Почему русские аристократы говорили на французском? Тело мое родилось в россии это правда однако дух мой принадлежит
Русские писатели о словесных нашествиях иностранцев
В Новое, "светское" время истинно русские писатели, продолжили обычай летописцев, предупреждая соотечественников о том, что самые разрушительные нашествия враждебных народов обычно предваряются и довершаются порабощением языка - главной крепости народного духа. Нашествию поляков в 1612 году предшествовало многолетнее увлечение верхушки общества польским языком, нашествию французов в 1812 году - увлечение французским.
Еще в 1756 году Ломоносов проницательно заметил в связи с возросшим могуществом Франции: "Военную силу ее чувствуют больше соседние народы, употребление языка не токмо по всей Европе простирается и господствует, но и в отдаленных частях света разным европейским народам, как единоплеменным, для сообщения их по большей части служит". Для Ломоносова "сила российского языка" - действительность, а не оборот красноречия. Язык укрепляет и охраняет весь быт, государственность данного народа, а распространяясь в иных странах, он способствует росту влияния народа среди других. Рассуждая об этом в наброске работы "О нынешнем состоянии словесных наук в России", Ломоносов призывает отечественных писателей быть настоящими духовными воинами, хранить и обогащать свой язык, свою словесность. Приводя в пример именно Францию, Ломоносов проницательно предугадывает опасности едва только наметившегося увлечения всем французским.
Словно бы соглашаясь в данном случае с предупреждением своего творческого соперника, А. П. Сумароков в статье "Об истреблении чужих слов из русского языка" (1859) иронически запечатлел переход от попущенного Петром I германского увлечения к французскому: "Какая нужда нам говорить вместо остроумие - жени, вместо нежно - деликатно, вместо страсть - пассия? одна немка говорила: Mein муж kam домой, stig через забор und fiel ins грязь. Это смешно. Но и это смешно: аманта моя сделала мне индифилите . Греческие слова введены в наш язык по необходимости и делают ему украшение, а немецкие и французские нам не надобны, кроме названия таких животных, плодов и прочего, каких Россия не имеет". Приехавшая в Россию и не желающая (или не способная) забыть родной язык "немка" - это символ инородного (инонародного) вторжения. Сумароков сближается с Ломоносовым и в благожелательном отношении к греческому языку как близкородственному с русским по происхождению и духу (не случайно оба языка в своем историческом развитии глубоко восприняли Православную веру).
Спустя десять лет Д. И. Фонвизин в комедии "Бригадир" подтвердил распространение французской болезни языка, уже вышедшей далеко за пределы столиц. Сын бригадира заявляет: "Madam! я хотел бы иметь и сам такую жену, с которою бы я говорить не мог иным языком, кроме французского". Советница в деревне говорит на языковой смеси, обычной для русской глубинки: "Я капабельна с тобою развестись ". Фонвизин показывает, что увлечение чужим языком делает из человека предателя отечества. Сын бригадира признается: "Тело мое родилось в России, это правда; однако дух мой принадлежал короне французской". Примечательно, что Н. М. Карамзин, всегда тонко чувствовавший веяния времени, на рубеже XIX века, когда обнаружились опасные для русской государственности устремления французского духа, стал замещать французские слова русскими и церковнославянскими в поздних редакциях "Писем русского путешественника": вояж он заменяет путешествием, визитацию - осмотром, визит - посещением, вместо публиковать ставит объявить, вместо интересный - занимательный, вместо момент - мгновение, вместо инсекты - насекомые, вместо фрагмент - отрывок и т. д.
Страшный опыт 1812 года заставил многих русских на время отрезвиться от упоения всем французским. Н. И. Гнедич в "Рассуждении о причинах, замедляющих ход нашей словесности" (1814) свидетельствует: "Я слышал, как убийц наших детей языком убийц их у нас проклинали с прекрасным произношением; я слышал, как молили Бога о спасении отечества языком врагов Бога и отечества, сохраняя выговор во всем совершенстве!". К этому стоит добавить, что часть образованных русских не столько проклинала завоевателей, сколько любезничала с ними на французском языке. Свидетельство тому оставила мадам де Сталь: "Я вступила в Россию, когда французская армия прошла уже далеко в русские пределы, а между тем иностранка-путешественница не подвергалась никаким неприятностям и притеснениям: ни я, ни мои спутники не знали ни слова по-русски. Мы говорили на языке врагов, опустошавших страну". Багратион, смертельно раненный в Бородинском сражении, сказал на смертном одре: "Не добивайте меня французскими словами, я умру и от французской пули".
Н. И. Кутузов в рассуждении "О причинах благоденствия и величия народов" (1820) также учитывает опыт 1812 года и, развивая мысли Ломоносова, приходит к обобщению: "Иноземцы, дабы господствовать над умами людей, стараются возродить хладнокровие и само пренебрежение к отечественному наречию. Язык заключает в себе всЈ то, что соединяет человека с обществом . Язык сближает чувства людей, совокупляет понятия воедино . Народы для знаменитости и могущества должны заботиться о господстве языка природного во всех владениях своих, о всегдашнем употреблении его в совершенстве: совершенством языка познается величие народное". Кутузов считает, что добровольное духовное преклонение перед другим народом-языком - дело опасное и нетерпимое: "Какой народ может быть уверен в благородных намерениях другого народа? Не часто ли одно общество старается на развалинах другого основать свое владычество? Не находим ли мы в истории, что под личиною доброжелателей скрывались враги непримиримые?".
В том же духе рассуждает и В. К. Кюхельбекер в докладе, прочитанном по-французски перед писателями в Париже (1821): в России заимствованные иностранные слова "до сих пор искажают письменную речь, придают ей нечто от враждебной державы, оскорбляют национальную гордость и являются по справедливости предметом насмешек тех же иностранцев, у которых заимствованы эти варварские выражения". Любопытно, что будучи немцем по происхождению, но уже совершенно обрусевшим, русским по духу и языку писателем, Кюхельбекер особенно оскорбляется "немецкими словами": они "совсем недавно вкрались в наш язык и представляют собою совершенно невыносимые варваризмы. Русское ухо никогда не будет в состоянии привыкнуть к этим тевтонским звукам. Мы не теряем надежды, что, в конце концов, правительство примет меры, чтобы больше не оскорблять народного чувства шлагбаумами, ордонанс-гаузами, обер-гофмаршалами и т. п. словами".
С годами, однако, предупреждения писателей раздавались всЈ реже и всЈ туже доходили до слуха читателей. Когда в 1848 году волна мятежей прокатилась по Европе, известный романист М. Н. Загоскин написал рассуждение о "словесном нашествии иноплеменных". Он постарался, насколько возможно, воскресить угасшую за годы спокойной жизни бдительность соотечественников. Он описал "безобразное полчище тенденций, консеквенций, субстанций, эксплуатаций", в мирное время полонившее русскую землю: "Теперь вы видите, что в нашей словесности действительно есть смуты и усобица; не льется только кровь христианская, не гибнет народ православный, но зато чернила льются рекою, и писчая бумага гибнет целыми стопами".
Дальнейшая жизнь показала, что писатель тревожился не понапрасну. В 1853 году ведущие западные державы - Англия и Франция - объединились с Турцией в войне против России. И тогда, в 1854 году, уже Ф. И. Тютчев обратился с поэтическим воззванием к народу как соборному олицетворению русского слова:
Теперь тебе не до стихов, О слово русское, родное! Созрела жатва, жнец готов, Настало время неземное...
Ложь воплотилася в булат; Каким-то Божьим попущеньем Не целый мир, но целый ад Тебе грозит ниспроверженьем.
Все богохульные умы, Все богомерзкие народы Со дна воздвиглись царства тьмы Во имя света и свободы!
Тебе они готовят плен, Тебе пророчат посрамленье, - Ты - лучших, будущих времен Глагол, и жизнь, и просвещенье!
О, в этом испытанье строгом, В последней, в роковой борьбе, Не измени же ты себе И оправдайся перед Богом...
Крымская, или Восточная, война 1853 - 1856 годов приключилась на переходе от французского языкового влияния к английскому. В ту пору русское слово, а с ним и русское дело сумели оправдаться перед Богом, не изменив себе. В течение жизни еще одного поколения в высшем образованном слое общества находились пусть немногие, но ярко одаренные люди, которые могли поддерживать общественную бдительность. Так, А. С. Хомяков в статье "К сербам. Послание из Москвы" (1860), обращаясь по сути и к русским, предупреждает против бездумных, по лени душевной совершаемых заимствований иностранных слов: "В таком приливе иноземных звуков заключается прямой и страшный вред, которого последствия трудно исчислить. Начало его есть умственная лень и пренебрежение к своему собственному языку: последствия же его - оскудение самого языка, т. е. самой мысли народной, которая с языком нераздельна, гибельная примесь жизни чужой и часто разрушение самых священных начал народного быта. Дайте какой бы то ни было власти название иноземное, и все внутренние отношения ее к подвластным изменятся и получат иной характер, который не скоро исправится. Назовите святую веру религией, и вы обезобразите само Православие. Так важно, так многозначительно слово человеческое, Богом данная ему сила и печать его разумного величия".
Однако потом, с течением лет, иностранное языковое влияние только усиливалось. Французское сменилось английским, которое и способствовало распаду державы в 1917 году, ибо было именно в-лиянием, введением в русскую жизнь чуждых ей и даже губительных для нее сущностей (Временное правительство 1917 года состояло из англоманов, вроде Керенского, Милюкова и Набокова). От чрезмерных духовно-языковых примесей возникло очередное смешение или помешательство всей русской жизни. И тогда закономерно наступила "интервенция", во время которой англичане оказались самыми прыткими среди хищников, вонзивших зубы в окраины ослабленной России.
Самый дух английского языка, впитанный поколениями русских, внушает мысль о совпадении блага для англоязычного мира с Благом вообще. Вспомним признание известного русского, а затем, в зрелом возрасте, английского писателя В. Набокова, сына министра-англомана: "В обиходе таких семей как наша была давняя склонность ко всему английскому . Бесконечная череда удобных добротных изделий да всякие ладные вещи для игр, да снедь текли к нам из Английского Магазина на Невском. Эдемский сад мне представлялся британской колонией. Я научился читать по-английски раньше, чем по-русски" (автобиография "Другие берега"). Мать читала ему "английскую сказку перед сном". Так уже в детстве будущий писатель усвоил, что Англия - это обитель самого божества, ведь "эдемский сад" - всего лишь "британская колония". С этой точки зрения, весь мир, включая Россию, должен почитать за счастье однажды оказаться колонией Англии. Высший удел для человека вроде Набокова - послужить англоязычной мировой державе. Поэтому он, по его признанию, "в 1940 году решил перейти на английский язык", после того, как "в течение пятнадцати с лишком лет писал по-русски", и несмотря на "чудовищные трудности предстоящего перевоплощения" преуспел, хотя при этом с сожалением отмечал "невыносимые недостатки" в некоторых своих английских сочинениях.
Последняя волна английского нашествия, начавшаяся со времен "хрущевской оттепели", подготовила развал Советского Союза. Теперь, на переходе к новому веку и тысячелетию, нам предстоит заново осознать, что на многострадальную землю нашу опять вторгся чужой язык, быть может, самый жестокий и беспощадный. Увы, большинство народа, старательно выучивает глухие английские глаголы, еще не воспринимая их как угрозу, и английский, как некогда татарский, остается для нас "языком неким от стран неведомых", ибо не ведаем мы подлинных устремлений англоязычных народов, не ведаем сокровенной сущности их миропонимания, и даже не подозреваем о месте, отведенном нам в их замыслах. Как простодушные туземцы, увлекаемся пошлыми блестками поверхностных и лукавых рассуждений о "гуманности" и "всечеловечности", как туземцы, желаем западного благосостояния, отупляющего вещественного достатка, "ладных вещей" и "снеди", по выражению В. Набокова.
На глазах у нас, недопонимающих, страна стремительно покрывается паутиной школ "с языковым уклоном", где в ущерб преподаванию родного слова воспитание и образование ведется всЈ более на языках чужих (преимущественно английском). В нашей стране уже нельзя чего-нибудь приобрести (включая и хлеб насущный), чтобы в глаза, а значит и в душу, не бросились английские слова, а значит и дух. Без знания английского почти невозможно овладение "компьютером" и пользование "мировой паутиной" "интернета" (имена получателей и отправителей, названия страниц и служб в этой сети только английские - без всякой на то необходимости).
В российской глубинке почти незримо (потому что без освещения средствами "массовой информации") действуют "волонтеры" американского "корпуса мира" - молодые люди, которые "бесплатно" преподают английский язык (а значит и строй миропонимания) в глухих деревеньках. Лишь однажды (4 октября 1999 года) "информационная программа" НТВ вскользь сообщила, как "волонтеров" ловили в закрытых для иностранцев местах дальневосточной тайги, - сообщила, естественно, с сочувствием к пойманным и с уважением к их благородному просветительскому труду, задачи которого не ставились под сомнение даже и ловцами из госбезопасности (то есть даже госбезопасность теперь считает, что одно дело - выведывать тайны государства, а другое - воспитывать его граждан в духе, а значит и в скрытом подданстве другого государства). И всЈ это притом, что американцы с лукавой и самоуверенной насмешливостью назвали своих лазутчиков в духе откровенно военного словоупотребления (также как и другое подразделение из того же наступательного ряда - "армию спасения").
Примечательно, что со своей стороны сборная (чтобы не сказать неуместное здесь "соборная") англоязычная душа всегда сопротивлялась проникновению русских слов в собственные владения (хотя наш язык в отличие от английского свободен от страсти поглощать и уничтожать иные языки и виды мировосприятия). Английский строй сознания противится соединению с русским как с совершенно чуждым, неудобоваримым для себя и потому опасным, с английской точки зрения, ибо русские, исповедуя по языковой памяти православную любовь и признание равного достоинства всех языков-народов перед лицом Бога, самим естеством своим противятся господству английского языка над всеми другими (как уже тысячелетие противятся они и притязаниям церковной латыни на первенство в христианском мире). В пору послевоенного расцвета Советского Союза в Англии был написан и распространился как некая страшилка по всему Западу роман Э. БЈрджесса "Заводной апельсин" (1962), где хулиганы с неимоверно изуродованными душами, будучи послушными исполнителями извращенной авторской воли, пытаются говорить между собой на русском языке. Тем самым нашему языку и духу в подсознательном восприятии западного обывателя был придан образ свирепой, неистовой, разрушительной и наступающей силы. Впечатление многократно усилилось после того, как в 1971 году режиссер Стенли Кубрик снял по этой книге фильм. Так жрецы современного английского образа жизни воспитывали у своего обывателя устойчивое отвращение ко всему русскому и вносили свой вклад в духовную борьбу языков и народов. И это творилось тогда, когда английский язык начинал свое очередное действительное, а не воображаемое романистами, вторжение в пределы России. Начиналось это нашествие в "хрущевскую оттепель", а горькие плоды его мы пожинаем теперь.
Мы всЈ еще искренне не понимаем, почему, по какой скрытой и основной причине США и Англия в последнее десятилетие противоестественно разбогатели, а Россия столь же противоестественно иссохла, потеряв в одночасье половину земель и населения (половину нашего русского, русскоговорящего мира, включая сюда и подопечные народы, добровольно признавшие благое для себя покровительство русских). А ведь в это время, подражая Западу, мы стремились именно к мирскому благополучию.
Так что же нам теперь делать с иноязычным нашествием? Попытаться, подобно Набокову, говорить, думать и жить по-английски? Или закрыть пока не поздно все многочисленные школы с английским уклоном и отгородить своих детей от "западного просвещения"? Нет, конечно. Но и дети, и взрослые должны осознать, с чем они имеют дело (одни "образуясь", а другие "образовывая"). Изучение иностранных языков должно совершаться ради взаимополезного общения, а не услужения Западу, ради любви, а не подобострастия, ради очищения, а не дальнейшего засорения родной речи. В глубине души каждый русский должен понимать, что изучает язык, а соответственно и духовное оружие своего возможного врага. И тогда, в тяжкую годину, подобное знание поможет устоять.
24.01.2005
ruskline.ru
КОМЕДИИ «БРИГАДИР» И «НЕДОРОСЛЬ»
Комедии Фонвизина «Бригадир» и «Недоросль» стали первыми национально-самобытными произведениями русской драматургии.
«Бригадир» Фонвизин писал с 1766 по 1769-ые годы. Тема комедии не нова. Еще со времен Кантемира русскими писателями велась борьба с раболепством перед иностранным, с французоманией. Заслугой Фонвизина явилось то, что он сумел показать галломанию дворянства как страшное социальное зло, разобщающее дворянское сословие с народом, Родиной, и запечатлел это с большой художественной убедительностью. Раскрытие этой темы заключено прежде всего в образах Иванушки и Советницы, которые стыдятся, что родились в России, и презирают русский язык как достояние «подлого» народа. Побывав в Париже, Иванушка считате, что «он уже стал больше француз, нежели русский»: «Тело мое родилось в России, это правда, однако дух мой принадлежит короне французской». В разговоре с Советницей Иванушка говорит: «Все несчастье мое состоит в том только, что ты русская», на что Советница отвечает: «Это, ангел мой, конечно, для меня ужасная погибель».
Фонвизин уже в этой комедии стремится дать социальную детерминированность характеров, показать значение воспитания для формирования характера человека. Подобные Иванушки – порождения невежества среды, воспитавшей их. В «Бригадире» тема значения воспитания, окружающей среды прозвучала отчетливо, и в дальнейшем она получает более глубокое и реалистическое осмысление в комедии Фонвизина «Недоросль».
Пустоту, невежество, корыстолюбие и другие пороки, порожденные крепостнической действительностью, резко обнажил Фонвизин в своих персонажах. Бригадир груб и неотесан, не прочитал за всю жизнь ничего, кроме воинского устава. Сатирически остро, без всяких полутонов дан в комедии Советник, ушедший в отставку после Сенатского указа 1762 года о лихоимстве. Рассуждения Советника о службе говорят о том, что «взятки и запрещать невозможно», а жить одним жалованием – «против натуры человеческой». Он безнравственен, ханжа и лицемер. Наиболее удачным в художественном отношении является образ Бригадирши. Бригадирша, Акулина Тимофеевна – невежественна, глупа, мелочна до скаредности. Фонвизин показывает, что все эти черты обусловлены окружающей ее жизнью. Но, как отмечает П.Н. Берков, «Фонвизин неожиданно открывает в ней черты доброй, страдающей и безропотно покорной русской женщены». Она находчива, суждения меткие. В образе Бригадирши воплотилась горестная судьба многих подобных ей женщин, и реалистическое изображение этой судьбы – большая, художественная удача Фонвизина. В рассказе Бригадирши о судьбе капитанши Гвоздиловой проявляется ее человечность, ее способность сострадать чужому горю. Она и сама безропотно выносит гнев мужа, предана ему, как мать, она восторгается своим дураком-сыном, и не в состоянии понять все его ничтожество и эгоизм. Вместе с тем в ее репликах, в разговоре с Софьей проявляются и черты находчивости, меткость суждений. Наименее убедительны положительные образы комедии – Софьи и Добролюбова. Это традиционные образы, выдержанные в рамках требований поэтики классицизма.
«Бригадир» - первая русская бытовая комедия, в которой жизненная ситуация, быт выведены на сцену. В этом также заключается новаторство Фонвизина, как драматурга, разрушавшего каноны комедии классицизма. Вместе с тем, здесь еще много традиционного, идущего от классицизма. Построение комедии довольно условно, фабула несложна. Действие фактически отсутствует, она статична, действие заменено комическими разговорами. С традицией классицизма комедию связывает элемент морализации, статичность, обязательные 5 актов, соблюдение единств: места, времени и действия, от классицизма идет и поэтика имен. Однако главным в комедии является новаторство Фонвизина, которое проявилось в ярко выраженной реалистической тенденции, в создании типизированных образов, социально обусловленных. Как писал Г.В.Плеханов: «В настойчивых выступлениях нашей сатирической литературы против французского влияния очень явственно слышится голос оскорбленного национального чувства».
Вершиной идейно-художественного творчества писателя-классициста является комедия «Недоросль». Пьеса завершена в 1782г. Известен текст ранней редакции «Недоросля», опубликованный только в 1933 г., который значительно отличался от окончательной редакци и меньшей социально-политической остротой.
«Недоросль» – первая социально-политическая комедия, пронизанная антикрепостническим пафосом. Хотя Фонвизин будучи просветителем, не осознавал необходимости полной отмены крепостного права, а хотел лишь его ограничения введением «фундаментальных» законов, что нашло отражение в указе об опеке Простаковой, тем не менее его комедия, вскрывшая причины и следствие злонравия помещиков, пагубность крепостничества, давала возможность делать далеко идущие выводы. «Недоросль» – комедия, в которой побеждает реалистический принцип видения и отражения характеров, хотя и в этой комедии Фонвизин окончательно не преодолел принцип классицизма. Фонвизин отображает крепостнический произвол Простаковых и Скотининых. Он показывает, что появление Простаковых – следствие крепостнического уклада жизни, который развращающе влияет на помещиков. Беззаконию их способствует закон «О вольности дворянской» 1762 г., который был воспринят дворянством как возможность неограниченной власти над крепостными крестьянами. Пушкин говорил, что «этого указа должно было предкам нашим стыдиться».
Создавая реалистические типы помещиков-крепостников и раскрывая закономерность подобного произвола, Фонвизин надеется на возможность благоденственных перемен в государстве с помощью введения «непременных» законов – в этом идейная ограниченность комедии, вызванная просветительскими воззрениями Фонвизина.
Поэтому в развязке комедии его любимый гарой Стародум, узнав об опеке над Простаковой, говорит: «Благодарение богу, что человечество найти защиту может! Поверь мне, друг мой, где государь мыслит, там человечеству не могут не возвращаться его права». Однако антикрепостнический пафос комедии дает основание говорить, что Фонвизин яркий обличитель своего времени.
Главная тема – тема воспитания, которое породило жестокость и произвол, невежество Простаковых и Скотининых. Отсюда и Недоросль, названный не случайно Митрофанушкой (в переводе с греческого это имя означает «являющий свою мать»). С образом Митрофана связано раздумье писателя о том наследии, которое готовят России Простаковы и Скотинины. До Фонвизина слово «недоросль» не имело осудительного значения. Недорослями назывались дворянские дети, не достигшие 15 лет, т.е. возраста, назначенного Петром Великим для поступления на службу. У Фонвизина оно получило насмешливый, иронический смысл. Митрофан – недоросль прежде всего потому, что он полный невежда, ничего не знающий и не желающий знать. На просьбу матери поучиться хоть для виду кричит: «Не хочу учиться, а хочу жениться». Он недоросль и в моральном отношении, он не умеет уважать достоинства других людей. Положение избалованного барчука и пример матери развили в этом невежде будущего крепостника. Он груб, бесчувственен и остается таким даже тогда, когда попавшая в беду мать взывает к своему великовозрастному дитяте: «Да отвяжись, матушка, как навязалась...».
Митрофанушка – недоросль и в гражданском смысле, он не дорос до понимания своих обязанностей перед государством. «Мы видим, - говорит о нем Стародум, - все несчастные следствия дурного воспитания. Ну что для отечества может выйти из Митрофанушки?». Обжорство, тупость, лень, невежество, жестокость – вот задатки будущего крепостника – «вот злонравие достойные плоды!». Воспитание Митрофана – результат всего социально-бытового уклада жизни злонравных помещиков.
Сатирически нарисован и образ Скотинина, заботящегося об одних свиньях и почитающего своих людей хуже скотов. Присутствие в пьесе Скотинина подчеркивает широкое распространение дворян, подобных Простаковой, придает ей характер типичности. Недаром в конце пьесы Правдин советует предупредить других Скотининых о том, что произошло в имении Простаковых. Живучесть, неистребимость рода Скотининых точно подметил Пушкин, назвав среди гостей Лариных «Скотининых чету седую... с детьми всех возрастов». Отрицательным персонажам в комедии противопоставлены честные и благородные дворяне, выразители авторских идей: Стародум, Правдин, Милон и Софья. И хотя эти персонажи уступают отрицательным типам в глубине реалистического показа, тем не менее их изображение нельзя назвать схематичным. Фонвизин стремится вдохнуть жизнь в своих героев, показать значение воспитания, окружающей среды в формировнии личности, наделить их индивидуальными чертами. Стародум и Правдин безоговорочно осуждают помещичий произвол, ограбление и насилие над крестьянами. В отличие от Простаковой, строящей свое благополучие на ограблении крестьян, Стародум выбирает другой путь обогащения. Он отправляется в Сибирь, где, по его словам, «требуют денег от самой земли». Еще более решительную позицию по отношению к произволу дворян занимает Правдин. Главной своей задачей он считает наблюдение над теми помещиками, которые, «имея над людьми своими полную власть, употребляют ее во зло бесчеловечно». Узнав о жестокостях и бесчинствах Простаковой, Правдин от имени правительства берет в опеку ее имение, лишая Простакову права самовольно распоряжаться крестьянами. В своих действиях он опирается на указ Петра I 1722 года, направленный против помещиков-тиранов, который в жизни применялся крайне редко. Отсюда развязка комедии – своего рода наставление правительству Екатерины II. Устами Стародума Фонвизин с возмущением говорит о фаворитизме, получившем широкое распространение в царствование Екатерины II. Правитель, по убеждению Стародума, должен не только издавать полезные обществу законы, но и сам быть образцом их исполнения и высокой нравственности.
Антиподом Митрофанушки является Милон – образцовый офицер, который, несмотря на свою молодость, участвовал уже в военных действиях и обнаружил при этом подлинную неустрашимость.
«Недоросль» Фонвизина – произведение многотемное и многопроблемное. Здесь поставлены вопросы о неуклонном исполнении «должности» каждым гражданином, о характере семейных отношений. Но основными проблемами являются три: проблемы крепостного права, воспитания и формы государственной власти.
В «Недоросле» нарушается замкнутость комедийного жанра: рядом с комическими сценами – серьезные, поучительные разговоры, подчас драматические ситуации, характеры в комедии детерминированы. Все это способствовало разрушению классицизма, усилению реалистических тенденций в драматургии. Вместе с тем в комедии соблюдены единство места, времени и, внешне, единство действия, однако оно нарушается введением бытовых сцен, которые необязательны для развития основного сюжета, но позволяют воспроизвести жизнь во всей ее повседневной сложности. От классицизма сохраняется и поэтика имен-характеристик, и дидактическая заданность комедии.
Новаторство Фонвизина находит выражение в создании социально-политической комедии, насыщенной реальным, жизненным материалом, типическими харатерами в их индивидуальном проявлении, в показе влияния окружающей среды, воспитания на формирование характера человека.
Лекция 10
Похожие статьи:
poznayka.org
Денис Фонвизин
Блистательный сатирик XVIII века Денис Иванович Фонвизин в памяти читателей до сих пор остаётся создателем комедии «Недоросль», известной ещё со школьной скамьи по словам Митрофанушки «Не хочу учиться, хочу жениться». А ведь у Фонвизина есть пьеса «Бригадир», «Письма из Франции», «Всеобщая Придворная Грамматика», мемуары, сатирическая и философская проза.
Драматург один из первых начал раздвигать границы классицизма, насыщая свои комедии разговорным языком, заставляя героев высказываться о семье, воспитании, образовании, национальной культуре, правах и обязанностях гражданина, истинном благородстве человека, злоупотреблениях властью, переустройстве общества.
Фамилию сатирика долго писали на немецкий манер: «фон Визен» или «Фон Визин». Впервые указал на этот недостаток Пушкин: «Что он за нехристь? Он русский, из перерусских русский». Но только после 1917 г. фамилия приобрела своё привычное начертание «Фонвизин».
Денис Иванович вырос в богатой дворянской семье, где любили правду, преданно служили отечеству, не терпели «подношений» и подхалимства, благоразумно вели хозяйство, гуманно относились к слугам и крестьянам, великодушно помогали тем, кто нуждался в помощи. Отец самолично учил сыновей грамоте, внушая, что побои не могут исправить дурные наклонности человека.
Продолжилось обучение в гимназии при Московском университете, а затем на философском факультете. Фонвизин вспоминал, как учитель латинского языка перед экзаменом объяснял, для чего у него на кафтане пять пуговиц, а на камзоле четыре: станут спрашивать о склонении слова, нужно примечать, за какую пуговицу на кафтане он возьмётся, о спряжении можно догадаться по камзольным пуговицам. Поначалу учение было несносным, потом стало гораздо лучше, Фонвизин овладел немецким, французским, полюбил словесность, будучи студентом, пристрастился к переводам и театру.
Когда пришло время идти на военную службу, Денис Иванович, с детства страдающий от мучительных головных болей, предпочёл стать переводчиком в Иностранной коллегии и уехал в Петербург, где близко познакомился с двором Екатерины II, воочию увидел деятельность лицемерных царских вельмож и произвол фаворитов, разбирая многочисленные челобитные о плутовстве и мошенничестве. Об опыте тех лет Фонвизин рассказал в басне «Лисица-казнодей» (то есть проповедник), сатирическом «Послании к слугам...» и «Всеобщей Придворной Грамматике».
Независимое положение писателя, его смелость, наблюдательность, остроумие, способность пародировать своих знакомых, умение смеяться весело и ядовито восхищали и пугали современников. Перед ним заискивали, его боялись, ему завидовали. «Наука хитро льстить языком и пером... знатным приятна, а льстецу полезна», — рассуждал Фонвизин о придворных добродетелях. Его интересовали вопросы: каким должен быть истинный дворянин, какие нравственные понятия важны для дворянского сословия. Всё, что не соответствовало идеальным представлениям драматурга о чести, долге, нашло своё яркое выражение в комедии «Бригадир».
Бригадир с семьёй останавливается в поместье Советника, собирается женить своего сына на Софье, намечается день свадьбы, но невеста любит другого, да и будущий жених не оставляет без внимания кокетливую Советницу. Это брак по расчёту, ведь Бригадир не очень-то богат, хотя и имеет чин повыше, чем у Советника.
Чин бригадира — промежуточное звание между полковником и генералом в «Табели о рангах» — был упразднён Павлом I. После успешной постановки комедии Фонвизина на театральной сцене слово «бригадир» стало нарицательным.
Жизненные ценности дворян, изображённых в комедии, во многом схожи: Бригадир и Советник не лишены здравого смысла, всю жизнь служили ради карьеры и материального достатка, труден и долог был их путь к высоким чинам.
Примечательно, что Бригадир ни разу не вспоминает ни одной военной кампании, где он отличился, служа отчизне. Он пренебрежительно, жестоко относится к своим домочадцам, потому что привык действовать, как на плацу или при взятии фортеции, угрозами, насилием, натиском.
Советнику не стыдно брать взятки, ведь он убеждён, что дела решать за одно жалованье нельзя, за всенощную можно отмолить всё, что украдено днём, и дочь свою готов выдать замуж за Иванушку только потому, что ему приглянулись деревеньки Бригадира.
Но молодое поколение дворян ничем не лучше стариков: наслаждается модной светской жизнью, подражает иностранным манерам, презирает русское происхождение, не заботится о выполнении долга, не становится образованнее отцов. Зачем покупать и изучать грамматику, если в ней нужды нет? Читай военный устав, указы, расходные тетрадки или французские романы. Если уж жениться, рассуждает щёголь Иванушка, то лучше уж на той, с которой можно говорить по-французски. Он заботится лишь о наружной красоте, а не о внутренней, готов вызвать на дуэль даже отца, которого принимает за соперника, стесняется своих родителей, тяготится всем русским:
«... Кружева и блонды составляют голове наилучшее украшение. Педанты думают, что это вздор и что надобно украшать голову снутри, а не снаружи. Какая пустота! Чёрт ли видит то, что скрыто? А наружное всяк видит».
«Итак, вы знаете, что я пренесчастливый человек. Живу уже двадцать пять лет и имею ещё отца и мать».
«Тело моё родилось в России, это правда, однако дух мой принадлежал короне французской».
Положительные герои комедии никого не переубеждают, не воспитывают. Добролюбов объясняет удивлённому Советнику, как ему удалось решить тяжбу в свою пользу: он обратился не к взяткам, а напрямую к «вышнему правосудию». Софья спокойно выслушивает жалобы Иванушки, не проявляет сочувствия и к Бригадирше, которая жалуется на свою незадачливую судьбу, постоянно терпя грубости и побои мужа.
В пьесе нет известных комических приёмов: переодеваний, потасовок, недоразумений, путаницы, «говорящих фамилий». Автор использует языковые особенности своих героев для их саморазоблачения: Иванушка и Советница говорят по-французски, речь Советника состоит из церковно-славянских слов, Бригадир не может обойтись без просторечий. Цель Фонвизина — показать невежество, ограниченность дворянского круга, высмеять тех, кто уклоняется от выполнения своих прямых обязанностей, кто не соответствует истинному назначению честного, благородного гражданина.
Не лучше оказалась и Франция, куда отправляется Фонвизин для лечения жены и с поручениями по дипломатической части. О своих впечатлениях он рассказывает в письмах, которые регулярно отправляет в Москву.
«Деньги суть первое божество сей земли. Развращение нравов дошло до такой степени, что подлый поступок не наказывается уже и презрением...».
«Редкого я встречаю, в ком бы неприметна была которая-нибудь из двух крайностей: или рабство, или наглость разума».
Писателю удалось познакомиться с разными людьми, побывать на фабриках, в судах, больницах, театрах, музеях, библиотеках. Он воочию убедился, как мало знают во Франции о России.
После возвращения на родину, Денис Иванович увлечённо занимается политикой, вместе с Никитой Паниным пишет «Рассуждение о непременных государственных законах». Но, к сожалению, этот проект российской конституции так и остался проектом: Павел I спрятал его в секретный ящик, где бумаги пролежали до тех пор, пока их не нашёл Николай I, который передал документы в Государственный архив с пометкой «не вскрывать».
Фонвизин подаёт прошение об отставке и возвращается к литературной деятельности. Он пишет комедию «Недоросль», но недовольные власти на несколько месяцев затягивают её постановку. Когда же премьера пьесы состоялась, некоторые зрители кидали на сцену полные кошельки. В те времена это был знак наивысшего одобрения.
Пьеса произвела сильнейшее очищающее действие на нравы молодых людей: не один лентяй боялся прослыть «Митрофанушкой», вовремя спохватывался и дерзал осилить горький корень учения, пытаясь в будущем познать всю сладость его плодов.
Так наглядно, так достоверно удалось драматургу показать примеры «злонравия», что без горького смеха не проходит ни одна сцена, хоть самая первая с примеркой Тришкиного кафтана, хоть последняя с причитаниями несчастной матери. Особенно памятны те сцены, где учителя пытаются чему-нибудь научить недоросля, а в их наставления бесцеремонно вмешивается госпожа Простакова, поучая сына не верить на слово наставникам. Комичен и диалог во время экзамена Митрофанушки, который уже четыре года учится, а толку никакого.
В «Недоросле» все персонажи открыто противостоят друг другу: муж, сын, брат, слуги — госпоже Простаковой; Кутейкин, Цыфиркин, Вральман — Митрофанушке; Софья, Милон, Стародум, Правдин — Скотинину и Простаковым. О каждом можно судить по именам.
Добродетельные беседуют внятно, рассудительно и любезно, «злонравные» ругаются по любому поводу: то кафтан не подходит для дитяти «деликатного сложения», то нянька не защитила «робёнка», то братец не уступил по своей воле, то дядя Софьи не умер, как считалось всеми, а объявился собственной персоной. Скотинины — Простаковы ничему не учатся и этим гордятся. А письмо Стародума прочесть не может вся семья!
Назидателен и серьёзен бывший военный, ставший предпринимателем, мудрый Стародум, строг и справедлив чиновник Правдин, честен и просвещён офицер Милон, скромна и образованна бесприданница Софья. Их отношения отличаются истинными добродетелями. Они ни с кем не спорят, не сердятся, находят поддержку и понимание друг в друге, тонко иронизируют над невежеством и корыстолюбием «бесчеловечных» господ.
Что и говорить! Вся комедия разошлась на цитаты:
«Всё то вздор, чего не знает Митрофанушка».
«Тщетно звать врача к больным неисцельно».
«Начинаются чины — перестаёт искренность».
«Наличные деньги — не наличные достоинства».
«Добродетель всё заменяет, а добродетели ничто заменить не может».
«В человеческом невежестве весьма утешительно считать всё то за вздор, чего не знаешь».
«Без знатных дел знатное состояние ничто».
«А разве тот счастлив, кто счастлив один?»
«Наглость в женщине есть вывеска порочного поведения».
«В большом свете водятся премелкие души».
Остроты Фонвизина рождены не весёлым нравом, а глубочайшей печалью из-за несовершенства человека и общества. При внимательном чтении комедии, написанной два века назад, становится понятно, что многое и сегодня звучит современно: человек должен быть образованным, гуманным, жить для общей пользы, власть обязана заботиться об интересах отечества и её гражданах.
После успеха «Недоросля» сочинения Фонвизина стали запрещаться. Не вышла «Всеобщая Придворная Грамматика», где в едкой форме давались ответы на вопросы, например:
«— Что есть число?
— Число у двора значит счёт: за сколько подлостей сколько милостей достать можно...
— Что есть придворный падеж?
— Придворный падеж есть наклонение сильных к наглости, а бессильных к подлости...»
Не разрешено издание сатирического журнала «Друг честных людей, или Стародум», перенесена дата выхода в свет собрания сочинений писателя.
Фонвизин, являясь членом Российской Академии, занимается составлением словаря синонимов, которые он называет «сословами». Его «Опыт российского сословника» не столько лингвистическое произведение, сколько сатира на двор императрицы и способы её управления государством:
«Можно ЗАПАМЯТОВАТЬ имя судьи, который грабит, но трудно забыть, что он грабитель».
«СКОТ никогда человеком сделаться не может, но человек иногда добровольно становится скотом».
«СУМАСБРОД весьма опасен, когда в силе».
«Есть большие ЧИНЫ, в которых нет никакой нужды иметь больших достоинств».
Писатель видит, насколько трудно перевоспитать мир разумным словом. Как же просвещать общество, если всё запрещено? Внезапная болезнь заставляет его ненадолго отложить занятия литературой, однако он не теряет силы духа, работает над автобиографией «Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях», с известной долей иронии вспоминая о своих вольнодумных мечтах и заблуждениях, зло высмеивая нравы московской жизни.
Последствия паралича были таковы, что Денис Иванович не может самостоятельно передвигаться, с большим усилием произносит слова. За день до смерти он в последний раз встречается с писателями, словно предчувствует свой скорый уход.
Литература
1. Макогоненко Г.П. «Друг свободы...» / Фонвизин Д. Сочинения. — М.: Правда, 1981.
2. Москвичёва Г.В. Русский классицизм. Пособие для учителя. — М.: Просвещение, 1978.
3. Фёдоров В.И. Русская литература XVIII века. — М.: Просвещение, 1990.
Задание для внимательных и любознательных читателей
Вы, конечно же, заметили, что в жизнеописании великого сатирика отсутствуют даты. Можно ли без них обойтись? В каких местах они необходимы? Попробуйте восстановить нужные даты!
ruslita.ru
Почему русские аристократы говорили на французском? . Чёрт побери
Дворянские дети ещё в начале XIX века начинали говорить на французском раньше, чем на родном. А повзрослев, зачастую владели русским языком хуже, чем речью Мольера и Вольтера.
Наши аристократы по-французски не только говорили, но и думали. Лидер трендов «Тело мое родился в России, это правда; однако дух мой принадлежал короне французской». Денис Фонвизин. «Бригадир» (1769 г.) Разумеется, случаев, когда правящий класс говорил по-другому, нежели народные массы, в истории предостаточно: норманнские завоеватели в Англии, монголы в юаньском Китае. Однако то были именно пришельцы-захватчики, сознательно отгораживавшие себя от простонародья (в том числе и языковым барьером). В Российской империи, напротив, правящий класс по большей части был русским (к примеру, на 1812 год среди генералитета доля «природных русаков» составляла порядка 60-65%; а если брать офицерство, количество носителей иностранных фамилий и вовсе не превышало 10-12%). Тем удивительнее ситуация, при которой языком не только международного, но и бытового общения отечественной элиты совершенно сознательно и на многие десятилетия избирается Français. Для того были, казалось, и вполне объективные причины.
Золотой век русского дворянства, длившийся с XVIII столетия и до конца наполеоновских войн, совпал с эпохой расцвета Франции, ставшей гегемоном в Европе, а значит, и во всём мире. За политическим лидерством всегда следует идеологическое: лионские белошвейки — законодательницы мод, Дидро и Вольтер — властители умов, а блеск Версаля — недостижимый идеал для других монархов. Неудивительно, что галльские язык и массовая культура занимали в мире такое же место, как США и английский — сейчас. Так что представитель элиты любой страны волей-неволей вынужден овладеть инструментом мирового общения, чтобы не остаться на обочине жизни. Итог очевиден: к началу XIX века в домашней библиотеке русского дворянина в среднем более 70% книг современных авторов принадлежали перу французов, тогда как лишь оставшаяся треть приходилась на остальных, вместе взятых: англичан, немцев, итальянцев. А среди изданий, продававшихся в книжных лавках Петербурга и Москвы в 1801-1812 годах, 50% имели французский оригинал. Да и первые стихотворные опыты самого Пушкина были написаны по-… ну вы поняли. Язык элитного потребления «Князь говорил на том изысканном французском языке, на котором не только говорили, но и думали наши деды». Лев Толстой. «Война и мир» Приведённые факты, однако, не объясняют, почему французский стал способом нашего элитарного общения. Но обратимся к лингвистической статистике. Из 300 слов русского языка, обозначающих элементы и фасоны одежды, по меньшей мере 1/3 — французского происхождения. Для предметов роскоши (дорогая утварь, бижутерия, парфюм, драгоценности, алкоголь) количество названий с галльскими корнями приближается уже к 3/4.
Всё это — следствия «элитного потребления» нашего правящего класса, обменивавшие продукты труда подневольных крестьян на побрякушки и платья «из самого Парижу». Влияние Франции на наши внешнеэкономические связи оставалось подавляющим вплоть до 1917 года: к началу XX века доля французского капитала среди всех иностранных инвестиций в Россию была наибольшей — 31% (Англия — 24%, Германия — 20%). Учитель для русского «Он по-французски совершенно мог изъясняться и писал». Александр Пушкин. «Евгений Онегин». И всё-таки, попробуем разобраться: когда же в России отмечена первая вспышка галломании? Всякая революция, в том числе Великая Французская, по понятным причинам порождает колоссальную эмиграцию лучших людей, не нашедших места при новом режиме. За 1789-99 годы число таких беглецов в Россию превысило 15 тысяч: громадная цифра, учитывая, что общее количество российских дворянских родов составляло лишь около 100 тысяч. Надо ли говорить, что петербургский свет встретил изгнанников с сочувствием и восторгом, видя в них светочей культуры и защитников монархического порядка. «Скоро в самых отдалённых губерниях всякий небогатый даже помещик начал иметь своего маркиза» — писал в мемуарах современник Пушкина, Филипп Филиппович Вигель. Малоизвестный факт: в феврале 1793 года, под впечатлением от казни Людовика XVI, Екатерина Великая издала указ, обязывавший французов или выехать за границу, или принести присягу, что те не поддерживают революционные идеи. Соответствующую клятву дали около полутора тысяч, отказались от присяги — 43 человека.
В итоге, множество вчерашних парижан стали гувернёрами и учителями помещичьих детей; даже наставником императора Александра I в юные годы был швейцарец-франкофон Лагарп. (Добавим в скобках, что следующее поколение русских аристократов было выпестовано многими из 190 тысяч пленных французов, оставшихся в стране снега после разгрома Наполеона). Так что язык Декарта и Бюффона над колыбелью дворянского младенца начинал звучать куда раньше, чем сказки Арины Родионовны. Закат франкофонии «Француз — кургуз». Владимир Даль. «Пословицы русского народа». В 1812 г. русским офицерам во время кавалерийских разъездов запрещалось говорить на французском, поскольку партизаны, особенно в тёмное время суток, могли и пальнуть из засады, услышав «ненашенский» говор. На процессе 1826 года многие декабристы давали показания по-французски, так как родным владели плохо. Вслед за превращением в XIX веке Великобритании в мирового лидера поменялись и, с позволения сказать, лингвистические тренды. Уже при Николае I императорский двор заговорил по-русски (даже с женщинами, что, как отмечали современники, явилось «неслыханным делом»). А к середине столетия удивительное общество, где любой офицер, переодевшись в партикулярное платье, мог заехать в расположение наполеоновской гвардии и успешно выдать себя за француза, осталось лишь на страницах «Войны и мира».
chert-poberi.ru
Оригинальная комедия Фонвизина «Бригадир» - Сочинение
Первая оригинальная комедия Фонвизина «Бригадир» (закончена в 1769 году) создавалась в обстановке общественного подъема, связанного с подготовкой к открытию и работой Комиссии по составлению нового уложения. Идейный настрой комедии был близок выступлениям передовых депутатов в этой Комиссии.
Основная задача драматурга в «Бригадире» - показать истинное лицо дворянства - отчетливо выступает сквозь внешнюю почти водевильную фабулу (все отрицательные персонажи, кроме Бригадирши, амурничают друг с другом). Выставив на позорище дворянина-военного, дворянина-чиновника, дворянина Ивана, не помнящего своего родства, в смешном, неприглядном, а порой устрашающем виде, Фонвизин своевременно опровергал лживые речи дворянских идеологов, разглагольствовавших в Комиссии о якобы неоценимых перед отечеством заслугах «благородного сословия», которыми они оправдывали бесконтрольное владение помещиков своими крепостными. В этом плане «Бригадир» оказался созвучен и обличительному пафосу «Трутня» Новикова.
А что же происходило на сцене? Открывался занавес, и перед зрителем возникала комната в деревенском доме Советника. По комнате, куря, расхаживает Бригадир. Его сын, «кобсняся» (ломаясь), пьет чай; за столиком с чайным прибором, «жеманяся», разливает чай Советница (она хозяйка дома). Экономная Бригадирша и здесь не теряет даром времени: сидя поодаль, вяжет чулок. Молодая благовоспитанная дочь Советника и падчерица Советницы Софья занята более тонкой работой - художественным вышиванием в пяльцах. Бригадир и Советник одеты без претензий (первый в сюртуке, второй в казакине). «Новоманирные» щеголи Иванушка и Советница - оба в дезабилье (нарядный утренний туалет), а на голове Советницы еще и корнет (чепец с рожками). Начало действия в пьесе воспринималось как продолжение разговора, происходившего еще до поднятия занавеса. Советник, глядя в календарь, объявляет: «Так ежели бог благословит, то двадцать шестое число быть свадьбе».
В ответ слышится вздох Иванушки. Бригадир с одобрением подхватывает предложение Советника: «Очень изрядно, добрый сосед». И поведение персонажей, и их разговоры в приведенном эпизоде по своей естественности оказывались как бы выхваченными прямо из жизни. Такого начала еще не было ни у одной из русских пьес.
Так на русской сцене был реализован совет Дидро - «перенести в театр гостиную… так, как она есть» (сам Дидро начал свою драму «Отец семейства» подобной ремаркой).
Свой сатирический огонь Фонвизин сосредоточил прежде всего против трех действующих лиц Иванушки, Советника и Бригадира, так как именно они и им подобные из «благородного сословия» представлялись сатирику наиболее опасными в социально-бытовом отношении.
Зритель весело смеялся, слыша о желании Иванушки иметь такую жену, с которой бы он «говорить не мог иным языком, кроме французского». Не меньшее веселье вызывали и невольные саморазоблачения этого балбеса:
* «В Париже все почитали меня так, как я заслуживаю… Все моим разговором восхищались. Где меня ни видали, везде у всех радость являлся на лицах, и часто, не могши ее скрыть, декларировали ее таким чрезвычайным смехом, который прямо показывал, что они обо мне думают». Лукавая насмешка автора звучала и в следующем диалоге Иванушки со своей союзницей на «поприще» галломании и щегольства - Советницей.
Иванушка. По моему мнению, кружева и блонды составляют голове наилучшее украшение. Педанты думают, что это вздор и что надобно украшать голову сну три, а не снаружи. Какая пустота! Черт ли видит то, что скрыто? а наружное всяк видит.
Советница. Так, душа моя: я сама с тобою одних сантиментов; я вижу, что у тебя на голове пудра, а есть ли что в голове, того, черт меня возьми, приметить не могу.
Иванушка. Конечно, этого и никто приметить не может.
Но уже не веселый смех, а чувство отвращения вызывает у зрителя отступничеств
о Иванушки и Советницы от своей нации, от родного языка. «Тело мое родилось в России, это -правда, однако дух мой принадлежал короне французской»,- заявляет Иванушка своему отцу; а Советнице открывается, что за любовь к французам и за холодность к русским он обязан одному из французских кучеров, Советница же в свою очередь считает для себя «ужасной погибелью» и «таким недостатком, которого ничем загладить уже нельзя», тот факт, что она русская.В разоблачении антипатриотизма и космополитизма раболепствующей части русского дворянства Фонвизин следовал за Кантемиром, Сумароковым, Новиковым (напомним здесь хотя бы о «молодом российском поросенке, возвратившемся из чужих земель уже совершенною свиньею», из журнала «Трутень»),
Омерзительны отношение Иванушки к собственным родителям, его беспредельный эгоизм и полная неблагодарность. Конечно, назвать Бригадира и Бригадиршу «животными» - еще полбеды (они того вполне заслуживают), хотя и не Иванушке это делать. Вряд ли было допустимо сыну вызвать своего отца на дуэль из-за того, что они оказались «ривалями» (соперниками). И уже совсем отвратительно ожидать смерти своих родителей: «Итак, вы знаете, что я несчастливый человек. Живу уже двадцать пять лет и имею еще отца и мать».
Все же даже при создании традиционно прямолинейного образа Иванушки Фонвизин в какой-то степени отступал от правил классицизма. Так, Иванушка, неспособный по существу своего характера к серьезной любви, в последней сцене расставания неожиданно проявляет, как, впрочем, и Советница, искренние чувство. Ограниченный, глупый, «дурак, который набит одними французскими глупостями» (по определению Софьи уже в I явлении 1-го действия), он в то же время после слов Советницы о том, что ее муж вышел в отставку в связи с указом о лихоимстве и увез ее «мучить в деревню», не без проницательности добавил: «…которую, конечно, нажил до указа». Во всем этом сказалось стремление Фонвизина показать жизнь и характеры многостороннее и многограннее, чем того требовал классицизм.
В «Бригадире» Фонвизин не ограничился только осмеянием отрицательных сторон действительности, но искал и их причины, их социальную обусловленность.
Почему могли появляться типы, подобные Иванушке и Советнице? На этот вопрос в комедии отвечает, положительный персонаж-Добролюбов: «Всему причиной воспитание». Любопытно, что примерно то же самое говорит и Бригадир, когда упрекает свою жену за то, что она помешала записать Иванушку в полк, где бы он ума набрался, и избаловала, его. Невежественный и грубый Бригадир в то же время не был лишен здравого смысла; результаты избалованности и модного «воспитания» своего сына он имел возможность ощущать больше других. Но, вероятно, Фонвизин допустил просчет, переадресовав свои мысли на мгновение прозревшему Иванушке: «Молодой человек подобен воску. Ежели б к несчастью и я попался к русскому, который бы любил свою нацию, я, может быть, и не был бы таков».
Уродство русской жизни в среде «благородного сословия» существенно дополняют образы Советника и Бригадира. Известно, каким бичом для всех сословий (а для неимущих в особенности) являлось повсеместное лихоимство, укоренившееся в российском чиновно-судейском аппарате. Эта «заразительная болезнь», пользуясь словами Сумарокова, к середине века приняла столь откровенные формы и такие устрашающие размеры, что против нее пришлось выступить даже самим императрицам: в конце своего царствования Елизавета Петровна в одном из указов осуждала «несытую алчбу» чиновников, превративших служебные места в «торжище», а Екатерина II, придя к власти, издала указ, запрещавший брать взятки (так как, где «правосудие пресекается», там «и всему обществу немалой вред причиняется») и отрешавший от должности уличенных во взяточничестве чиновников. Но эти указы не могли внести сколько-нибудь существенных перемен в судебную практику. Обличение порочности мира продолжалось сатириками с неослабевающей силой.
www.litsoch.ru
Почему русские аристократы говорили на чужом языке
Дворянские дети ещё в начале XIX века начинали говорить на французском раньше, чем на родном. А повзрослев, зачастую владели русским языком хуже, чем речью Мольера и Вольтера. Наши аристократы по-французски не только говорили, но и думали.
Лидер трендов
«Тело мое родилося в России, это правда; однако дух мой принадлежал короне французской». Денис Фонвизин. «Бригадир» (1769 год)
Разумеется, случаев, когда правящий класс говорил по-другому, нежели народные массы, в истории предостаточно: норманнские завоеватели в Англии, монголы в юаньском Китае. Однако то были именно пришельцы-захватчики, сознательно отгораживавшие себя от простонародья (в том числе и языковым барьером). В Российской империи, напротив, правящий класс по большей части был русским.
К примеру, на 1812 год среди генералитета доля «природных русаков» составляла порядка 60-65%; а если брать офицерство, количество носителей иностранных фамилий и вовсе не превышало 10-12%.
Тем удивительнее ситуация, при которой языком не только международного, но и бытового общения отечественной элиты совершенно сознательно и на многие десятилетия избирается Français.
Для того были, казалось, и вполне объективные причины. Золотой век русского дворянства, длившийся с XVIII столетия и до конца наполеоновских войн, совпал с эпохой расцвета Франции, ставшей гегемоном в Европе, а значит, и во всём мире. За политическим лидерством всегда следует идеологическое: лионские белошвейки — законодательницы мод, Дидро и Вольтер — властители умов, а блеск Версаля — недостижимый идеал для других монархов.
Неудивительно, что галльские язык и массовая культура занимали в мире такое же место, как США и английский — сейчас. Так что представитель элиты любой страны волей-неволей вынужден овладеть инструментом мирового общения, чтобы не остаться на обочине жизни.
Итог очевиден: к началу XIX века в домашней библиотеке русского дворянина в среднем более 70% книг современных авторов принадлежали перу французов, тогда как лишь оставшаяся треть приходилась на остальных, вместе взятых: англичан, немцев, итальянцев.
А среди изданий, продававшихся в книжных лавках Петербурга и Москвы в 1801-1812 годах, 50% имели французский оригинал. Да и первые стихотворные опыты самого Пушкина были написаны по-… ну вы поняли.
Язык элитного потребления
«Князь говорил на том изысканном французском языке, на котором не только говорили, но и думали наши деды». Лев Толстой. «Война и мир»
Приведённые факты, однако, не объясняют, почему французский стал способом нашего элитарного общения. Но обратимся к лингвистической статистике.
Из 300 слов русского языка, обозначающих элементы и фасоны одежды, по меньшей мере 1/3 — французского происхождения.
Для предметов роскоши (дорогая утварь, бижутерия, парфюм, драгоценности, алкоголь) количество названий с галльскими корнями приближается уже к 3/4. Всё это — следствия «элитного потребления» нашего правящего класса, обменивавшие продукты труда подневольных крестьян на побрякушки и платья «из самого Парижу».
Влияние Франции на наши внешнеэкономические связи оставалось подавляющим вплоть до 1917 года: к началу XX века доля французского капитала среди всех иностранных инвестиций в Россию была наибольшей — 31% (Англия — 24%, Германия — 20%).
Учитель для русского
«Он по-французски совершенно мог изъясняться и писал». Александр Пушкин. «Евгений Онегин».
И всё-таки, попробуем разобраться: когда же в России отмечена первая вспышка галломании? Всякая революция, в том числе Великая Французская, по понятным причинам порождает колоссальную эмиграцию лучших людей, не нашедших места при новом режиме.
За 1789-99 годы число таких беглецов в Россию превысило 15 тысяч: громадная цифра, учитывая, что общее количество российских дворянских родов составляло лишь около 100 тысяч. Надо ли говорить, что петербургский свет встретил изгнанников с сочувствием и восторгом, видя в них светочей культуры и защитников монархического порядка.
«Скоро в самых отдалённых губерниях всякий небогатый даже помещик начал иметь своего маркиза,» — писал в мемуарах современник Пушкина, Филипп Филиппович Вигель.
Малоизвестный факт: в феврале 1793 года, под впечатлением от казни Людовика XVI, Екатерина Великая издала указ, обязывавший французов или выехать за границу, или принести присягу, что те не поддерживают революционные идеи. Соответствующую клятву дали около полутора тысяч, отказались от присяги — 43 человека.
В итоге, множество вчерашних парижан стали гувернёрами и учителями помещичьих детей; даже наставником императора Александра I в юные годы был швейцарец-франкофон Лагарп. (Добавим в скобках, что следующее поколение русских аристократов было выпестовано многими из 190 тысяч пленных французов, оставшихся в стране снега после разгрома Наполеона).
Так что язык Декарта и Бюффона над колыбелью дворянского младенца начинал звучать куда раньше, чем сказки Арины Родионовны.
Закат франкофонии
«Француз — кургуз». Владимир Даль. «Пословицы русского народа».
В 1812 г. русским офицерам во время кавалерийских разъездов запрещалось говорить на французском, поскольку партизаны, особенно в тёмное время суток, могли и пальнуть из засады, услышав «ненашенский» говор.
На процессе 1826 года многие декабристы давали показания по-французски, так как родным владели плохо.
Вслед за превращением в XIX веке Великобритании в мирового лидера поменялись и, с позволения сказать, лингвистические тренды. Уже при Николае I императорский двор заговорил по-русски (даже с женщинами, что, как отмечали современники, явилось «неслыханным делом»).
А к середине столетия удивительное общество, где любой офицер, переодевшись в партикулярное платье, мог заехать в расположение наполеоновской гвардии и успешно выдать себя за француза, осталось лишь на страницах «Войны и мира».
Читайте также:
cyrillitsa.ru
На каком языке говорили русские дворяне
Дворянские дети ещё в начале XIX века начинали говорить на французском раньше, чем на родном. А повзрослев, зачастую владели русским языком хуже, чем речью Мольера и Вольтера. Наши аристократы по-французски не только говорили, но и думали.
Лидер трендов
«Тело мое родилося в России, это правда; однако дух мой принадлежал короне французской». Денис Фонвизин. «Бригадир» (1769 год)
Разумеется, случаев, когда правящий класс говорил по-другому, нежели народные массы, в истории предостаточно: норманнские завоеватели в Англии, монголы в юаньском Китае. Однако то были именно пришельцы-захватчики, сознательно отгораживавшие себя от простонародья (в том числе и языковым барьером). В Российской империи, напротив, правящий класс по большей части был русским.
К примеру, на 1812 год среди генералитета доля «природных русаков» составляла порядка 60-65%; а если брать офицерство, количество носителей иностранных фамилий и вовсе не превышало 10-12%.
Тем удивительнее ситуация, при которой языком не только международного, но и бытового общения отечественной элиты совершенно сознательно и на многие десятилетия избирается Français.
Для того были, казалось, и вполне объективные причины. Золотой век русского дворянства, длившийся с XVIII столетия и до конца наполеоновских войн, совпал с эпохой расцвета Франции, ставшей гегемоном в Европе, а значит, и во всём мире. За политическим лидерством всегда следует идеологическое: лионские белошвейки — законодательницы мод, Дидро и Вольтер — властители умов, а блеск Версаля — недостижимый идеал для других монархов.
Неудивительно, что галльские язык и массовая культура занимали в мире такое же место, как США и английский — сейчас. Так что представитель элиты любой страны волей-неволей вынужден овладеть инструментом мирового общения, чтобы не остаться на обочине жизни.
Итог очевиден: к началу XIX века в домашней библиотеке русского дворянина в среднем более 70% книг современных авторов принадлежали перу французов, тогда как лишь оставшаяся треть приходилась на остальных, вместе взятых: англичан, немцев, итальянцев.
А среди изданий, продававшихся в книжных лавках Петербурга и Москвы в 1801-1812 годах, 50% имели французский оригинал. Да и первые стихотворные опыты самого Пушкина были написаны по-… ну вы поняли.
Язык элитного потребления
«Князь говорил на том изысканном французском языке, на котором не только говорили, но и думали наши деды». Лев Толстой. «Война и мир»
Приведённые факты, однако, не объясняют, почему французский стал способом нашего элитарного общения. Но обратимся к лингвистической статистике.
Из 300 слов русского языка, обозначающих элементы и фасоны одежды, по меньшей мере 1/3 — французского происхождения.
Для предметов роскоши (дорогая утварь, бижутерия, парфюм, драгоценности, алкоголь) количество названий с галльскими корнями приближается уже к 3/4. Всё это — следствия «элитного потребления» нашего правящего класса, обменивавшие продукты труда подневольных крестьян на побрякушки и платья «из самого Парижу».
Влияние Франции на наши внешнеэкономические связи оставалось подавляющим вплоть до 1917 года: к началу XX века доля французского капитала среди всех иностранных инвестиций в Россию была наибольшей — 31% (Англия — 24%, Германия — 20%).
Учитель для русского
«Он по-французски совершенно мог изъясняться и писал». Александр Пушкин. «Евгений Онегин».
И всё-таки, попробуем разобраться: когда же в России отмечена первая вспышка галломании? Всякая революция, в том числе Великая Французская, по понятным причинам порождает колоссальную эмиграцию лучших людей, не нашедших места при новом режиме.
За 1789-99 годы число таких беглецов в Россию превысило 15 тысяч: громадная цифра, учитывая, что общее количество российских дворянских родов составляло лишь около 100 тысяч. Надо ли говорить, что петербургский свет встретил изгнанников с сочувствием и восторгом, видя в них светочей культуры и защитников монархического порядка.
«Скоро в самых отдалённых губерниях всякий небогатый даже помещик начал иметь своего маркиза,» — писал в мемуарах современник Пушкина, Филипп Филиппович Вигель.
Малоизвестный факт: в феврале 1793 года, под впечатлением от казни Людовика XVI, Екатерина Великая издала указ, обязывавший французов или выехать за границу, или принести присягу, что те не поддерживают революционные идеи. Соответствующую клятву дали около полутора тысяч, отказались от присяги — 43 человека.
В итоге, множество вчерашних парижан стали гувернёрами и учителями помещичьих детей; даже наставником императора Александра I в юные годы был швейцарец-франкофон Лагарп. (Добавим в скобках, что следующее поколение русских аристократов было выпестовано многими из 190 тысяч пленных французов, оставшихся в стране снега после разгрома Наполеона).
Так что язык Декарта и Бюффона над колыбелью дворянского младенца начинал звучать куда раньше, чем сказки Арины Родионовны.
Закат франкофонии
«Француз — кургуз». Владимир Даль. «Пословицы русского народа».
В 1812 г. русским офицерам во время кавалерийских разъездов запрещалось говорить на французском, поскольку партизаны, особенно в тёмное время суток, могли и пальнуть из засады, услышав «ненашенский» говор.
На процессе 1826 года многие декабристы давали показания по-французски, так как родным владели плохо.
Вслед за превращением в XIX веке Великобритании в мирового лидера поменялись и, с позволения сказать, лингвистические тренды. Уже при Николае I императорский двор заговорил по-русски (даже с женщинами, что, как отмечали современники, явилось «неслыханным делом»).
А к середине столетия удивительное общество, где любой офицер, переодевшись в партикулярное платье, мог заехать в расположение наполеоновской гвардии и успешно выдать себя за француза, осталось лишь на страницах «Войны и мира».
Читайте также:
cyrillitsa.ru
