Пронзительные цитаты из книги Эриха Фромма «ИСКУССТВО ЛЮБИТЬ». Тот кто совсем не знает что такое дух и не умеет любить

И.А.Ильин о патриотизме (продолжение): tverdyi_znak

И.А.Ильин о патриотизме (продолжение). Начало здесь

Каждый духовный акт имеет свое особое строение, слагаясь по-своему из мысли, чувства, воли, воображения и ощущения. Понятно, что каждому духовному акту открывается по-своему единый и объективный предмет – и в познании истины, и в создании красоты, и в осуществлении добра, и в политическом единении. И вот каждый народ вынашивает и осуществляет духовные акты особого, национального строения и потому творит всю духовную культуру по-своему: он по-своему научно исследует и философствует, по-своему видит красоту и воспитывает эстетический вкус, по-своему тоскует и молится, по-своему любит и умирает, творит добродетель и осуществляет низину порока. И каждое достижение его – личное и вещественное, в мысли и в чувстве – становится новым звеном, выковывающим его единение и его единство. Каждое духовное достижение народа является единым, общим для всех очагом, от которого размножается, не убывая, огонь духовного горения; так что вся система национальной духовной культуры предстает в виде множества общих возжженных огней, у которых каждый может и должен воспламенить огонь своего личного духа. И пламя это, перекидываясь в новые очаги, сохраняет свою изначальную однородность – в ритме, в силе, в окраске и во всем характере горения. Народы слагаются в своеобразные духовные единства, и в результате этого пространственная, расовая и всякая иная эмпирическая связь получает свое истинное и глубокое значение – предметно-духовной сопринадлежности.

Вот почему национальный гений и его творчество оказываются нередко по преимуществу предметом патриотической любви. Жизнь народного духа, слагающая самую сущность родины, находит себе в творчестве гения сосредоточенное и зрелое выражение. Он говорит от себя, но не за себя только, а за весь свой народ; и то, о чем он говорит, есть единый для всех, но неясный большинству предмет; и то, чтò он говорит о нем, есть истинное слово, раскрывающее и природу предмета, и сущность народного духа; и то, как он его говорит, – разрешает скованность и томление народного духа, ибо слово его несомо подлинным ритмом народной жизни. Гений подъемлет бремя своего народа, бремя его несчастий, его искания, его жизни, все его onus essendi,[27] и подняв его, он побеждает так, что его победа становится – на путях непосредственного или опосредствованного общения – источником победы для всех, связанных с ним национально-духовным подобием. Ему дана та мощь, о которой томились и ради которой страдали целые поколения в прошлом, и от этой мощи изойдет духовная помощь для целых поколений в будущем. Творческое достижение гения указывает путь всем, ведущим полутворческую жизнь, освобождая их через восприятие, художественное отождествление и подражание. Вот почему гений навсегда остается для своего народа живым источником духовного освобождения, радости и любви. Он есть тот очаг, на котором, прорвавшись, вспыхнуло пламя национального духа, тот вождь, который открывает народу доступ к Богу, – Прометей, дарящий ему небесный огонь, Атлас, несущий на своих плечах духовное небо своего народа. Его акт – есть акт народного самоопределения в духе, и к творчеству его потомки стекаются как к некоему единому и общему алтарю национального богослужения.

Гений ставит свой народ пред лицо Божие и выговаривает за него и от его имени символ его предметной веры, его предметного созерцания, знания и веления. Он открывает и утверждает этим национальное духовное единство, то великое духовное «мы», которое составляет самую сущность родины. Гений есть тот творческий центр, который создает для народа духовную предметность его бытия: он оправдывает жизнь своего народа пред лицом Божиим и тем становится истинным зиждителем родины.

Тот, кто говорит о родине, разумеет – сознательно или бессознательно – духовное единство своего народа. Он разумеет нечто такое, что остается наличным и объективным, несмотря на гибель единичных субъектов и на смену поколений. Родина есть нечто единое для многих; каждый из нас может сказать про нее: «это моя родина», и будет прав, и все сразу могут сказать про нее: «это моя родина, это наша родина», и тоже будут правы. Родина есть предмет, объединяющий собою всех своих сынов, так что каждая душа соединена с нею нитью живой связи, и эта связь сохраняется даже и тогда, когда душа почему-нибудь не культивирует ее, пренебрегает ею или извращает ее. Не во власти человека перестать быть силою, способною и призванною к духовной жизни; не во власти человека оторваться от той духовной среды, которая его взрастила, погасить свой национально-духовный облик и сделать себя объективно лишенным духа и родины. Но для того чтобы найти свою родину и слиться с нею чувством, и волею, и жизнью – необходимо прежде всего жить духом и культивировать его в себе, и далее, необходимо осуществить предметное самопознание или хотя бы обрести предметное самочувствие – себя и своего народа в духе. Необходимо верно ощутить свою духовную жизнь и духовную жизнь своего народа и реально утвердить себя в силах и средствах этой последней. Это значит признать, что предметность и своеобразие моего личного духа связаны подобием, общением и общностью с духовною культурою моего народа, так что ее творцы и ее создания суть мои достижения. Мой путь к духу – есть путь моей родины; ее восхождение к Богу – есть мое восхождение. Ибо я тождественен с нею и неотрывен от нее в обращении к Божеству. В этом религиозный корень патриотизма.

Такое слияние патриота с его родиной ведет к чудесному и плодотворному отождествлению их духовных энергий. В этом отождествлении духовная жизнь народа укрепляется всеми личными силами патриота, а патриот получает неиссякаемый источник творческой энергии во всенародном духовном подъеме; и это взаимное питание, возвращаясь и удесятеряя силы, дает человеку непоколебимую веру в его родину. Сливая мою жизнь с жизнью моей родины, я испытываю дух моего народа как безусловное благо и безусловную силу; и в то же время я отождествляю себя с этою живою силою добра: я чувствую, что я несом ею, что я силен ее силою, что я прав ее правотою, что я побеждаю ее победами; я чувствую и знаю, что я становлюсь живым сосудом или, по слову Гегеля, живым органом моего отечества в его восхождении к духу и Богу. И на этом-то пути любовь к родине соединяется с верою в нее, так что истинный патриот не может сомневаться в грядущем расцвете, ожидающем его родину в будущем. Что бы ни случилось с его народом, он знает верою и ведением, живым опытом и победами прошлого, что его народ не покинут Богом, что дни падения преходящи, а духовные достижения вечны, что тяжкий молот истории наверное выкует из его отечества булат могучий и победный. Нельзя любить родину и не верить в нее, ибо родина есть живая духовная сила, в которую нельзя не верить. Но верить в нее может лишь тот, кто живет ею, вместе с нею и ради нее, кто соединяет с нею истоки своей творческой воли и своего духовного самочувствия.

Понятно, что в таком слиянии и отождествлении незаметно преодолевается тот психический атомизм, в котором человеку доступна жизнь на земле.[28] Это преодоление состоит, однако, не в том, что атомизм исчезает и человек перестает быть замкнутой душевной монадой. Нет, способ эмпирического бытия сохраняется, но наряду с ним возникает могучее, творческое единение людей в общем и сообща творимом предмете – в национальной духовной культуре. Все духовное достояние нашей родины едино для всех нас и общее всем нам: и творцы духа, и создания, и все необходимые условия и формы духовного творчества, и в науке, и в искусстве, и в нравственности, и в религии, и в праве, и в государстве. Каждый из нас живет этим, независимо от того, знает он об этом или не знает и полагает ли он центр своей жизни в эти содержания или нет. В духовной культуре нашей родины мы все – одно; в ней объективировано то лучшее, что есть в каждом из нас; ее созданиями заселяется, и обогащается, и творчески пробуждается индивидуальный дух каждого из нас; она делает то, что душевное одиночество людей отходит на задний план и уступает первенство духовному единению и единству.

Такова сущность родины. И при таком понимании ее обнаруживается воочию, что человек, лишенный ее, будет действительно обречен на своеобразное духовное сиротство и безродность, что обретение ее есть поистине акт духовного самоопределения, что иметь родину есть счастье, а утратить с нею связь есть великое горе, что любить родину и чувствовать тоску по ней не стыдно, и что, наоборот, человеку естественно гордиться своим отечеством.

Но именно постольку патриотизм вполне приемлем и для религии и нисколько не противоречит всемирному братству.

Истинный патриот любит дух своего народа, и гордится им, и видит в нем источник величия и славы именно потому, что он есть Дух, т. е. что он прекрасен высшею прекрасностью, сияющею всем людям и народам и заслуживающею с их стороны такой же любви и гордости. Каждое истинное духовное достижение – в знании или в добродетели, в религии, в красоте или в праве – есть достояние общечеловеческое, которое может и должно объединить на себе взоры, и чувства, и мысли, и сердца всех людей, независимо от эпохи, нации и гражданской принадлежности. Истинное духовное достижение выходит за эмпирические подразделения людей, а потому уводит и самих людей за эти пределы. Оно свидетельствует о некотором высшем и глубочайшем сродстве их, о некотором подлинном единстве рода человеческого, пребывающем, несмотря на все подразделения, грани и войны. Оно свидетельствует о том, что самый патриотизм расцветает в глубоком лоне общечеловеческой духовности и что есть вершина, с которой открывается общечеловеческое братство, братство всех людей перед лицом Божиим.

Любить родину значит любить ее дух и через него все остальное, не просто «душу народа», т. е. его национальный характер, но именно духовность его национального характера и национальный характер его духа. Тот, кто совсем не знает, что такое дух, и не умеет любить его, тот не имеет и патриотизма, но разве лишь инстинкт группового и национального самосохранения. Но тот, кто умеет любить дух, тот знает его сверхнациональную, общечеловеческую сущность; поэтому он не умеет ненавидеть и презирать другие народы, ибо видит их духовную силу и их духовные достижения. Он любит в них духовность их национального характера, хотя национальный характер их духа может быть ему чужд. И эта любовь к чужому духу и его достижениям совсем не мешают ему любить свою родину.

И вот, любить свою родину умеет только тот, кто не умеет ненавидеть и презирать другие народы, ибо только он знает, что такое дух, а без этого нельзя любить воистину свое отечество. Истинный патриот любит в своем народе то, что должны любить – и будут любить, когда узнают, – и все другие народы, но за то он и любит у других народов то, что составляет истинный источник их величия и славы. Истинный патриот не только не слеп к духовным достижениям других народов, но он стремится постигнуть и усвоить их, ввести их в духовное творчество своей родины, чтобы обогатить ее жизнь, углубить ее путь и исцелить возможную неполноту ее достижений.

Вот почему любовь к своему отечеству не растворяется и не исчезает в этом сверхнациональном радовании каждому – и чужому – духовному достижению. Эта открытость личной души всем достижениям есть прямо путь к истинному патриотизму: только тот умеет любить свою родину, кто хоть раз испытал, что вселенная действительно может быть отечеством мудреца. И обратно: только тот может нелицемерно говорить о «братстве народов», кто сумел найти свою родину, усвоить ее дух и слить с нею свою судьбу. Понятно, что в своей родине истинный патриот любит не только духовность ее национального характера, но и национальный характер ее духа, испытывая этот общий характер своего народа как свой собственный, а себя и свое творчество – восходящим к сверхнациональным достижениям именно на своеобразно-национальных путях своего народа. Патриот чувствует, что жизнь его индивидуального духа сразу как бы растворена в духовной жизни его народа и в то же время собрана из нее и сосредоточена в живое индивидуальное единство; он культивирует это своеобразное и чудесное единение и дорожит этим духовным «мы», участие в котором только и может ввести его индивидуальные достижения в ткань общечеловеческой духовной жизни. Патриотизм есть правая и верная любовь индивидуального «я» к тому народному «мы», которое возводит его к великому, общечеловеческому «мы»; это есть реальное, духовное единение человека и народа в великом лоне общечеловеческого.

Это единение человека с его народом слагается всегда в форму правовой связи и обычно принимает вид государственного союза. И когда это государственное единение людей творится нормальным правосознанием, движимым любовью и волею к духу, то патриотизм придает душе всю силу, необходимую для героической обороны своей родины, и в то же время он не позволяет ей впасть в дикую, агрессивную жадность международного разбойника.

Так, для нормального правосознания весь род человеческий входит в правопорядок, в эту живую сеть субъективных правовых ячеек: и любовь к своему отечеству не ведет его к отрицанию естественного права на существование и на духовный рост у других народов. Право других не кончается для него там, где начинается интерес «моего» народа, а право «моего» народа не простирается до пределов его «силы», но лишь до пределов его духовной необходимости. Каждый народ имеет неотъемлемое, естественное право вести национально-автономную жизнь, ибо автономия составляет самую сущность духа, и каждый народ в борьбе за свою национальную автономию – прав перед лицом Божиим. Только борьба за духовную самобытность может обосновать необходимость войны, но и тогда, когда эта необходимость доказана, война испытывается нормальным правосознанием как подлинное братоубийство. Любовь к духу побуждает человека защищать его жизнь, ее достоинство и ее необходимые условия, а любовь к духу своего народа способна подвигнуть его к принятию на себя тяжкой вины братоубийства, противного по существу и совести, и нормальному правосознанию.[29] Но тогда противник не остается бесправным и в самом сражении; и воин, руководимый нормальным правосознанием, получает в бою облик рыцаря.

Только незрелое или больное правосознание может культивировать патриотизм как слепое, вне-этическое исступление, забывая о том, что вне-этический экстаз нужен только для того, чтобы развязать унизительное для человека животное своекорыстие, а слепота только для того – чтобы не видеть этого собственного унижения. Столкновение народов есть на самом деле не просто столкновение исключающих друг друга корыстных посягательств, как думают нередко и «трезвые» обыватели и «мудрые» политики; это есть, по существу своему, столкновение естественных прав, требующих своего признания и нормативного регулирования. А так как естественное право остается всегда правым притязанием духа на достойную жизнь, то решение этого столкновения посредством силы есть явление духовно-противоестественное, ибо дух опирается не на «силу» вещей, или обстоятельств, или оружия, а на свое достоинство и на правомерность своего притязания. И война служит для того, чтобы разуверить ослепленных до неистовства людей в возможности решить спор духовных притязаний посредством грубой силы.

Столкновение прав есть спор о праве, а спор о праве может быть разрешен только на путях правовой организации и должен быть разрешен на основе естественного права. Поэтому борьба за международное право должна вестись именно не оружием, а на путях международной организации, и духовное назначение войны именно в том, чтобы убедить людей в достоинстве и необходимости этого пути. Вот почему патриотизм, вскормленный духом и сроднившийся с нормальным правосознанием, не может видеть в войне верного способа бороться за право. Любить свою родину не значит считать ее единственным средоточием духа, ибо тот, кто утверждает это, – не знает, чтò есть дух, и не умеет любить и дух своего народа. Нет человека и нет народа, который был бы единственным средоточием духа, ибо дух живет во всех людях и во всех народах. Не видеть этого значит быть духовно-слепым, а потому быть лишенным и патриотизма, и правосознания. Этот путь духовного ослепления есть поистине «вне-этический» путь, чуждый настоящей любви к родине, ибо истинный патриотизм есть любовь не слепая, а зрячая, и парение ее не чуждо добру и справедливости, но само есть одно из высших нравственных достижений.

Цит. по:  Ильин И.А. Учение о сущности правосознания.

tverdyi-znak.livejournal.com

Про здоровый национализм и фашизм

Иван Ильин, русский философ, правовед.

Вот, что он писал, по-моему, еще находясь в России, в книге "Сущность правосозания". (Был выслан из Советской России в начале 20-х на "философском пароходе").

"Истинный патриот любит дух своего народа, и гордится им, и видит в нём источник величия и славы именно потому, что он есть Дух, т.е. что он прекрасен высшею прекрасностью, сияющею всем людям и народам и заслуживающею с их стороны такой же любви и гордости. Каждое истинное духовное достижение — в знании или в добродетели, в религии, в красоте или в праве — есть достояние общечеловеческое, которое может и должно объединить на себе взоры и чувства, и мысли, и сердца всех людей, независимо от эпохи, нации и гражданской принадлежности. Истинное духовное достижение выходит за эмпирические подразделения людей, а потому уводит и самих людей за эти пределы. Оно свидетельствует о некотором высшем и глубочайшем сродстве их, о некотором подлинном единстве рода человеческого, пребывающем, несмотря на все подразделения, грани и войны. Оно свидетельствует о том, что самый патриотизм расцветает в глубоком лоне общечеловеческой духовности и что есть вершина, с которой открывается общечеловеческое братство, братство всех людей перед лицом Божиим.Любить родину — значит любить её дух и через него все остальное, не просто «душу народа», т.е. его национальный характер, но именно духовность его национального характера и национальный характер его духа. Тот, кто совсем не знает, что такое дух, и не умеет любить его, тот не имеет и патриотизма, но разве лишь инстинкт группового и национального самосохранения. Но тот, кто умеет любить Дух, тот знает его сверхнациональную, общечеловеческую сущность; поэтому он не умеет ненавидеть и презирать другие народы, ибо видит их духовную силу и их духовные достижения. Он любит в них духовность их национального характера, хотя национальный характер их духа может быть ему чужд. И эта любовь к чужому духу и его достижениям совсем не мешают ему любить свою родину.И вот, любить свою родину умеет только тот, кто не умеет ненавидеть и презирать другие народы, ибо только он знает, что такое дух, а без этого нельзя любить воистину своё отечество. Истинный патриот любит в своём народе то, что должны любить — и будут любить, когда узнают, — и все другие народы, но за то и он любит у других народов то, что составляет истинный источник их величия и славы. Истинный патриот не только не слеп к духовным достижениям других народов, но он стремится постигнуть и усвоить их, ввести их в духовное творчество своей родины, чтобы обогатить её жизнь, глубить её путь и исцелить возможную неполноту её достижений.…истинный патриотизм есть любовь не слепая, а зрячая, и парение её не чуждо добру и справедливости, но само есть одно из высших нравственных достижений".

А вот, что Ильин писал о фашизме в статье «Национал-социализм. Новый дух». в 1933 году в Париже.

«Я категорически отказываюсь расценивать события последних трех месяцев в Германии с точки зрения немецких евреев… Я понимаю их душевное состояние; но не могу превратить его в критерий добра и зла, особенно при оценке и изучении таких явлений мирового значения, как германский национал-социализм». ...А это уже о самих нацистах. «Достаточно видеть эти верующие, именно верующие лица; достаточно увидеть эту дисциплину, чтобы понять значение происходящего и спросить себя: «да есть ли на свете народ, который не захотел бы создать у себя движение такого подъема и такого духа?».

"Дух национал-социализма не сводится к «расизму». Он не сводится и к отрицанию. Он выдвигает положительные и творческие задачи. И эти творческие задачи стоят перед всеми народами. Искать путей к разрешению этих задач обязательно для всех нас. Заранее освистывать чужие попытки и злорадствовать от их предчувствуемой неудачи - неумно и неблагородно. И разве не клеветали на белое движение? Разве не обвиняли его в «погромах»? Разве не клеветали на Муссолини? И что же, разве Врангель и Муссолини стали от этого меньше? Или, быть может, европейское общественное мнение чувствует себя призванным мешать всякой реальной борьбе с коммунизмом, и очистительной, и творческой, - и ищет для этого только удобного предлога? Но тогда нам надо иметь это в виду..."

"Конечно, германец, итальянец и русский - болеют каждый о своей стране и каждый по-своему; но дух одинаков и в исторической перспективе един. Возможно, что национал-социалисты, подобно фашистам, не разглядят этого духовного сродства и не придадут ему никакого значения; им может помешать в этом многое, и им будут мешать в этом многие. Но дело прежде всего в том, чтобы мы сами верно поняли, продумали и прочувствовали дух национал-социалистического движения. Несправедливое очернение и оклеветание его мешает верному пониманию, грешит против истины и вредит всему человечеству. Травля против него естественна, когда она идет от коминтерна; и противоестественна, когда она идет из небольшевистских стран".

Уже после войны в заметке "О фашизме"(в 1946 или 1948 году) Ильин писал:

"Фашизм есть явление сложное, многостороннее и, исторически говоря, далеко еще не изжитое. В нем есть здоровое и больное, старое и новое, государственно-охранительное и разрушительное. Поэтому в оценке его нужны спокойствие и справедливость. Но опасности его необходимо продумать до конца.Фашизм возник как реакция на большевизм, как концентрация государственно-охранительных сил направо. Во время наступления левого хаоса и левого тоталитаризма - это было явлением здоровым, необходимым и неизбежным. Такая концентрация будет осуществляться и впредь, даже в самых демократических государствах: в час национальной опасности здоровые силы народа будут всегда концентрироваться в направлении охранительно-диктаториальном. Так было в древнем Риме, так бывало в новой Европе, так будет и впредь.Выступая против левого тоталитаризма, фашизм был, далее, прав, поскольку искал справедливых социально-политических реформ. Эти поиски могли быть удачны и неудачны: разрешать такие проблемы трудно, и первые попытки могли и не иметь успеха. Но встретить волну социалистического психоза --социальными и, следовательно, противо-социалистическими мерами - было необходимо. Эти меры назревали давно, и ждать больше не следовало.Наконец, фашизм был прав, поскольку исходил из здорового национально-патриотического чувства, без которого ни один народ не может ни утвердить своего существования, ни создать свою культуру.Однако, наряду с этим фашизм совершил целый ряд глубоких и серьезных ошибок, которые определили его политическую и историческую физиономию и придали самому названию его ту одиозную окраску, которую не устают подчеркивать его враги. Поэтому для будущих социальных и политических движений подобного рода надо избирать другое наименование. А если кто-нибудь назовет свое движение прежним именем ("фашизм" или "национал-социализм"), то это будет истолковано как намерение возродить все пробелы и фатальные ошибки прошлого. Эти пробелы и ошибки состояли в следующем:1. Безрелигиозность. Враждебное отношение к христианству, к религиям, исповеданиям и церквам вообще.2. Создание правого тоталитаризма как постоянного и якобы "идеального" строя.3. Установление партийной монополии и вырастающей из нее коррупции и деморализации.4. Уход в крайности национализма и воинственного шовинизма (национальная "мания грандиоза").5. Смешение социальных реформ с социализмом и соскальзывание через тоталитаризм в огосударствление хозяйства.6. Впадение в идолопоклоннический цезаризм с его демагогией, раболепством и деспотией.

И финальный вывод:

"Франко и Салазар поняли это и стараются избежать указанных ошибок. Они не называют своего режима "фашистским". Будем надеяться, что и русские патриоты продумают ошибки фашизма и национал-социализма до конца и не повторят их".

lev-56.livejournal.com

Можно ли научиться любить ближнего, если не знаешь, что такое любовь?

(16 голосов: 4.94 из 5)

Три банкрота

Как это ни печально признавать, но неспособность любить является общим диагнозом для всего человечества. Чтобы убедиться в этом, совсем не обязательно заглядывать в душу всем и каждому. Даже самый поверхностный взгляд на историю любого народа, да и на мировую историю в целом, приводит к неутешительному выводу: люди гораздо более склонны обижать и мучить друг друга, чем — любить. Войны, революции, кровавые междоусобицы, убийства, насилие… На этом историческом фоне сам разговор о любви к ближнему может показаться возвышенной идеей, так и не осуществленной на практике. Но не одна только история дает повод к подобному пессимизму. Литература также представляет нам целый ряд героев, чья неспособность любить является их главной художественной характеристикой. Тут и молодой повеса Евгений Онегин, с холодной легкостью отвергший искреннее и чистое чувство провинциальной девушки, а после невесть с чего вдруг застреливший своего лучшего друга. Тут и отважный Григорий Александрович Печорин, с помощью нехитрой, но подлой интриги похитивший несчастную черкесскую княжну, которая надоела ему спустя четыре месяца и вынуждена была жизнью заплатить за романтические забавы скучающего искателя приключений. Но если отсутствие способности к любви у этих двух героев русской литературы еще можно как-то попытаться объяснить схожестью их характеров и общей наклонностью к скуке, то третий персонаж, которого бы хотелось упомянуть в этой связи, напрочь вываливается из подобного объяснения. Жизнерадостный прохиндей Остап Бендер — кипучий, деятельный и не склонный к рефлексии — в отношениях с женщинами, как это ни странно, в точности повторяет «подвиги» своих литературных предшественников, упомянутых выше. Сначала, подобно Печорину (влюбившему в себя Мери, а затем бросившему ее), великий комбинатор позорно убегает от полюбившей его дочери старого ребусника, а после (как и опомнившийся к концу романа Онегин) безуспешно пытается напомнить оставленной им девушке о ее былой любви. Два самых известных литературных меланхолика и веселый жулик оказались удивительно похожи в своей неспособности любить. В чем же тут дело? Почему столь разные типы людей в важнейшей сфере своего бытия оказываются так одинаково и фатально несостоятельными? Рассуждать об этом с различных точек зрения можно довольно долго. Однако если обратиться к христианству, ответ на такой вопрос найти совсем несложно.

Как теряют любовь

В Евангелии Христос ясно говорит, что потеря любви является прямым следствием уклонения человека от исполнения заповедей Божиих: по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь (Мф. 24:12). Очень важно понять, что само слово «беззаконие» в отношении заповедей имеет не юридический смысл по принципу: ты нарушил закон, Бог тебя за это накажет. Христианство говорит совсем о другом, духовном законе, который правильнее было бы сопоставить с законами физики, химии, биологии и любой другой естественной науки. Ведь если человек, нарушая законы собственной природы, попытается сесть на раскаленную плиту, лизнуть железо на морозе или выпить серной кислоты, то вряд ли кому-либо придет в голову назвать печальные, но вполне естественные последствия такого беззакония — наказанием Божиим. То же самое происходит, когда человек пренебрегает духовными законами своего бытия. В сущности, все заповеди Евангелия как раз и являются такими законами, а вовсе не какими-то формальными и внешними по отношению к человеку требованиями. Нет, в заповедях Господь лишь открывает нам принципы здорового существования нашей духовной природы, некую норму человечности, при соблюдении которой человек не будет вредить собственному естеству. Ну, в самом деле, разве вызовет у кого-то протест утверждение о том, например, что зависть или обида наносят вред, и прежде всего — самому завистнику или обиженному? Или что гневливый человек сам себе укорачивает жизнь? Да любая, даже самая далекая от христианства психологическая школа безоговорочно подтвердит сегодня истинность этих мыслей! Поэтому слова «грех» и «беззаконие» в Евангелии означают нарушение принципов нормального человеческого существования, которое неизбежно влечет за собой страдание, разрушение, смерть. В общем-то, все заповеди лишь выявляют различные грани главного призыва Евангелия, который, наверное, известен любому культурному человеку — любите друг друга (Ин. 34:13). Ведь на того, кого любишь, не станешь гневаться, ему не будешь завидовать, простишь ему любую обиду и никогда не станешь его осуждать. Таким образом, в заповедях изложены не какие-то отвлеченные истины — пускай и возвышенные, — а принципы деятельного проявления той самой любви, которой нам так не хватает в нашей жизни. Но что же происходит, если человек нарушает эти принципы? Об этом нетрудно догадаться по нехитрой аналогии: а что бывает, когда человек нарушает законы физики и пытается разжечь костер посильнее, усердно поливая его водой? Ответ очевиден: огонь погаснет. Ровно то же самое происходит и с любовью в сердцах тех людей, которые нормой своей жизни сделали нарушение закона любви, то есть — грех. И если внимательно рассмотреть литературные истории жизни Онегина, Печорина и Остапа Бендера, то причину их неспособности к любви увидеть совсем несложно. Так, по словам Пушкина, бедный Евгений самые чистые и естественные порывы молодости потратил на сомнительные похождения и бесконечные любовные интрижки:

Он в первой юности своей Был жертвой бурных заблуждений И необузданных страстей.

За восемь лет такой беспорядочной жизни Онегин довел себя до весьма печального состояния, когда женщина перестала быть для него тайной, желанной целью и радостным открытием:

В красавиц он уж не влюблялся, А волочился как-нибудь; Откажут — мигом утешался; Изменят — рад был отдохнуть. Он их искал без упоенья, А оставлял без сожаленья, Чуть помня их любовь и злость.

Еще страшнее выглядит внутренняя жизнь Печорина, вернее, то, что он сам сделал с этой своей жизнью. Ведь не так уж и лицемерит Григорий Александрович, когда, рисуясь перед княжной Мери, проговаривает свое жизненное кредо: «Я был готов любить весь мир, — никто меня не понял: и я выучился ненавидеть». Здесь герой честно признает любовь ко всему миру — нормальным состоянием здорового, неиспорченного человека. Правда, вину за утрату этого своего здорового состояния Печорин пытается полностью переложить на окружающих. Но путь этот тупиковый и бесплодный. Ведь если мою душу искалечили другие люди, то, значит, и приводить ее в порядок должен не я, а они. Собственно, именно такой вывод и делает лермонтовский герой: «…если б все меня любили, я в себе нашел бы бесконечные источники любви». Поставив способность к любви в зависимость от нравственности окружающих, «герой нашего времени» полностью отсек для себя возможность исцеления и пришел в поистине ужасное состояние, когда страдания другого человека, да и сама жизнь его становятся лишь забавой, топливом для эмоций, хоть как-то теребящих его ледяное сердце: «А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет! Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути; я смотрю на страдания и радости других только в отношении к себе, как на пищу, поддерживающую мои душевные силы. Сам я больше не способен безумствовать под влиянием страсти; честолюбие у меня подавлено обстоятельствами, но оно проявилось в другом виде, ибо честолюбие есть не что иное, как жажда власти, а первое мое удовольствие — подчинять моей воле все, что меня окружает; возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха — не есть ли первый признак и величайшее торжество власти? Быть для кого-нибудь причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права, — не самая ли это сладкая пища нашей гордости? А что такое счастье? Насыщенная гордость». Счастье — как насыщенная гордость! Бедный Печорин… Если бы он только знал, что гордость в принципе ненасыщаема и никогда не удовлетворится тем состоянием, в котором находится человек, сколь бы высоко он ни вознесся! По учению Церкви, нет более страшного нарушения закона любви, чем гордость, медной стеной отделяющая человека от всего мира, от других людей и от Самого Бога. Чтобы убедиться в истинности этого утверждения, достаточно просто перечитать страшные строки из дневника Печорина, приведенные выше. Ну а неутомимый охотник за денежными знаками Остап Бендер лишил себя способности к любви иным методом, не менее разрушительным, чем блуд или гордость. На что же этот симпатичный литературный герой потратил весь пыл своей энергичной натуры, куда употребил таланты, которыми так щедро наделили его авторы? Об этом лучше всего сказал сам великий комбинатор в претенциозной эпитафии самому себе: «Он любил и страдал. Любил деньги и страдал от их недостатка». Вполне откровенный и точный диагноз. Любовь к деньгам в христианской традиции носит название сребролюбия. А о том, какую разруху производит сребролюбие в душе человека, прямо сказано в одном из посланий апостола Павла: А желающие обогащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу; ибо корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые… сами себя подвергли многим скорбям (1Тим 6:9–10). В эту короткую цитату полностью укладывается вся трагикомическая история не только Остапа Бендера, но и многих других. История людей, которые в погоне за деньгами растратили свои многочисленные способности и энергию молодости, не создали семьи, не приобрели друзей… Ведь даже деньги, которые Бендер в конце концов сумел получить, не согрели его душу и не принесли счастья. Потому что не может стать счастливым тот, кто не способен любить. Конечно, все эти герои не более чем плод писательской фантазии. Но ведь в том и притягательность настоящей литературы, что в образах вымышленных героев она показывает нам такие состояния человеческой души, на которые уже вполне реально отзывается наше сердце, наша совесть, наш жизненный опыт. И если быть с собой до конца честным, то многое из того, что лишило любви Онегина, Печорина и Остапа Бендера, мы в той или иной мере найдем и в своей жизни. Как животное или — как Бог?

«Нет попутного ветра для того, кто не знает, в какую гавань он хочет приплыть», — когда-то сказал Монтень. К сожалению, этот тезис как нельзя более уместен в разговоре о любви в случаях, когда под этим словом подразумевается все что угодно: бурная страсть, физическое влечение, мимолетная симпатия или просто какое-то неопределенное томление в душе. Учиться любви, имея о ней столь смутные представления, — столь же неблагодарный труд, как разгадывать кроссворд, в котором отсутствуют не только ответы, но и вопросы. В целом слово «любовь» ассоциируется у современного человека с некими бурными переживаниями, радостью или слезами, трепетом и замиранием сердца, одним словом — с сильным эмоциональным волнением. И действительно, тот, кто хоть однажды был влюблен, знает это состояние, когда в любимом человеке вдруг сосредотачивается весь смысл твоего существования. Но куда же девается это волнение страстей спустя некоторое, иногда совсем непродолжительное время? Почему так часто со скандалом делят имущество муж и жена, которые еще совсем недавно жить не могли друг без друга? Жизнь очень сложная штука, но все же, наверное, не последнюю роль в таких разочарованиях и семейных драмах играет как раз неправильное понимание людьми важнейшего вопроса: что такое любовь? Ведь если понимать любовь как эмоцию, то неизбежно придется признать, что, подобно всем прочим чувствам, она очень изменчива, неустойчива и зависима от множества внешних и внутренних факторов нашей жизни. Не выспался — и уже не до чувств. Переел — снова не до них. Пасмурная погода за окном, больной зуб, случайно сказанное слово, косой взгляд, падение уровня сахара в крови — все эти вещи, как и великое множество других, здесь не названных, постоянно влияют на наши чувства. И если ставить свою любовь к ближнему в зависимость от многообразных обстоятельств жизни, то сохранить такую любовь-эмоцию окажется невероятно трудной задачей. К тому же эта любовь обладает одной не очень симпатичной характеристикой: нам свойственно испытывать ее либо к тем, с кем хорошо нам, либо к тем, кому хорошо с нами. Но стоит даже приятному нам человеку выразить хотя бы легкое недовольство в наш адрес, как сразу же вместо любви к нему в душе вспыхивают совсем другие эмоции. А уж если мы узнаем, будто этот человек сделал нам какую-нибудь откровенную гадость — тут уж только держись! Тогда начинается такая «любовь», которая для несчастной бесприданницы Ларисы Огудаловой заканчивается приговором: «Так не доставайся ж ты никому!» и пулей в сердце, для пылкой Кармен — ножом в груди, а для Дездемоны — смертью от рук ревнивого мужа. В общем, с любимыми, которые вместо удовольствия начали доставлять неудобства, очень часто все происходит по схеме известной фольклорной истории, когда некий хозяин любил свою собаку лишь до тех пор, пока она не съела у него кусок мяса. Можно было бы, конечно, списать все эти печальные события на бурную фантазию драматургов, да вот беда — реальные уголовные хроники всех газет мира во все времена переполнены подобными трагедиями. Именно такую любовь, сведенную к эмоции, Христос решительно отвергает, говоря ученикам: …если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? (Мф 5:46). Любовь-эмоция почти не отличается от инстинктов животного. Поэтому нормой человеческой любви Христос объявляет нечто неизмеримо более высокое и требующее от людей существенного волевого и нравственного усилия: Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных (Мф. 5:43-45). Но любить своего врага, руководствуясь эмоциями и чувствами, уже не получится, поскольку чувства эти будут прямо противоположными любви. И здесь кроется одно из главных отличий любви христианской от всех прочих ее пониманий и трактовок: евангельская любовь обязательно предполагает жертвенность. А жертвой в данном случае должен стать отказ от таких естественных человеческих чувств, как неприязнь и отвращение, которые мы обычно испытываем к своим врагам. Занятие это нелегкое и даже болезненное, но ведь и цель его безмерно высока: уподобиться в любви уже не животному, но — Богу.

«Проблема расширенного эгоизма»

Ну вот, похоже, и найдены нужные слова: любовь — как жертвенность, способность к самоотдаче. Казалось бы, вот оно — христианское понимание любви! Но и тут нас подстерегают скрытые опасности. Оказывается, жертвенность вполне возможна и при отсутствии любви к ближнему. Не зря ведь апостол Павел предостерегает христиан от подобного перекоса в восприятии Евангелия: если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы (1Кор 13:3). Возникает закономерный вопрос: а что же, собственно, может стать для меня причиной самопожертвования, если не моя любовь к ближнему? Ответ на это — тема для отдельного большого разговора, поэтому ограничимся здесь лишь одним его аспектом, который можно было бы условно назвать «проблемой расширенного эгоизма». Дело в том, что, вкладываясь в объект своей любви, отдавая ему силы, время, жертвуя ради него какими-то удовольствиями, человек потихоньку начинает любить в нем именно этот свой вклад, а точнее — себя самого в любимом. В итоге получается такая вот расширенная любовь к себе, пусть даже в нее будут включены мой муж или моя жена, мои дети, моя собака. Но в центре подобного отношения всегда будет этот злосчастный общий знаменатель — «мое». Такая любовь может превратиться в гордость, отделяющую нас и наших любимых от остального мира и уничижающую все, что находится за этой границей. Убедительный пример такого расширенного эгоизма, принимаемого за любовь, можно увидеть в знаменитой сказке французского писателя Экзюпери, когда Маленький принц объяснял ничейным розам, в чем их отличие от его любимого цветка: «Вы ничуть не похожи на мою розу. Вы еще ничто… Вы красивые, но пустые. Ради вас не захочется умереть. Конечно, случайный прохожий, поглядев на мою розу, скажет, что она точно такая же, как вы. Но мне она дороже всех вас. Ведь это ее, а не вас я поливал каждый день. Ее, а не вас накрывал стеклянным колпаком. Ее загораживал ширмой, оберегая от ветра… Я слушал, как она жаловалась и как хвастала, я прислушивался к ней, даже когда она умолкала. Она — моя». Логика Маленького принца здесь предельно ясна: чем больше самого себя вкладываешь в то, что любишь, тем больше оснований считать это своим. А все остальное можно спокойно считать «ничем», поскольку оно ведь еще ничье. Неудивительно, что бедные розы смутились, услышав эту декларацию любви-собственности. Конечно, Маленький принц — удивительно светлый и добрый герой, пожалуй, даже один из самых светлых во всей мировой литературе. Но в данном случае его понимание любви, к сожалению, не очень сильно отличается от жизненной философии генеральского денщика — персонажа одного из очерков Н. Лескова. Этот денщик делил все человечество на две неравные части: к одной он относил себя и своего барина, к другой — всю прочую «сволочь». Подобным образом и любовь-собственность заставляет человека автоматически делить весь мир на «мы» и «они». И тогда, чем бы он ни жертвовал во имя подобной любви, эта жертва неизбежно будет принесена им лишь себе самому. Христианство предполагает совершенно иной принцип отношения к окружающим, когда основанием для любви к ближнему является вовсе не наша собственная мера жертвенности по отношению к нему, а безмерность жертвы Христа за все человечество. Чтобы эта мысль стала более понятной, можно рассмотреть ее на примере отношения героя сказки Экзюпери к чужим розам. Маленький принц по-детски наивно определил их как «ничто», поставив ничьим цветам в упрек тот факт, что ради них еще никто ничем не пожертвовал*. Но христиане знают, что Христос пострадал за каждого человека, а следовательно: каждый из людей — Его, потому что для Бога нет беспризорных цветов. Христиане призваны в каждом человеке видеть Христа и почитать в любом случайном встречном образ Божий. При таком мировоззрении разделение людей на своих и чужих по какому-либо признаку становится попросту невозможным. Вот как пишет об этой «неразборчивости» христианской любви святитель Игнатий Брянчанинов: «И слепому, и прокаженному, и поврежденному рассудком, и грудному младенцу, и уголовному преступнику, и язычнику окажи почтение как образу Божию. Что тебе до их немощей и недостатков! Наблюдай за собою, чтобы тебе не иметь недостатка в любви».

Любовь — не эмоция

На расстроенном рояле даже самый выдающийся исполнитель всех времен и народов не сможет толком сыграть и банального «Чижика-пыжика». Все его мастерство, весь обширный репертуар, экспрессия и выразительность игры окажутся бесполезными, если инструмент не будет должным образом настроен. То же самое вполне справедливо и в отношении человеческой души: она тоже нуждается в правильной настройке, без которой все наши мысли, слова и действия могут оказаться фальшивыми. Христианская любовь к ближнему — это не чувство, и даже не действие, а именно такая настройка, а вернее, устроение человеческой души, когда в ней живет постоянная готовность отнестись к любому человеку, как к Самому Христу. Ведь в христианстве дистанция между этикой в отношениях с Богом и этикой межчеловеческих отношений практически сведена к нулю словами Христа: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф. 25:40). Каждый человек, как бы ни был он плох и неприятен нам, призван к бытию Богом, любим Им, несет в себе Его образ. И для желающих исполнить христианскую заповедь о любви к ближнему прежде всего необходимо так настроить свои ум и сердце, чтобы в любом человеке за всеми его индивидуальными несовершенствами видеть этот образ Божий, помнить о том, что он — такое же любимое Богом создание, как и ты сам. Лишь на почве подобного устроения души способна прорасти та любовь, о которой говорит Евангелие. Практический же рецепт такой настройки можно увидеть в творениях святых отцов, всю свою жизнь употребивших на освоение этой непростой науки — любить ближнего. «Воздавай почтение ближнему как образу Божию — почтение в душе твоей, невидимое для других, явное лишь для совести твоей. Деятельность твоя да будет таинственно сообразна твоему душевному настроению. Воздавай почтение ближнему, не различая возраста, пола, сословия, — и постепенно начнет являться в сердце твоем святая любовь. Причина этой святой любви — не плоть и кровь, не влечение чувств, — Бог», — говорит святитель Игнатий (Брянчанинов). В чем же на деле должно быть выражено такое душевное устроение, объясняет другой святой — авва Дорофей: «Не делай зла ближнему, не огорчай его, не клевещи, не злословь, не уничижай, не укоряй, и таким образом начнешь после мало-помалу и добро делать брату своему, утешая его словами, сострадая ему или давая ему то, в чем он нуждается; и так, поднимаясь с одной ступени на другую, достигнешь с помощью Божией и верха лестницы. Ибо, мало-помалу помогая ближнему, ты дойдешь до того, что станешь желать и пользы его, как своей собственной, и его успеха, как своего собственного. Сие и значит возлюбить ближнего своего, как самого себя». Вот, собственно, и  все. Нетрудно увидеть, что никаких  сверхъестественных ухищрений и неисполнимых требований здесь нет. И прежде всего нужно научиться так любить самых близких своих людей — мужа, жену, детей, родителей… Не потому, конечно, что они — наши родственники. Просто именно с ними мы общаемся гораздо больше, чем с остальным человечеством, и где же еще осваивать христианскую любовь к ближнему, как не в собственной семье? Глупо учиться любви к врагам, так и не научившись любить свою бабушку. Конечно, в приведенных  здесь цитатах отцов описано  лишь самое начало стяжания любви к ближнему. Путь же ее совершенствования бесконечен, поскольку человек призван уподобиться в ней Самому Богу. Но без этого драгоценного начала весь остальной путь окажется для нас безнадежно закрыт.

*Мы понимаем, что такая трактовка образа Маленького Принца может вызвать неоднозначную реакцию и многим не понравится. Однако из уважения к позиции автора мы не стали подвергать текст редактуре и убирать из него это сравнение, что не означает, что редакция разделяет данную позицию. – Ред.

Журнал «Фома»

azbyka.ru

И.А. Ильин. О НАЦИОНАЛИЗМЕ. 3. О СОБЛАЗНАХ - Антология Русской Мысли - Публицистика - Каталог статей

Из всего сказанного должно быть уже ясно, в чем состоит связь между родиной и нацией.

 

Родина есть дух народа во всех его проявлениях и созданиях; национальность обозначает основное своеобра­зие этого духа. Нация есть духовно своеобразный народ; патриотизм есть любовь к нему, к духу, его созданиям и к земным условиям его жизни и цветения.

 

Истинный патриот любит дух своего народа и гордится им, и видит в нем источник величия и славы именно по­тому, что выше Духа и прекраснее Духа на земле нет ничего, и еще потому, что его личный дух следует путям его народа. И вот, каждый народ есть по духу своему некая прекрасная самосиянность, которая сияет всем лю­дям и всем народам и которая заслуживает и с их сто­роны любви и почтения, и радости. Каждое истинное духовное достижение — в знании и в добродетели, в рели­гии, в красоте или в праве — есть достояние общечелове­ческое, которое способно объединить на себе взоры и чувства, и мысли, и сердца всех людей, независимо от эпохи, нации и гражданской принадлежности. Нам ли, русским, надо доказывать это, нам ли, проливающим с дет­ства слезы над мучениями негра дяди Тома и зачиты­вающимся сказками Шехерезады, способным трепетать сердцем при виде скульптуры Праксителя84 или картины Леонардо да Винчи, умеющим молиться вместе с Бетхове­ном, созерцать вместе с Конфуцием и Платоном; от­чаиваться вместе с Новом и бушевать вместе с Шекспи­ром? Нам открыт дух всех народов; мы с детства привы­кали чтить и любить их гениев. Мы знаем по опыту, что истинное духовное достижение всегда национально и в то же время всегда выходит за национальные подразделения людей, а потому и уводит самих людей за эти пределы, отнюдь не колебля и не угашая свет родины, но обогащая его новыми восприятиями и лучевыми отражениями. Вся­кое истинное достижение и создание духа свидетельствует о некотором высочайшем и глубочайшем сродстве их, о некотором подлинном единстве рода человеческого, пребывающем несмотря на все разделения, грани и войны. Оно свидетельствует о том, что самый патриотизм, отвер­зая человеку его духовное око, тем самым бесконечно и благотворно расширяет его духовный горизонт, и что есть вершина, с которой человеку может действительно от­крыться общечеловеческое братство, братство всех людей перед лицом Божиим.

 

Эта вершина и есть родина как организм националь­ной духовной культуры. Она пробуждает в человеке духов­ность, которая может быть и должна быть оформлена как национальная духовность, развертывающаяся в актив национальной структуры. И, только пробудившись и окрепнув, она сможет найти доступ к созданиям чужого национального духа. Тогда человеку откроется всечелове­ческое братство, но это братство будет не интернацио­нальным, а сверх-национальным.

 

Необходимо раз навсегда провести отчетливую грань между интернационализмом и сверхнационализмом.

 

Интернационализм отрицает родину и национальную культуру, и самый национализм, и духовный акт своеобразно-национальной структуры. Интернационалист, будучи духовно никем, желает сразу стать «всечеловеком»; и это не удается ему, ибо всечеловечество есть духовное состоя­ние, которое может быть доступно только духовно и национально самоутвердившемуся – человеку. То, что откроется бездуховному интернационалисту, будет не «всечеловечество», а элементарная животная низина, которая даст не культурный подъем и расцвет, а все-снижение и всесмешение. Человек родится в лоне своей семьи и своего народа; он — их детище; они дают ему первоначальное строение его тела, души и духа; стряхнуть все это с себя не в его власти: он может только не куль­тивировать в себе духовную высоту своего семейного и национального начала, а предпочесть элементарную, животную низину. В этой низине он и найдет себе уровень для своего желанного «интернационализма». Так, рус­ский интернационалист, не желающий русского духа, останется русским по всему укладу тела и души, своего сознания и своего бессознательного, но это будет «русскость» низшего, худшего, элементарно-животного уровня; и этой бездуховной, выцветшей, грубой «русскости» будет легко вступить во всесмесительный и всеснижающий про­цесс с такими же бездуховными, выцветшими, грубо элементарными интернационалистами других наций. Через ассимиляцию с ними он может даже постепенно создать некий безнациональный и бездуховный тип международного беспочвенника, который забыл свой родной язык и дух и не научился никакому чужому языку и духу, и живет в виде некоего интернационалистического «Тарзана»...

 

Напротив, сверхнационализм утверждает родину и национальную культуру, и самый национализм, и особен­но — духовный акт своеобразно-национального строения. Человек приемлет и дух своей семьи, и дух своего народа, и в них растет и зреет; он не «никто», он имеет оплодот­воряющее и ведущее его духовное русло. И именно оно дает ему возможность подняться на ту высоту, с ко­торой перед ними откроется «всечеловеческий» духовный горизонт. Образно говоря: только со своей родной горы человек может увидеть далекие чужие горы. Постигнуть дух других народов может только тот, кто утвердил себя в духе своего народа. Поэтому сверхнационализм отнюдь не отрицает национализма и патриотизма, но сам вырас­тает из него; так что у каждого народа может быть свой, особый сверхпационализм — русский, английский, фран­цузский и т.д., и ни один из них не будет жить в ущерб своему основному, исконному патриотизму – русскому, английскому, французскому и т.д. Ибо сверхнационализм доступен только настоящему националисту: только он сумеет увидеть ширь духовной вселенскости и не соблаз­ниться ею – не соскользнуть в духовную беспочвенность. В чем же состоит сущность истинного национализма? Любить родину значит любить не просто «душу наро­да», т.е. его национальный характер, но именно духов­ность его национального характера и в то же время нацио­нальный характер его духа. Это различие нетрудно уловить на живом примере: русский человек может любить в Шекспире и Диккенсе даруемое ими духовное содержание, но специфически английский характер их творчества может быть ему чужд; напротив. Толстой и Достоевский будут ему близки и драгоценны – и в их духовном содержа­нии, и в специальной русскости их творческого акта, и описанного ими быта. Но это-то и выражается формулою: мы можем любить у чужих народов духовность их нацио­нального характера, но трудно нам любить националь­ный характер их духовной культуры, которого они сами в себе нередко не замечают. В своей же, родной культуре мы будем любить все: не только ее духовность, но и ее национальность, причем нередко у людей бывает так, что они с нежностью воспринимают национальный характер своего народа и мало воспринимают его духовную глуби­ну и красоту: чуют быт и не чуют духа. Настоящий патриот чует больше всего дух своего народа, и притом так, что самый национальный уклад и быт пронизан для него насквозь лучами этого духа; это есть для него жи­вое единство, которое он любит цельно и крепко. Он воспринимает национальные особенности родного ему народа как свои собственные и питается не просто его духовностью, но и его национальностью. А это значит, что истинный национализм есть национализм духовный, который идет не только от инстинкта национального самосохранения, но и от духа и любит не просто «родное», «свое», — но родное-великое и свое-священное.

 

Этим определяется отношение националиста и к другим народам.

 

Тот, кто совсем не знает, что такое дух, и не умеет любить его, тот не имеет и патриотизма. Но тот, кто чует духовное и любит его, тот знает его сверхнациональную, общечеловеческую сущность. Он знает, что великое русское велико для всех народов; и что гениальное греческое гениально для всех веков; и что героическое у сербов заслуживает преклонения со стороны всех нацио­нальностей; и то, что глубоко и мудро в культуре китай­цев или индусов, глубоко и мудро перед лицом всего человечества. Но именно поэтому настоящий патриот не способен ненавидеть и презирать другие народы, потому что он видит их духовную силу и их духовные достижения. Он любит и чтит в них духовность их национальной культуры, хотя национальный характер их культуры может казаться ему странным, чуждым и даже неприят­ным. И эта любовь к чужому духу и его великим прояв­лениям несколько не мешает ему любить свою родину преимущественною любовью, одновременно — страстною и священною.

 

Это можно выразить так: любить свою родину умеет именно тот, кто не склонен ненавидеть или презирать другие народы; ибо только он знает, что такое дух, и по­тому умеет обретать его дары и проявления у чужих народов, а не ведая духа, нельзя любить воистину свой народ. Истинный патриот любит в своем народе то, что должны любить и будут любить, когда узнают, и все другие народы; правда, он любит у своего народа и то, что другие народы не полюбят; однако и он вовсе не призван любить у других народов все, но лишь то, что составляет истинный источник их величия и славы.

 

В жизни и культуре всякого народа есть Божие и есть земное. Божие надо и можно любить у всех народов, что и выражено словами Писания: «всяческая и во всех Хрис­тос», но любить земное у других народов не обязательно. Сострадание же к «человеческому естеству» не имеет ограничений, если не считать преимущественности в служении своему народу. Итак, истинный патриот не только не слеп к духовным созданиям и достижениям других народов, но он стремится постигнуть и усвоить их, чтобы приобщить к ним свой народ, чтобы обогатить ими его жизнь, углубить его путь и восполнить ими его творчество. Любить свою родину совсем не значит отвергать всякое иноземное влияние, но это не значит и наводнять свою культуру полою водою иноземщины. Есть творческая мера в духовном общении и взаимодействии народов; и мера эта лучше всего обретается живым, расцветающим творчеством самого народа.

 

Из всего этого вытекает, что истинный национализм не растворяется и не исчезает в душе, открытой для сверх­национальной вселенскости. Напротив, тот только может нелицемерно говорить о «братстве народов», кто сумел найти свою родину, усвоить ее дух и слить с нею свою судьбу. Только те народы способны к духовному братанью, которые создали свою родину и утвердились в своем на­ционализме и патриотизме. Чтобы брататься, надо прежде всего быть, и притом быть самим собою, и быть перед лицом единого Отца. Чтобы духовно брататься, надо не стыдиться своего национального бытия, а нести его с гор­деливым духовным достоинством. Вот почему так называе­мый «христианский интернационализм» есть искусствен­ная выдумка, сентиментальная и фальшивая; и каждый раз, как она выдвигается, надо ставить вопрос, не выд­вигается ли она для того, чтобы один народ мог успешнее разложить, завоевать и покорить другой народ?..

 

Итак, отказывающийся от своего индивидуального духовного лица (все равно — будет это человек или на­род) — не восходит на какую-то высшую ступень всеоб­щего, а нисходит в духовное небытие: ему предстоит не братание и не братство, а исчезновение с арены истории.

 

Подобную же нелепость и фальшь предлагают те, кто допускает, что русский народ есть какой-то особенный вселенский народ, который призван не к созданию своей творчески-особливой, содержательно-самобытной куль­туры, а к претворению и ассимиляции всех чужих, ино­земных культур. Это есть новое отречение от своего национально-индивидуального духовного лица. Только ни­щие пекут хлеб из собранных отовсюду и растолченных сухих корочек, а русский народ не имеет оснований жаловаться на духовную нищету и побираться по чужим культурам; и он уже достаточно доказал это. Только малолетних заставляют списывать с книги или излагать чужие мысли своими словами, а русская культура давно уже выведена ее гениями из малолетства. Каждый народ призван иметь свое самобытное, национально-духовное лицо, и эта самобытность не может состоять в сочета­нии отовсюду заимствованных черт; она возникает из инстинктивно-душевного своеобразия и из самостоятель­ного восприятия природы, людей и Бога, а не из заимство­вания отовсюду чужого достояния.

 

Правда, не всякому народу удается выносить самостоя­тельный духовный акт и создать самобытную духовную культуру. Народы, которым это удалось, суть духовно ведущие народы; народы, которым это не удалось, стано­вятся духовно ведомыми народами. Задача ведущего народа не в том, чтобы подавить или искоренить ведомый народ, а в том, чтобы дать ему возможность приобщиться к духовному акту и к духовной культуре ведущего народа и получить от него творческое оплодотворение и оживление. Тогда ведомый народ находит свою родину в лоне веду­щего народа и, не теряя своей исторической и биологи­ческой «национальности», вливается духовно в националь­ность ведущего. Формула такого патриотического «сим­биоза» народов такова: «я римлянин, и притом галл»; «я англичанин, и притом африканский негр»; «я швейцарец, и притом лодин»; «я француз, и притом мавр»; «я русский, и притом калмык»... И эта формула означает, что веду­щему народу удалось выработать национальный акт такой ширины и гибкости, а может быть, и глубины, что он образует для ведомых народов как бы родовое духовное лоно, которое они могут видоизменять по-своему, оплодот­воряя и оживляя из него свою духовную жизнь.

 

Вот как определяется духовный смысл национализма. И перед этими основами бессильно меркнут все разновид­ности современного интернационализма и антинациона­лизма. У настоящего националиста жизнь его личного духа сразу как бы «растворена» в духовной жизни его народа и в то же время «собрана» из нее и сосредоточена в его живой личности; он дорожит этим чудесным состоя­нием духовного саморасширения и самообогащения, и, произнося от лица своего народа «мы», он действи­тельно чувствует себя как бы его живым аванпостом, блюдущим его имя, его достоинство и его земной интерес. И о других народах он мыслит всегда исходя от своего народа, а о вселенскости он помышляет именно как пат­риот. Поэтому можно сказать, что национализм есть правая и верная любовь личного «я» к тому единственному для него национальному «мы», которое одно может вывес­ти его к великому, общечеловеческому «мы». Человек может найти общечеловеческое только так: углубить свое духовно-национальное лоно до того уровня, где живет ду­ховность, внятная всем векам и народам.

 

Единение человека с его народом — единение нацио­нальное и патриотическое — слагается обычно в форму правовой связи и принимает вид государственного едине­ния. Вследствие этого национализм и патриотизм живут в душе в теснейшей связи с государственным правосозна­нием. Инстинкт, дух и чувство права, восполняя друг друга, создают в душе ту цельную, мужественную и нрав­ственно-прекрасную энергию, которая необходима для ге­роической обороны родины и которая в то же время не позволяет человеку впадать в состояние мирозавоевательной алчности. Эта энергия есть проявление «естественного правосознания».

 

Для человека с таким правосознанием весь род чело­веческий входит в правопорядок, в эту живую сеть субъ­ективных правовых ячеек; и любовь к своему отечеству не ведет его к отрицанию естественного права на сущест­вование и на духовный рост у других народов. Для такого националиста — право других не кончается там, где на­чинается интерес его народа, а право его народа не про­стирается до пределов его силы*, но лишь до пределов его духовной необходимости. Каждый народ имеет неотъ­емлемое естественное право вести национально-духовную жизнь, которая бывает иногда возможна и вне самостоя­тельной суверенной государственности; и каждый народ, отстаивая свою духовно-культурную самобытность, прав. Народы при всех условиях призваны видеть друг в друге не материал для завоевания и порабощения, а субъектов естественного и международного права, и поэтому, они призваны рассматривать свои взаимные споры как спо­ры о праве. Только при таком понимании и восприятии дела — национализм, обоснованный духовно, будет пос­тепенно преодолевать в себе свой опасный шовинисти­ческий уклон: ибо любовь к своему народу не есть неизбежно ненависть к другим народам; самоутверждение не есть непременно нападение; отстаивание своего совсем не означает завоевание чужого. И, таким образом, нацио­нализм и патриотизм становятся явлениями высокого духа, а не порывами заносчивости, самомнения и крово­пролитного варварства, как пытаются изобразить это иные современные публицисты, не помнящие рода и растерявшие национальный дух.

 

При всех условиях неблагоразумно и опасно культиви­ровать патриотизм как слепое, внеэтическое исступление, забывая о том, что внеэтическое ожесточение может только развязать безрассудную стихию международ­ного нахрапа, а слепота может только довершить это безрассудство. Столкновение народов есть на самом деле не просто столкновение слепых и ненавистных взаимо­посягательств, как думают нередко и трезвые обыватели, и «мудрые» политики; это есть, по существу своему, столк­новение правовых притязаний, в основе которого лежит различное понимание и толкование естественных прав, принадлежащих народам. Такое столкновение требует правового регулирования. Естественное право народа есть притязание его на духовно достойную жизнь, на расцвет его Богу-служащей духовной культуры. Решение такого спора о правах посредством силы и завоевания есть способ примитивный и, как показывает история последних десятилетий, культурно-разрушительный. Война становит­ся все более и более обоюдоострым орудием; она оказывает­ся способом, опасным не только для побежденного, но и для победителя; она требует от народа таких духовно и нервно непосильных напряжений и грозит им таким внутренним социальным распадом, что заставляет людей помышлять со все возрастающей искренностью о правовом разрешении международных столкновений. Трудно на­деяться на то, что война исчезнет совсем из истории человечества; однако она все более приобретает и будет приобретать для воюющих значение совместного или даже всеобщего «харакири», т.е. хозяйственно-политического и социально-культурного самоубийства или, во всяком случае, самоизуродования; и поэтому исторически можно предвидеть, что в дальнейшем  будет возрастать тяготение к правовому разрешению международных спо­ров.

 

Столкновение прав есть спор о праве, а спор о праве должен разрешаться именно на путях правовой организа­ции и взаимного признания взаимных прав. Духовное наз­начение войны в истории человечества и состоит, между прочим, в том, чтобы убедить людей в естественности и необходимости правового пути.

 

Вот почему патриотизм и национализм, вскормленные духом и сроднившиеся со здоровым правосознанием, не могут видеть в войне лучшего способа бороться за право; отнюдь не впадая в наивное прекраснословие пацифизма и в его политическую пропаганду, которая только и может обезоружить доверчивого и передать его на поток и разграбление воинственным соседям, настоящий пат­риот должен искать не силы, попирающие всякое право, а права, поддержанного достаточной силой...

 

Итак, любить свою родину не значит считать ее единст­венным на земле средоточием духа, ибо тот, кто утверж­дает это, не знает вообще, что есть Дух, а потому не умеет любить и дух своего народа; его удел — звериный нацио­нализм. Нет человека и нет народа, который был бы «един­ственным» средоточием духа, ибо дух живет по-своему во всех людях и во всех народах. Истинный патриотизм и национализм есть любовь не слепая, а зрячая; и парение ее не только не чуждо добру и справедливости, и праву, и, главное, Духу Божию, но есть одно из высших прояв­лений духовности на земле.

rys-arhipelag.ucoz.ru

Пронзительные цитаты из книги Эриха Фромма «ИСКУССТВО ЛЮБИТЬ»

Для многих из нас проблема любви заключается в том, что мы хотим быть любимыми, но сами не умеем любить. И в этом вся проблема человечества — в эгоизме, который приводит нас к страданиям. Одна из самых известных работ Эриха Фромма – «Искусство любить» – посвящена психологическим аспектам возникновения и сохранения человеком такого, казалось бы, простого чувства, как любовь. Мы выбрали лучшие цитаты из книги, которая научит вас искусству любви.

• Если индивид в состоянии любить созидательно, он любит также и себя; если он любит только других, он вообще не может любить.
• Эгоизм — симптом недостатка любви к себе. Кто себя не любит, вечно тревожится за себя.
• Блажен, кто зная думает, что не знает, несчастен тот, кто не зная думает, что всё знает и всё понимает.
• Проблема существования может быть разрешена каждым человеком только внутри самого себя, а не при помощи посредника.
• Самозабвенное помешательство друг на друге — … не доказательство силы любви, а лишь свидетельство безмерности предшествовавшего ей одиночества.
• Любовь — это состояние, в котором человек способен почувствовать и пережить свою абсолютную незаменимость.
• Иметь веру в другого человека, это значит быть уверенным в надёжности и неизменности его фундаментальных установок, самой сути его личности, его любви.
• Если я люблю другого человека, я чувствую единство с ним, но с таким, каков он есть, а не с таким, как мне хотелось бы.
• Любовь — это постоянный вызов, а вовсе не место для отдыха; она — движение, развитие, сотрудничество; согласие или конфликт, радость или печаль.
• Современный человек превратил себя в товар; он ощущает свою внутреннюю энергию как вклад, благодаря которому он получит наивысший доход с учётом своего положения и ситуации на личностном рынке.
• Как братская любовь была заменена безразличным корпоративным духом, так и Бог оказался превращён в далёкого от нас Генерального директора фирмы «Вселенная, инкорпорейтед».
• Желание лениться есть, по существу, реакция на рутинность жизни.
• Сидеть спокойно, не разговаривая, не куря, не читая, не потребляя спиртных напитков, для большинства из нас стало просто невозможно.
• Современному человеку терпение даётся так же трудно, как дисциплина и сосредоточенность. Наша индустриальная система воспитывает в людях как раз противоположное — торопливость.
• Если человек любит только какого-то одного человека и безразличен к остальным ближним, его любовь это не любовь, а симбиотическая зависимость или преувеличенный эгоизм.
• Под дурной компанией я разумею не только людей злобных и вредных: их компании следует избегать, потому что они отравляют атмосферу и угнетают. Я имею в виду также компанию «живых трупов», людей, чей дух мертв, хотя тело их живо; людей, чьи мысли и разговоры тривиальны; которые болтают вместо того, чтобы говорить, и которые изрекают мнения — штампы вместо того, чтобы думать самостоятельно.
• Современный человек думает, что нечто ценное — своё время — он теряет, если не делает чего-то быстро; и при этом он не знает, что делать ему со временем, которое он сэкономил, кроме как убить его.
• Уважение — это не страх и благоговение; оно означает в соответствии с корнем слова (respicere = to look at) способность видеть человека таким, каков он есть, осознавать его уникальную индивидуальность. Уважение означает желание, чтобы другой человек рос и развивался таким, каков он есть.
• Каждый любит то, для чего он трудится, и каждый трудится для того, что он любит.
• Как ни странно, но умение быть одному является условием способности любить.
• Чтобы быть любимым и любить, необходима отвага, отвага считать определенные ценности достойными высшего внимания, а также отвага ради этих ценностей ставить на карту все.

Иллюстрация — i.pinimg.com По материалам — transurfing-real.ru

Читайте Клубер в Telegram, Instagram и Pinterest.

www.cluber.com.ua

Дух откровения | Литератор

Ибо кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем? Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божия. Но мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога, дабы знать дарованное нам от Бога. 1–е Коринфянам 2:11–12В Послании к Римлянам Павел проповедовал Евангелие, соотнося его с законом, людям, которые возводили закон на такое место в мире, которого у него прежде никогда не было. Влияние таких людей по–прежнему могущественно в современном мире. Евангелие было откровением праведности Божьей и открывало, как был праведен Он сам и как он мог праведно принять нечестивых как таких же праведных, как и Он. Для коринфян мудрость значила все. В Послании к Коринфянам Павел показывает, что точно так же, как людям абсолютно необходима божественная праведность, так же им необходима божественная мудрость. Поскольку никто не знает ничего о Боге, кроме Духа Божьего, мы принимаем Дух Божий, чтобы мы могли познать то, что нам даром дает Бог. В Послании к Римлянам мы узнаем, какое Евангелие нужно проповедовать в Послании к Коринфянам – как его нужно проповедовать.Церковь Реформации всем обязана истине божественной праведности. К сожалению они не были такими же ревностными по отношению к доктрине божественной мудрости как единственной надежде человека познать Бога. Проповедь крайней недостаточности человеческой праведности не сопровождалась, как это должно было бы быть, проповедью крайней недостаточности человеческой мудрости. Последствия были самые катастрофические. И ничто не пострадало от этого больше, чем доктрина божественной праведности. Слишком часто будучи проповедуемо не в силе Духа Святого, а в силе человеческой мудрости, Евангелие не было силой Божьей ко спасению и не приводило верующего к тесному и полному общению с Богом, к чему было призвано. Восстановление истины о том, что руководство Духа Святого так же незаменимо, как и прощение через кровь Христову на самом деле принесет нам вторую Реформацию, новую Пятидесятницу.После того, как мы в предыдущей главе говорили о мудрости человеческой, было бы правильно, чтобы первой нашей темой стал бы Дух Святой, как вестник истины Божьей – и по нескольким причинам. Вначале он покажет нам, как можно излечить великое зло, о котором мы говорили, если мы увидим, насколько надежное и достаточное лекарство дал нам Бог. Он также поможет нам испытывать всю проповедь и жизнь вокруг нас по стандарту Писания. Он придаст смысл и силу нашей молитве, когда Христос, как всегда, спросит у нас: «Чего ты хочешь от Меня?» Мы будем знать то, что нам нужно знать и чего ожидать в ответ на нашу молитву. Мы будем учиться призывать для себя полное благословение пробуждения – жизнь, ежедневно и полностью руководимую Духом. И поэтому, даже читая эту книгу, мы будем сдерживаться от того, чтобы доверяться впечатлениям, какими бы глубокими они ни были, или убеждениям, какими бы сильными они ни были и на каждом шагу будем просить Дух Божий открыть нам истины Божьи.Вот какой будет наша молитва в самом начале предстоящего пробуждения. Одним росчерком пера в простой фразе Павел открывает нам необходимость в водительстве Духа Божьего: «Кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем? Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божия.» Никто, кроме самого человека, не знает, что в его сердце. Насколько же еще более верно должно быть если мы представляем себе Бога бесконечным, святым, духовным и непостижимым, что «Божьего никто не знает, кроме Духа Божия и того, кому Дух открыл это?» Он – сама жизнь Божья. Он проницает глубины Божьи, потому что Бог есть Дух; через Дух Бог есть то, что Он есть. Лишь Он может открыть Божье. В одном смысле Христос открыл Отца. Но это было лишь объективное откровение. При всем том, чему Христос учил Своих учеников, их понимание божественных истин было неясным и недейственным. Христос обещал им, что Дух Святой придет, чтобы показать им все, чему Он учил их, и все, что в Нем было. Дух мог это сделать, потому что Он был сокровенной жизнью в Боге и мог проникнуть в их сокровенную жизнь и принести туда истинное участие Божье в виде жизненной силы и блаженства.Мысли и рассуждения порождают в разуме лишь знание о чем–то; они не дают сердцу реального опыта и счастья того, что они представляют. Истинное знание, будь то о земном или о небесном, это всегда жизнь, опыт и обладание. Разум может дать нам обильное знание о Боге; он не может дать нам Самого Бога или того знания о Нем, которое есть жизнь вечная. Дух – это сама жизнь и сила Божья; все, что Он открывает, это истина и сила. Он понуждает нас познавать Бога, потому что Он входит в жизнь и сообщает именно то, что говорит слово, в духе и истине. Через Него мы познаем Бога по тому, что Он есть, что Он дает и делает в нас. Мысли могут дать лишь образы духовного. Иногда они могут быть прекрасными и восхитительными образами, вызывающими самые приятные впечатления. Они могут пробудить в сердце сильные желания и побудить волю к крайним усилиям, но они никогда не могут дать или явить жизнь. Это прерогатива Духа Божьего.Он может это сделать не только потому, что Он – Дух Божий, но потому что Он может войти в самый дух человеческий и действительно входит туда. Дух человеческий дан ему Богом; мы Его потомки. Как Дух Бога Творца Он обладает таинственной силой войти и поселиться в духе человеческом. Как Дух Бога Искупителя Он дал нам новый дух, в котором пребывает и действует, тайно вдохновляя в его всей жизнью и всеми благодатями господа Иисуса. Вот почему Павел говорит в словах вслед за нашей цитатой, что о Божьем нужно судить духовно и что только духовным христианам может принести пользу духовное учение; пока есть мирские настроения и поведение, они не могут этого понять (см. 1Кор.2:14; 3:1,3). Дух сообщает божественную жизнь таким образом, что не только душевный, необращенный человек неспособен ее принять, но даже и обращенный, пока он покоряется плоти, грехам зависти, споров и разногласий, не может этого понять. Нужно духовное ухо, духовное око, открытое Духом Божьим, духовная сущность, которая желает больше узнать о Боге, Его любви, Его воле. Дух Святой дан всем, но лишь те, кого я только что описал, действительно учатся у Него. Лишь они могут сказать на своем опыте «Мы приняли не духа мира сего, а Духа от Бога, дабы знать дарованное нам от Бога.»Учительство Духа Святого нераздельно от двух других Егофункций: освящающей и укрепляющей. Они все взаимосвязаны. Он учит, чтобы освящать, Он учит, освящая и приспосабливая таким образом святое сердце к принятию Его духовного наставления. Его учение укрепляет; оно всегда сопровождается божественной помощью в осуществлении того, что было явлено Им. Иногда или на определенном этапе та или иная из этих трех функций в разных членах тела может выделяться больше. Он вечно один Дух, в котором все они вместе и который, какая бы часть Его действия ни выделялась более отчетливо в нашем сознании, действует в нас как Дух истины, Дух святости, Дух силы. Он – все это. потому что Он – Дух жизни, с помощью которого мы действительно живем божественной жизнью.Это действие Духа сегодня стало великим признаком новозаветной церкви, истинного христианства. Печать или небесный знак, которым Бог пометил каждого верующего и Свою церковь, – это Дух Святого, который знает Божье и дан в сердца, чтобы т люди знали это. Недостаточно, чтобы ребенок родился от здоровых родителей; его будущее в большой мере зависит от учителя, которому его отдадут, и от образования, которое он получит. Для чада Божьего все зависит от его знания, покорности, ожидания и осуществления учения Духа Святого. Хрупкость церкви вытекает из ее незнания, неверия и неисполнения этой истины. Пробуждение в церкви – это ничуть не меньше, чем все это. Служители и члены церкви вместе придут к тому, чтобы предоставить Духу Святому, божественному и единственному учителю, то место, которое Ему предназначил Бог.Давайте подумаем, что будет значить в христианской жизни вера в благословение этой истины и опыт этого благословения. Задумайтесь, какое влияние окажет полное понимание этого на верующего, который стремится отдавать Богу все десятины, все свое сердце и жизнь. Он начинает познавать не разумом, а верой и силой, что Дух Божий в нем. Это не что–то, что сопровождает и дополняет его собственную жизнь, частично и время от времени влияя на нее – а сокровенная жизнь самой природы нашей. Она не только направляет нас и помогает нам, но это нечто гораздо большее, движущая пружина и сила нашей сущности, вдохновляющая и побуждающая нас во всем, чем мы являемся и что мы делаем.Он начинает видеть, что ему нужно. Во–первых, он глубже чувствует собственное духовное невежество, крайнее бессилие и великую опасность простого рассудочного знания с его прекрасными образами и впечатлениями. Потом он склоняет колена в великой покорности души пред Богом, отрекаясь от собственной мудрости так же начисто, как и от собственной праведности, и просит, чтобы Сам Отец дал сознание божественного пребывания Духа. Он постигает, что в каждой молитве или общении со Словом Божьим, в каждом желании или намерении, связанном с божественным, его первой обязанностью является ожидание в смиренной зависимости от Бога, сдерживание и умерщвление естественной активности и вырабатывание в сердце привычки веры в то, что Дух научит и сделает.По мере, того как верующий постепенно осознает, что Дух Святой действительно внутри него, он склоняется не только с глубоким благоговением и страхом, но и с более полным доверием и уверенностью перед Отцом, дающим Дух. И он постигает то, чего сначала не понимал, – что Дух совсем не просто та сила в нас, которую мы можем использовать или к которой можем прибегнуть, но что Его присутствие делает нас полнее и по своей воле зависимыми от Отца. Так же, как наш Господь, получивший Духа без меры, не осмеливался произнести слова или сделать что–то без силы Духа, даруемой Ему Отцом каждую минуту, так и истинная вера в исполнение Духом заставляет нас склониться в полнейшем бессилии к подножию престола Божьего. Когда Бог создавал человека, Он делал это, чтобы жить в нем, наделяя Своим личным присутствие человека всем добром, на которое Он был способен, и творя в его воле и характере то, что человек должен был делать и чем быть.Пятидесятница восстановила то, что потерял рай. Верующий с доверием подчиняется тому, чем хотел его сделать Бог, потому что теперь Он знает, что Дух, знающий мысли Божьи, открывает ему и творит в нем дарованное нам от Бога.Чтобы правильно понять, в чем заключается это водительство Духа, мы должны особенно помнить три существенных элемента.Во–первых, все это извне. Дух дарует познание Божьи истин на опыте влияя на жизнь, обновляя и очищая ее. Из света жизни, данного нам в чувства, волю и действия, рождается духовная мудрость и понимание.Во–вторых, эта сила и энергия Духа даются при одном условии – безраздельном Его господстве. Так же, как учитель не может учить, если внимание его ученика чем–то отвлечено, Дух Святой требует полного контроля над нашей жизнью. Много молитв о разумении исполнения Духом тщетны, так как молящийся не проявляет верности послушания той мере Духа, которая у него уже есть. Дух требует Себе нас целиком.В–третьих, это сообщается и принимается только верой. Водительство Духа нельзя осознать или почувствовать, пока мы не начинаем действовать. Его водительство и сила познаются нами только тогда, когда мы, ощущая свою слабость, верим в тайное Его присутствие и силу в нас и начинаем действовать. Вера в Его присутствие в нас и в то, что он наверняка руководит нами, много веры в Отца, который действует через Дух, неиссякающая вера в Господа Иисуса, в единении с Которым мы позволяем Духу истекать через нас – эта вера получит полному Духа. Вот к какому пробуждению мы должны стремиться: восстановить Дух Святой на Его месте внутреннего учителя, безраздельно владеющего и управляющего сердцем и жизнью.Как изменилась бы церковь, если бы какое–то количество людей отдались бы этому научению и водительству Духа Божьего! А как изменились бы наши собрания для поклонения или труда в церквях и советах, если бы люди рассматривали самой выдающейся характерной чертой своих отношений друг с другом то, что Дух Божий уже научил и учит их час за часом Божьему! А какая еще большая перемена наступила бы, если бы мы узнали, что большинство наших служителей – люди, обучаемый Духом, которые могли бы сказать: «Бог открыл нам это Духом Своим, что и возвещаем не от человеческой мудрости изученными словами, но изученными от Духа Святого, соображая духовное с духовным.»Какая радость была бы, если бы церкви пробуждались и в наших колледжах и учебных заведениях по подготовке служителей первой целью было бы отныне помочь людям стать истинными служителями Нового Завета, служителями Духа – людьми, живущими, учась от Духа Божьему, и способными поэтому вести других к истинно духовной жизни. Да, какая наступила бы перемена.Человеку это невозможно! Но Богу все возможно! О, давайте молиться с верой за возрожденную церковь и возрожденное служение. Если что–то можно сказать наверняка, так это то, что Отец дает Духа Святого тем, кто просит Его. Можете в этом не сомневаться. Если Христос вознесен для чего–то на престол, так это для того, чтобы Он мог крестить Духом Святым и изливать потоки живой воды из каждого, кто верит в Него. Не смейте в этом сомневаться. Если Бог предназначил Свою церковь для исполнения чем–то, это – о, послушайте! – это Дух Святой. Опасаться ли нам и пребывать в неверии? Боже сохрани! Будем верить, что Бог в ответ на молитвы Его народа произведет могущественную перемену.

literator.org

Мудрые цитаты о любви и смысле жизни

* В человеке заложена вечная, возвышающая его потребность любить. Анатоль Франс.

* Любовь уничтожает смерть и превращает ее в пустой призрак; она же обращает жизнь из бессмыслицы в нечто осмысленное и из несчастья делает счастье. Лев Николаевич Толстой.

* Когда вспоминаешь о том времени, когда ты любил, кажется, что с тех пор больше уже ничего не случилось. Франсуа Мориак.

* Жизнь все время отвлекает наше внимание; и мы даже не успеваем заметить, от чего именно. Франц Кафка.

* В жизни нет иного смысла, кроме того, какой человек сам придает ей, раскрывая свои силы, живя плодотворно. Эрих Фромм.

* Некоторые люди часто жалуются на то, что розы имеют шипы. Я же благодарю шипы за то, что у них есть розы. Альфонс Карр.

* Кто сам не любит никого, того, кажется мне, тоже никто не любит. Демокрит.

* Святой - это человек, который не возвышается над внешним миром, а, напротив, увлекается им, живет в нем, как бы сорастворяется с ним. Св. Феофан Затворник.

* Когда я не умираю от любви, когда мне не от чего умирать, - вот тогда я готова издохнуть! Эдит Пиаф.

* Кто не знал любви, тот все равно что не жил. Жан Батист Мольер.

* Любовь - ответ на проблему человеческого существования. Эрих Фромм.

* Без свободы человеческая жизнь не имеет ни смысла, ни достоинства, и это самое главное. Смысл жизни в том, чтобы любить, творить и молиться. И вот без свободы нельзя ни молиться, ни творить, ни любить. И.А. Ильин

* В жизни нет иного смысла, кроме того, какой человек сам придает ей, раскрывая свои силы, живя плодотворно. Эрих Фромм.

* Любовь даст тебе первое доказательство того, что жизнь не бессмысленна. Люди, которые говорят, что жизнь бессмысленна, не познали любви. Они просто тем самым говорят, что в их жизни недоставало любви. Ошо.

* Когда вы достигнете конца вашей жизни, единственное, что будет иметь какое-то значение, - это та любовь, которую вы отдали и получили. В своем путешествии в следующий мир, единственное, что вы можете взять с собой, - это любовь. Единственная ценная вещь, которую вы оставите в этом мире, - это любовь. Больше ничего. Я знал людей, которые легко переносили много трудностей в своей жизни и были счастливы, но еще не встречал человека, который мог бы перенести жизнь без любви. Вот почему любовь – это величайший дар в жизни. Она придает жизни смысл. Именно благодаря ей стоит жить. Адам Дж. Джексон.

* Вкладывайте свою любовь во все, что вы делаете. Если у вас неприятности, - обратитесь внутрь себя: какой урок из этой ситуации следует извлечь? Луиза Хей.

* Жизнь сердца, - это любовь, а его смерть - это злоба и вражда. Господь для того и держит нас на земле, чтобы любовь всецело проникла наше сердце: это цель нашего существования. Праведный Иоанн Кронштадтский.

* Кто не испытывал, как возбуждает любовь все силы человека, тот не знает настоящей любви. Николай Гаврилович Чернышевский.

* Человечество выработало много изощренных способов ведения "войны полов". Мужская и женская субкультуры большей частью соревновались друг с другом в искусстве влюблять в себя и разбивать сердца. А для счастья и любви нужно всего лишь бросить свой щит и свой меч на этой войне, увидеть в партнере противоположного пола друга, брата, родного человека, которого не надо завоевывать или побеждать, а с которым просто хорошо быть рядом. В этом есть что-то очень глубинное, первозданное, сокровенное и закрытое от тех, кто привык соблазнять или уступать соблазну. Д. Высочанская.

* Стяжи дух мирный — и тысячи спасутся возле тебя. Серафим Саровский.

* Любовь есть животворный огонь в душе человека, и все, созданное человеком под влиянием этого чувства, отмечено печатью жизни и поэзии. Т. Шевченко.

* Сексуальная любовь, в самом широком смысле слова, самодостаточна по своей природе. Она не нуждается в оправдании деторождением. Джон Уайт.

* Наше образование так мало касается брака, что большинство из нас даже не знает, что влюбленность мы получаем в подарок, а хороший брак нужно строить шаг за шагом. Карен Хорни.

* Подобно огню, который в тростнике, соломе или заячьем волосе легко вспыхивает, но быстро угасает, если не найдет себе другой пищи, любовь ярко воспламеняется цветущей молодостью и телесной привлекательностью, но скоро угаснет, если ее не будут питать духовные достоинства и добрый нрав юных супругов. Плутарх.

* Ангелы зовут это небесной отрадой, черти - адской мукой, люди - любовью. Г. Гейне.

* Любовь - настоящий Орфей, поднявший человечество из животного состояния. Жозеф Эрнест Ренан.

* Любовь - высокое слово, гармония создания требует ее, без нее нет жизни и не может быть. Александр Иванович Герцен.

* Лучше любить и потерять любовь, чем вообще никогда не любить. Альфред Теннисон.

* Цель человеческой жизни заключается в том, чтобы служить людям, участвовать в их жизни и быть готовым помогать им. Альберт Швейцер.

* Любовь - начало и конец нашего существования. Без любви нет жизни. Поэтому-то любовь есть то, перед чем преклоняется мудрый человек. Конфуций.

* Весь смысл жизни заключается в бесконечном завоевании неизвестного, в вечном усилии познать больше. Эмиль Золя.

* Любить - видеть человека таким, каким его задумал Бог и не осуществили родители. М. Цветаева.

* Воистину нет ничего, кроме подлинной цели настоящего мгновения. Вся человеческая жизнь есть последовательность мгновений. Если человек до конца понимает настоящее мгновение, ему ничего больше не нужно делать и не к чему стремиться. Живи и оставайся верным подлинной цели настоящего мгновения… Ямомото Цунэтомо.

* Воля к смыслу - наиболее человеческий феномен, так как только животное не бывает озабочено смыслом своего существования. Виктор Франкл.

* Вот тест, чтобы понять, закончена ли твоя миссия на Земле: Если ты жив - то миссия продолжается. Ричард Бах.

* Жизнь - загадка, которую надо уметь принять и не мучить себя постоянным вопросом: "В чем смысл моей жизни?" Лучше самим наполнить жизнь смыслом и важными для вас вещами. Пауло Коэльо.

* Невозможно определить смысл жизни в общем, он различается от человека к человеку и от момента к моменту. Виктор Франкл.

* Наша жизнь получает нравственный смысл и достоинство, когда между нею и совершенным Добром установляется совершенствующаяся связь. По самому понятию совершенного Добра всякая жизнь и всякое бытие с ним связаны и в этой связи имеют свой смысл... Внутренне требуя совершенного соединения с абсолютным Добром, мы показываем, что требуемое еще не дано нам и, следовательно, нравственный смысл нашей жизни может состоять только в том, чтобы достигать до этой совершенной связи с Добром или чтобы совершенствовать нашу существующую внутреннюю связь с ним. В.С. Соловьев.

* Люди могут быть счастливы лишь при условии, что они не считают счастье целью жизни. Джордж Оруэлл.

* Конечной целью жизни является стремление как можно полнее выразить себя. Ганс Селье

* Жизнь имеет в точности ту ценность, которой мы хотим ее наделить. Ингмар Бергман.

* Познавший свое значение, усматривает и назначение свое. Назначение человека – быть сосудом и орудием Божества. Игнатий Брянчанинов.

* Постигнуть смысл жизни, ощутить связь с этим объективным смыслом - есть самое важное и единственно важное дело, во имя его всякое другое дело может быть брошено. Н.А. Бердяев.

* Если человек может жить непринуждённо, не автоматически, а спонтанно, то он осознаёт себя как активную творческую личность и понимает, что у жизни есть лишь один смысл - сама жизнь. Эрих Фромм.

* Главная жизненная задача человека - дать жизнь самому себе, стать тем, чем он является потенциально. Самый важный плод его усилий - его собственная личность. Эрих Фромм.

* Любовь - это самое важное слово в языке. Оно же является наиболее непонятным. Как светские, так и религиозные мыслители пришли к выводу, что любовь играет главную роль в жизни. Нам говорят, что "любовь - это роскошный бриллиант", и что "любовь движет Вселенной". Этим словом наполнены тысячи книг, песен, журналов и фильмов. Многие философские и теологические системы отводят любви особое место. А основатель христианской веры хотел, чтобы любовь была отличительной чертой его последователей. Психологи пришли к заключению, что потребность быть любимым является основной эмоциональной потребностью человека. Во имя любви мы покоряем горные вершины, переплываем моря, пересекаем пустыни и переносим неслыханные трудности. Без любви горы становятся неприступными, моря - безбрежными, пустыни - невыносимыми, а трудности - нашим приговором. Гери Чепмен.

* В общении нет победителей или побежденных. Обе стороны или выигрывают, или проигрывают. М.Е. Литвак.

* Если человек способен полноценно любить, то он любит и себя; если он способен любить только других, он не может любить вообще. Эрих Фромм.

* Брак для нас является путешествием к неизвестному месту назначения... Мы обнаруживаем, что люди могут делиться друг с другом не только тем, чего они не знают друг о друге, но и тем, чего они не знают о самих себе. Майкл Вентура.

* Никак, ни под каким предлогом, не осуждай никого, даже не суди ни о ком, хорош ли он или худ, имея перед глазами того одного худого человека, за которого ты должен отвечать перед Богом, - себя. Свт. Игнатий Брянчанинов.

* Старайся более внимать себе, а не разбирать дела, поступки и обращения к тебе других, если же ты не видишь в них любви, то это потому, что ты сам в себе любви не имеешь. Преп. Лев Оптинский.

* Смысл связан с концом. И если бы не было конца, т.е. если бы в нашем мире была дурная бесконечность жизни, то смысла в жизни не было бы. Смысл лежит за пределами этого замкнутого мира, и обретение смысла предполагает конец в этом мире. Н.А. Бердяев.

* Никогда не следует сожалеть, что человека обуревают страсти. Это всё равно, как если бы мы стали сожалеть, что он человек. Андре Моруа (1885-1967) - французский писатель.

* Любовь без уважения далеко не идет и высоко не поднимается: это ангел с одним крылом. Дюма.

* Человек начинает понимать, что он – это полноценная, активная, творческая личность, и что единственный смысл жизни – это сама жизнь. Эрих Фромм.

* Буйной любви надо страшиться так же, как ненависти. Когда любовь прочна, она всегда ясна и спокойна. Торо.

* Охваченный ею, человек зарождает настоящую полноту жизни в контакте с другим человеком, в нем высвобождается его творческая сила, так дело всей жизни, вся внутренняя плодотворность и красота могут брать свое начало только из этого контакта, ибо это именно то, что для каждого человека означает "все" - момент связи с недостижимой подлинностью вещей. Она - средство, при помощи которого с ним говорит сама жизнь, которая неожиданно становится чудесной, яркой, как будто она говорит на языке ангела, милостью которого она находит необходимые именно для него слова. А.П. Чехов.

* Таинство брачной любви есть откровение о человеке, откровение творческое. Таинство брака не есть семья, не есть натуральное таинство рождения и продолжения рода, таинство брака есть таинство соединения в любви. Только любовь есть священное таинство. Таинство любви выше закона и вне закона, в нем выход из рода и родовой необходимости, в нем начало преображения природы. Любовь — не послушание, не несение тяготы и бремени "мира", а творческое дерзновение. Это таинство, таинство брака, не раскрывается еще ни в откровении закона, ни в откровении искупления. Таинство любви — творческое откровение самого человека. Н.А. Бердяев.

* Каждый человек имеет определенное призвание и задачу в жизни. Каждый должен осуществить свое предназначение. Ни одного человека нельзя заменить другим, и ни одна жизнь не может быть повторена. Каждый человек имеет свою уникальную задачу и присущие только ему возможности выполнить ее. Виктор Франкл.

* Любимому прощают то, что другим не прощают, и не прощают то, что прощают другим. Шевелев И.Н.

* В арифметике любви один плюс один равно все, а два минус один равно ничто. Mignon McLaughlin.

* Сексуальная энергия нейтральна. Она может быть исполненной любви или лишенной любви, в зависимости от того, как вы ее используете. Дипак Чопра.

* Любовь для души любящего означает то же, что душа - для тела, которое она одухотворяет. Франсуа де Ларошфуко.

www.mudrostmira.ru

---

Смотрите также

• 
  Всякий грех и хула простятся человекам а хула на духа не простится
• 
  Огонь вечен а дух мой отмечен златом серебром и всяким добром аминь
• 
  В руки твои господи иисусе христе бог мой предаю тебе дух свой
• 
  Там царь кощей над златом чахнет там русский дух там русью пахнет
• 
  О ком идет речь мужество избрал себе опорой ратным духом сердце поострил
• 
  Величит душа моя господа и возрадовася дух мой о бозе спасе моем
• 
  Сердце чистое сотвори во мне боже и дух правый обнови внутри меня
• 
  Рассмотрение исторического процесса как результата проявления божественной воли мирового духа характерно для
• 
  Книга о нимфах сильфах пигмеях саламандрах гигантах и прочих духах 1536
• 
  Словом господа сотворены небеса и духом уст его все воинство их
• 
  Можно ли вернуть духи в рив гош если упаковка не вскрыта