[92] Среди великих философов мира И. Кант занимает видное место как один из выдающихся мыслителей-гуманистов. Его философия проникнута духом новаторства, поисками глубинных оснований истины, добра и красоты, нацелена на подлинное служение человеку и обществу. Все главные вопросы философии И. Кант по их сути подводит к вопросу о человеке. Что есть человек и к чему он предназначен — таков проблемный стержень его философии. Он стоит в ряду тех мыслителей, кто воспринял идею человеческого достоинства, защитил ее и развил, воплотил в развернутую философскую концепцию. Значительное влияние на И. Канта оказали гуманистические идеи Ж.-Ж. Руссо. Именно Руссо с особой силой призвал уважать достоинство простого человека. И. Кант вслед за Руссо идет в русле гуманистической тенденции в культуре исторической эпохи Нового времени. Но И. Кант не во всем соглашается с Руссо. Он не приемлет его идею возврата человека и общества к «естественному состоянию» как главного средства преодоления противоречий, привнесенных цивилизацией. Руссо призывал человека быть ближе к природе, бежать от цивилизации, чтобы удержать и развить свою нравственность и подлинность. Для Руссо главным в человеке является его естественность, неиспорченность цивилизаций. Для И. Канта, напротив, главное в человека — его цивилизованность, духовная развитость, культурность, способность к формированию своего нравственного мира через восприятие и усвоение культуры общества. Для И. Канта главное — человек общественный, цивилизованный. И. Кант не отрицает, что многие болезни в обществе вызваны существующим типом цивилизации и описаны Ж.-Ж. Руссо правильно. Но человек не может просто вернуться в «естественное состояние». Этого сделать невозможно. Да и само существование когда-то «естественного состояния» человека И. Кант ставит под сомнение. Было ли оно когда-либо в истории человечества? Ценность же утверждений сторонников философии Ж.-Ж. Руссо состоит прежде всего в том, что людям необходимо жить в согласии, в гармонии с природой, включая и свою собственную природу, а не в [93] конфликте с ней. Быть ближе к природе — это не пустой призыв, а необходимость улучшения и поддержания экологической среды проживания на должном уровне для человека и общества, и постановка этой проблемы восходит в том числе и к Руссо. Хотя он подчеркивал прежде всего то, что цивилизация негативно повлияла на самого человека, а не только на природную среду. В связи с этим И. Кант отмечает: «Если говорят о счастье дикаря, то это не для того, чтобы вернуться в леса, а лишь для того, чтобы знать, что пришлось потерять в одном отношении, приобретая в другом; чтобы наслаждаясь богатством общественной жизни, не слишком предаваться неестественным и приносящим несчастья склонностям, присущим такой жизни, и чтобы оставаясь цивилизованным человеком быть верным природе» 1. В работе «О предполагаемом начале человеческой истории» И. Кант пришел к выводу, что именно цивилизация дала в руки человеку средства стать человеком. Без цивилизации он не выбрался бы из животного и варварского состояний. Человек становится человеком как раз благодаря тому, что побеждает в себе животное начало, устанавливает правила человеческой жизни и человеческого поведения. Цивилизация научила человека уважать других людей, брать в расчет интересы, потребности и права другого человека. И. Кант считает, что, несмотря на многочисленные, страшные отклонения в поведении людей в историческом прошлом (да и в настоящем) времени, все же главной тенденцией в истории была тенденция укрепления и развития человечности. При этом И. Кант выделяет два основных слагаемых человечности в обществе: во-первых, человек делает сам себя человеком, уважая в себе человека и, во-вторых, тем, что уважает человека в другом лице. Эта идея является одной из самых глубоких и значительных в философии Канта-гуманиста. В развернутом виде идеи гуманизма представлены в его работах по этике, таких как «Критика практического разума», «Основы метафизики нравов» и других. И. Кант вводит философские категории, позволяющие создать теорию нравственного поведения человека. При этом он опирается на теорию познания, разработанную им в работе «Критика чистого разума». [94] Это такие категории как максима воли человека, практические законы его поведения, способность желания, добрая воля, категорический императив, моральный закон в человеке и другие. Максимы воли человека — это субъективные основоположения, которые определяются самим человеком, зависят от его желаний, интересов, потребностей и от ориентации на законодательную форму этих максим, то есть на моральный закон. Способность желания характеризуется И. Кантом как чувственность, индикатором которой служит удовольствие. Чувство удовольствия и переживание счастья (т.е. гедонизм и эвдемонизм) — это субъективные критерии хорошей жизни человека, которые характеризуют его со стороны себялюбия, личного счастья. Однако И. Кант считает, что человек должен и может жить не только по принципу личного счастья (себялюбия), а и по практическим законам, которые формулирует его разум в виде категорических императивов. Категорические императивы — это безусловные и всеобщие предписания, которые должны исполняться всеми в любой ситуации независимо от желаний. И. Кант следующим образом формулирует категорический императив: «Поступай так, чтобы максима твоей воли всегда могла иметь также силу принципа всеобщего законодательства» 2. Категорический императив существует как моральный закон в человеке, как «голос разума», который является «внятным даже для самого простого человека», как присутствие в человеке высокой нравственной силы — его совести. По И. Канту, нравственность не связана с чувством, она всецело разумна. Моральное чувство представляет собой лишь интерес и уважение к моральному закону. Категорический императив — это выражение чистого практического разума не подчиненного способности желания. Присутствие в себе нравственного закона человек ощущает в виде веления долга. Долг выше всего «чувственного», он имеет другой источник по сравнению со способностью желания, не материю желания, а форму чистого практического разума, т.е. категорический императив. Голос практического разума в виде категорического императива исходит от свободы человека. Человек, согласно И. Канту, свободен, живет и действует из чувства долга, а не потому, что ищет удовольствия в жизни. [95] Только при этом ориентире человек проявляется как нравственная личность, свободная от механизма природы. При этом человек проявляет добрую волю, которая представляет собой его способность следовать голосу разума, испытывать уважение к моральному закону в нем самом. Это есть также априорность установок практического разума или морального закона, предшествующая совершаемым поступкам. При этом человек сам определяется в своей жизни, поступках и поведении. Выбор делает сам человек, переходя от собственной, личной максимы, ориентированной на гедонизм и эвдемонизм, к всеобщему нравственному законодательству, определяемому долгом. Законодателями нравственности по И. Канту, являются не Бог, не царь и не герой, а обычные люди со своим выбором, со своей волей и свободой. При этом И. Кант в теорию нравственности ввел понятие борьбы склонностей (желаний) и долга, которая представляет собой, по нашему мнению, работу духа человека, его способности утверждать в своей жизни идеалы, гуманизма, нравственности, высокой духовности. Нравственность должная быть не относительной, не скованной частными интересами, а абсолютной, всеобщей, свободной, в противном случае ее просто нет. В «Критике практического разума» И. Кант пишет: «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звездное небо над мною и моральный закон во мне… Первое начинается с того места, которое я занимаю во внешнем, чувственно воспринимаемом мире… Второе начинается с моего невидимого Я, с моей личности и представляет меня в мире, который поистине бесконечен…» 3. Философия И. Канта позволяет духовно постигать быстроменяющийся мир, влиять на формирование массового сознания, на поведение людей. Учение И. Канта имеет гуманистическую направленность, в нем представлено глубокое этическое содержание. Основной философской проблемой этого учения является проблема человека и его место в мире. Эту проблему И. Кант решал философски глубоко, многопланово, новаторски, исходя из подлинных интересов и свободы самого человека. anthropology.ru Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц] Кристина вздохнула. Ей не нравились рассуждения Софьи, а с Меркурьевым было интересно… – И на всех нас, на всех они хотят произвести впечатление! Мы-то, девушки, все подходящие! Вот они и стараются кто во что горазд – кто умного из себя строит, как этот… инженер. Кто красоту наводит, – и она неожиданно подмигнула Стасу, – а некоторые на деньги упор делают. Когда у мужика денег много, он уверен, что может всё купить! Не то что гарем, планету Марс! Если ему охота, конечно. – Планета Марс не продаётся, – проинформировал Стас, которого слегка задело замечание о наведении красоты. – Да я не об этом. Кристина посмотрела на дверь. Что это Виктор Захарович с инженером не возвращаются?… Ей хорошо и весело жилось в доме на взморье, и все нравились – и старик-хозяин, и ухоженный Стас, и вновьприбывший гость понравился тоже. После Софьиных рассуждений она стала думать… в другую сторону, и эта сторона была ей… неприятна. Бородатый компьютерщик – симпатичный, но – права столичная штучка – никого не замечает, занимается только собой. Со вчерашнего дня в третий раз меняет наряды и то и дело рассматривает в зеркале собственную бороду. Должно быть, борода была недавним приобретением, и Стас к ней ещё не привык – как к любой новой вещи!.. Впрочем, мужчины сейчас почти все такие.Карл Поппер. Все люди — философы. Часть II. Иммануил Кант — философ Просвещения. Дух кант
Дух гуманизма в философии И.Канта
Читать книгу Призрак Канта Татьяны Устиновой : онлайн чтение
– Не расстраивайся, – лукаво сказала Софья, наблюдавшая за девчонкой, – все мужики одним миром мазаны и все сволочи.
– Я думаю вовсе не о мужиках, – резко ответила Кристина. – А об ужине!
– Ну конечно, – окончательно развеселилась Софья.
Она внимательно наблюдала и запоминала каждую мелочь. У неё была тренированная память на мелочи и годами выработанная привычка. Впрочем, здесь, в прибалтийской осенней глуши, наблюдать было несложно – на неё никто не обращал внимания, и люди были простыми и понятными, вон как студентка! Испортить ей настроение ничего не стоит, и Софья даже немного раскаивалась, что испортила. Впрочем, она ещё не составила о студентке окончательного мнения, следовательно нужно продолжать наблюдение, не отвлекаясь на ненужные эмоции.
Не обращать внимания на эмоции, давить и душить их в себе Софья умела с детства.
Пожалуй, пока только хозяин был ей понятен, словно она знала его давным-давно. Знала и ненавидела. Душить эту ненависть не было необходимости, она была холодной и липкой, как забытый на балконе обойный клей. Если всё пойдет, как запланировано, она вышвырнет ненависть из сознания – поддаст ногой ведерко, и оно – тю! – улетит с балкона!
Вернулись хозяин с инженером, очень довольные друг другом. Меркурьев поискал глазами свой стакан, обрадовался, увидев его, и отправился за новой порцией джина.
Виктор Захарович рассматривал телефон, цокал языком и утверждал, что крышка держится как влитая.
– Вы пока подождите, – сказал Меркурьев, появляясь. – Минут двадцать его не трогайте.
Подошёл к двери, откинул штору и потянул чугунную рукоятку.
– Шу-уф, – сказало невидимое в темноте море, – шу-уф!..
Василий Васильевич вышел на каменную террасу, вдохнул полной грудью и посмотрел вверх. Тёмное небо проглядывало сквозь рваные облака, и даже звезду удалось разглядеть в облачном промельке. Василий Васильевич улыбнулся звезде.
Он был не сентиментален, но тут улыбнулся – соскучился. В Бухаре звёзды были яркие, крупные, близкие, будто нарисованные на театральной декорации, изображающей небо. А тут крохотные, едва заметные, дрожащие – свои.
– Вам здесь нравится?
Он оглянулся. Черноволосая Софья стояла справа, облокотившись о балюстраду террасы, и рассматривала его с каким-то, как ему показалось, практическим интересом.
– Нет, просто интересно, – продолжала она, потому что он медлил с ответом. – Здесь же ничего нет! Или у вас тут дама сердца? И вы явились на свидание?
– Я в отпуск.
– И прямо весь отпуск здесь просидите?! Выдержки хватит?
– Я закалённый, – признался Меркурьев. – Могу выдержать многое.
– В той стороне маяк. – Софья показала бокалом в темноту. – Такое романтичное место!
– Да?
Он должен пригласить её на романтическую прогулку к маяку, а не спрашивать «да» или «нет»! Почему не приглашает?
– К столу! – позвал из дома Виктор Захарович. – Семь часов, время ужина!..
– Пойдёмте? – предложил Меркурьев. – Очень есть хочется.
Софья рассердилась и сказала, что она ещё «подышит», а этот мужлан неотёсанный ушёл в дом!.. Перспектива кормёжки пересилила романтический интерес.
В столовой гостей встречала озабоченная женщина в тёмном платье и крохотном кружевном передничке. Василия Васильевича поразило, что на руках у неё были белые шёлковые перчатки.
– Наша белочка-хлопотунья, наша хозяйка, наш оберег, наш домашний гений Нинель Фёдоровна, – и Виктор Захарович поклонился женщине, очень церемонно.
Меркурьев решил, что у них, должно быть, так принято, и на всякий случай тоже поклонился.
– Будет тебе, Виктор Захарович. Проходите и занимайте любой стол, молодой человек. Только вот тот, большой, абонирован.
Виктор Захарович изменился в лице.
– Сегодня? – спросил он, и голос у него дрогнул.
Женщина горестно кивнула и заторопилась:
– Проходите, проходите!.. Мы готовим всего по две-три закуски и несколько горячих блюд, но у нас очень вкусно! Вот карточка, посмотрите, чего вам хочется!
Это действительно была карточка, а никакое не меню – вложенный в фигурного тиснения картон листок тонкой хрусткой бумаги. На листке каллиграфическим почерком выведены названия кушаний.
Меркурьев прочитал все названия и сглотнул голодную слюну.
Гости разместились в столовой следующим образом: к Кристине подсел Стас, Софья устроилась в одиночестве, а потом в дверях зашелестело, появились разноцветные блики, словно провернулся калейдоскоп с цветными стёклышками, и показалась Антипия.
– Приветствую вас, собравшиеся к трапезе, – провозгласила она грудным голосом.
Все смотрели, как она идёт к своему столу – разноцветные шелка развевались, высовывался острый носок персидской туфли, расшитой жемчугами и каменьями, летел шлейф. В столовой отчётливо запахло благовониями.
– Мне лапшу с утиной ножкой, – сказал Меркурьев домоправительнице, тоже провожавшей глазами вещунью. – И печень по-берлински с картошкой.
– С пюре, – поправила та, моментально отвлекаясь от сказочного видения. – А на закуску? Не отказывайтесь, попробуйте всего! У нас два повара, мальчик и девочка. Специально из Калининграда ездят по очереди, в училище обучаются, отличники!..
Василий Васильевич развеселился.
– Тогда салат с раковыми шейками, – решил он. – Раз уж отличники!..
– Сейчас всё, всё подадим!..
Из кухонной двери показался официант, тоже совсем мальчишка, и стал обходить гостей.
– Сегодня, – на всю комнату объявила вещунья, – нас посетит дух Иммануила Канта. Мне было видение.
– Вы не обращайте внимания, Василий Васильевич, – прошептал, усаживаясь рядом, хозяин. – Она смирная! Так, взбредает что-нибудь в голову! Но мы подыгрываем, чтоб уж она на нас не сердилась.
– Вы?
Хозяин вздохнул:
– Я и… все гости. И потом – это забавно! Я вот раньше никогда с духами не общался.
Меркурьев взглянул на хозяина.
– Да не подумайте ничего такого, Боже сохрани!.. Это же сейчас модно – гадания разные, духи, экстрасенсы. Вон у них, у магов, даже специальная конференция проходит в Светлогорске. Телевидение приехало, журналисты со всей России. И наша… – Виктор Захарович кивнул в сторону Антипии, – тоже участвует. Она признанный маг и… как бишь… забыл…
– Колдун, – подсказал Меркурьев.
– Да не-ет!..
– Вампир.
– Да ну-у-у!..
– Ведьмак.
– Медиум! – выговорил Виктор Захарович. – Что вы меня сбиваете?! Она маг и медиум! Разговаривает с духами.
– О чём? – поинтересовался инженер.
– Да вы сами всё сможете увидеть! – пообещал хозяин с энтузиазмом. – Прямо сегодня! Сеансы у нас в гостиной проходят. Мы там свет гасим, шторы закрываем, достигаем необходимой обстановки.
– Ну, за вас и за духов, – сказал Меркурьев и одним глотком допил оставшийся в стакане джин.
Он как раз доедал салат с раковыми шейками, оказавшийся превосходным, когда произошло неожиданное событие.
Антипия вдруг уронила ложку, которой ковыряла в стакане с чем-то зелёным, вскинула голову, замерла, а потом медленно подняла обе руки к вискам и сдавила голову.
– Он уже здесь, – выговорила она громко.
Меркурьев, заинтересовавшись, перестал жевать и посмотрел на Виктора Захаровича.
– Кто это здесь? – спросил он одними губами. – Дух Канта явился раньше времени?
– Нет, нет, – озабоченно ответил хозяин. – Тут что-то другое.
И поспешно поднялся.
– Он грядёт, – продолжала Антипия. – Я слышу шаги. Я вижу тени. Голоса! Сейчас грянут голоса!..
В полной тишине прошла секунда, другая…
– Ну, доброго всем вечера, – грянуло в дверях так, что Василий Васильевич вздрогнул. – А я думаю, чего это нас никто не встречает?! А в тюряге ужин по расписанию!..
Два мужика, поразительно похожие друг на друга, в абсолютно одинаковых костюмах и галстуках, ввалились в столовую, где моментально стало тесно и нечем дышать.
– А где хозяин-то?
– Приветствую! – Виктор Захарович пошёл им навстречу, вид у него был растерянный. – Как раз к столу.
– Постоловаться мы всегда рады, – прохрюкал один из мужиков.
Они и впрямь были похожи на свиней – откормленные, гладкие, слегка щетинистые. Выразительные пятачки и закрученные хвосты.
– Добро пожаловать, Александр Фёдорович!
– Да ладно тебе, отец, – окончательно развеселился свин. – Очки протри! Фёдорыч – это он, а я Николаевич!.. Иван Николаич я!
– Проходите, мы гостям всегда рады!..
– Да какие же мы гости, отец! Мы, считай, уже хозяева, а?! – И свины вновь радостно захрюкали.
Меркурьев принялся хлебать лапшу. Она была огненная, золотистая, из прозрачного бульона в звёздочках навара выглядывала бодрая утиная нога.
Его решительно уж точно, уж никак не могло касаться происходящее, но любопытство, отчего-то смешанное с беспокойством, разбирало. Против воли он то и дело оглядывался на высокие двери, за которые Виктор Захарович увлёк вновь прибывших. Оттуда раздавались непривычно громкие голоса – куда там китайцам!..
– …Поужинаем, пока всё горячее, а завтра за дела.
– …Нам рассиживаться некогда, отец, чего тянуть, когда дело, считай, сделано!.. Да не дрейфь, Захарыч, держи хвост пистолетом! Мы тебя не обидим!
– Нет, нет, поужинаем сначала.
– Да чё ты заладил-то? Мы уже в приличном месте поужинали!..
– Пришла беда, – сказала, принимая у Меркурьева тарелку, Нинель Фёдоровна. Лицо у неё потемнело, постарело. – Я всё не верила…
– Что такое?
– Продаёт дом наш Виктор Захарович, – выговорила домоправительница и вся перекосилась. Видно, сдерживаться ей было нелегко. – Совсем продаёт, окончательно.
– Зачем?
Глаза у Нинели налились слезами, и одна всё же пролилась, капнула в тарелку.
– Не справляется, – с сердцем сказала она. – Никак не справляется. Говорит, стар стал, сил нет. Мы все ему помогаем, как можем, а он… Видите? Продаёт. И кому! Этим!..
В тарелку капнула ещё одна слеза.
Меркурьев молчал, не зная, что сказать.
– Вы меня извините, – спохватилась Нинель Фёдоровна. – Что-то я… раскисла. Вы тут ни при чём, вы отдыхать приехали!.. Сейчас горячее подам.
Василий Васильевич проводил её глазами.
Вот тебе на!.. Похожий на английского помещика хозяин продаёт такой славный, так хорошо устроенный дом на взморье! А Василий Васильевич уже надумал, как через год приедет вновь – в таком же дождливом ноябре, и встретится с домом и с хозяином, как со старыми знакомыми!..
Нельзя ни на что рассчитывать всерьёз, когда-то учила его бабушка. Ко всем своим планам и мечтаниям нужно прибавлять – как бог даст.
Не даст, и ничего не будет.
– Случится страшное, – возвестила Антипия. – Очень скоро.
– Да бросьте вы дурака валять, – сказал Стас с досадой.
– И так аппетит испортили, – поддержала его Софья. – А кухня тут почти как в Москве!.. Вызовите лучше дух этого вашего и спросите, когда их чёрт унесёт! Так орут, аж голова заболела.
– Канта, – подсказал Стас.
– Да хоть кого! – возмутилась Софья. – Лишь бы эти убрались.
– А я и не знала, что дом продаётся, – сказала Кристина. – Мне Виктор Захарович ничего не говорил.
– Да мы-то все тут при чём? – удивился Стас. – Мы приехали и уехали, какое наше дело?!
Он прошагал к буфету, нажал кнопку на кофемашине, которая сразу ожила, замигала, заворчала, настраиваясь на работу.
– Мы спросим, – пообещала вещунья так же громко. – Мы спросим, что нас ждёт. И может быть, нам расскажут…
По комнате поплыл острый и свежий запах кофе.
Василий Васильевич расправился с печенью по-берлински, подумал и попросил ещё малиновый мильфёй.
Не может быть ничего лучше холодного малинового торта с горячим кофе. Особенно вечером в ноябре, когда на улице идет дождь.
Но почему-то мысль про дождь, ноябрь и кофе показалась ему не такой радужной, как всего час назад.
Собственно, за этот час ничего не изменилось!.. До того, как Виктор Захарович продаст дом, Меркурьев успеет десять раз уехать в Бухару.
Тогда в чём дело?…
Громкие голоса заговорили ещё громче, и нужно было делать над собой усилие, чтобы не слушать каждое слово.
– Пойдёмте в гостиную, – предложила Софья и поднялась. – Если все поужинали. Так невозможно!..
Меркурьев в гостиную не пошёл.
Он забрал свой мильфёй и кофе, тёмным коридором вышел к чугунной лестнице и устроился в кресле возле круглого столика с книгой, так и лежавшей страницами вниз.
Здесь было тихо, темно и пахло дождём, цветами и немного углем, должно быть, из пасти камина.
Василий Васильевич сделал глоток, зажмурился и откинулся на спинку кресла.
Если бы у него был такой дом, он ни за что бы его не продал. Так и жил бы здесь постоянно. Нет, постоянно не выйдет, на такой дом нужно зарабатывать. Он зарабатывал бы, а дом его ждал. А потом он приезжал бы и жил.
– Да ладно тебе, – сказали в темноте, очень близко. Меркурьев сел прямо и оглянулся. – Всё уже готово.
– Готово, не готово, – раздражённо отозвался второй голос. – А если всё пойдёт не так?!
– Что тут может не так пойти?!
– Да что угодно. Вдруг старик не справится?… А если он упустит?
– Ничего он не упустит.
Голосов Меркурьев не узнавал. Впрочем, он был уверен, что говорят жизнерадостные покупатели дома. Только… где они?… За поворотом коридора? Или забрались в камин?!
– Давай, давай, – поторопил один из говоривших. – Времени мало!
Василий Васильевич вспомнил разговор, который он слышал из своей комнаты. Тогда речь тоже шла о времени, о том, что его мало! Но в тот момент в доме ещё не было ни Александра Фёдоровича, ни Ивана Николаевича!..
У Меркурьева была прекрасная память на имена.
Одним глотком он допил кофе, встал и огляделся по сторонам. Никого и ничего. В глубине длинного коридора теплится жёлтый свет из гостиной, по всей видимости, там готовятся к спиритическому сеансу и визиту духа Иммануила Канта. В высокое и узкое готическое окно заглядывает луна – небо поднялось и очистилось, видно, идут холода.
Василий Васильевич, осторожно ступая, подошёл к входной двери и потянул. Она отворилась – неожиданно легко.
Он вдохнул холодный воздух, прикрыл дверь и немного постоял, прислушиваясь.
Никого.
Где могли прятаться те двое, голоса которых он слышал так отчётливо? Не в камине же на самом деле!..
Он взялся за перила чугунной лестницы, задрал голову и посмотрел вверх. Ничего не было видно, только терялись во мраке затейливые литые перила. Должно быть, на втором этаже тоже горит свет, но отсюда, снизу, его не видно.
Василий Васильевич двинулся по коридору к гостиной.
Позади него что-то звякнуло, и тихий звук разорвался у него в ушах как удар грома. Он замер. Потом молниеносно оглянулся.
Никого.
Меркурьев немного постоял, не шевелясь и прислушиваясь, потом вернулся к столику с оставленной кофейной чашкой.
Луна по-прежнему лила в узкое окно дрожащий синий свет, и море вздыхало за толстыми стенами: шу-уф, шу-уф!..
Василий Васильевич потрогал чашку – чуть тёплая. Кофе из неё он допил совсем недавно. Ложка брякнула о блюдце, и он узнал звук. Именно этот звук остановил его!
Но кто мог переставить чашку у него за спиной в пустом вестибюле?!
Что-то ещё тревожило его, и он никак не мог понять, что именно. Неверный лунный свет? Звуки осеннего моря?…
Внезапно ему стало страшно – одному в темноте, – так страшно, что он едва справился с собой. Больше всего ему хотелось помчаться со всех ног туда, где светло и люди, но Василий Васильевич удержался.
Громко топая – на этот раз специально! – он вернулся к входной двери и запер её на задвижку. Чугунный штырёк отчетливо клацнул.
Меркурьев решительно пошёл в сторону коридора и вдруг остановился и замер.
Книга. На столе лежала книга.
Когда он впервые вошёл в этот дом, сразу увидел книгу на резном старинном столике, лежавшую страницами вниз.
Только что он пил кофе и время от времени посматривал на неё!..
Василий Васильевич подошёл и посмотрел ещё раз.
Книга по-прежнему была на столе, но лежала страницами вверх.
– Я не брал её в руки, – сказал Меркурьев вслух. – Точно не брал!.. И здесь никого не было!..
Голос его потерялся, пропал в дубовых панелях стен, в вышине чугунной лестницы, в провале гигантского камина.
Он ещё помедлил, а потом взял книгу в руки.
Она называлась «Философия Канта» и была открыта на пятьдесят седьмой странице.
Меркурьев поднёс её к окну и с трудом разобрал:
«Итак, философ не испытал в жизни ни сильных радостей, ни сильных страданий, которые приносят с собой страсти. Его внутренняя жизнь всегда находилась в состоянии равновесия. Сам Кант полагал, что в такой спокойной, правильной жизни, проникнутой нравственным началом, и заключается счастье человеческое, и действительно, Кант был счастлив. В глазах современников Кант представлял образец мудреца, и таким же он будет в глазах грядущих поколений, вознесённый на эту высоту своими заслугами и чистотой своей жизни».
– И чистотой своей жизни, – дочитал Василий Васильевич последнюю на странице фразу.
Что получается? Как только он повернулся спиной, некто, в данную минуту невидимый, неслышимый и неизвестно куда скрывшийся, подкрался к резному столику, зачем-то взял книгу, перевернул её и задел при этом чашку.
Чашка звякнула, Меркурьев оглянулся, человек исчез, растворился во тьме.
Какая-то ерунда получается, и больше ничего!..
Интересно, где здесь включается свет? Нужно будет спросить у Виктора Захаровича!..
Решительно захлопнув «Философию Канта», Василий Васильевич вернул её на столик и пошёл по коридору на свет.
Из гостиной выглянула студентка и, увидев его, помахала рукой:
– Идите к нам! На улице холодно, в столовой банкет, а у нас интересно!.. Идите!
Меркурьев махнул рукой в ответ и, повинуясь духу старинного романа о привидениях, охватившего его в вестибюле, приоткрыл дверь в столовую.
Там пировали.
Двое одинаковых свинов, скинув с плеч одинаковые пиджаки, одинаково чокались стаканами. Виктор Захарович притулился рядом на краешке стула, как воробей рядом с орлами-стервятниками, терзающими добычу. Казалось, стервятники вот-вот перекинутся на воробья, только доедят павшую лань!
Вместо лани на столе были наставлены бутылки, тарелки, судки, салатники, миски, чашки. Особенно поразило Василия Васильевича заливное – огромная рыбина с пучком петрушки в зубастой пасти, словно карикатура! Из середины рыбины было уже порядочно выедено.
– Давай, Захарыч, – говорил один из пирующих, – тяпнем за наши успехи! Что бы ты без нас делал, Захары-ыч?! Кому твоя развалюха нужна! А я ее покупаю!
– Пс-ст, пс-ст! – перебивал его второй. – Не ты один покупаешь, мы обое! Чего такое!
– Обое, да! Я ж и говорю!
– Какая разница, кто покупает, – Виктор Захарович махом опрокинул в себя стопку водки. – Главное, что я продаю.
– Ещё бы ты не продал, голуба! Времена сейчас тяжелые, денежки-то все тю-тю, в трубу улетели! А я покупаю, наликом плачу, без дураков, без налоговиков!
– Обое мы покупаем, сказано!
– Да ладно, спокуха! Слышь, Захарыч, не дрейфь, мы тут нормальный комплексок забубеним, с банями, с номерочками на почасовой оплате, с девчонками-поскакушками!.. Поедет к нам народ, чего не поехать! Море – вот оно! В леске беседок под шашлыки наставим, пожарники все свои, не прицепится никто!
– Не, не, – вступил второй. – Ну, правда, отец, чего место пропадает! Оно, может, и не нужно никому, но у тебя тут вода подведена, газ, трубы проложены, все дела! Чем сначала начинать, лучше вообще не начинать.
И гости рассмеялись.
Из кухонной двери вышла Нинель Фёдоровна с огромным подносом, за края которого торчали острые пики шампуров.
За столом завыли от радости и снова столкнулись стаканами.
Заметив Меркурьева, Нинель Фёдоровна кивнула и тихонько к нему подошла, как только утвердила шашлыки в центре пиршественного стола. Она слегка подтолкнула Меркурьева в коридор, вышла следом и плотно прикрыла за собой дверь.
– Давно они закусывают? – спросил он.
Домоправительница вздохнула:
– Минут двадцать. Да как вы ушли, так они сразу и сели. Двадцать минут, а водки уже как не было. Сейчас велю ещё одну в морозилку положить, там всего две осталось…
– После ещё двух бутылок им будет наплевать, холодная водка или кипяток!..
Нинель Фёдоровна улыбнулась.
– Может, ещё десерта хотите, Василий Васильевич? Есть шоколадный торт с вишней, «Чёрный лес». Не желаете? Дурной сон, – добавила она и вздохнула. – Куда нам всем деваться? Где работу искать? Да не в том дело! Я в этом доме всю жизнь провела, вот с таких лет!
Она показала рукой с каких именно лет.
– А… остальные гости? – спросил Василий Васильевич. Он точно знал, что в тёмном коридоре за ним кто-то следил, но кто?… – За ужином были все или в доме ещё кто-то есть?
Нинель Фёдоровна покачала головой:
– Все. У нас места мало, да и не сезон. Ещё одна особа должна пожаловать, но предупредила, что будет поздно. А почему вы спрашиваете?…
Меркурьев сказал, что интересуется спиритическими сеансами, а по его сведениям, на таком сеансе должно присутствовать как можно больше людей.
– Да какие там сеансы!.. Всё глупости, дамские штучки! Или вы тоже… в духов верите?
Меркурьев пожал плечами.
– Хозяйка, – заревели из столовой. – Хозяйка, водку неси!
– Извините меня, – шепнула Нинель Фёдоровна. – Я должна подать.
Странное дело. Выходит, в вестибюле никого быть не могло. Но ведь кто-то переложил книгу и задел при этом чашку!
Василий Васильевич вошёл в гостиную, где всё было приготовлено для спиритизма – круглый стол в центре под лампой, какие-то бумаги с нарисованными символами, тарелка со стрелкой, похожая на часы.
Меркурьев взглянул на тарелку.
– Любопытство одолело? – спросила Софья. – Или скука? Заняться нечем? Пойдёмте гулять! Дождя нет, сейчас на море так романтично и страшно! Вы любите, когда страшно?
– Вы всё время были здесь?
– То есть?!
– После ужина вы перешли в гостиную все вместе?
Софья взглянула на него – иронически.
– А что такое?
– Да, да, мы все пришли сюда, – нетерпеливо сказала Кристина. – Только вас ждём! Без вас наша колдунья вызывать Канта отказывается. Мы ее уговаривали, уговаривали, а она ни в какую!..
– Я не колдунья, – возразила Антипия. – Я посредник между мирами. Так научил меня великий Сантана. Слишком тонка междувселенная ткань, но зато как прочна! Преодолеть её могут единицы. И я преодолеваю, когда мне позволяют высшие силы.
Меркурьев прошёл к буфету, подумал и налил себе джина и тоника. Лёд приятно клацал и шипел в газированной воде.
– Странная штука, – сказал он. – А мне показалось, кто-то разговаривал в коридоре. В том, что ведёт к чугунной лестнице.
– Правда, классная лестница?! – спросила Кристина. – Между прочим, подлинный модерн, железоделательный завод во Франкфурте, там клеймо стоит. Начало двадцатого. Века, я имею в виду! Я потом непременно её сфотографирую.
– Да этого модерна по всей России сколько угодно. – Стас пожал плечами. – Кругом один модерн!
– Да ладно. И потом, тут немецкий модерн!
– Он везде одинаковый.
Софья, которой надоели дети с их препирательствами и Василий Васильевич с его тугоумием, взяла его под руку и спросила, когда они пойдут на маяк.
– Прямо завтра, – немедленно согласился Меркурьев. – С утра.
Софья тонко улыбнулась.
Выходит, обстановку она оценила правильно, и её ожидает осенний прибалтийский лёгкий роман с привкусом тумана и кофе, с запахом опавших буковых листьев. Осталось только придумать, как утром нарядиться, чтобы поразить инженера. Софья была уверена, что поразить его ничего не стоит.
– Давайте свет гасить, – сказала Кристина. – Антипия, мы же должны выключить свет?
– Духи приемлют только тьму. Из тьмы выходят, во тьме существуют и во тьму возвращаются. Свет для них слишком беспощаден.
Стас выключил электричество, а Кристина поплотнее задёрнула шторы. Последовательница великого Сантаны и посредник между мирами затеплила свечу в бронзовом канделябре. Василий Васильевич наблюдал с большим интересом и заметил, что свечу она зажгла обыкновенной пластмассовой зажигалкой, очень деловито, и так же деловито спрятала зажигалку в недра своих шелков.
– Садитесь вокруг стола, – произнесла Антипия особенным голосом. – Беритесь за руки и думайте о том, что хотите узнать. Ни один из вас не должен сомневаться, иначе дух не явится.
– Никто ни в чём не сомневается, – пробормотал Василий Васильевич.
Справа от него оказалась Софья, сразу же вложившая в его ладонь пальцы, а слева Стас. У него рука была большая и до того влажная, что Меркурьеву немедленно захотелось вытереть свою о брюки.
Светом свечи были озарены только середина стола и лица сидящих. Антипия закрыла глаза.
– Мир теней и снов, мир тонких иллюзий, откройся перед нами, яви нам обитателей своих, – начала она, закрыв глаза. – Мы, находящиеся по эту сторону стены, смиренно просим отправить к нам посланника, дух великого Иммануила Канта. Пусть явится он на короткое время, ответит на наши вопросы, поможет разрешить неразрешимое, увидеть невидимое. Слышно ли меня там, по ту сторону?
Свеча потрескивала, и отдалённо шумело море: шу-уф, шу-уф.
– Слышит ли меня повелитель теней и снов?
Меркурьев вздохнул. И тотчас же его правую руку легонько сжали тонкие пальцы Софьи.
Неужели это я сижу тут в темноте и жду, когда мне явится дух Канта, подумал Василий Васильевич. Что со мной такое?!
Свеча затрепетала, пламя заметалось из стороны в сторону.
– Понимаю, – нараспев произнесла Антипия. – Ты близко. Я жду тебя.
Она покачивалась из стороны в сторону, как заведённая. Слабый отсвет пламени то ложился на её лицо, то оно совсем исчезало во мраке.
«Что я знаю про Канта? – продолжал думать Василий Васильевич, которому совсем нечем было заняться и стало неинтересно. – Знаю, что он философ, написал «Критику чистого разума», жил в Кёнигсберге, и горожане сверяли по нему часы – он всегда в одно и то же время проходил по одним и тем же мостам и улицам. Больше ничего не знаю. Философию в университете нам читали плохо, без огонька. Да мне было не до философии!..»
Свеча неожиданно погасла, словно её задули. Стало совсем темно, и нежные пальчики Софьи впились в его ладонь. Василий Васильевич осторожно пожал их в ответ – мало ли, может, на самом деле боится!..
– Я жду, – раздался голос Антипии. – Ты здесь, дух? Если здесь, подай знак.
Стол под локтями Василия Васильевича вздрогнул, приподнялся и опустился со стуком. Видимо, Кант подал знак.
– Мы ждали тебя! – провозгласила вещунья ликующе. – Скажи, что нас ждёт завтра? Добро?
Ничего не происходило. По всей видимости, дух Канта раздумывал, что ждёт завтра столь разношёрстную компанию.
– Нас ждёт зло? Ответь! Зло рядом с нами?
На этот раз Кант собрался с мыслями, потому что стол подпрыгнул и стукнул.
– Зло придёт от нас? – продолжала вопрошать Антипия.
Стол подпрыгнул дважды.
– Зло придёт не от нас, – констатировала ведунья. – Оно постучит в двери?
Канта, по всей видимости, забавляло происходящее, потому что стол опять ощутимо подпрыгнул!..
Вот как она это делает, думал Василий Васильевич. Никаких ее движений не заметно, хотя темно, конечно, но глаза уже более или менее привыкли. И стол довольно тяжёлый, плотного старого дерева, на монолитной слоновьей ноге. Или в мистификации участвует хозяин дома, и к столу подведён некий механизм?…
За стеной вдруг что-то упало с приглушённым грохотом. Упало, покатилось, следом заревели медвежьи голоса:
– Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую!..
Василий Васильевич замер. Как-то старик Иммануил выйдет из создавшегося неловкого положения?…
Свеча зажглась словно сама собой.
Антипия выдернула свои ладони из рук соседей, закрыла лицо.
– Он ушёл, – выговорила она из-за ладоней. – Он нас покинул. Он не вернётся.
– Жалость какая! – пробормотал Василий Васильевич, поднимаясь.
Кристина вскочила, побежала и включила свет. Все зажмурились.
Нужно будет потом слазить под стол, провести обследование на предмет механизмов. Разумеется, разоблачение Антипии в планы Меркурьева не входило, но ведь интересно!..
– Не моя ты, не моя, – продолжали завывать за стеной, – отчего же я тоскую?…
Кристина собрала со стола бумажки с неведомыми знаками и положила перед вещуньей.
– Вчера дух надолго приходил, – сказала она Меркурьеву. – На все вопросы отвечал.
– Вчера тоже Кант являлся?
– Нет, вчера была королева Брунгильда. Она мне сказала, что я в этом году выйду замуж по любви и по расчёту. – Кристина засмеялась, спохватилась и посмотрела на Антипию. – Только я не поняла, как это – и по любви, и по расчёту.
– Мало ли как бывает, – сказал Василий Васильевич. – Что у вас за кольцо? Такое гигантское?!
Кристина посмотрела на свою руку и спросила:
– Это? – словно на каждом пальце у неё было по кольцу.
Меркурьев кивнул.
– Это изумруд, – сказала Кристина. – Хотите посмотреть?
И она сняла кольцо и сунула Василию Васильевичу.
– Нет! – вскрикнула вещунья и поднялась в ужасе. Меркурьев от неожиданности чуть не уронил драгоценность. – Положите! Положите его на стол!
Меркурьев ничего не понял.
Антипия, обмотав руку шелками, вырвала у него кольцо и опустила на стол так осторожно, словно оно могло взорваться.
– Никогда, – сказала она Кристине. – Никогда не передавайте это кольцо из рук в руки! И никакое не передавайте! Вместе с кольцом вы отдаёте весь цикл вашего бытия! Поле может замкнуться. Кольцо можно только положить, лучше всего на деревянную поверхность. Дерево немного нейтрализует течение силы.
iknigi.net
Призрак Канта читать онлайн - Татьяна Устинова (Страница 7)
— Он везде одинаковый.
Софья, которой надоели дети с их препирательствами и Василий Васильевич с его тугоумием, взяла его под руку и спросила, когда они пойдут на маяк.
— Прямо завтра, — немедленно согласился Меркурьев. — С утра.
Софья тонко улыбнулась.
Выходит, обстановку она оценила правильно, и её ожидает осенний прибалтийский лёгкий роман с привкусом тумана и кофе, с запахом опавших буковых листьев. Осталось только придумать, как утром нарядиться, чтобы поразить инженера. Софья была уверена, что поразить его ничего не стоит.
— Давайте свет гасить, — сказала Кристина. — Антипия, мы же должны выключить свет?
— Духи приемлют только тьму. Из тьмы выходят, во тьме существуют и во тьму возвращаются. Свет для них слишком беспощаден.
Стас выключил электричество, а Кристина поплотнее задёрнула шторы. Последовательница великого Сантаны и посредник между мирами затеплила свечу в бронзовом канделябре. Василий Васильевич наблюдал с большим интересом и заметил, что свечу она зажгла обыкновенной пластмассовой зажигалкой, очень деловито, и так же деловито спрятала зажигалку в недра своих шелков.
— Садитесь вокруг стола, — произнесла Антипия особенным голосом. — Беритесь за руки и думайте о том, что хотите узнать. Ни один из вас не должен сомневаться, иначе дух не явится.
— Никто ни в чём не сомневается, — пробормотал Василий Васильевич.
Справа от него оказалась Софья, сразу же вложившая в его ладонь пальцы, а слева Стас. У него рука была большая и до того влажная, что Меркурьеву немедленно захотелось вытереть свою о брюки.
Светом свечи были озарены только середина стола и лица сидящих. Антипия закрыла глаза.
— Мир теней и снов, мир тонких иллюзий, откройся перед нами, яви нам обитателей своих, — начала она, закрыв глаза. — Мы, находящиеся по эту сторону стены, смиренно просим отправить к нам посланника, дух великого Иммануила Канта. Пусть явится он на короткое время, ответит на наши вопросы, поможет разрешить неразрешимое, увидеть невидимое. Слышно ли меня там, по ту сторону?
Свеча потрескивала, и отдалённо шумело море: шу-уф, шу-уф.
— Слышит ли меня повелитель теней и снов?
Меркурьев вздохнул. И тотчас же его правую руку легонько сжали тонкие пальцы Софьи.
Неужели это я сижу тут в темноте и жду, когда мне явится дух Канта, подумал Василий Васильевич. Что со мной такое?!
Свеча затрепетала, пламя заметалось из стороны в сторону.
— Понимаю, — нараспев произнесла Антипия. — Ты близко. Я жду тебя.
Она покачивалась из стороны в сторону, как заведённая. Слабый отсвет пламени то ложился на её лицо, то оно совсем исчезало во мраке.
«Что я знаю про Канта? — продолжал думать Василий Васильевич, которому совсем нечем было заняться и стало неинтересно. — Знаю, что он философ, написал «Критику чистого разума», жил в Кёнигсберге, и горожане сверяли по нему часы — он всегда в одно и то же время проходил по одним и тем же мостам и улицам. Больше ничего не знаю. Философию в университете нам читали плохо, без огонька. Да мне было не до философии!..»
Свеча неожиданно погасла, словно её задули. Стало совсем темно, и нежные пальчики Софьи впились в его ладонь. Василий Васильевич осторожно пожал их в ответ — мало ли, может, на самом деле боится!..
— Я жду, — раздался голос Антипии. — Ты здесь, дух? Если здесь, подай знак.
Стол под локтями Василия Васильевича вздрогнул, приподнялся и опустился со стуком. Видимо, Кант подал знак.
— Мы ждали тебя! — провозгласила вещунья ликующе. — Скажи, что нас ждёт завтра? Добро?
Ничего не происходило. По всей видимости, дух Канта раздумывал, что ждёт завтра столь разношёрстную компанию.
— Нас ждёт зло? Ответь! Зло рядом с нами?
На этот раз Кант собрался с мыслями, потому что стол подпрыгнул и стукнул.
— Зло придёт от нас? — продолжала вопрошать Антипия.
Стол подпрыгнул дважды.
— Зло придёт не от нас, — констатировала ведунья. — Оно постучит в двери?
Канта, по всей видимости, забавляло происходящее, потому что стол опять ощутимо подпрыгнул!..
Вот как она это делает, думал Василий Васильевич. Никаких ее движений не заметно, хотя темно, конечно, но глаза уже более или менее привыкли. И стол довольно тяжёлый, плотного старого дерева, на монолитной слоновьей ноге. Или в мистификации участвует хозяин дома, и к столу подведён некий механизм?…
За стеной вдруг что-то упало с приглушённым грохотом. Упало, покатилось, следом заревели медвежьи голоса:
— Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую!..
Василий Васильевич замер. Как-то старик Иммануил выйдет из создавшегося неловкого положения?…
Свеча зажглась словно сама собой.
Антипия выдернула свои ладони из рук соседей, закрыла лицо.
— Он ушёл, — выговорила она из-за ладоней. — Он нас покинул. Он не вернётся.
— Жалость какая! — пробормотал Василий Васильевич, поднимаясь.
Кристина вскочила, побежала и включила свет. Все зажмурились.
Нужно будет потом слазить под стол, провести обследование на предмет механизмов. Разумеется, разоблачение Антипии в планы Меркурьева не входило, но ведь интересно!..
— Не моя ты, не моя, — продолжали завывать за стеной, — отчего же я тоскую?…
Кристина собрала со стола бумажки с неведомыми знаками и положила перед вещуньей.
— Вчера дух надолго приходил, — сказала она Меркурьеву. — На все вопросы отвечал.
— Вчера тоже Кант являлся?
— Нет, вчера была королева Брунгильда. Она мне сказала, что я в этом году выйду замуж по любви и по расчёту. — Кристина засмеялась, спохватилась и посмотрела на Антипию. — Только я не поняла, как это — и по любви, и по расчёту.
— Мало ли как бывает, — сказал Василий Васильевич. — Что у вас за кольцо? Такое гигантское?!
Кристина посмотрела на свою руку и спросила:
— Это? — словно на каждом пальце у неё было по кольцу.
Меркурьев кивнул.
— Это изумруд, — сказала Кристина. — Хотите посмотреть?
И она сняла кольцо и сунула Василию Васильевичу.
— Нет! — вскрикнула вещунья и поднялась в ужасе. Меркурьев от неожиданности чуть не уронил драгоценность. — Положите! Положите его на стол!
Меркурьев ничего не понял.
Антипия, обмотав руку шелками, вырвала у него кольцо и опустила на стол так осторожно, словно оно могло взорваться.
— Никогда, — сказала она Кристине. — Никогда не передавайте это кольцо из рук в руки! И никакое не передавайте! Вместе с кольцом вы отдаёте весь цикл вашего бытия! Поле может замкнуться. Кольцо можно только положить, лучше всего на деревянную поверхность. Дерево немного нейтрализует течение силы.
— Можно посмотреть? — перебил ее Василий Васильевич, который и про кольцо-то спросил просто так, потому что ему нравилась Кристина.
Изумруд — если настоящий, конечно, — был каких-то невиданных размеров. На самом деле Меркурьев никогда не видел таких камней! Может, только на экскурсии в Грановитую палату в далёком детстве.
Стас подошел и тоже стал рассматривать.
Изумруд был огранён особым образом, в мельчайших гранях плескался и переливался свет, и от этого казалось, что камень светится сам по себе.
При такой огранке, подумал Василий Васильевич, достаточно малейшего источника света, и камень будет загораться, как будто внутри у него лампочка.
— Ничего не понимаю в женских штучках, — сказал Стас. — Но эта красивая. Дайте я гляну.
— Только через стол! — вновь вскричала Антипия, и Василий Васильевич чуть было не уронил «штучку».
— Где оно сделано? — спросила Софья с интересом. — Италия, что ли?
— Изумруд индийский, — ответила Кристина беззаботно. — А где кольцо сделано, понятия не имею.
— Он что, настоящий?!
— Ну да.
— Не может быть, — произнесла Софья почти с ужасом. — Не бывает таких настоящих! Сколько в нём карат?
— Не знаю. Что-то около двенадцати, кажется.
Оправлен камень был очень просто — двойная полоска тёмного золота и больше ничего. Василий Васильевич смекнул, что две полоски придуманы неспроста, на одной такой камень просто не удержался бы.
— Оно очень старое, — сказала Кристина. — Прямо очень!.. Сейчас все говорят — фамильные драгоценности, фамильные драгоценности! Раз от бабушки досталось, значит, фамильное. Этот изумруд бабушка получила от прабабушки, а та от её бабушки и так далее. Верните мне его, пожалуйста.
Меркурьев отдал ей кольцо. Она водрузила его на палец и полюбовалась немного.
— И что? — спросила Софья. — Бабушке от прабабушки, а дальше?
— Дальше мы не знаем, — ответила Кристина. — Мы не разбирались.
— Почему?!
— Нельзя, — сказала студентка. — Запрещено.
— Кем?!
Крис пожала плечами и сказала, что, пожалуй, пойдёт спать. У неё есть книжка «Старый Кёнигсберг», она за неё еще не принималась, а ей к диплому нужно готовиться.
Василий Васильевич проводил её до чугунной лестницы.
— Где здесь свет зажигается, не знаете?
— Знаю, с той стороны. Там такая медная пупочка, потяните ее вверх.
Василий Васильевич нашарил «пупочку» и потянул. В вышине затеплилась слабая люстра.
Кофейная чашка и книга «Философия Канта» по-прежнему были на столе. Только «Философия» лежала страницами вниз.
knizhnik.org
Немецкий кантовед: «Я не знаю других городов, где так же чувствовался бы дух Канта»
По приглашению БФУ имени И. Канта Калининград посетил один из ведущих кантоведов мира — профессор Университета им. Мартина Лютера (Галле-Виттенберг) доктор Юрген Штольценберг, который является членом правления Кантовского общества Германии (самое авторитетное в мире сообщество профессиональных исследователей, занимающихся изучением наследия Канта) и входит в состав научного совета «Academia Kantiana» (структурное подразделение Института гуманитарных наук БФУ им. И. Канта). Специалисты университета побеседовали с авторитетным кантоведом, выдержки из беседы с которым публикует TKR.
Скажите, вы ведь не первый раз в Калининграде?
— Да, далеко не первый. До этого я приезжал в Калининграде трижды: в 2004-м, 2009-м и 2014 годах, и вот приехал снова. У меня сложилось очень хорошее впечатление и от города, и от университета, во многом благодаря интернациональной аудитории и дружелюбности студенческого сообщества.
— Какова роль Калининграда и БФУ в изучении философии Канта?
— Вклад российских ученых в развитие кантоведения трудно переоценить. Достаточно вспомнить замечательного учёного из Москвы Нелли Мотрошилову или профессора Леонарда Калинникова из Калининграда. Вообще можно сказать, что ваш город и ваш университет находятся в авангарде изучения наследия Канта. Ведь именно здесь в 70-е годы прошлого века стал выходить «Кантовский сборник». И сейчас БФУ имени Канта, что называется, держит уровень. Здесь активно использую практику международных обменов, международного сотрудничества. И это должно в будущем обязательно привести к успеху.
— Совсем уже скоро, в 2024 году, мир будет отмечать трехсотлетие со дня рождения Канта. Где, по вашему мнению, должны проходить торжества, посвящённые этой знаменательной дате? В том числе самое престижное научное мероприятие — Кантовский конгресс?
— Ответ будет короткий: в Калининграде. Во-первых, здесь к Чемпионату мира по футболу-2018 года создается хорошая инфраструктура для приёма большого количества гостей. А во-вторых, у вас есть университет имени Канта, который может, а главное, как я понял, хочет организовать это мероприятие. Город довольно активно развивается и, уверен, будет развиваться дальше. Здесь любят Канта, поэтому лучше место для проведения торжеств, посвящённых 300-летию рождения Канта, найти сложно.
Возложение цветов на могиле Канта в Калининграде
— Кантоведы часто используют словосочетания «дух Канта», гений места (genius loci), который покровительствует Калининграду. Вы ощущаете здесь нечто подобное?
— Признаюсь, что впечатлён тем, как калининградцы чтят память Канта. Каждый год 22 апреля в день рождения философа на его могилу возлагаются цветы. Это значит, что его учение имеет для местных жителей большое значение. Если же говорить о духе Канта, то он чувствуется у памятника, что стоит рядом с бывшей Альбертиной, в аудиториях, где читаются лекции о Канте. В этих местах дух Канта, если так можно выразиться, становится живым. И я не знаю других городов, где так же чувствовался бы дух Канта.
— Стоит ли, по вашему мнению, популяризировать учение Канта, делая его более доступным для широких масс? И если стоит, то каким образом?
— Традиция эпохи Просвещения предусматривала распространение знаний, в том числе и философии, среди самых широких масс населения. И этот путь, как мы знаем, оказался успешным. Однако заниматься просвещением следует только людям со специальным образованием, людям, обладающим всей полнотой знаний. Они должны читать лекции, проводить семинары, издавать книги. Средства массовой информации тоже могут затрагивать вопросы философии. Но, разумеется, публикации должны выходить в подходящих для этого изданиях и в соответствующей теме форме.
Хочу отметить, что я не приемлю попытки заработать на Канте. Я не одобряю практику изготовления и продажи разного рода сувениров с его изображением. Это явление, надо сказать, широко распространено не только в Калининграде, в Германии происходит то же самое. Например, у нас тоже можно купить футболки с Лютером, другие сувениры с его портретом. На мой взгляд, великие мыслители не должны становиться средством для достижения корыстных целей. Делать на них рекламу, как минимум, безвкусно. Нельзя делать из философии шоу.
И ещё один важный момент. Отдавая должное Канту, мы всё же не должны возводить его в статус святого. Было много философов, например, Ницше, которые с ним не соглашались. Мне кажется, что задача Калининграда как родины Канта состоит в том, чтобы сохранить дух философа живым. Не надо превращать его учение в некую догму. С Кантом можно и даже нужно спорить.
— Насколько актуальна сейчас философия Канта? Как она может помочь в решении стоящих перед человечеством проблем?
— Кант не был политиком, не был экономистом, но он дал некие ориентиры, разработал некие принципы, следование которым может привести к положительным переменам в мире. Однако для того, чтобы мир изменился, люди сами должны измениться. И речь здесь идёт далеко не только о следовании знаменитому категорическому императиву.
Важно помнить о правах человека, которые, к сожалению, соблюдаются ещё далеко не всегда и далеко не везде. Многое в этом вопросе зависит от уровня развития стран, от их традиций. Но как бы то ни было мне кажется, что политики должны прислушиваться к советам философов.
— А что произойдёт, если у руля ведущих стран мира окажутся кантианцы?
— Ну, если бы так случилось, что руководители всех развитых держав стали строго следовать моральным предписаниям, то на Земле прекратились бы войны, произошло бы полное разоружение, общества перестали бы делиться на классы. То есть это был бы практически идеальный мир, а для идеального мира необходимы идеальные условия, поэтому люди стали бы обращать ещё особое внимание на состояние окружающей среды.
Однако не стоит забывать, что у государств есть свои интересы и цели, и они будут их преследовать вне зависимости от того, кантианец стоит у руля или нет. Надо сказать, Кант был реалистом и всё это прекрасно понимал.
Текст, фото — пресс-служба БФУ им. И. Канта
kaliningrad-room.ru
Иммануил Кант - ДУХ АБСОЛЮТА - Великие философы учебное пособие
(1724-1804)
«Меня интересуют только две вещи: звездное небо над головой ты внутренний моральністний закон, что содержится в нас»
Иммануил Кант родился в семье скромного мастера в городе Кенигсберг (ныне — Калининград). Окончил гимназию, а затем — в местный университет. Непосредственным учителем Канта был последовательной. X. Вольфа и И. Ньютона, преподаватель Кенигсбергского университета, где после окончания гимназии учился И. Кант, М. Кнутца. Именно он познакомил любознательного студента с основами естественно-научного знания, воспитал уважительное отношение к разуму и науке, сформировал потребность и способность философского мышления.
После окончания философского факультета И. Кант девять лет работал домашним учителем, затем - магистром, приват-доцентом Кенигсбергского университета. В 1770 году — в год рождения великого Г. Гегеля — И. Кант получает должность профессора. В 46-летнем возрасте Кант получил кафедру логики и метафизики, позднее — должность декана факультета. Дважды философ избирался на должность ректора университета.
В жизни И. Канта был еще один, достаточно показательный для представителей мировой философской элиты период — будущий философ почти шесть лет работал помощником библиотекаря Королевской дворцовой библиотеки. Это И дало. Канту возможность прикоснуться к истокам мировой мудрости, взять с интеллектуальной сокровищницы и то, что впоследствии вернулось к ней в прирощеному виде — как научно-философское наследие. Канта. Рассказывают, что позже И. Кант почти ничего не читал и даже свои опубликованные труды он прочитывал не до конца! «Библиотечного периода» философу хватило на всю жизнь как для преподавания, так и для теоретических исследований.
И. Кант, кстати, преподавал в университете не только курс философии» но и естественное богословие, антропологию, физическую географию, математику, физику, логику, метафизику и этику. Аудитория И. Канта всегда была переполнена. Лектор поражал философской и научной эрудицией, знанием поэзии и литературы, яркими жизненными примерами, шаржами, логикой убеждения. Один из самых известных «знатоков И. Канта» — Куно Фишер утверждал, что своими лекциями. Кант мог довести слушателей до своеобразного экстаза, потрясения и творчески поискового взлета. После одной из таких лекций пораженный слушатель подарил философу стихотворения, написанного по этому поводу. И. Кант зачитал его перед аудиторией, чем преподнес и еще больше захватил творческий порыв этого студента, которым, как оказалось, был... И девятнадцатилетний. Гердер, «Я имел счастье, — писал впоследствии. Гердер, — знать одного философа, который был моим учителем. В расцвете своей жизни он владел радостной бодростью юноши, которая, как я думаю, сопровождала его до глубокой старости. Его открытое, созданное для мышления чело было исполнено невозмутимой ясности и радости; щедротна мыслями речь переполняла его уста; шутка, острота, юмор всегда находились в его власти, и его лекция была найзахоплюючою беседой. Так же, как он исследовал Лейбница, Вольфа, Баумгартена, Крузіуса, Юма и следил за законами природы Ньютона, Кеплера и физиков, так же принимал он недавно опубликованы сочинения Руссо, его «Эмиля» и «Елоїзу », как и любое, что стало ему известным, открытия в природе, оценивал их всегда и всегда возвращался к не предвзятого предрассудками познания природы и к нравственному достоинству человека. История человека, народов и природы, естественные науки и опыт служили ему источниками оздоровления преподавания и разговоры; он не оставался равнодушным ни к чему, стоящего знания; никакая интрига, ни одна секта, ни предубеждения, ни одно стремление авторитета не имели для него никакой привлекательности по сравнению с развертыванием и объяснением истины. Он поддерживал и приятно поощрял к самостоятельному мышлению; деспотизм был чужим для его духа; этим человеком, имя которого я произношу с най обширнее благодарностью и благоговением, является Иммануил Кант; я с удовольствием всматриваюсь в его образ, что стоит передо мной" (Цит. за: Фишер Куно. История новой философии. Т. III. — С.- Пб., 1864. - С. 62 - 63).
И. Кант учил студентов філософствуванню, то есть умению рассуждать. Передача конечных и готовых результатов не была у него главной составляющей. Он проводил перед слушателями сам», исследования, показывал научную операцию, на их глазах формировал понятие, включая в такой способ в чтение своей лекции слушателей, и самим методом обучения требовал от них внимания и сосредоточенности. Так же следует читать и труда. Канта.
В 1786 году. Канта был назначен ректором Кенигсбергского университета, а через два года при поддержке почти всех членов совета университета избран на эту должность.
И. Кант вел размеренный образ жизни, придерживался выверенного в течение десятилетий распорядка. Он никогда и никуда не спешил. Как говорят, только два события за всю жизнь смогли вывести И. Канта из равновесия: чтение произведения Же.- Же. Руссо «Эмиль, или О воспитании» и взятие Бастилии.
Болезненный от рождения, И. Кант никогда не обращался к врачам. Он полагался на самоорганизацию внутренних жизненных сил организма, на ум и моральную волю, которую и пестовал в себе как теоретически, так и практически. И. Кант ценил дружбу и друзей, обсуждал с ними свои замыслы относительно будущих философских трудов. Как и Г. Декарт, Т. Гоббс, Б. Спиноза и Г. Лейбниц, И. Кант не был женат, поскольку считал, что семейная жизнь отвлекает от систематических занятий философией.
Первый период творчества (в литературе его называют «докритичним») И. Кант посвятил вопросам естествознания и философии природы. В трудах «Все общая естественная история и теория неба» (1755 год), «Новое освещение первых принципов метафизического познания» (1763 год), «О ложных тонкостях четырех фигур силогизма» (1762 год), «Грезы духовидца, объясненные грезами метафизики» философ размышляет над проблемами строения Вселенной, соотношением развития и покоя в природе, классификации видов животного мира, происхождения человеческих рас, вопросами логики и тому подобное. Как свидетельствуют современные естествоиспытатели, обоснованные И. Кантом положения и суждения в этих отраслях познания сохраняют свою актуальность и сегодня. Особенно это касается проблемы строения Вселенной и развития в природе.
Второй период творчества («критический») обозначен фундаментальностью главных трудов И. Канта — «Критика чистого разума» (1781 год), «Критика практического разума» (1788 год), «Критика способности суждения» (1790 год). Если в «докритический» период. Кант находился под значительным влиянием философии X. Вольфа, позже — Дж. Локка и, наконец, Д. Юма, то в «критической» фазе своего философствования он предстает как истинный новатор мысли, как ученый, что своим гением преодолевает устоявшиеся каноны, возвышается над философскими противоречиями своего времени, закладывает основы нового типа мышления и новой философии. Главным предметом философских размышлений. Канта стал разум, точнее — его возможности в познании, а еще точнее — архитектоника самого познавательного процесса.
Ф. Бэкон, как известно, говорил о невозможности познания сверхъестественных вещей. Дж. Локк сместил рассмотрение проблемы в иную плоскость: не может быть познания надчуттєвих вещей. Дж. Беркли пошел в этом вопросе еще дальше: нет познания внешних вещей вообще, есть только познания наших чувств о них (причиной же ощущений, согласно Дж. Беркли, является Бог). Д. Юм попытался преодолеть указанный парадокс «скепсисом»: познание возможно лишь при условии веры человека в тот или иной (материальный или духовный) метафизический стержень. И. Кант решил этот вопрос иначе. Симпатизируя Д. Юму и одновременно відмежовуючись от его скептицизма, он обосновал возможность познания благодаря существованию додосвідних форм чувственности и разума, проанализировал систему функционирования познания, его категориальный каркас и логику. Возможности познания И. Кант распространял лишь на «явления» и ограничивал их «вещами -в -себе». Он попытался достичь компромисса на просторах извечной споры «магнатов» философской мысли и, вероятнее всего, достиг этого компромисса, хотя сам, опять же, попал в новый круг философских противоречий.
Такую же компромиссную позицию. Кант занимал и в социально-философской части своего творчества. Увлекаясь идеями французского Просвещения, особенно республіканством Же.- Же. Руссо, И. Кант же время разделял умеренность и социальную взвешенность монархизма X. Вольфа и Д. Юма; подчеркивая авторитетную роль науки, философ считал необходимым сохранить (а кое в чем и углубить) учение о Боге; разделяя взгляды просветителей о необходимости скорейшего преодоления последствий феодализма, И. Кант вместе с тем органически не принимал какого-либо насильственного произвола народа (в том числе революционного) относительно существующей власти, установленного порядка, образа жизни в государстве. Не только революцию, но даже размышления о ней, о способах свержения верховной власти. Кант, как и его шотландский предшественник Д. Юм, считал недостойными, руйнаційними, вредными для государства. На этой компромиссной волны и родились те глубоко конструктивні идеи, с которыми И. Кант вошел в историю социальной философии. Главные из них изложены в таких сочинениях философа, как «Метафизика нравов в двух частях» (1797), «К вечному миру» (1795) и «Идеи всеобщей истории во всемирно-гражданском плане» (1784).
Прежде всего 1. Канту необходимо было «расквитаться» с Просвещением. Эту акцию философ осуществлял с помощью небольшого по объему, но глубокой по содержанию статье «Ответ на вопрос: что такое Просвещение?» Просвещение И. Кант называл эпохой «выхода человека из состояния своего несовершеннолетия», то есть такого состояния, при котором индивид еще не взрастил в себе способность самостоятельно (без руководства и излияния со стороны другого) пользоваться собственным умом. Просвещение — это призыв к мужеству пользоваться собственным умом. Однако большинство людей, по мнению. Канта, этого призыва не услышала. Леность и боязливость, извечно злой природа человека удерживают одних в состоянии «несовершеннолетия», побуждают других к опекунства над несовершеннолетними». Это сдерживает исторический прогресс, попирает священные права человека и человечества. Право пользоваться собственным умом наталкивается на ряд ограничений. Просвещение эти ограничения не только не сняло, но и углубило, и, следовательно, своей главной задачи не решило. «Если задать вопрос, живем ли мы теперь в просветительское время, — писал И. Кант, — то ответ будет: нет, но мы живем в век Просвещения» (Кант И. Ответ и а вопрос: что такое просвещение? / Сочинения: В 6-ти т. -- М., 1965.— Т. 6. — С. 33). Если это так, рассуждает далее философ, то главной проблемой дальнейшего прогресса является проблема углубления «индивидуальной свободы разума», которая, в свою очередь, не должна ограничивать другую «индивидуальную свободу» в реализации личных возможностей. Функцию согласования «индивидуальных свобод* берут на себя государство и правительство, которые заботятся о общий порядок. Люди должны прислушиваться к требованиям государства, соблюдать их в своих поступках и деятельности. «Рассуждайте сколько угодно и о чем угодно, только подчиняйтесь, — поучал И.Кант, — следует повиноваться существующей власти, какое бы происхождение она имела» (Там же. — С. 29).
Как считает Нарський, И. Кант начал сдерживать бег «резвого коня» Просвещения. Однако, по нашему мнению, не ущемляя прогресса, а способствуя ему. Революционность французского Просвещения И. Кант «перевел» в уравновешенное русло социального реформаторства, нравственного совершенствования общества. Именно этому И. Кант и подчинил величественную идею всеобщей истории во всемирно-гражданском плане (вечный мир и правовое государство) и свой знаменитый нравственный «категорический императив», который вошел в интеллектуальную сокровищницу человечества как «золотое правило нравственности». Ход всемирной истории, писал И. Кант, свидетельствует, что он осуществляется «согласно плану природы, направленным на совершенное гражданское объединение человеческого рода» (Кант И. Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане / Сочинения: В 6-ти т. — Т. 6. — С. 21). По его мнению, достижение всеобщего правового гражданского общества является делом чрезвычайно сложным. Делу мешают «извечно злая природа» человека, исправить которую невозможно, и извечный антагонизм человеческого стремления к индивидуального волеизъявления и потребности общения с подобным себе, то есть потребности жить в обществе. Проблему можно решить только обращением к уму, предоставлением ему возможностей (то есть свободы) прийти к действительно человеческой организации общественной жизни. Разум, в свою очередь, также функционирует в соответствии с общими законами природы. Именно поэтому он и выстраивает организацию, что соответствует природе человека. «Такое общество, в котором максимальная свобода под внешними законами сочетается с непреодолимым порабощением, то есть действительно справедливое гражданское устройство, должно быть наивысшим задачей природы для человеческого рода, поскольку лишь посредством разрешения и исполнения этой задачи природа может достигнуть остальных своих целей в отношении нашего рода» (Там же. — С. 13).
Развивая социальные взгляды ПИ. Монтескье и Ж.-Же. Руссо, И. Кант создал гармоничное учение о правовом государстве, которая Основывается на частной собственности и подчинении всех граждан единым законам. Общественная жизнь в таком государстве должно осуществляться согласно следующим принципам: свобода каждого члена общества, равенство всех подданных, самостоятельность каждого гражданина. Согласно И. Кантом, правовое государство основывается на сочетании свободы лиц, составляющих народ. Каждый гражданин имеет право голоса и должен подчиняться только тем законам, на внедрение которых он дал согласие. Государственная власть должна иметь соответствующую структуру: 1) законодательная власть;
2) исполнительная власть; 3) судебная власть. Наиболее полно этим требованиям отвечает республиканский строй. Здесь же И. Кант обосновывает идею равенства всех перед законом.
В гражданском обществе, подчеркивал И. Кант, человек всегда предстает как самоцель, и никогда как средство для осуществления любых задач. Равенство всех граждан перед законом требует их особого нравственного отношения друг к другу, что основывается на выкристализированном в горне истории законе «чистого практического разума»: (поступай согласно такой максимой, которая вместе с тем самым может стать всеобщим законом ). «поступай так. чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице. и в лице всякого другого так. как к мсти, и никогда не относился к нему только как к средству». Указанный закон. Кант называет «категорическим императивом». «Императивом» потому, что этот закон дает человеку возможность сделать выбор. Как подчеркивал И. Кант, моральным будет считаться то, что «разум» выбирает как «добро».
Не все теоретики и практики сферы моральной регуляции су совместных отношений все равно поняли, оценили и приняли «категорический императив» И. Канта. Некоторые из них обвинили философа в обедненности этической теории, другие - в сужении сферы функционирования морали, третьи - в упрощении системы моральной регуляции и тому подобное. Указанные аргументы, между тем, к Кантової теории морали имеют лишь внешний, касательное отношение. И. Кант отнюдь не собирался ограничивать сферу моральной регуляции шаблонами долга. Он хотел только одного: обеспечить необходимый порядок и надлежащую общественные организации в условиях индивидуальной свободы и равенства всех граждан перед законом. И. Кант хорошо понимал, что общепринятых содержательно определенных правил поведения, которые бы однозначно оценивались каждым гражданином как «моральные», быть не может. «Индивидуальная свобода» принципиально не принимает никакого морального авторитета. Ни одного, кроме своего собственного! Именно поэтому философ и смещает «центр тяжести» моральной регуляции в сторону рационального понимания индивидом своего морального авторитета как такого, что реализуется «через другого» — не менее авторитетного (ведь «все равны перед законом» ), чем свой собственный.
«Формальный» моральный закон оказывается не таким уж и формальным: опираясь на разум, собственное понимание «добра» и «зла», каждый гражданин должен соблюдать законы, выполнять свои обязанности в такой ориентации на другого, как на самого себя, то есть, является тем самым, на себя мое на другого. Если в чем и можно винить И. Канта, то только в недоверии к замечательному опыту личности. Главную же доминанту нравственной регуляции общественных отношений в условиях полной индивидуальной свободы И. Кант блестяще воссоздал. Ничего более фундаментального в этой отрасли социально-философского знания человечество не достигло».
Эволюция общей истории человечества во всемирно-гражданском измерении, согласно И. Кантом, должна привести к принципиально новому мировому порядку — до «вечного мира», который предстает как идеал общественной жизни, философ не принимал войну, революцию, межнациональные и межгосударственные конфликты. По его мнению, война — это прямое и непосредственное нарушение оценки человека как самоцели. «Никакой война быть не должно», — подчеркивал И. Кант. Достижения же вечного мира не является простым делом. К миру можно прийти только через создание соответствующих условий — через организацию «федерации» всех народов планеты, которые хранят в ее (федерации) лоне свою свободу и политическую независимость. Указанная федерация, согласно И. Кантом, не должна быть «государством народов». Она должна образоваться как «союз народов» на основе межгосударственных договоренностей, невмешательства во внутренние дела суверенных государств, развития торговых и культурных отношений и тому подобное.
Обобщая опыт международного (и межгосударственного) общения народов, основательно владея теорией вопроса, И. Кант формулирует правила (статьи соглашения), которые являются необходимыми условиями достижения вечного мира: одна из мирных соглашений не может быть признана мирной, если в ней неявно сохраняются основы для будущей войны; ни одно из государств не должна быть зависимой от другого государства; постоянные войска должны со временем исчезнуть; государственные долги не следует использовать как предмет внешнеполитических дел; ни одно из государств не имеет права вмешиваться во внутренние дела другого государства и тому подобное. Эти положения философ называет предварительным.
Что же касается конечных (сущностных) статей соглашения государств о вечный мир суждения И. Канта: гражданское устройство каждого государства должно быть республиканским; международное право должно быть основано на федерализме свободных государств; право всемирного гражданства должно быть ограничено условиями всеобщего гостеприимства подобное. Далее философ анализирует гарантии вечного мира, соотношение морали и политики, обосновывает нравственные принципы политики, ее действительные задачи и принципы осуществления.
Кое-кто из современников И. Канта считал идею «вечного мира» Утопичной. Практика эту мысль опровергла. Опережая Время, И. Кант обосновал реалистичный идеал сотрудничества народов и государств, указал на средства и пути его достижения, в чем, собственно говоря, задал человечеству гуманистическую парадигму будущего, определил магистральное направление развития всемирной истории, заложил морально-рациональные основы реформационного процесса цивилизации. Как социальный философ И. Кант является «звездой первой величины». Он стоит наряду с такими всемирно признанными интеллектуальными гигантами, как Конфуций и Платон. У него черпают новые конструктивные идеи мыслители последующих эпох. В нашей социально-философской литературе «феномене. Канта» исследовали, к сожалению, фрагментарно. Его истинное величие как социального философа нам еще предстоит от крыть.
Учение И. Канта — как обще-философское, так и социальное - пропагандировали и защищали, критиковали и отрицали, объясняли и развивали, другими словами, оно испытало на себе (и выдержала!) противоречивый спектр отношений со стороны последующих теоретиков. К И. Канта приезжали учиться будущие гении и эпигоны философской мудрости. Под прикрытием авторитета И. Канта публиковали оригинальные философские труды. От И. Канта начинают свой отсчет новые философские направления. Еще при жизни он был признан гениальным мыслителем. Таким он и вошел в историю философии навсегда.
schooled.ru
Карл Поппер. Все люди — философы. Часть II. Иммануил Кант — философ Просвещения
Памятная речь к 150-летию со дня смерти философа Иммануила Канта.
150 лет назад в Кёнигсберге — провинциальном прусском городке — умер Иммануил Кант. Здесь он провёл все восемьдесят лет своей жизни. Годами он жил в полном уединении. Друзья Канта намеревались скромно предать его земле. Но этот сын ремесленника был похоронен, как король. Когда по городу распространился слух о смерти философа, толпы людей устремились к его дому. В течение многих дней с утра и до позднего вечера сюда съезжались толпы народа. В день похорон все движение в Кёнигсберге было приостановлено. Под звон колоколов всего города за гробом следовала необозримая вереница людей. Как свидетельствуют современники, жители Кёнигсберга никогда не видели такой похоронной процессии.
Что могла бы значить эта многолюдная и стихийная процессия? Едва ли её можно объяснить лишь славой Канта как великого философа и доброго человека. Мне представляется, что это событие имело глубокий смысл. Я бы осмелился предположить, что тогда, в 1804 году, во времена абсолютной монархии Фридриха Вильгельма III, каждый звон колокола по Канту был отголоском американской и французской революций, отголоском идей 1776 и 1789 годов. Для своих сограждан Кант был символом этих идей, и они шли за его гробом в знак благодарности своему учителю за провозглашённые им человеческие права, принципы равенства перед законом, космополитизма, вечного мира на земле и, что, может быть, важнее всего — самоосвобождения посредством знания.
Ростки этих идей были привнесены сюда на континент 1 Англией, в частности книгой Вольтера «Письма из Лондона об англичанах», опубликованной в 1732 году 2. В этой книге Вольтер противопоставил английскую конституционную форму правления континентальной абсолютной монархии; он сопоставил английскую религиозную терпимость с нетерпимостью римской церкви и систему мира Исаака Ньютона и английский эмпиризм Дж. Локка с догматизмом Ренэ Декарта.
Книга Вольтера была сожжена. Но её появление знаменовало собой начало философского движения, имеющего всемирно-историческое значение — движения, своеобразный наступательный порыв которого едва ли был понят в Англии, поскольку он не отвечал духу этой страны.
Это движение обычно именуют по-французски «eclaircissement», a по-немецки «Aufkärung» («Просвещением»). Почти все современные философские и политические движения сводятся прямо или косвенно к нему, поскольку они возникли либо непосредственно из Просвещения, либо из реакции на него романтиков, которые именовали обычно Просвещение «просвещённостью» («Aufklärerei») или «просветительством» («Aufkläricht»).
Спустя шестьдесят лет после смерти Канта эти изначально английские идеи представлялись самим англичанам как «легкомысленный и претенциозный интеллектуализм». Английское слово «enlightenment» («просвещение», «просвещённость»), которое использовалось с самого начала для перевода слова «Aufklärung» («Просвещение») на английский язык, даже ещё и сегодня несёт на себе отпечаток легкомысленной и претенциозной «просвещённости» («Aufklärerei»).
Кант верил в Просвещение, он был его последним великим поборником. Моя позиция по отношению к Канту расходится с общепринятой на сегодня точкой зрения. В то время как в Канте я вижу последнего поборника Просвещения, большинство считают его основателем школы, которая отрицала Просвещение — это школа романтиков «немецкого идеализма», школа Фихте, Шеллинга и Гегеля. Я утверждаю, что эти две точки зрения несовместимы.
Фихте и поздний Гегель попытались воспользоваться славой Канта; они выдали его за основателя их школы. Но Кант ещё при жизни отверг неоднократно предпринимаемые Фихте попытки выдать себя за его последователя и наследника. В своём публичном, мало кому известном «Заявлении по поводу наукоучения Фихте» (7 августа 1799 года) Кант писал: «Боже, спаси нас… от наших друзей… бывают и такие так называемые друзья, лживые, коварные, которые стремятся к нашей погибели, хотя при этом и говорят на языке благожелательства; по отношению к ним и их козням надо всегда быть в высшей степени настороже» 3.
Однако после смерти Канта, когда он не мог больше себя защитить, этот гражданин мира был успешно использован националистической школой романтиков, несмотря на всё, что он говорил и писал против духа романтиков, сентиментального энтузиазма и мечтательности.
Но послушаем, что говорит сам Кант об идее Просвещения: «Просвещение, — пишет он, — это выход человечества из состояния своего несовершеннолетия, в котором он находится по собственной вине. Несовершеннолетие есть неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого.
Несовершеннолетие по собственной вине — это такое, причина которого заключается не в недостатке рассудка, а в недостатке решимости и мужества пользоваться им без руководства со стороны кого-то другого. Sapere aude! — имей мужество пользоваться собственным умом! — таков, следовательно, девиз Просвещения» 4. То, что здесь говорит Кант, является, несомненно, его личным признанием, 45 его исповедью; это — очерк его собственной истории. Кант, выйдя из нужды, обстановки пуританской строгости, в которых он рос, смело вступил на путь самоосвобождения посредством знания. Спустя много лет он иногда с ужасом вспоминал (как сообщает Хиппель) 5 свою «невольную молодость», годы своего духовного несовершеннолетия. Пожалуй, можно было бы сказать, что путеводной звездой всей его жизни была борьба за своё духовное освобождение.
Ньютоновская небесная механика и космология
Решающую роль в этой борьбе играла физика и небесная механика Ньютона, которые приобрели известность в Европе благодаря Вольтеру.
Коперниканская и ньютоновская системы мира оказали очень большое влияние на интеллектуальное развитие Канта. Его первая значительная книга «Всеобщая естественная история и теория неба» имела интересный подзаголовок «Опыт об устройстве и механическом происхождении всего мироздания, истолкованных сообразно принципам Ньютона» 6. Эту книгу, по-видимому, можно рассматривать как величайший вызов, брошенный когда-либо космологии и космогонии. Она содержала не просто первую и ясную формулировку теории, обычно именуемой сегодня «кантовско-лапласовской гипотезой о происхождении Солнечной системы», но и её применение к самой системе Млечного пути (которую за пять лет до этого Томас Райт 7 трактовал как звездную систему). Этим Кант предвосхитил идею Джинса 8, которую, однако, затмила попытка кёнигсбергского философа трактовать звездные туманности как далёкие Млечные пути, ближайшие звездные системы, подобные нашей собственной.
В ней (книге «Всеобщая естественная история и теория неба». — Прим. перев.) по существу была поставлена, как поясняет сам Кант в одном из своих писем 9, космологическая проблема, приведшая его затем к теории познания и «Критике чистого разума». Проблема, которую он пытался решить — её ни один космолог не мог обойти — это достаточно сложная и запутанная проблема конечности или бесконечности мира в пространстве и времени. Вопрос о конечности или бесконечности мира в пространстве блестяще разрешил Эйнштейн, показав, что мир конечен, но не имеет границ. Эйнштейн тем самым, можно сказать, развязал кантовский узел, основываясь при этом на самом Канте и его современниках. По проблеме конечности или бесконечности мира во времени, напротив, до сих пор нет ещё такого ясного решения.
В этом же письме 10 Кант сообщает, что он пришёл к центральной проблеме «Критики чистого разума», когда попытался ответить на вопрос: имеет ли мир начало во времени или нет. К своему удивлению он открыл, что, по-видимому, обе возможности в равной мере могут быть доказаны.
Оба доказательства представляют интерес, и чтобы их понять требуется приложить некоторые усилия.
Рассмотрение первого доказательства мы начнём с анализа понятия бесконечного ряда лет (или дней, или каких-нибудь других одинаково равных и конечных интервалов времени). Такой бесконечный ряд постоянно стремится к бесконечности и никогда не завершается. Он никогда не может завершиться: замкнутый или завершённый бесконечный ряд является (для Канта) нелепостью, противоречием в себе. Первое доказательство Кант аргументирует следующим образом: мир должен иметь начало во времени, ибо, в противном случае, в любой данный момент времени бесконечный ряд лет обнаруживается как прошедшее, и потому он должен быть замкнутым и завершённым.
Однако это, как мы видели, невозможно, что и требовалось доказать.
Рассмотрение второго доказательства мы начнём с анализа понятия абсолютно пустого времени — времени возникновения мира. Такое пустое время, в котором вообще ничего не существует, должно быть временем, в котором ни одна его часть не отличается от другой его части в их временном отношении к вещам или процессам, поскольку последние вообще не существовали. Теперь рассмотрим последний интервал пустого времени — интервал времени, непосредственно предшествовавший началу мира: тогда очевидно, что этот интервал времени отличается от всех предшествующих тем, что он непосредственно связан с таким явлением, как возникновение мира. Однако, как мы видели, этот же самый интервал времени — пуст, это значит, что он никак не может быть связан с каким-либо явлением или процессом. Следовательно, этот последний интервал пустого времени является нелепостью, противоречием в себе. Второе доказательство Кант аргументирует следующим образом: мир не может иметь начала во времени, ибо, в противном случае, должен был бы существовать интервал времени, — интервал, непосредственно предшествующий возникновению мира, — одновременно и пустой, и тесно связанный с каким-то событием в мире. Однако это, как мы видели, невозможно, что и требовалось доказать.
Здесь мы имеем противоречие между двумя доказательствами.
Кант назвал такого рода противоречие «антиномией»; аналогичным образом он доказывает и другие антиномии, например антиномию о конечности или бесконечности мира в пространстве. Однако я не буду здесь в них вдаваться.
Пространство и время
Чему могут нас научить, спрашивал Кант, эти, сбивающие нас с толку, антиномии? Его ответ гласит: наши представления о пространстве и времени неприменимы к миру как целому. Представления о пространстве и времени применимы, разумеется, к обычным физическим вещам и событиям. Но сами пространство и время не являются ни вещами, ни событиями. Они не могут наблюдаться, по природе своей они совершенно иного характера. Скорее всего они ограничивают собой определённым способом вещи и события, их можно сравнить с системой предметов или с системным каталогом для упорядочивания наблюдений.
Пространство и время относятся не к действительному эмпирическому миру вещей и событий, а к нашему собственному духовному арсеналу, духовному инструменту, с помощью которого мы постигаем мир. Пространство и время функционируют подобно инструментам наблюдения. Когда мы наблюдаем определённый процесс или событие, мы его локализуем, как правило, непосредственно и интуитивно в пространственно-временную структуру. Поэтому мы можем характеризовать пространство и время как структурную (упорядоченную) систему, основанную не на опыте, а используемую в любом опыте и применимую ко всякому-опыту. Но такой подход к пространству и времени сопряжен с определённой трудностью, если мы пытаемся применить его к области, выходящей за рамки всякого возможного опыта; примером тому служат наши два доказательства начала мира.
Теории, которую я здесь изложил, Кант дал неудачное и вдвойне ошибочное название «трансцендентальный идеализм». Вскоре он сожалел о своём выборе, так как оно послужило поводом для некоторых его читателей считать Канта идеалистом и поверить в то, что он отверг якобы реальность физических вещей, выдавая их за чистые представления или идеи. Тщетно Кант пытался разъяснить, что он отверг лишь эмпирический характер и реальность пространства и времени — эмпирический характер и реальность такого рода, которые мы приписываем физическим вещам и процессам. Но все его усилия уточнить свою позицию оказались напрасными. Трудность кантовского стиля решила его судьбу; тем самым он был обречён войти в историю как основоположник «немецкого идеализма».
Сейчас как раз пришло время пересмотреть эту оценку. Кант всегда подчёркивал, что физические вещи действительны в пространстве и времени — реальны, а не идеальны. А что касается несуразных метафизических спекуляций школы «немец» кого идеализма», то избранное Кантом название «Критика чистого разума» возвещало о его критическом наступлении на такого рода спекуляции. Критике подвергается чистый разум, в частности априорные «чистые» выводы разума о мире, не следующие из чувственного опыта и не проверяемые наблюдениями. Кант критикует «чистый разум», показывая тем самым, что чисто спекулятивное, не осуществляемое на основе наблюдений, рассуждение о мире должно приводить нас всегда к антиномиям.
Кант писал свою «Критику…», сложившуюся под влиянием Юма, с целью показать, что границы возможного чувственного мира совпадают с границами разумного теоретизирования о мире.
Подтверждение правильности этой теории он посчитал найденным, когда обнаружил, что она содержит ключ ко второй важной проблеме — проблеме значимости ньютоновской физики. Как и все физики того времени, Кант был совершенно убеждён в истинности и неоспоримости ньютоновской теории. Он полагал, что данная теория не может быть лишь результатом накопленных наблюдений. Что всё-таки могло служить основанием её истинности? Для решения этой проблемы Кант исследовал, прежде всего, основания истинности геометрии.
Евклидова геометрия, говорил он, зиждется не на наблюдениях, а на нашей пространственной интуиции, на нашем интуитивном понимании пространственных отношений 11. Аналогичная же ситуация имеет место и в ньютоновской физике. Последняя хотя и подтверждается наблюдениями, но, тем не менее, она есть результат не наблюдений, а наших собственных методов мышления, которыми мы пользуемся, чтобы упорядочить, связать, понять наши ощущения. Не факты, не ощущения, а наш собственный рассудок — вся система нашего духовного опыта — ответствен за наши естественнонаучные теории. Познаваемая нами природа с её порядком и законами есть результат упорядочивающей деятельности нашего духа, Кант сформулировал эту идею так: «Рассудок не черпает свои законы а priori из природы, а предписывает их ей» 12.
«Коперниканский переворот» Канта
Эта формулировка выражает собой одновременно и идею, которую сам Кант с гордостью назвал своим «коперниканским переворотом». Он писал: «… когда оказалось, что гипотеза о вращении всех звезд вокруг наблюдателя недостаточно хорошо объясняет движение небесных тел, то он (Коперник. — Прим. перев.) попытался установить, не достигнет ли он большего успеха, если предположить, что движется наблюдатель, а звезды находятся в состоянии покоя» 13. Кант аналогичным «переворотом» попытался решить проблему оснований истинности естествознания, точнее, проблему как возможна точная естественная наука типа ньютоновской физики. Он допускал, что такое решение со временем будет найдено.
Мы должны, говорит Кант, отказаться от идеи, что остаёмся пассивными созерцателями, ожидающими, что природа навязывает нам свои законы. Вместо этого мы должны выдвинуть идею, что мы, созерцатели, навязываем нашим чувствам, ощущениям порядок и законы нашего рассудка 14. Наш космос несёт на себе печать нашего духа.
Это указание Канта на активную роль наблюдателя, исследователя и теоретика наложило свой отпечаток не только на философию, но и на физику и космологию. В этом смысле можно говорить о неком интеллектуальном кантовском климате, вне которого немыслимы теории Эйнштейна или Бора, а Эддингтон в этом отношении был, пожалуй, так можно сказать, более кантианцем, чем сам Кант. Даже те, кто не любит во всём следовать Канту (к их числу я отношу и себя), вынуждены согласиться с ним в том, что разум исследователя «должен заставлять природу отвечать на его вопросы, а не тащиться у неё словно на поводу» 15. Исследователь должен брать природу «измором», силой, чтобы увидеть её в свете своих сомнений, предположений, идей и побуждений. Я считаю такой подход в высшей степени философским. Он позволяет рассматривать естествознание (не только теоретическое, но и экспериментальное) как подлинное человеческое творение и излагать его историю, подобно истории искусства и литературы, как часть истории идей.
Но «коперниканский переворот» Канта несёт в себе и другой смысл, указывающий нам на противоречивость (двойственность) кантовской позиции.
Этот переворот разрешает в определённом смысле проблему человека, которая была поставлена самим Коперником: Коперник отнял у человечества его центральное место в мире. «Коперниканский переворот» Канта — восстановление этой позиции, так как великий кёнигсбергец не только доказал, что наше пространственное положение в мире несущественно, но и показал, что в определённом смысле наш мир вращается вокруг нас, что мы — те, кто, по меньшей мере отчасти, создаёт открываемый нами в мире порядок. Мы — те, кто творит наше знание о мире. Мы — те, кто исследует мир, а исследование — это творчество, искусство.
Коперниканский переворот в этике
Теперь от Канта-космолога, гносеолога и философа науки обратимся к Канту — философу морали. Я точно не знаю, не указывал ли уже раньше кто-нибудь на то, что основная идея кантовской этики также зиждется на коперниканском перевороте, описанном мною выше. Кант сделал человека законодателем морали таким же самым образом, каким он сделал его законодателем природы. Благодаря этому перевороту человек стал занимать у него такое же центральное место в нравственном мире, какое до этого он занимал в мире физическом. Кант очеловечил этику, равно как и очеловечил науку.
Учение об антиномиях
Коперниканский переворот Канта в этике содержится в его учении об антиномиях, в котором он говорит, что нам не следует никогда слепо повиноваться требованиям авторитета, слепо подчиняться сверхчеловеческому авторитету как законодателю морали. Если мы не повинуемся требованию авторитета, то в таком случае берем на себя ответственность решать, является ли это требование нравственным или нет. Авторитет может иметь возможность осуществлять свои требования, не встречая при этом никакого сопротивления с нашей стороны; но если у нас есть фактически возможность выбирать наш способ поведения, тогда вся ответственность ложится на нас. Решение зависит от нас; от нас зависит повиноваться требованиям или нет, признавать или отвергать авторитет.
Та же самая идея смело проводится Кантом и в области религии. Он пишет: «Звучит хотя и сомнительно, но отнюдь не предосудительно, когда говорят, что каждый человек сам себе создаёт бога, и по моральным понятиям… даже обязан его создавать, чтобы уважать в нём того, кто создал его самого. Ибо какими бы способами некая сущность ни была изучена и описана другим как бог и даже, быть может… являлась ему самому — всё же подобное представление он должен прежде всего согласовать со своим идеалом, чтобы решить, имеет ли он право считать и почитать эту сущность как божество» 16.
Нравственный закон
Этика Канта не ограничивается лишь положением о том, что совесть человека остаётся его единственным авторитетом. Больше того, он пытается также установить, что может требовать от нас наша совесть, Кант даёт различные формулировки нравственного закона, Одна из них гласит: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своём лице, и в лице всякого другого как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству» 17. Дух кантовской этики можно, пожалуй, обобщённо выразить так: поступай так, чтобы сохранять свою свободу, и уважай, и защищай свободу других.
На основе этой этики Кант строит своё учение о государстве и всемирно-гражданском праве. Он ратовал за союз народов, «федерализм свободных государств», чтобы на их основе утвердить и сохранить мир на земле.
Кант и Сократ
Я попытался обрисовать в нескольких штрихах кантовскую философию мира и человека с её двумя основополагающими идеями: ньютоновской космологии и этики свободы; идеями, о которых так прекрасно выразился сам Кант в словах (нередко ошибочно понимаемых) о звездном небе над нами и нравственном законе в нас 18.
Чтобы определить в общих чертах место Канта в истории, бросим взгляд в прошлое. Мы можем сравнить его, пожалуй, лишь с Сократом. Оба обвинялись в покушении на государственную религию и в развращении молодёжи. Оба считали себя невиновными и оба боролись за свободу мысли. Свобода для них значила нечто большее, чем просто отсутствие насилия: свобода для них была единственно достойным образом жизни.
Оправдательную речь и смерть Сократа можно рассматривать как воплощение идеи свободного человека в живую реальность. Сократ был свободным, потому что был свободным его дух; он (Сократ. — Прим. перев.) был свободным, потому что сознавал, что ему ничто не может навредить. Этой сократовской идее свободного человека, хорошо прижившейся на нашем Западе, Кант придал новый смысл в сфере как знания, так и этики. Он развил её в идею общества свободных людей — в идею гражданского общества (einer Gesellschaft aller Menschen). Кант показал, что каждый человек свободен: не потому, что он рождается свободным, а потому, что он рождается уже обремененным — обремененным ответственностью за свободу своего решения.
gtmarket.ru
