www.patriarchia.ru Кто из нас не слышал и не повторял этих выражений: «суета сует, всё суета», «вернуться на круги своя», «время собирать камни», «нет ничего нового под солнцем»… Многие знают, что это из книги Экклезиаста; что книга Экклезиаста (Екклесиаста), или Проповедника, входит в Библию. Тем, кто прочитал, эта книга в большинстве случаев нравится— меланхолической поэтичностью в сочетании с яркой, неожиданной образностью. Иные недоумевают: что в этой книге христианского, почему Церковь принимает ее как одну из священных книг? Совсем небольшую— по сравнению с другими ветхозаветными текстами— книгу Экклезиаста (по-еврейски Когелета) изучали и комментировали святые отцы Церкви, ей посвящены многие тома исследований позднейшего времени. А мы будем говорить о ней с протоиереем Геннадием ФАСТОМ, настоятелем храма во имя святых равноапостольных Константина и Елены в Абакане (столице Республики Хакасия), библеистом, автором многих книг о Ветхом Завете, в том числе и недавно изданного «Толкования на книгу Экклезиаст». Протоиерей Геннадий Фаст родился в 1954 г. в Новосибирской области, в глубоко верующей лютеранской семье ссыльных российских немцев, и был назван Генрихом. После исключения из Карагандинского государственного университета за религиозные убеждения учился на физическом факультете Томского университета, затем работал на кафедре теоретической физики. Еще не окончив университета, пришел к Православию и крестился с именем Геннадий. После изгнания из Томского университета стал священником. Служил в Туве, в Кемеровской области, в Красноярском крае. Долгие годы был настоятелем старинного Успенского храма в Енисейске. Воспитал десятки сибирских священников. Был и остается одним из самых ярких и известных православных миссионеров современности. Библеист, автор целого ряда книг, получивших широкое распространение. В настоящее время — настоятель храма во имя святых равноапостольных Константина и Елены в Абакане. — Действительно, есть версия, что книга Экклезиаста возникла уже после вавилонского пленения, что автор ее— поздний эллинизированный иудей; об этом говорит, в частности, философская настроенность автора, гораздо более свойственная античной культуре, нежели иудейской. Так же и филологический анализ текста заставляет думать о более позднем его происхождении. Ну что ж, ни доказать, ни опровергнуть окончательно эту гипотезу нельзя. Но лично я придерживаюсь традиционной, святоотеческой точки зрения: автор книги Экклезиаста— Соломон. В святоотеческой литературе книга Экклезиаста всегда воспринималась как покаяние царя Соломона, как книга, написанная после того, как он согрешил идолопоклонством. Что же касается хождения с посохом по дорогам— это уже древнеиудейское предание, оно содержится в Хаггаде. Святые отцы принимали древнеиудейские предания, многие из этих преданий перешли в святоотеческую литературу. Я этот образ— образ царя-странника, царя, отвергшего царство ради нищенской сумы,— использовал как художественное оформление книги, как фон для размышлений Экклезиаста— Когелета. Думаю, что именно так эта книга могла родиться. — Но ведь в тексте Экклезиаста совсем нет покаянных мотивов— таких, как у Давида, например, в 50-м псалме. — Да, это не Давидово покаяние! Это, скорее всего, покаяние философа, переосмысливающего всю свою жизнь. Слово «покаяние» здесь легче всего использовать в греческом варианте: метанойя, перемена, изменение. В жизни Соломона было несколько перемен. Его горячая любовь к Богу и к Премудрости Божией в молодости, деятельная жизнь в зрелости и потом, под конец жизни,— пресыщенность богатством и удовольствиями, приведшая к сомнительным поступкам. Нам до конца неизвестно, насколько глубоко погрузился он в идолопоклонство, однако ясно, что он увяз в своем многоженстве и заигрывании с язычеством. А потом его постигает не такое сердечное сокрушение, как у отца его Давида, но некое философское переосмысление бытия человеческого. И сделался я великим и богатым больше всех, бывших прежде меня в Иерусалиме; и мудрость моя пребыла со мною.Чего бы глаза мои ни пожелали, я не отказывал им, не возбранял сердцу моему никакого веселья, потому что сердце мое радовалось во всех трудах моих, и это было моею долею от всех трудов моих.И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая [их]: и вот, всё — суета и томление духа, и нет [от них] пользы под солнцем! — Почему у него, вполне ветхозаветного иудея, возникла проблема смысла жизни? Почему она не возникала у Авраама, Исаака, Иакова… Моисея, Иисуса Навина, Самуила, Давида и других? — Это все равно, что спрашивать, почему теорию относительности создал именно Эйнштейн. Или почему «Евгения Онегина» написал именно Пушкин. Есть разные люди, у каждого своя дорога, свое предназначение на этой земле. Перечисленные ветхозаветные праведники были глубоко религиозны, но никто из них не избрал премудрости как главного принципа жизни; не просил у Бога сердца разумного, как просил Соломон в Гаваоне (см.: 3 Цар. 9). Получив от Бога премудрость, Соломон служил ей всю свою жизнь, и вот ей-то как раз ни разу не изменил! Он служил ей, когда судил людей, когда слагал Песнь Песней, когда писал свои Притчи— весь корпус Соломоновых книг можно назвать книгами премудрости. Поэтому не удивительно, что именно у Соломона возникает философская проблема— проблема смысла жизни в целом. И сказал я в сердце моем: «и меня постигнет та же участь, как и глупого: к чему же я сделался очень мудрым?» И сказал я в сердце моем, что и это— суета; потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни все будет забыто, и увы! мудрый умирает наравне с глупым. Еккл. 2, 15-16. — Но ведь можно сказать и иначе. Предшественники Соломона в Священной истории, праведники Ветхого Завета были лишены болезненной рефлексии. Они знали, как надо жить. Они любили жизнь. Их не угнетала ее конечность, не пугала смерть: они умирали удивительно спокойно и очень мало интересовались тем, что будет с ними после смерти, и будет ли что-то вообще. Они радовались, когда у них рождались дети, и им не приходило в голову стонать: зачем этот ребенок родился, ведь он все равно умрет. Они были здоровы в конце концов! Соломон на их фоне выглядит таким… рефлексирующим интеллигентом. Чуть ли не чеховским… — Предшественники Соломона действительно не похожи на него. Они жили верой и любовью к жизни, которая вполне их устраивала, и они не были философами. Философское восприятие мира вообще не свойственно древнему Израилю. Книги Ветхого Завета— это не философские, это исторические и пророческие книги. Экклезиаст являет собой некое исключение. Он как будто и впрямь принадлежит иной культуре. Это и дало библейской критике основания сомневаться в его тождественности Соломону. Экклезиаст, Когелет, а по нашему убеждению Соломон— это человек, у которого не было, может быть, глубокой религиозности. В Песни Песней не упоминается Творец, а Соломоновы Притчи при легкой редакции могли быть использованы атеистами. Бог там упоминается, но Он не в центре, и не Он все определяет. Соломон в этом смысле последователен, он таков, и иным быть не может. Вы не случайно провели параллель между ним и русским интеллигентом конца XIX века. В том веке у нас был святитель Филарет Московский, были Оптинские старцы, Феофан Затворник был и, в конце концов, Гоголь и Достоевский, которые— пусть не ровно, не гладко, но вели своих читателей по пути православной веры. Однако же и Лев Толстой был, и очень трудно ответить на вопрос, чего этому графу в Православии не хватило, за что он так его невзлюбил. В отношении Когелета можно сказать, что Бог его использует— кстати, Бог и Льва Николаевича использовал. Я знаю многих людей, которые читали Толстого в советские времена, потому что он был вполне доступен, и через него задумались над глубинными духовными проблемами. И это послужило толчком, в конечном итоге эти люди пришли к Православию. Напротив, я не знаю ни одного православного человека, который начитался бы Толстого и ушел из Церкви в толстовство. Знал бы это Лев Николаевич!.. Этот мир— мир неустроенного, мятущегося интеллигентского сознания— он действительно есть, и он не только в Серебряном веке присутствует, он на самом деле очень древний. Он не обошел стороною землю Израиля: мы наблюдаем здесь такого человека. И по Промыслу Божиему через него возникает целый ряд священных книг, книг, ставших каноническими. Сказал я в сердце своем о сынах человеческих, чтобы испытал их Бог, и чтобы они видели, что они сами по себе животные; потому что участь сынов человеческих и участь животных— участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, потому что все— суета! Еккл. 3, 18-19. — Почему, на каком религиозном основании книга Экклезиаста стала таковой? — Она стала таковой потому, что она, по сути, задает вопрос. Экклезиаст— это вопрос, а ответ— Евангелие. Ни Моисей, ни Давид вопроса не задают, им достаточно того, что они напрямую от Бога получают. Пророк Илия говорит: жив Господь Бог Израилев, пред Которым я стою (3 Цар. 17, 1). Какие у него вопросы? А Соломон… Он не был атеистом, конечно, он был верующим человеком, но он подходил к самому краю пропасти— пропасти, в которой Бога уже нет. В некоторые моменты Бог у него будто исчезает. Но Богу нужен именно такой человек для того, чтобы был задан вопрос. Соломон беспощадно искренен, и он не будет утешать себя привычными словами: «Бог усмотрит… На все воля Божия…». Кстати, он не совсем одинок. Многострадальный Иов тоже задает вопросы и тоже не может себя утешить этими словами. И пророк Аввакум не утешает себя ими, он взбирается на башню, чтобы высказать Богу свои претензии. У Соломона, в отличие от Иова и Аввакума, к Богу претензий нет. У них эти претензии были— потому, может быть, что они очень глубоко чувствовали Бога. Соломон по сравнению с ними— человек в определенном смысле светский, и претензии его— не к Богу, а к жизни, в которой нет никакого смысла. У него было всё, что эта жизнь могла дать: несметное богатство, власть, слава, почет— но ни в чем он теперь не видит смысла. Книга Экклезиаста, Соломона— даже не о смысле жизни, а о ее бессмыслице. Взгляд автора честен, свободен от всяких самообольщений, он видит эту бессмыслицу без прикрас. В чем богооткровенность книги Экклезиаста? Парадокс: в том, что она оставляет человека без Бога. И дает ему ясно увидеть, какова без Бога жизнь. Потому этот текст так драматичен, в нем присутствует надрыв, накал, драма человеческой души, потерявшей смысл. — Меня поразила фраза из Вашей книги: «Только в Экклезиастовой пустыне можно найти евангельский оазис». Однако она и недоумение вызывает тоже. Неужели прийти к Богу можно только через состояние Экклезиаста, через переживание бессмыслицы, пустоты? Разве нет других путей? — Недоумение возникает не только у вас. Одна журналистка уже возмущалась этим моим утверждением: дескать, не понадобилась никакая Экклезиастова пустыня ни Сергию Радонежскому, ни Серафиму Саровскому, ни Иоанну Кронштадтскому— для того, чтоб забил источник воды живой. Но эти слова, которые я в книге все же оставил, не подразумевают непременно хронологической последовательности: сначала переживание пустыни, пустоты, бессмыслицы, потом— Евангелие. С кем-то это именно в такой последовательности и происходит, но не со всяким. Святые, перечисленные здесь, пережили Экклезиастову пустыню вот в каком смысле: они глубоко ощутили суетность, тщету этого мира и отвергли ее. Иначе они не имели бы тех откровений, которые им были дарованы. Кого этот мир вполне устраивает, тот не станет ни Серафимом, ни Сергием, хотя бы он всю Псалтирь назубок знал. Это надо изнутри пережить: насколько пуст этот мир без Бога. Для того, чтобы потом в Бога богатеть (ср.: Лк. 12, 21). Книга Экклезиаста очень современна, очень актуальна для нашего времени. Она определяет человека, участвующего в гонке потребления, в погоне за удовольствиями, за успехом, за пустыми увеселениями. Сегодня я знаю людей, пришедших к христианству именно через книгу Проповедника. Прочитавший ее человек видит обезбоженный мир и отправляется искать Бога и находит его— в Евангелии. Очень жаль, конечно, что люди (в том числе, увы, и верующие) сейчас мало читают или предпочитают читать что-то более легкое. Но книга Экклезиаста остается одной из самых востребованных, она читаема, хотя, может быть, и не понимаема до конца. Ибо человеку, который добр перед лицем Его, Он дает мудрость и знание и радость; а грешнику дает заботу собирать и копить, чтобы [после] отдать доброму пред лицем Божиим. И это— суета и томление духа! Еккл. 2, 26. — Что нужно, чтобы понять? — Своего рода ключом к книге Экклезиаста является слово итрон. Оно не встречается нигде более в Библии и означает «остаток», или «прибыль». Сухой остаток, как мы иногда выражаемся. Ответ на вопрос: «А что мы со всего этого будем иметь?». Экклезиасту нужен ответ на этот вопрос, и он испытывает все: богатство, нищету, женщин, вино, созидательный труд, власть… и даже благочестие. А в сухом остатке ничего не остается: все— «суете сует» и томление духа. Ибо что будет иметь человек от всего труда своего и заботы сердца своего, что трудится он под солнцем? Потому что все дни его— скорби, и его труды— беспокойство; даже и ночью сердце его не знает покоя. И это— суета! Не во власти человека и то благо, чтоб есть и пить, и услаждать душу свою от труда своего. Я увидел, что и это— от руки Божией. Еккл. 2, 22-24. — Как— ничего не остается? Ведь Соломон построил Храм! В первый же день в Храме было явлено чудо, и Соломон молился о своем народе, молился о нем на века вперед— эти страницы (см.: 3 Цар. 8) невозможно забыть. Храм стоял еще на тот исторический момент, его еще никто не разрушал! — Храм стоял. Но от этого ничего не менялось. Такое часто бывает в жизни. Когда мы читаем молитву Соломона при освящении Храма, мы видим, он переполнен, это действительно шехина— божественное присутствие. И вот— от этого ничего не осталось. О Храме Соломон-Экклезиаст не вспоминает ни разу! (Это, кстати, и заставляет библейских критиков сомневаться в авторстве царя Соломона. Но в определенном смысле нам это и неважно.) Апостол Павел предупреждает: вполне возможно, проповедуя другим, самому остаться недостойным (ср.: 1Кор. 9, 27). Такие трагедии происходят с людьми, даже и со священниками, есть такое понятие: выгорание. Я видел выгоревших священников, среди них были и талантливые, умные и отнюдь не лишенные нравственных качеств люди. И все они были очень ревностны в свое время. А потом пришло внутреннее разочарование, в жизнь вошла светскость… И с Экклезиастом происходит то же. Он построил Храм, но не обрел высшей пользы— итрон. — Но ведь выгоревший священник, скорее всего, сам в этом виноват, и Экклезиаст, стало быть, тоже. — Возможно. Если бы у Соломона всегда сохранялась такая настроенность, как в день освящения Храма,— разве появились бы идолы в Иерусалиме? А они появились. Да, история Экклезиаста— это история падения. Или опустошения. Был полон, а стал пуст. И во всем, что под солнцем (Еккл. 1, 3 и далее), нет этого итрон. Потому что итрон на самом деле— это то, что выше солнца. Но кроме слова «итрон» есть еще одно ключевое слово, необходимое для понимания книги Экклезиаста: тов. В отличие от первого слова, оно распространено в древнееврейском языке и в Священном Писании, начиная с первых глав книги Бытия. Оно означает «хорошо», или «благо». Тов— это то, что хорошо. Все, что, как мы уже сказали, испытал Соломон— и богатство, и слава, и женщины, и вино, и труд, и благочестие— это на самом деле хорошо, тов. Читая текст Экклезиаста, мы несколько раз видим, как он пытается взобраться на вершину, обрести желанное итрон— но отчего-то не может это сделать. И, не желая провалиться совсем уж вниз, туда, где грех и гибель, соскальзывает в некое усредненное общечеловеческое счастье, в это самое тов. Но долго пребывать в этом общечеловеческом благе философ почему-то не может, и опять карабкается на вершину, и срывается, и ищет утешения во всеобщем тов, и вновь не находит. И этим— зависанием между обыкновенным благом и высшей нетленной пользой— определяется состояние души Когелета, философа. Вот еще, что я нашел доброго и приятного: есть и пить и наслаждаться добром во всех трудах своих, какими кто трудится под солнцем во все дни жизни своей, которые дал ему Бог; потому что это его доля. Еккл. 5, 17. — Не эта ли драма привлекала к книге Экклезиаста христианских аскетов-подвижников? — Она служила своего рода оправданием тому, что они делали. Ведь Экклезиаст— книга о бессмыслице жизни в ее, в общем-то, положительных проявлениях. Заметьте, автор не рассуждает о страданиях, болезнях, преступлениях, войнах и т.д. Он отражает нормальное, положительное состояние человека, то, что принято называть счастьем. Счастье— это то самое тов, в котором нет итрон. А в Евангелии понятия счастья вовсе нет, в нем есть другое понятие— блаженство. Блаженство— это итрон, высшее приобретение. Помните богатого юношу, который отошел от Христа опечаленным? (см.: Мф. 19, 16–22; Мк. 10, 17–22; Лк. 18, 18–23). Ему предложили тов— усредненное благополучие и благочестие (соблюдай заповеди). Это у него было и не удовлетворяло. Но вот расстаться со своим благополучием, с богатством, со счастьем ради блаженства, ради сокровища на небесах (ср.: Мф. 19, 31) он не мог. Христианские подвижники сознательно бросали мир в его суетных проявлениях, отказывали себе в невинных, казалось бы, самим Богом созданных удовольствиях, и это был отказ не от греха. Это отказ от тов, от доброго— потому что в этом добром нет высшего блага— итрон. — Вы целую главу своей книги посвятили Экклезиастовым антиномиям, самая знаменитая из которых— время разбрасывать камни и время собирать камни (Еккл. 3, 5). Каков их нравственный и духовный смысл? — Всему свое время, и время всякой вещи под небом (Еккл. 3, 1)— это о глубинном смысле нашей жизни. Человек очень часто не знает, чему время сейчас, или считает, что все его время— только для чего-то одного. А жизнь— она диалектична все-таки, законы диалектики никто не отменял. И человек, христианин, который живет в Духе Святом, должен особенно чутко чувствовать, чему сейчас время. Его поступки могут быть противоположными: он может наказывать или прощать, бить или врачевать. Известный случай из жизни святителя Луки Крымского (Войно-Ясенецкого): он увидел комсомольцев, приставивших лестницу к стене церкви, чтобы взобраться на крышу и снять крест. Святитель в гневе тряхнул эту лестницу, они упали, разбились, поломались. Он их отвез в больницу и лечил: всему свое время. Или адмирал Ушаков, о котором многие до сих пор спрашивают, почему он прославлен в лике святых, в чем, собственно, его святость: его пушки сокрушают турецкую эскадру, турки тонут, он отправляет своих матросов на шлюпках— спасать этих турок, вытаскивать их из воды: время миловать. Божественная София, Премудрость проявляется в человеке, если он знает, чему сейчас время. — Книга Экклезиаста несет очень мощный нравственный заряд. Автор— очень моральный человек, иначе говоря, праведник. Мудрая жизнь для него— это праведная жизнь. Но здесь же— утверждение о том, что праведность не имеет смысла… Как это сочетается? — Это трагедия Экклезиаста! Он неспособен жить безнравственно, он призывает к благочестию, но при этом он видит бессмысленность благочестия без Бога. Здесь можно вспомнить наших коммунистов, среди которых были люди высокой нравственности, были те, кто отдавал жизни на войне… Но те, кого, по крайней мере, застал я— не могли уже верить ни в какой коммунизм. Они призывали людей работать, жить честно, жить по законам коммунистической морали, они могли не ощущать от этого никакого дискомфорта… если только не уходили в себя, если не были склонны к русскому самокопанию. Они были подобны Проповеднику, и это еще раз подтверждает, что любое время и любое поколение узнает себя в Экклезиасте. Бог не теряет людей, которые потеряли Его. У человека нет Бога, у него на этом месте пустота, но Бог его не оставил, поэтому он живет нравственно, не может, не хочет опуститься ниже какого-то уровня. В принципе, это свойственно любому человеку, даже уголовники создают себе своеобразную мораль, у них это называется «жить по понятиям». И обратился я, и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым— победа, не мудрым— хлеб, и не у разумных— богатство, и не искусным— благорасположение, но время и случай для всех их. Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них. Еккл. 9, 11-12 — Соломон был мудрецом, философом, но не был пророком… И все же Вы считаете, что в его книге присутствует свидетельство о будущем Мессии? — В ней есть текст, допускающий мессианское истолкование— в 4-й главе, с 13-го стиха, о юноше, который родился в царстве своем бедным: не было числа тому народу, который был перед ним, хотя позднейшие не порадуются им. И это— суета и томление духа! — Какое же это мессианское место, если все суета? — Многие ходят с этим Юношей, со Христом— это массовое обращение народов в христианство. Позднейшие не порадуются— это апостасия, остывание, отпадение. Для скольких народов вера во Христа сейчас— только рудимент, остаток традиции. Рождество— любимый зимний семейный праздник, уже никак не связанный со Христом. Эпоху, в которой мы живем, называют постхристианской… Текст Экклезиаста показывает, что и само христианство не исключение, что его исторический путь проходит теми же кругами: за подъемом следует спад, за горением— остывание. Хотя в конечном итоге врата адовы не одолеют Церкви (ср.: Мф. 16, 18) и Жених придет за Своей невестой. Хорошо все то, что делается ради Господа, хороша православная империя с великолепными храмами. Но вот приходят враги, или вспыхивает мятеж— храмы опустошены и разрушены. Выход из этого круга— только День Восьмый, круг закончится явлением Господа во славе— но для нас, живущих сегодня, выход— это святость, это то Царство Божие, которое мы не ждем, как будущего, а имеем сейчас. Когда на Литургии мы возглашаем «Благословенно Царство…»— мы благословляем то Царство, которое здесь и сейчас, в котором мы находимся. Это выход из порочного круга, в том числе и круга христианской истории, которого Соломон не видел. Итрон— это в конечном итоге Сам Господь. Господь, Который есть везде и во всем. В древнем патерике рассказывается о монахе, который не мог присутствовать на пасхальном богослужении: ему каждый раз доставалось послушание на кухне, и это было для него тяжким лишением, он мечтал хотя бы услышать, как «Христос воскресе» поют. Но Господь утешил его яблоками из райского сада, и он смог угостить ими вернувшуюся со службы под утро братию. Беседовала Марина Бирюкова Журнал “Православие и современность” №20 (36), 2011 г. www.pravmir.ru Поясните, пожалуйста, смысл книги Екклесиаста. В чем ее мораль? Греческое название книги Екклесиаст является точным переводом еврейского названия Кохелет (от кохал — собрание) — говорящий в собрании, т.е. проповедник. Древние христианские экзегеты (Ориген, св. Василий Великий, св. Григорий Нисский, блаж. Иероним и др.) признавали книгу прощальною и покаянною речью царя Соломона, подобно прощальным речам пророка Моисея (Вт. 28 — 32 гл.), Иисуса Навина (Нав. 24 гл.) и пророка Самуила (1Цар. 12 гл.). Духовный смысл книги определяют слова, поставленные в самом начале книги: Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, — все суета! (Еккл.1:2). Слово суета в небольшой священной книге встречается 39 раз. В еврейском тексте стоит хэвэл. Первоначальное значение этого слова — дыхание, дуновение, т.е. то, что быстро исчезает, испаряется. Отсюда переносный смысл: пустое, безрезультатное занятие. У пророка Исаии словом хэвэл названо дело, которое не приносит пользы, напрасное, тщетное (30:7). В еврейской грамматике словосочетание хэвэл хавалим (суета сует) называется status constructus, т.е. сопряженное отношение. Применяется оно для выражения предельной степени чего-либо. Например, в положительном значении: небеса небес (Втор.10:14; Пс.67:34) , Царь царей (Ездр.7:12; Дан.2:37). В Екклесиасте сопряженное отношение выражает крайнюю суету, бессмыслицу: Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем? (1:3). Суета все, потому что нет пользы. Это понятие польза является как бы искомым, достижение чего сделало бы жизнь человека несуетной, имеющей смысл. Священный писатель употребляет существительное итрон. Оно в Библии, кроме книги Екклесиаста, больше не встречается. Все испытал в жизни кохелет, но все пережитое и увиденное не есть итрон, все — хэвэл хавалим (суета сует). Недостижимость прочного человеческого счастья выражается в постоянной смене человеческих поколений: Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки (1:4). Печаль на душу наводит и однообразная повторяемость явлений природы: Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои. Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь. Все вещи — в труде: не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием (1:5-7). Но и занятия человеческие не утешают проповедника. К излюбленному выражению хэвэл он прибавляет реут руах (и томление духа) (1:14). Екклесиаст предал сердце, чтобы познать мудрость, но это занятие обнаружило ничтожество всего земного. Убедившись, что познание лишь умножает скорбь, он решил испытать сердце весельем, но и это — суета сует и томление духа. У А.Пушкина есть очень сильное и точное поэтическое выражение: безумных лет угасшее веселье (Элегия). Безумными годы названы потому, что участники веселья придаются удовольствиям, как чему-то нескончаемому. Эпитет безумный поэт использует и в другом стихотворении, применяя его к тем, кто не думает о неизбежном конце земного бытия: Брожу ли я вдоль улиц шумных,Вхожу ль во многолюдный храм,Сижу ль меж юношей безумных,Я придаюсь моим мечтам.Я говорю: промчатся годы,И сколько здесь ни видно нас,Мы все взойдем под вечны своды –И чей-нибудь уж близок час. Трудно сомневаться, что стихотворение навеяно чтением Екклесиаста, если обратиться к началу первоначальной редакции стихотворения: Кружусь ли я в толпе мятежной,Вкушаю ль сладостный покой,Но мысль о смерти неизбежнойВсегда близка, всегда со мной. В последних стихах 2-й главы проповедник приходит к важной мысли, что даже земные блага зависят не от человека. Продолжая мысль о Промысле Божием, священный писатель говорит о том, что жажда высшего блага (стремление к счастью) вложена в человека Самим Богом: Все соделал Он прекрасным в свое время, и вложил мир в сердце их, хотя человек не может постигнуть дел, которые Бог делает, от начала до конца (Еккл.3:11). В еврейском тексте употреблено слово олам. В Септуагинте оно переведено словом вечность. В рассматриваемом стихе это понятие означает одарить человека богоподобными свойствами — наложить на человеческую природу отпечаток вечности. Все земное суета сует, только в Боге смысл и предел человеческого бытия: возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратился к Богу, Который дал его (Еккл.12:7). От ограниченности человека и суетности его земной жизни Екклесиаст приходит к своей главной мысли: Познал я, что все, что делает Бог, пребывает вовек: к тому нечего прибавлять и от того нечего убавить, — и Бог делает так, чтобы благоговели пред лицем Его (Еккл.3:14). Проповедник поднимается до богословско-библейского учения о предстоящем для всех Божиим Суде: И сказал я в сердце своем: "праведного и нечестивого будет судить Бог; потому что время для всякой вещи и [суд] над всяким делом там" (Еккл.3:17). В последних стихах книги содержится её основной духовный смысл: Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека (Еккл.12:13-14). 6 сентября 2005 г. www.pravoslavie.ruРусская Православная Церковь. Суета сует и томление духа кто сказал
Ветхий Завет : Книга Екклесиаста : Глава 2 / Патриархия.ru
1 Сказал я в сердце моем: "дай, испытаю я тебя весельем, и насладись добром"; но и это - суета! 2 О смехе сказал я: "глупость!", а о веселье: "что оно делает?" 3 Вздумал я в сердце моем услаждать вином тело мое и, между тем, как сердце мое руководилось мудростью, придержаться и глупости, доколе не увижу, что хорошо для сынов человеческих, что должны были бы они делать под небом в немногие дни жизни своей. 4 Я предпринял большие дела: построил себе домы, посадил себе виноградники, 5 устроил себе сады и рощи и насадил в них всякие плодовитые дерева; 6 сделал себе водоемы для орошения из них рощей, произращающих деревья; 7 приобрел себе слуг и служанок, и домочадцы были у меня; также крупного и мелкого скота было у меня больше, нежели у всех, бывших прежде меня в Иерусалиме; 8 собрал себе серебра и золота и драгоценностей от царей и областей; завел у себя певцов и певиц и услаждения сынов человеческих - разные музыкальные орудия. 9 И сделался я великим и богатым больше всех, бывших прежде меня в Иерусалиме; и мудрость моя пребыла со мною. 10 Чего бы глаза мои ни пожелали, я не отказывал им, не возбранял сердцу моему никакого веселья, потому что сердце мое радовалось во всех трудах моих, и это было моею долею от всех трудов моих. 11 И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, всё - суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем! 12 И обратился я, чтобы взглянуть на мудрость и безумие и глупость: ибо что может сделать человек после царя сверх того, что уже сделано? 13 И увидел я, что преимущество мудрости перед глупостью такое же, как преимущество света перед тьмою: 14 у мудрого глаза его - в голове его, а глупый ходит во тьме; но узнал я, что одна участь постигает их всех. 15 И сказал я в сердце моем: "и меня постигнет та же участь, как и глупого: к чему же я сделался очень мудрым?" И сказал я в сердце моем, что и это - суета; 16 потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни все будет забыто, и увы! мудрый умирает наравне с глупым. 17 И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо всё - суета и томление духа! 18 И возненавидел я весь труд мой, которым трудился под солнцем, потому что должен оставить его человеку, который будет после меня. 19 И кто знает: мудрый ли будет он, или глупый? А он будет распоряжаться всем трудом моим, которым я трудился и которым показал себя мудрым под солнцем. И это - суета! 20 И обратился я, чтобы внушить сердцу моему отречься от всего труда, которым я трудился под солнцем, 21 потому что иной человек трудится мудро, с знанием и успехом, и должен отдать всё человеку, не трудившемуся в том, как бы часть его. И это - суета и зло великое! 22 Ибо что будет иметь человек от всего труда своего и заботы сердца своего, что трудится он под солнцем? 23 Потому что все дни его - скорби, и его труды - беспокойство; даже и ночью сердце его не знает покоя. И это - суета! 24 Не во власти человека и то благо, чтобы есть и пить и услаждать душу свою от труда своего. Я увидел, что и это - от руки Божией; 25 потому что кто может есть и кто может наслаждаться без Него? 26 Ибо человеку, который добр пред лицем Его, Он дает мудрость и знание и радость; а грешнику дает заботу собирать и копить, чтобы после отдать доброму пред лицем Божиим. И это - суета и томление духа! Экклезиаст | Екклесиаст | Толкование
Экклезиаст
— Отец Геннадий, начнем с авторства. Для многих наших читателей будет неожиданным утверждение, что автор книги Экклезиаста— это сын царя Давида, строитель иерусалимского Храма, премудрый царь Соломон; иными словами, что безымянный Проповедник и Соломон— одно и то же лицо. Из Вашего Толкования можно понять, что Соломон под старость оставил свой царский дворец, свое богатство, оделся в рубище, взял посох и пошел бродить по дорогам, размышляя о тщете всего земного. Но ведь в Библии этого нет, как нет и указаний на соломоново авторство.В третьей книге Царств (глава 11) говорится, что Соломон умер и погребен в Иерусалиме. Причем умирает он в обстоятельствах печальных: под влиянием своих жен впал в идолопоклонство и вызвал Божий гнев. Только ради Давида, Соломонова отца, Господь в эти дни щадит Израиль и Иерусалим. И нигде не написано, что Асмодей забросил Соломона далеко от Святого Града, и Соломон пошел бродить по дорогам…В чем духовный смысл книги Екклесиаст? / Православие.Ru
Вопрос:
