Реферат: Язык есть дух народа (концепция В. Гумбольдта). Язык народа есть дух народа

Работа - Язык есть дух народа (концепция В. Гумбольдта)

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

КЕМЕРОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

БЕЛОВСКИЙ ИНСТИТУТ (ФИЛИАЛ)

РЕФЕРАТ

Язык есть дух народа

(концепция В. Гумбольдта)

Выполнила:

Студентка гр. Ю — 12

Блинова Т.В.

__________________

Белово 2004

СОДЕРЖАНИЕ

Введение 3

1. Философские основы лингвистической концепции 5

2. Определение сущности языка. Учение о внутренней форме языка 9

3. Проблема соотношения языка и мышления 16

4. Учение о происхождении и развитии языка. Морфологическая классификация языков 19

5. Антиномии языка 23

Заключение 26

Список литературы 28

ВВЕДЕНИЕ

Работами великого немецкого ученого Вильгельма Гумбольдта (1767 — 1835) были заложены основы общего и теоретического языкознания. С именем Гумбольдта связывается становление философии языка как самостоятельной науки. Его лингвистическая теория настолько широка и всеобъемлюща, что ее влияние продолжает сказываться и в современном языкознании.

Гумбольдт родился в старинной дворянской семье. В 1787 г. он поступает в университет во Франкфурте-на-Одере, где изучает юриспруденцию, а в следующем году переходит в Гёттингенский университет, в котором лекции по филологии, истории литературы и древностей читал Г.Гейне. Первой научной работой Гумбольдта была статья «О границах деятельности государства» (1792), в ней он приветствовал французскую буржуазную революцию и идеализировал картины республиканской государственной деятельности в античный период. В Гёттингене Гумбольдт знакомится с великим немецким поэтом Ф. Шиллером, исследования которого по эстетике оказали на него большое влияние, Интерес к проблемам эстетики заставил Гумбольдта обратиться к философии И. Канта и Ф. Шеллинга. Затем внимание Гумбольдта привлекли вопросы языкознания. В 1799 г. он указывает, что философски обоснованное сравнение нескольких языков составит задачу его будущих исследований. Первые языковедческие работы Гумбольдта были исследованиями баскского языка, затем он обращается к проблеме происхождения и родства европейских языков. Круг лингвистических интересов Гумбольдта еще более расширился, когда его брат Александр, знаменитый естествоиспытатель и географ, снабдил его материалами для изучения языков американских индейцев.

Государственная деятельность Гумбольдта продолжалась с 1801 по 1819г. Находясь на посту директора департамента исповеданий и просвещения, Гумбольдт участвует в основании Берлинского университета, который ныне носит имя братьев Гумбольдт. В 1810-1819 гг. Гумбольдт находится на дипломатической службе. Уйдя в отставку, он полностью отдается научной деятельности.

В 1820 г. в Берлинской Академии наук Гумбольдт прочитал трактат «О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития». Затем в трактате «О происхождении грамматических форм и об их влиянии на развитие идей» (1822, опубл. 1824) он обобщил свои наблюдения по санскриту. В письме «О природе грамматических форм вообще и о духе китайского языка в частности» (1827) впервые были выражены взгляды Гумбольдта на происхождение, развитие и сущность языка. Вопросам соотношения языка и письменности посвящена его работа «О буквенном письме и его связи с построением языка» (1824). В 1829-1831 гг. Гумбольдт составляет обширный план исследования языков, распространенных на всем пространстве от Суматры до о.Пасхи и от Новой Зеландиидо Сандвичевых островов: он видел в малайско-полинезийских языках промежуточное звено между индийскими и американскими языками. Прежде всего он изучает кави — мертвый научный и поэтический язык Полинезии. «Как баскский язык составляет первую, санскритский вторую, так язык кави со всею связанною с ним океанийскою филологическою группою составляет третью и высшую стадию в развитии Гумбольдтовой теории языка», — писал исследователь творчества Гумбольдта Р. Гайм.Уже в ранних работах Гумбольдт стремился определить общие задачи лингвистики в тесной связи с философией. Эти задачи были изложены в опубликованном уже после смерти автора введении к книге «О языке кави на острове Ява» (1836-1839), которое представляет собой самостоятельное произведение и называется «О различии организмов человеческого языка и о влиянии этого различия на умственное развитие человеческого рода». Это сочинение, цель которого «представить языки при разнообразии их устройства необходимым основанием развития человеческого духа и объяснить влияние языков на это развитие и обратно», является вершиной гумбольдтовской философии языка.

1. ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВЫ ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ

Лингвистические взгляды В. Гумбольдта тесно связаны с его историко-философской концепцией и отражают положения классической немецкой философии. Философские основы лингвистической системы Гумбольдта хорошо вскрыл выдающийся русский философ-материалист Н.Г. Чернышевский: «Должно однако же не забывать, что он [Гумбольдт] хотя много занимался философией и науками, наиболее близкими к ней, не имел сил выработать самостоятельный образ мыслей по тем очень широким вопросам, исследованием которых специально занимаются мыслители, называемые философами; он подчинялся влиянию господствовавшего тогда в Германии метафизического направления философии. Он только разделял увлечение тогдашнего образованного немецкого общества фантастическими мудрствованиями Канта, Фихте, Шеллинга».[1]

Основными положениями немецкой философии, которые оказали влияние на формирование лингвистических взглядов Гумбольдта были, прежде всего, философские построения знаменитого немецкого философа, видного естествоиспытателя И.Канта. Философские взгляды Канта изложены в трактатах «Критика чистого разума», «Критика практического разума» и «Критика способности суждения». По мнению Канта, существует не зависящий от нашего сознания (от ощущений, от мышления) мир вещей; Кант называет их «вещами в себе». Познание начинается с того, что «вещи в себе» действуют на органы чувств и вызывают ощущения. Отсюда следует, что первичным являются вещи материального мира. Однако, переходя к исследованию вопроса о формах и границах познания, Кант утверждает непознаваемость «вещей в себе».

О непознаваемости тех или иных явлений языка очень часто говорит Гумбольдт, например: "… нам не дано познать форму языка в ее цельности". Подчеркивая неразрывную связь и даже тождественность языка и «народного духа», Гумбольдт утверждает, что эта связь «недоступна для нашего разумения», что она «остается для нас необъяснимой тайной».

Кант считает, что знание представляет собой соединение (синтез) ощущений с понятиями, причем высшее условие такого синтеза заключается не в материальном единстве самого предмета, а в априорном единстве самосознания, т.е. предшествующем возможности всякого соединения чувственных созерцаний. Единство является формальным, так как оно не зависит от конкретного содержания самих чувственных созерцаний. Гумбольдт также пытается выяснить, каким образом с помощью априорных форм разума образуется язык и достигается единство отдельных языков: "… порождение языка есть синтетический процесс в самом точном понимании этих слов, так как синтез создает нечто, чего не было ни в одной из связанных частей".

Из исследований Канта, посвященных критике «идей» разума, большое влияние на дальнейшее развитие философии оказало учение о противоречиях (антиномиях) чистого разума. По мнению Канта, всякая попытка разума дать теоретический ответ на вопрос о том, что такое мир как безусловное целое, приводит к противоречащим друг другу ответам на этот вопрос, а именно: можно доказать, что мир не имеет начала во времени и границ в пространстве, но и можно также доказать, что мир начал существовать в какой-то момент времени и что он пространственно ограничен. Эти противоречия возникают в разуме неизбежно, следовательно, разум по своей природе противоречив. Этот вывод о необходимом существовании диалектических противоречий составляет заслугу Канта.

Всем своим анализом языка Гумбольдт показывает, что «язык разделяет природу всего органического, где одно проявляется через другое, общее в частном, а целое обладает всепроникающей силой». Давая различные, зачастую противоречивые определения языка, он пытается установить диалектическую природу языка, выявить те противоречия (антиномии), которые выражают его сущность.

Кант специально не занимался вопросами языкознания, но в работе «Антропология с прагматической точки зрения» отметил противоречивый характер языка, который проявляется в том, что «те, кто может и говорить, и слышать, не всегда поэтому понимают себя или других; именноотсутствием способности обозначения или ее ошибочным применением… объясняется то, что люди, говорящие на одном и том же языке, бесконечно далеки друг от друга по понятиям». Это положение Канта легло в основу гумбольдтовской антиномии понимания и непонимания.

На признание Гумбольдтом диалектического характера языковых процессов большое влияние оказала и философия И. Фихте, который в рамках субъективного идеализма развивает диалектическое восприятие процесса деятельности.

Основным в лингвистической концепции Гумбольдта является учение о тождестве «духа народа» и его языка (язык народа «есть его дух, и его дух есть его язык — трудно себе представить что-либо более тождественное»). В этом положении сказывается влияние идей Ф.Шеллинга и Г.Гегеля. Философия природы Шеллинга и его трансцендентальный идеализм основывались на тождестве духа и природы. В работе «Изложение моей системы философии» идею тождества Шеллинг признает основной проблемой всей философии. Кроме понятия абсолютного разума, утверждает он, нет ничего. В абсолютном разуме субъект и объект неразрывно связаны. Разум перестает быть чем-то субъективным или объективным, так как объект возможен только по отношению к мыслящему субъекту. Философия приходит к тождеству субъективного и объективного. Именно так подходит к пониманию языка и Гумбольдт: «Выступая по отношению к познаваемому субъективным, язык по отношению к человеку объективен. Субъективный характер всего человечества становится для него чем-то объективным. Ибо объективное остается тем, что, собственно, и должно быть постигнуто, и когда человек субъективным путем языкового своеобразия приближается к этому, он должен приложить новое усилие для того, чтобы отделить субъективное и совершенно вычленить из него объект».[2]

Следует отметить, что учение Гумбольдта о «духе народа» является преломлением учения Гегеля об абсолютной идее, изложенного в его «Феноменологии духа». Первоначальное тождество, образующее субстанциональную основу мира, является, по мнению Гегеля, тождеством бытия и мышления. Мышление — это не только субъективная человеческая деятельность, но и объективная сущность, первоисточник всего существующего. Мышление, утверждает Гегель, «отчуждает» свое бытие в виде материи, природы, которая есть «инобытие» этого объективно существующего мышления, названного Гегелем абсолютной идеей. Высшую ступень развития абсолютной идеи составляет абсолютный дух — человечество, человеческая история. Эту идеалистическую концепцию абсолютного духа как мистического, вне человека существующего мышления — абсолютной идеи — Гумбольдт переносит на язык: «Язык всеми тончайшими фибрами своих корней связан с народным духом»; «Язык представляет собой одну из тех причин, которые стимулируют общечеловеческую духовную силу к постоянной деятельности»; «Язык и духовные силы функционируют совместно и в равной степени составляют нераздельную деятельность разума». Понятие «духа народа» является самым неопределенным, самым расплывчатым во всей лингвистической системе Гумбольдта.

В исследовании диалектического характера исторического процесса Гегель отводит языку важное место. Считая язык созданием теоретического ума, поскольку он есть его внешнее выражение, Гегель выделяет два этапа в развитии языка: "… языки, на которых говорили народы в их неразвитом состоянии, достигали весьма высокой степени развития… Далее, является фактом, что с прогрессом цивилизации в обществе и в государстве… язык становится… более бедным и менее расчлененным". Гегелевская теория двух периодов в жизни языка также оказала большое влияние на Гумбольдта.

При построении своей концепции языка Гумбольдт не только воспринял основные теоретические положения немецких философов, но и унаследовал достижения языковедов предшествующего периода.[3]

2 . ОПРЕДЕЛЕНИЕ СУЩНОСТИ ЯЗЫКА. УЧЕНИЕ О ВНУТРЕННЕЙ ФОРМЕ ЯЗЫКА

Пытаясь объяснить сущность языка, В.Гумбольдт дает несколько определений языка. Он полагает, что языкознание не решит ни одного вопроса, если оно не поднимется до понимания языка как деятельности духа. Поэтому Гумбольдт постоянно апеллирует к «духу народа», под которым он понимает комплекс интеллектуальных ценностей и всю совокупность культуры народа, его духовное своеобразие. «Язык, — говорит он, — представляет собой беспрерывную деятельность духа, стремящуюся превратить артикулированный звук в выражение мысли». Понять сущность языка можно только в том случае, если рассматривать язык в тесной связи с формированием «духа народа», поскольку «язык в своих взаимозависимых связях есть создание национального языкового сознания». «Дух народа» и язык его настолько взаимосвязаны, что если существует одно, другое можно вывести из него. Эта связь нашла свое выражение в знаменитой формуле Гумбольдта: «Язык есть как бы внешнее проявление духа народа; его язык есть его дух, и его дух есть его язык — трудно себе представить что-либо более тождественное».

Гумбольдт относит язык к числу тех явлений, которые отражают характер народа. Вместе с тем духовные особенности народов определяют национальное своеобразие языков. Идеалистический подход Гумбольдта заключается в том, что национальные особенности языка он рассматривает не как результат исторического процесса формирования данного языка в тесной связи с общими условиями существования и развития говорящего на этом языке народа, а как проявление некоего духовного начала, недоступной нашему пониманию абсолютной идеи. Признав «дух народа» в качестве причины языкового разнообразия, Гумбольдт говорит, что язык развивается по законам духа. Психический склад народа, его образ мыслей, философия, наука, искусство и литература, т.е. все, что входит в понятие «дух народа», определяет мировоззрение этого народа, которое находит отражение в языке. Язык является своеобразным «промежуточным миром», находящимся между народом и окружающим его объективным миром («каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из которого можно выйти только в том случае, если вступаешь в другой круг»).

Исходя из представления о языке как о «промежуточном мире», Гумбольдт делает ложный вывод о том, что наше отношение к предметам и явлениям объективного мира обусловливается не свойствами этих предметов и явлений, а языком. Язык, образованный из понятий и представлений некоторой части человечества, определяет отношение человека к объективной действительности и его поведение. Таким образом, язык у Гумбольдта выступает как деятельность, преобразующая внешний мир в собственность духа. Эти ошибочные положения учения Гумбольдта составили затем и основу теории Э.Сепира — Б.Уорфа, согласно которой язык упорядочивает поток впечатлений действительности, и основу неогумбольдтианской теории немецкого языковеда Л. Вейсгербера, согласно которой язык превращает окружающий мир в идеи, «вербализует» мир.

В чрезвычайно противоречивых построениях Гумбольдта его идеалистическое мировоззрение борется с теми теоретическими выводами, к которым он приходит, пытаясь определить сущность языка. С одной стороны, Гумбольдт рассматривает язык как идеальную вещь, существующую в умах и душах людей, а с другой — склоняется к пониманию языка как социального явления, ибо «в действительности язык развивается только в обществе и человек понимает самого себя постольку, поскольку опытом установлено, что его слова понятны также и другим».[4]

Гумбольдт теоретически обосновывает новое и чрезвычайно важное положение о том, что формой существования языка является его развитие; такое понимание языка было направлено прежде всего против метафизических представлений о языке как о чем-то неподвижном. «Язык следует рассматривать не как мертвый продукт, а как созидающий процесс»; «язык есть не продукт деятельности, а деятельность. Его настоящее определение может быть только генетическим. Язык представляет собой беспрерывную работу духа, стремящуюся превратить артикулированный звук в выражение мысли». Понимая язык как деятельность, Гумбольдт подчеркивает не только динамизм языка, но и его активность. Активность языка проявляется в воздействии его как социального явления на индивидуума: чем индивидуум сознательнее пользуется языком в соответствии со своими внешними или внутренними потребностями, тем сильнее воздействует язык на его мышление.

Одним из первых в истории мирового языкознания Гумбольдт обосновал системный характер языка. В работе «О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития» он определил основную задачу языкознания как изучение каждого известного языка в его внутренних связях, в его отношениях, ибо своеобразие природы целого выявляется всегда через отношение его составляющих. Гумбольдт приходит к выводу, что «в языке нет ничего единичного, каждый отдельный его элемент проявляет себя лишь как часть целого». Язык в его многообразнейших применениях можно понять только тогда, когда будут рассмотрены его отношения, ибо в отношениях понятий, составляющих язык, и проявляется весь его гений. Под организмом Гумбольдт понимает язык как целостность, как систему: «Язык можно сравнить с широкою тканью, в которой каждая нить более или менее заметно переплетена со всеми другими. Пользуясь языком в каком бы то ни было отношении, человек всегда касается только одной части этой великой ткани, но всегда поступает при этом так, как будто бы в ту же минуту он имел перед глазами все, с чем часть эта состоит в неизбежной связи и во внутренней гармонии».[5]

Гумбольдт создал также знаковую теорию языка. В труде «О сравнительном изучении языков...» он отмечал, что язык есть одновременно и отражение, и знак. Слово — знак отдельного понятия, но нельзя себе представить, чтобы создание языка началось с обозначения словами предметов внешнего мира. Для того чтобы слово стало словом, оно не просто должно быть облечено в звуковую оболочку, а должно представлять собой двоякое единство – единство звука и понятия. Слово не определяет своим звуковым обликом свойства предмета, оно является не эквивалентом чувственно воспринимаемого предмета, а его пониманием. Таким образом, слово как элемент языка мотивировано тем характерным признаком предмета, который лег в основу его наименования и был закреплен языковой практикой; таких характерных признаков может быть много. «Если, например, — пишет Гумбольдт, — в санскрите слон называется либо дважды пьющим, либо двузубым, либо снабженным рукой, то в данном случае, обозначаются четыре различных понятия, хотя имеется в виду один и тот же предмет». Если значение слова как знака мотивировано пониманием предмета, т.е. понятием, то звуковая форма слова является произвольной, лишь практикой закрепляемой в языке.

Гумбольдт различает язык и речь. Это положение высказывалось и до него (например, в работах Л. Якоба), но не получило теоретической разработки. Гумбольдт, рассматривая живые языки, приходит к выводу, что все люди говорят как бы одним языком и в то же время у каждого человека свой язык, и выдвигает тезис о необходимости изучения живой разговорной речи и речи отдельного индивидуума. В дальнейшем, в частности у младограмматиков, это положение было гиперболизировано: отрицая реальность существования языка, младограмматики признавали только индивидуальный язык.

Гумбольдт затронул большой комплекс вопросов, связанных с проблемами сущности языка и его функционирования, но центральной в его лингвистической теории стала проблема внутренней формы языка. Язык состоит из множества элементов: слов, правил, аналогий, всякого рода исключений и т.п. Основой, которая позволяет соединить эти разрозненные части в единое целое, Гумбольдт считает форму языка. Определяя язык как средство познания и выражения «духа народа», он указывает, что «форму языка составляет нечто постоянное и единообразное в деятельности духа, что возвышает артикулированный звук до выражения мысли». Здесь видно стремление Гумбольдта представить внутреннюю форму языка как специфический для данного языка способ объединения звукового материала и психического содержания, «духа народа». Однако, раскрывая одно неопределенное понятие через другое неопределенное понятие, Гумбольдт как бы предвидит упреки в абстракции понятия формыязыка. Было бы неправильно, по его мнению, рассматривать форму языка как нечто постоянное и единообразное, т.е. как способ соединения понятия со звуком, как умозаключение, не имеющее реального бытия, так как «в действительности она представляет собой индивидуальный способ, посредством которого народ выражает в языке мысли и чувства». В этом определении внутренняя форма языка выступает как средство выражения народного, или национального, духа. «Дух народа» сперва объективируется во внутренней форме, а затем уже выражается с помощью языка, который и является духовным воплощением индивидуально – народной жизни.

И наконец, под формой языка Гумбольдт понимает совокупность всех языковых элементов как в индивидуальном их употреблении, так и в общественно закрепленном использовании языка. «Вообще понятием формы отнюдь не исключается из языка все фактическое и индивидуальное; поскольку в него включается только действительно исторически обоснованное, точно так же, как и все самое индивидуальное». Все специфически языковые элементы входят во внутреннюю форму не как изолированные факты, а образуя определенное целое («форма языка по своей природе, в противоположность материи, есть восприятие отдельных элементов языка в духовном единстве»).

Гумбольдт придавал чрезвычайно большое значение изучению формы языка, так как она позволяет установить, каким путем выражается мировоззрение народа, и отличить один язык от другого. Однако, следуя философской концепции Канта о непознаваемости вещей, Гумбольдт считает, что нам не дано познать форму языка во всей ее совокупности, а потому и описание языка не может быть абсолютно полным. Гумбольдт утверждает, что язык является формой, и ничем больше. Отсюда очевидно, что под формой языка разумеется не только так называемая грамматическая форма. Различие между грамматикой и лексикой имеет лишь практическое значение для изучения языков, но не устанавливает ни границ, ни правил для познания языка. Понятие формы языка выходит далеко за пределы правил словосочетания и даже словообразования (Гумбольдт считает возможным применить понятие формы к корням и основам). Таким образом, под формой языка понимается язык в целом, включая грамматические способы выражения, фонетику и лексику.

Для определения языка как формы Гумбольдт устанавливает понятие материи (субстанции). Материя имеет в языке относительное значение: определить ее можно только по отношению к чему-либо. В основе языка лежат субстанции, которые Гумбольдт называет «действительной материей». Это, с одной стороны, звук вообще, а с другой — совокупность чувственных впечатлений и непроизвольных движений духа, под которым в данном случае понимается мысль. Материя, считает Гумбольдт, противостоит форме. Это противопоставление можно понять, если иметь в виду, что внутренняя форма языка служит выражением «духа народа», т.е. является социальным явлением, а материя в виде двух субстанций выходит за пределы языка, т.е. является несоциальной. И вместе с тем материя связана с формой языка («в абсолютном смысле в языке не может быть материи без формы»). Более того, то, что в одном случае считается материей, в другом может быть формой. Так, заимствуя чужие слова, язык может рассматривать их как материю, но только по отношению к данному языку. В глубоком проникновении во взаимоотношения формы языка и его материи проявилась диалектика Гумбольдта.

Гумбольдт дифференцировал понятие формы языка, разграничивая внешнюю и внутреннюю формы. Такое деление языка некоторые лингвисты связывают с выделением Гумбольдтом двух субстанций. Внешняя форма является звуковой формой и представляет внешний, материальный аспект, а внутренняя форма является формальной организацией психической субстанции, представляющей идеальный аспект. Язык — единство материального и идеального.

Гумбольдтовская концепция взаимоотношений формы и субстанции особенно четко проявляется при анализе звуковой формы, в частности при определении понятия артикулированного звука. Звуковая форма, благодаря общности звука и мысли, теснейшим образом связана с обозначением предмета. Как же осуществляется процесс соединения звука и мысли, понятия? «Эта деятельность, — пишет Гумбольдт, — начинается уже с первичного его элемента — артикулированного звука, который артикулируется посредством своего оформления». Он проводит четкое различие между звуком как физиолого-акустическим явлением и артикулированным звуком как функциональной категорией. К звуковой артикуляции способны животные и люди, но в нечленораздельном звуке, отмечает Гумбольдт, проявляет себя чувствующая сущность, а в членораздельном — мыслящая. В отличие от животных, у человека наблюдается определенность речевого звука, которая необходима разуму для восприятия предметов. Звуки голоса, благодаря его физическим свойствам, допускают безграничное множество модификаций. Однако не все видоизменения звуков играют в языке одинаковую роль. Если звук порождается «намерением и способностью значить», если он оформляется, т.е. подвергается действию мысли, опосредуется ею, то тогда язык становится артикулированным, т.е. обладает определенной функцией, что-то значит. Изучая взаимоотношения формы и субстанции, рассматривая артикулированный звук, Гумбольдт подходит к понятию фонемы, детально разработанному в дальнейшем И.А. Бодуэном де Куртенэ. Он подчеркивает, что способность артикулировать значимые звуки как способность сугубо человеческая теснейшим образом связана с мышлением.

Звуковая форма языка, указывает далее Гумбольдт, составляет ведущий принцип различия языков. Таким образом, звуковая форма языка, тесно связанная с понятием («внутренними духовными силами»), определяет индивидуальную форму каждого языка. Изучение и описание связей звуковой формы с понятием составляет задачу языкового анализа.

Сложность формулировок и противоречивость изложения затрудняют понимание положения Гумбольдта о внутренней форме языка. Недаром все последователи Гумбольдта по-разному истолковывают понятие внутренней формы языка. Чрезвычайно важно то, что Гумбольдт определил место внутренней формы языка и в известной степени охарактеризовал ее природу: внутренняя форма не только организует субстанцию, но от нее зависит, по существу, и организация внешней структуры; наличие внутренней формы позволяет различать и сравнивать языки. Важно еще отметить, что внутренняя форма языка понимается Гумбольдтом как такая структура, в которой «каждый отдельный элемент существует благодаря другому», что аналогично современному пониманию языка как системы.[6]

3 . ПРОБЛЕМА СООТНОШЕНИЯ ЯЗЫКА И МЫШЛЕНИЯ

Проблема соотношения языка и мышления интересовала многих ученых начиная с античного периода. Господствующими были взгляды представителей логической школы, согласно которым существовала полная тождественность между категориями языка и мышления. По мнению логицистов, слова выражают понятия, а предложения — суждения. Категории мышления у всех людей одинаковы, следовательно, должна быть единой и грамматика. Отражением такого взгляда на соотношение языка и мышления явилась Грамматика Пор-Рояля.

В.Гумбольдт в работе «О различии организмов человеческого языка...» во многих отношениях поколебал казавшиеся незыблемыми взгляды логицистов и высказал много интересных, зачастую противоречивых мыслей. Он исходит из правильного положения, что «язык есть орган, образующий мысль. Умственная деятельность — совершенно духовная, глубоко внутренняя и проходящая бесследно — посредством звука в речи становится внешней и доступной для чувства. Деятельность мышления и язык являются поэтому неразрывным единством. Мышление всегда связано со звуком языка; иначе мышление не может достичь ясности и представление не может стать понятием. Неразрывная связь мышления, органов речи и слуха с языком является изначальной и не может быть объяснена устройством человеческой природы». Связь языка и мышления настолько безусловна, что «язык есть обязательная предпосылка мышления и в условиях полной изоляции».

Гумбольдт старается показать, каким образом происходит соединение понятия как категории мышления со звуком: «Обозначать понятие звуком — значит соединять две вещи, которые никогда не могут совершенно перейти одна в другую. Тем не менее понятие не может отрешиться от слова, как человек не может скинуть с себя своей физиономии. Слово есть индивидуальная физиономия понятия, которое, захотев сбросить ее с себя, только переменило бы одно слово на другое и, стало быть, все же явилось бы в слове». Гумбольдт считает, что звук и понятие совершенно различны по своей природе, поэтому для соединения их в слове нужно нечто третье, в чем бы они сходились. Посредник этот всегда берется из области внешнего или внутреннего чувства, внешней или внутренней деятельности. Деятельность чувства проявляется в том, что субъект (человек), сталкиваясь с каким-либо предметом, посредством мышления образует представление об этом предмете. Это представление, противопоставленное субъективному моменту (акту восприятия его человеком), превращается в объект: «Представление объективируется, не отрываясь в то же время от субъекта. Это возможно только с помощью языка; без описанного процесса объективизации и возвращения к субъекту… невозможно образование понятий, а тем самым и действительного мышления».

Справедливо указывая, что человек познает окружающую его действительность индивидуальными способами познания и чувствования, т.е. субъективным образом, Гумбольдт придает субъективной стороне главенствующее значение, полагая, что так как «восприятие и деятельность человека главным образом зависят от его представлений, то его отношение к предметам целиком обусловлено языком». Таким образом, язык занимает промежуточное положение между человеком и воздействующей на него природой. Национальный характер языков состоит «в особенном способе соединения мысли со звуками». Постановка вопроса о способе связи между словом и понятием составляет одну из главных заслуг Гумбольдта перед мировым языкознанием. И в наши дни эта проблема находится в центре внимания лингвистов.

Выдвинув тезис о неразрывном единстве языка и мышления, Гумбольдт, однако, говорит о том, что «дух человека постоянно силится освободиться от уз языка: слова стесняют внутреннее чувство, которое всегда полнее их содержания, и часто угрожают подавить его особенные оттенки своей природой, которая слишком материальна по звуку и слишком абстрактно обща по значению». Более того, он полагает, что язык, хотя и связан с духовным бытием человека, вместе с тем имеет и самостоятельную жизнь, причем он как бы господствует над человеком. С одной стороны, язык и мышление возникают одновременно, а с другой стороны, «потребность понятия и вслед затем выработка его всегда должны предшествовать слову, которое есть выражение понятия уже на степени совершенной ясности». Хотя отдельные мысли Гумбольдта исключают одна другую, все же основным для него является положение о языке как тесной связи звука с мыслью.

Гумбольдт неоднократно подчеркивал, что слово не является эквивалентом чувственно воспринимаемого предмета: оно даже не содержит в себе готового понятия, а только побуждает человека определенным способом создавать понятие. Люди понимают друг друга не потому, что заставляют друг друга воспроизводить одно и то же понятие, а потому, что «своими словами трогают один в другом одни и те же кольца цепи умственных представлений и произведений мысли, попадают в один и тот же лад умственного инструмента, вследствие чего и происходит в каждом соответствующее, но отнюдь не вполне одинаковое понятие». Например, под словом лошадь мы разумеем одно и то же животное, но каждый из нас соединяет с этим словом свое особое представление. Процесс понимания возможен все-таки потому, что способ соединения понятия со звуком является общим для определенного народа, устанавливается единая национальная форма, которой «умственная особенность одного народа отличается от подобной особенности всякого другого». Конечно, понимание достигается не единым для данного народа способом соединения понятия со звуком. Каждое понятие, отражая группу предметов объективного мира в их общих и существенных свойствах, уже включает момент отвлечения от индивидуальных свойств этих предметов. Таким образом, понятие отражает общее, которое, одинаково запечатлеваясь в сознании определенного коллектива, делает возможным взаимопонимание, процесс общения.[7]

4. УЧЕНИЕ О ПРОИСХОЖДЕНИИ И РАЗВИТИИ ЯЗЫКА.

МОРФОЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ ЯЗЫКОВ

По вопросу о происхождении языка суждения В.Гумбольдта также противоречивы. Гумбольдт подчеркивает, что первоначальные истоки языка остаются для нас непостижимой тайной. В работе «О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития» он связывает вопрос о появлении языка с вопросом о происхождении человека: «Человек есть человек только благодаря языку; а для того чтобы создать язык, он уже должен быть человеком. Поэтому язык невозможно представить себе как нечто заранее данное… Язык, безусловно, возникает из человека». Язык, по мнению Гумбольдта, невозможно придумать, поэтому его нельзя признать сознательным творением человеческого разума. Язык не есть обнаружение человеческого инстинкта, которое можно было бы объяснить физиологически. Язык не является также актом произвола или непосредственного самосознания. Вопрос о происхождении языка Гумбольдт связывает с практическими потребностями человека («организм языка возникает из присущей человеку способности и потребности говорить; и его формирует весь народ»). Борьба за существование заставляла человека искать союза с другими людьми, требовала общения с помощью языка. Развивая эту мысль, Гумбольдт справедливо указывает, что «отдельное лицо всегда зависит от своего целого: от народа, от племени, к которому принадлежит народ, от целого человечества. Его жизнь, с какой стороны ни возьмем ее, связана с обществом». Поэтому он закономерно приходит к признанию социальной природы языка, подчеркивая, что «язык всегда развивается только в обществе, и человек понимает себя постольку, поскольку опытом установлено, что его слова понимают и другие». Социальный характер языка обусловил и его функции — назывную и коммуникативную: «Язык функционирует как средство обозначения предметов и как средство общения».

Материалистические взгляды Гумбольдта на происхождение языка составляют сильную сторону его мировоззрения. Однако методологической основой его теории была идеалистическая философия. Метафизическая идея абсолютного «духа народа» заставила ученого прийти к следующим выводам: «Язык не есть произведение деятельности, а невольное излияние духа, не дело народа, а дар, назначенный ему в удел его судьбою»; язык «происходит в человеке из глубины его индивидуальности, для него самого неисследимой, и из деятельности дарованных ему сил», что сводит на нет тезис о социальном характере языка.

Гумбольдт был непоследователен и в решении вопроса о соотношении социального и индивидуального в языке. Он отмечает в языке два противоположных качества: 1) каждый язык способен как бы делиться на бесконечное множество языков отдельных представителей одного и того же народа и 2) все множество языков является одним целым. Это свойство языка отражается на функционировании языка в обществе: "… язык имеет самостоятельное бытие, и хотя действительную жизнь получает только в употреблении между людьми, но в то же время, в существе своем, он не зависит от отдельных лиц".

Диалектический характер языка, включающего в себя и индивидуальность, и всеобщность, сказался и в его происхождении: язык возникает одновременно у отдельного человека и у всего народа. Возникнув, язык непрерывно развивается. Вслед за романтиками, подобно Я. Гримму, Гумбольдт выделяет два периода в развитии языка. На первом этапе идет очень деятельное звукотворчество. В эпоху образования форм «дух народа» больше занят самим языком, способом выражения, нежели тем, что выражается (формирование языка в этот период Гумбольдт сравнивает с образованием кристаллов в природе). Богатство и полнота форм языка компенсируют примитивное мышление. На втором этапе в развитии грамматической формы языка наступает застой. В этот период бурно развивается мышление, и именно в это время каждый язык приобретает свой колорит и характер. Признавая искусственность такого выделения периодов, Гумбольдт считает, что в истории человечества или определенного народа нет этапа, для которого было бы характерно одно строение языка.

Условия возникновения языка допускают такое разнообразие его структуры, что практически невозможно дать полную классификацию языков. Трудность создания такой классификации Гумбольдт усматривает в том, что не все языки еще изучены, т.е. состояние современного ему языкознания не давало возможности установить систему связей между разноструктурными языками. Тем не менее он признает, что между языками есть что-то, что их объединяет: «Так как природная способность говорить есть общий дар всему человечеству и каждый человек имеет в себе ключ к пониманию всех языков, то значит, что форма всех языков в сущности одинакова и во всех должна достигать общей цели языка».[8]

В то же время главное и самое резкое различие между языками Гумбольдт видит в том, как, в какой мере тот или иной народ отражает в своем языке объективную реальность или субъективную деятельность. Национальное своеобразие языков сказывается в различном соединении вещественного материала и формирующего его духа. Языки не могут иметь одинакового строения, потому что носящие их народы различны, не одинаковы и условия их существования. Кроме того, у народов различна степень и форма синтеза между внутренней формой языка и звуком. Поэтому, рассмотрев строй языков, Гумбольдт делит их в зависимости от формы на «совершенные» и «несовершенные». У всех народов, имеющих «несовершенные» языки, синтез внутренней формы языка и звука или слаб от природы, или подавляется и искажается вмешательством какого-либо обстоятельства. В высшей степени «совершенное» строение языка проявляется в полном соединении движения мысли и языка.

Синтез внутренней формы языка и звука с наибольшей полнотой отражается в грамматическом строении языков: в образовании предложения, в производстве слов посредством флексий и аффиксов. Поэтому в основу своей морфологической классификации Гумбольдт кладет структуру слова, ибо «слово есть полный, распустившийся цвет языка; в слове язык дает оконченное произведение», а также грамматический метод образования предложения. В зависимости от особенностей строения слова и структуры предложения Гумбольдт подразделяет все языки мира на четыре типа(или формы): флективные, изолирующие (аморфные), агглютинирующие и инкорпорирующие. Наиболее «совершенны», по его мнению, флективные языки, так как в их «строго-правильной» форме полнее всего проявляется синтез внешней и внутренней формы. Ближе всего к этому типу индоевропейские (санскритские, по терминологии Гумбольдта) языки: единство слова в них обеспечивается внешней и внутренней флексиями, тесным слиянием корня и суффиксов, ударением. Благодаря наличию флексий и четкой грамматической формы, в «правильных» языках легко вычленяется предложение. К языкам «строго-правильной» формы принадлежат и семитские языки, в которых имеется чистейшая флексия. Языки «строго-правильной» формы Гумбольдт противопоставлял языкам «несовершенным». Таковыми он объявлял языки агглютинирующие (тюркские, финские), инкорпорирующие (палеоазиатские, языки американских индейцев) и изолирующие (китайский). Самым «несовершенным» назван китайский язык, ибо в нем не выражены формальные отношения.

Поскольку языки могут быть «совершенными» и «несовершенными», а язык признается показателем умственного развития народа, то Гумбольдт закономерно приходит к выводу, что «несовершенны и язык ближайшим образом доказывает… меньшую степень силы, направленной на язык, не решая вопроса о других умственных преимуществах говорящего им народа». Правда, он тут же добавляет, что «каждый язык обладает гибкостью, которая позволяет ему все воспринимать в себя и всему давать из себя выражение», что такое «осуждение» языков он почел бы унизительным для человечества в.его самых «человеческих способностях».

5. АНТИНОМИИ ЯЗЫКА

Противоречивые свойства языка В.Гумбольдт пытался сформулировать в виде антиномий, в существовании которых он видел диалектику языка. В работе «О сравнительном изучении языков...» Гумбольдт писал, что «сущность языка беспрерывно повторяется и концентрически проявляется в нем самом; уже в простом предложении, основанном на грамматической форме, видно ее завершенное единство, и поскольку соединение простейших понятий побуждает к действию всю совокупность категорий мышления, где положительное есть отрицательное, часть — целое, единичное — множественность, следствие — причина, деятельность — возможность, относительное — абсолютное, измерение в пространстве — определение во времени, где одно ощущение находит себе отклик в другом, то как только достигается ясность и определенность выражения простейшего соединения мысли, в изобилии слов оказывается представленным язык как целое». От признания этих диалектических противоречий он переходит к раскрытию внутренней сущности языка, показывая, что язык как целое состоит из противоречащих друг другу понятий и что именно эта противоречивость и определяет характер языка.

Антиномия языка и мышления. С одной стороны, язык есть орган, образующий мысль. Без языка невозможно образование понятий; понятие не может отрешиться от слова; слово есть индивидуальная физиономия понятия; слово является единством звука и понятия; между словами и понятиями должно быть соответствие — этими и многими другими положениями Гумбольдт подчеркивает мысль о неразрывном единстве языка и мышления. С другой стороны, «дух» человека постоянно стремится освободиться от уз языка, ибо слова стесняют внутреннее чувство. И это лишь обогащает язык средствами выражения. «Из взаимообусловленной зависимости мысли и слова становится очевидным, что языки являются не только средством выражения уже познанной действительности, но, более того, и средством познания ранее неизвестной».

Антиномия произвольности знака и мотивированности элементов языка. Слова — знаки отдельных понятий, слово облекается в звуковую форму. Звуки и понятия по природе своей различны: звук служит для человека представителем предмета; понятие является выражением нашего взгляда на предмет, формирование понятий представляет собой внутренний процесс. По мнению Гумбольдта, нет связей между звуковым выражением и понятием: «И в этом случае слово не является эквивалентом чувственно воспринимаемого предмета, а пониманием его, закрепляемым в языке с помощью найденного для него слова». Что же касается мотивированности элементов языка, то тут есть определенная система, проявляющаяся в том, что «общие отношения отдельных предметов, подлежащих обозначению, и грамматические формы слова основываются большей частью на общих формах воззрения и логической упорядоченности понятий», т.е. обусловливаются внутренними закономерностями языка, всей его структурой.

Антиномия объективного и субъективного в языке. «Являясь по отношению к. познаваемому субъективным, язык, наоборот, по отношению к человеку объективен» — этого противоречия нельзя и не должно избегать, утверждал Гумбольдт, ибо «язык мне принадлежит, потому что я воспроизвожу его моею собственною деятельностью; но так как я воспроизвожу его так, а не иначе потому, что так говорят и говорили все поколения, передававшие его друг другу до настоящего времени, то меня, очевидно, ограничивает самый язык. Но то, чем он ограничивает меня, давая известное направление моей деятельности, происходит в нем от общечеловеческой природы, которая принадлежит мне наравне со всеми, и потому чуждое мне в языке кажется мне таким только в известный момент моего индивидуального существования, а не по основному и истинному существу моей природы». Эта антиномия необходима, так как язык, переходя от всего ограниченного, индивидуального к всеобъемлющему бытию, становится великим средством преобразования субъективного в объективное.

Антиномия языка как деятельности и как продукта деятельности. «Язык нельзя представлять раз навсегда готовым материалом, который можно перечесть во всем его количестве и весь усвоить себе мало-помалу: его надобно представлять вечно возрождающимся по определенным законам». По своей сущности язык есть нечто постоянное и вместе в тем в каждый данный момент преходящее; язык есть деятельность. А потому его определение может быть только генетическим. Таким образом, Гумбольдт верно считал основой существования языка его постоянное развитие.

Антиномия устойчивости и движения в языке. Язык вечно изменяется и в то же время необыкновенно устойчив. Из этого следует, что в любойданный момент язык есть нечто постоянное и вместе с тем преходящее. Каждый индивидуум вносит свои изменения в язык, но в то же время он воспринимает язык таким, каким он нам дан предшествующими поколениями.

Антиномия целого и единичного в языке. Высказывая мысль о господстве языка над человеком, Гумбольдт подчеркивает, что язык принадлежит одновременно и отдельному человеку, и всему коллективу. С этой антиномией связано другое положение Гумбольдта: "… хотя действительную жизнь [язык] получает только в употреблении между людьми, но в то же время, в существе своем, он не зависит от отдельных лиц". И в то же время Гумбольдт утверждает, что всякий язык раскрывается во всей полноте своей особенности только в живом употреблении, в речи говорящего лица. Важно, что в то время, когда ученые увлекались познанием мертвых, классических языков, Гумбольдт обратил внимание на необходимость изучения живого, народного словоупотребления.

Антиномия индивидуального и коллективного в языке. "… Язык не является произвольным творением отдельного человека, а принадлежит всегда целому народу", но «языки можно считать творением народов, ив то же время они остаются творением отдельных лиц». Язык выражает мировоззрение отдельного человека; но человек всегда зависит от народа, к которому он принадлежит. Чувство коллективизма, стремление к общению даны человеку вместе с ощущением своей индивидуальности. Язык как деятельность предполагает говорящего и слушающего, он возникает из одновременной деятельности людей.

Антиномия языка и речи. «Язык, как масса всего произведенного живою речью, не одно и то же, что самая речь эта в устах народа», т.е. язык как целое отличается от отдельных актов речевой деятельности.

Антиномия понимания и непонимания. Окончательную определенность слова получают только в речи отдельного лица. Но особенность общения состоит в том, что говорящий и слушающий воспринимают один и тот же предмет с разных сторон и вкладывают различное, индивидуальное содержание в одно и то же слово. Отсюда следует, что «никто не принимает слов совершенно в одном и том же смысле, и мелкие оттенки значений переливаются по всему пространству языка, как круги на воде при падении камня. Поэтому взаимное разумение между разговаривающими в то же время есть и недоразумение, и согласие в мыслях и чувствах в то же время и разногласие».

Таковы взгляды Гумбольдта на общие проблемы языка. Под влиянием трансцендентального идеализма Шеллинга он пытается разрешить антиномии не признанием диалектики языка, а обращением к мистической категории «тождества человеческой природы во всех людях».[9]

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Широкий круг проблем, разрабатывавшихся В. Гумбольдтом, противоречивость его высказываний, глубокое понимание механизма функционирования языка и упрощенное толкование соотношения языка и сознания, его попытки создать теорию языка — все это привлекало к учению Гумбольдта внимание русских ученых: Н.Г. Чернышевского, А.А. Потебни, И.А. Бодуэна де Куртенэ и др.

Чернышевский в работе «О классификации людей по языку» подробно разбирает предложенную Гумбольдтом морфологическую классификацию языков. Вскрыв порочность методологической основы построений Гумбольдта, основанных на «фантастических мудрствованиях» Канта, Фихте и Шеллинга, Чернышевский обратил внимание на возможность расистских выводов из отождествления языка и мышления, на недопустимость утверждения зависимости умственной полноценности народа от строя языка. С сарказмом писал он и об искусственно созданной «рассортировке языков и умственных способностей народов по порядку восхождения от плохого к лучшему».

Морфологическую классификацию Гумбольдта Чернышевский считал антинаучной. Чернышевский выступал также против того, что язык ограничивает развитие мышления, абстрагирующую способность мыслительной деятельности человека. Язык, по его мнению, способен выразить любую мысль, и любая мысль может быть выражена языком.

Но вместе с тем Чернышевский высоко ценил Гумбольдта. У него даже возникает мысль написать диссертацию «О заслугах Гумбольдта для сравнительного языкознания». Чернышевский отмечал такие положительные стороны его лингвистических работ, как понимание языка как вечно изменяющегося, исторического явления, диалектика рассуждений и т.д. «Главным предметом своих исследований, — писал Чернышевский, — Вильгельм Гумбольдт выбрал языки. Он изучил огромное количество их и сделал открытия, бывшие в его время изумительными. Например, он нашел, что язык древних иберийцев, от которого не дошло до нас почти ничего, кроме собственных имен, искаженных передающими их греческими и римскими писателями, и который поэтому оставался совершенно загадочным для филологов, был тот самый, которым теперь говорят баски; и при помощи баскского языка объяснил множество древних испанских собственных имен. Теперь этот способ исследования старых языков, от которых дошло до нас мало остатков, сделался общеупотребительным; но в то время-метод, приложенный Вильгельмом Гумбольдтом к иберийскому языку, был очень нов, и была нужна большая проницательность ума, чтобы пользоваться им правильно. Вообще следует считать Вильгельма Гумбольдта человеком не только громадных знаний, но и очень сильного ума».[10]

В своей книге «Мысль и язык» выдающийся русский и украинский языковед Потебня посвятил великому немецкому ученому целую главу. Критикуя метафизические взгляды Гумбольдта, Потебня высоко ценил его как гениального провозвестника новой теории языка. По поводу антиномий Гумбольдта Потебня писал: «Крайне ошибочно было бы сравнивать знаменитые антиномии Гумбольдта с невольными и бессознательными логическими ошибками вроде тех, какие мы видим у Беккера [1775-1849; немецкий лингвист, автор книги „Организм языка“]. Разница между Гумбольдтом и Беккером та, что первый — великий мыслитель, который постоянно чувствует, что могучие порывы его мысли бессильны перед трудностью задачи, и постоянно останавливается перед неизвестным, а второй в нескольких мелких фразах видит ключ ко всем тайнам жизни и языка; первый, заблуждаясь, указывает новые пути науке, а второй только на себе доказывает негодность старых».[11]

Особое внимание Потебни привлекла идея Гумбольдта о том, что язык есть деятельность. Эта мысль помогла Потебне понять сущность языка как динамического процесса совершенствования языковых форм. В творчестве Потебни получило самостоятельное развитие и другое известное положение Гумбольдта — тезис о том, что взаимное понимание есть одновременно и взаимное непонимание. Потебня замечает, что здесь следует говорить не о непонимании как обязательном отклонении от мыслей, идущих от сообщающего, а о понимании по-своему как творческой работе воспринимающего.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Березин Ф.М. История лингвистических учений. – М.: Высшая школа, 1984. – 319 с.

2. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. – М., 1980.

3. Зубкова Л.Г. Общая теория языка в развитии. – М., 2002.

4. Зубкова Л.Г. Язык как форма. – М., 1999.

5. Мечковская Н.Б. Социальная лингвистика.– М.: Аспект Пресс, 1996.– 207с.

[1] Березин Ф.М. История лингвистических учений. – М., 1984. – С. 42.

[2] Березин Ф.М. История лингвистических учений. – М., 1984. – С. 44.

[3] Березин Ф.М. История лингвистических учений. – М., 1984. – С. 45.

[4] Березин Ф.М. История лингвистических учений. – М., 1984. – С. 46.

[5] Березин Ф.М. История лингвистических учений. – М., 1984. – С. 47.

[6] Березин Ф.М. История лингвистических учений. – М., 1984. – С. 49 – 50.

[7] Березин Ф.М. История лингвистических учений. – М., 1984. – С. 51.

[8] Березин Ф.М. История лингвистических учений. – М., 1984. – С. 53.

[9] Березин Ф.М. История лингвистических учений. – М., 1984. – С. 56.

[10] Березин Ф.М. История лингвистических учений. – М., 1984. – С. 57.

[11] Березин Ф.М. История лингвистических учений. – М., 1984. – С. 58.

www.ronl.ru

Научная работа - Язык есть дух народа (концепция В. Гумбольдта)