сказуемое за ним,и не дай бог определение не туда засунуть. А что мы ? А нам всё равно . «Я пошёл в библиотеку районную», «Пошёл я в районную библиотеку» или « В районную библиотеку пошёл я». В английском языке например в предложении обязательно присутствуют оба главных члена - подлежащее и сказуемое. А мы что? А нам всё равно. В русском же языке предложение может быть без сказуемого или без подлежащего. Как там у Фета стихотворение без единого глагола, слабо англичане ? Трели соловья, Серебро и колыханье Сонного ручья, Свет ночной, ночные тени, Тени без конца Ряд волшебных изменений Милого лица, В дымных тучках пурпур розы, Отблеск янтаря, И лобзания, и слезы, И заря, заря!.. Петр поспешил по приглашению. Павловский поезд примчал последнего. Пока Петр Петрович придумал признание Полиночке, прошелся парком, постучался под парадным подъездом. Пикантная прислуга попросила подождать Петра Петровича. - Проходите, проходите! - пролепетала Полина Павловна, показывая путь Петру Петровичу. - Познакомьтесь. - Петр Петрович. - Папаша, - пробасил папаша. Пока Петр Петрович пересказывал последние петербургские происшествия, Полиночка пошла переодеться. Переодевшись, попросила Петра Петровича покушать. - Петр Петрович, покушайте. - Петр Петрович, пирожные, пикули, пирожки. Полиночка приготовляла! Петр Петрович, полынной? Померанцевой? - Пожалуй, полынной, покрепче. Приоткрылось парадное. Появился плешивенький племянничек. - Позвольте присовокупиться? - Проходи! Проходи! Поминутно подливая, Петр постепенно пьянел. Подметив подобное, Полина Павловна порешила придержать Петра Петровича. - Петр Петрович, пойдем погуляем? - Пожалуй, пойдем. - Петр Петрович! Полынной!! Померанцевой!!! По-видимому, попытка папаши провалилась. Прошли парком, послушали пение пернатых пташек, подразнили папашиного попугая. Притомившись, Полиночка промолвила: - Петр Петрович, присядем. - Пожалуй, посидим. Полиночка присела, Петр Петрович подвинулся, Полиночка прижалась, послышался первый пламенный поцелуй. - Попьем! Попляшем! Попируем! - прокричал папаша, подкрадываясь под прикрытием поросли. "Поженит, пожалуй," - подумал Петр, привставая. Проклиная потчевания пикулями, пирожными, Петр по павловскому пути прошел пешком. Папаша порешил проучить Петра Петровича. Подал прошение прокурору. По прошествии полгода Петр получил повестку. Почтеннейшей публике предлагается призадуматься по поводу подобных происшествий..." Предположим теперь что» вашу маленькую девочку», дочь то есть, зовут Анастасия , по французски Anastasie. Как французу уменьшительно ласково называть свою Анастасию. Да никак. Анастасия она и есть Анастасия. Что же на русском : Настя, Настенька, Настюша, Настена, Наська, Ася, Асенька, Ната, Наточка, Натушка Ну в общем всё вышенаписанное – это рассуждения дилетантки, не имеющей никакого отношения к лингвистике. А что всё-таки по поводу связи языка с национальным менталитетом говорят учёные мужи ? «Целостный лингвофилософский подход к проблеме связи мира, языка и народа впервые в истории науки был заложен великим немецким лингвистом В. фон Гумбольдтом (1767–1835). Гениальные прозрения этого ученого во многом опередили свое время и только во 2-й половине XX в. обрели новую жизнь, хотя и до этого гумбольдтовская традиция в науке о языке, конечно же, не прерывалась. По сути, В. фон Гумбольдт явился основателем современного общего языкознания и философии языка. Основой лингвистической философии В. фон Гумбольдта стала идея о том, что язык – живая деятельность человеческого духа, единая энергия народа, исходящая из глубин человеческого существа и пронизывающая собой все его бытие В. фон Гумбольдт отстаивает мысль о единстве языка и «духа народа»: «Язык и духовная сила народа развиваются не отдельно друг от друга и последовательно один за другой, а составляют исключительно и нераздельно одно и то же действие интеллектуальной способности». Широкую известность приобрел тезис В. фон Гумбольдта о том, что «язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо более тождественное». Именно на этом основании В. фон Гумбольдт полагает, что представления человека о мире зависят от того, на каком языке он мыслит. «Духовная энергия» родного языка как бы определяет ракурс народного мировидения, создавая тем самым особую позицию в видении мира. Несколько размытое понятие «дух народа» у В. фон Гумбольдта некоторым образом коррелирует с центральным понятием – понятием «языковой менталитет». Учение Гумбольдта настолько глубоко и многогранно, настолько богато идеями, что его многочисленные последователи развивают разные стороны гумбольдтовского наследия, строя свои, оригинальные концепции, как бы овеянные гением великого немецкого ученого. Так, говоря о европейском неогумбольдтианстве, нельзя не упомянуть такого крупнейшего немецкого лингвиста, как Йохан-Лео Вайсгербер (1899–1985). Развивая идеи Гумбольдта об определяющей роли языка в мировидении этноса в книге «Родной язык и формирование духа» (1929) и др., Й. – Л. Вайсгербер, видимо, был одним из первых, кто ввел в научный арсенал гуманитариев понятие «языковая картина мира» (Weltbild der Sprache): «Словарный запас конкретного языка включает в целом вместе с совокупностью языковых знаков также и совокупность понятийных мыслительных средств, которыми располагает языковое сообщество; и по мере того, как каждый носитель языка изучает этот словарь, все члены языкового сообщества овладевают этими мыслительными средствами; в этом смысле можно сказать, что возможность родного языка состоит в том, что он содержит в своих понятиях определенную картину мира и передает ее всем членам языкового сообщества». На этой основе он формулирует своеобразный закон родного языка, согласно которому «родной язык создает основу для общения в виде выработки сходного у всех его носителей образа мышления. Причем и представление о мире, и образ мышления – результаты идущего в языке постоянно процесса миросозидания, познания мира специфическими средствами данного языка в данном языковом сообществе». При этом «изучение языка одновременно означает усвоение понятий, которыми пользуется интеллект, прибегая к языку». Новый этап в развитии представлений о языковой обусловленности мировидения народа в истории гуманитарного знания связан со знаменитой «теорией лингвистической относительности», основоположниками которой считаются американские лингвисты Эдвард Сепир (1884–1939) и Бенджамен Ли Уорф (1897–1941), ученик и последователь Э. Сепира. В своей работе «Статус лингвистики как науки» Э. Сепир высказывает идеи, ставшие непосредственным источником сформулированного впоследствии Б.Л. Уорфом «принципа лингвистической относительности»: «Люди живут не только в материальном мире и не только в мире социальном, как это принято думать: в значительной степени они все находятся и во власти того конкретного языка, который стал средством выражения в данном обществе. Он полагал, что действительности «реальный мир» в значительной мере неосознанно строится на основе языковых привычек той или иной социальной группы. . Миры, в которых живут различные общества, – это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками [Сепир 1993: 261].» «Для русской души очень важно состояние. Внимание к внутреннему миру человека, к его радостям, переживаниям не могло не найти отражения в языке. Это отмечается и Анной Вежбицкой в книге 'Семантика грамматики'. По ее мнению, такая отличительная черта русского характера, как сосредоточенность на состоянии души и чувств находит свое отражение в языке как в обилии глаголов, называющих различные эмоциональные состояния, так и варьировании синтаксических конструкций типа: Он веселится - Ему весело; Он грустит -Ему грустно.' Еще В. В. Виноградов в свое время увидел в грамматической системе русского языка особую категорию, которую он так и предложил назвать 'Категория состояния', обосновав ее как грамматическую на основании особой семантики и синтаксической функции сказуемого в предложении. ( Девочкам скучно; Во рту горько; Мне сегодня лень; Ему стыдно; В комнате уютно; На улице жарко и т.д» parhonf www.perunica.ruЯзык как деятельность человеческого духа (в. Гумбольдт). Язык народа есть дух его
ГУМБОЛЬДТИАНСТВО | Энциклопедия Кругосвет
Язык как деятельность человеческого духа (в. Гумбольдт)
Русский менталитет и его отражение в языке, или почему Запад никогда нас не поймёт...
«Язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо более тождественное» В. фон Гумбольдт.
