С улиц к занавескам Подступала темь. Люди - манекены, Только страсть с тоской Водит по Вселенной Шарящей рукой. Сердце под ладонью Дрожью выдает Бегство и погоню, Трепет и полет. Чувству на свободе Вольно налегке, Точно рвет поводья Лошадь в мундштуке. НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ Я пропал, как зверь в загоне. Где-то люди, воля, свет, А за мною шум погони, Мне наружу ходу нет. Темный лес и берег пруда, Ели сваленной бревно. Путь отрезан отовсюду. Будь что будет, все равно. Что же сделал я за пакость, Я убийца и злодей? Я весь мир заставил плакать Над красой земли моей. Но и так, почти у гроба, Верю я, придет пора - Силу подлости и злобы Одолеет дух добра. НОЧЬ Идет без проволочек И тает ночь, пока Над спящим миром летчик Уходит в облака. Он потонул в тумане, Исчез в его струе, Став крестиком на ткани И меткой на белье. Под ним ночные бары, Чужие города, Казармы, кочегары, Вокзалы, поезда. Всем корпусом на тучу Ложится тень крыла. Блуждают, сбившись в кучу, Небесные тела. И страшным, страшным креном К другим каким-нибудь Неведомым вселенным Повернут Млечный путь. В пространствах беспредельных Горят материки. В подвалах и котельных Не спят истопники. В Париже из-под крыши Венера или Марс Глядят, какой в афише Объявлен новый фарс. Кому-нибудь не спится В прекрасном далеке На крытом черепицей Старинном чердаке. Он смотрит на планету, Как будто небосвод Относится к предмету Его ночных забот. Не спи, не спи, работай, Не прерывай труда, Не спи, борись с дремотой, Как летчик, как звезда. Не спи, не спи, художник, Не предавайся сну. Ты - вечности заложник У времени в плену. ОБЪЯСНЕНИЕ Жизнь вернулась так же беспричинно, Как когда-то странно прервалась. Я на той же улице старинной, Как тогда, в тот летний день и час. Те же люди и заботы те же, И пожар заката не остыл, Как его тогда к стене Манежа Вечер смерти наспех пригвоздил. Женщины в дешевом затрапезе Так же ночью топчут башмаки. Их потом на кровельном железе Так же распинают чердаки. Вот одна походкою усталой Медленно выходит на порог И, поднявшись из полуподвала, Переходит двор наискосок. Я опять готовлю отговорки, И опять всё безразлично мне. И соседка, обогнув задворки, Оставляет нас наедине. _______ Не плачь, не морщь опухших губ, Не собирай их в складки. Разбередишь присохший струп Весенней лихорадки. Сними ладонь с моей груди, Мы провода под током. Друг к другу вновь, того гляди, Нас бросит ненароком. Пройдут года, ты вступишь в брак, Забудешь неустройства. Быть женщиной — великий шаг, Сводить с ума — геройство. А я пред чудом женских рук, Спины, и плеч, и шеи И так с привязанностью слуг Весь век благоговею. Но, как ни сковывает ночь Меня кольцом тоскливым, Сильней на свете тяга прочь И манит страсть к разрывам. ОПРЕДЕЛЕНИЕ ДУШИ Спелой грушею в бурю слететь Об одном безраздельном листе. Как он предан — расстался с суком! Сумасброд — задохнется в сухом! Спелой грушею, ветра косей. Как он предан,— «Меня не затреплет!» Оглянись: отгремела в красе, Отплыла, осыпалась — в пепле. Нашу родину буря сожгла. Узнаешь ли гнездо свое, птенчик? О мой лист, ты пугливей щегла! Что ты бьешься, о шелк мой застенчивый? О, не бойся, приросшая песнь! И куда порываться еще нам? Ах, наречье смертельное «здесь» — Невдомек содроганью сращенному. ОПРЕДЕЛЕНИЕ ПОЭЗИИ Это - круто налившийся свист, Это - щелканье сдавленных льдинок. Это - ночь, леденящая лист, Это - двух соловьев поединок. Это - сладкий заглохший горох, Это - слезы вселенной в лопатках, Это - с пультов и с флейт - Figaro Низвергается градом на грядку. Всё. что ночи так важно сыскать На глубоких купаленных доньях, И звезду донести до садка На трепещущих мокрых ладонях. Площе досок в воде - духота. Небосвод завалился ольхою, Этим звездам к лицу б хохотать, Ан вселенная - место глухое. ОПЯТЬ ВЕСНА Поезд ушел. Насыпь черна. Где я дорогу впотьмах раздобуду? Неузнаваемая сторона, Хоть я и сутки только отсюда. Замер на шпалах лязг чугуна. Вдруг - что за новая, право, причуда? Бестолочь, кумушек пересуды... Что их попутал за сатана? Где я обрывки этих речей Слышал уж как-то порой прошлогодней? Ах, это сызнова, верно, сегодня Вышел из рощи ночью ручей. Это, как в прежние времена, Сдвинула льдины и вздулась запруда. Это поистине новое чудо, Это, как прежде, снова весна. Это она, это она, Это ее чародейство и диво. Это ее телогрейка за ивой, Плечи, косынка, стан и спина. Это Снегурка у края обрыва. Это о ней из оврага со дна Льется безумолку бред торопливый Полубезумного болтуна. Это пред ней, заливая преграды, Тонет в чаду водяном быстрина, Лампой висячего водопада К круче с шипеньем пригвождена. Это, зубами стуча от простуды, Льется чрез край ледяная струя В пруд и из пруда в другую посуду,- Речь половодья - бред бытия. ОСЕНЬ Я дал разъехаться домашним, Все близкие давно в разброде, И одиночеством всегдашним Полно всё в сердце и природе. И вот я здесь с тобой в сторожке. В лесу безлюдно и пустынно. Как в песне, стежки и дорожки Позаросли наполовину. Теперь на нас одних с печалью Глядят бревенчатые стены. Мы брать преград не обещали, Мы будем гибнуть откровенно. Мы сядем в час и встанем в третьем, Я с книгою, ты с вышиваньем, И на рассвете не заметим, Как целоваться перестанем. Еще пышней и бесшабашней Шумите, осыпайтесь, листья, И чашу горечи вчерашней Сегодняшней тоской превысьте. Привязанность, влеченье, прелесть! Рассеемся в сентябрьском шуме! Заройся вся в осенний шелест! Замри или ополоумей! Ты так же сбрасываешь платье, Как роща сбрасывает листья, Когда ты падаешь в объятье В халате с шелковою кистью. Ты - благо гибельного шага, Когда житье тошней недуга, А корень красоты - отвага, И это тянет нас друг к другу. ОТПЛЫТИЕ Слышен лепет соли каплющей. Гул колес едва показан. Тихо взявши гавань за плечи, Мы отходим за пакгаузы. Плеск и плеск, и плеск без отзыва. Разбегаясь со стенаньем, Вспыхивает бледно-розовая Моря ширь берестяная. Треск и хруст скелетов раковых, И шипит, горя, берёста. Ширь растет, и море вздрагивает От ее прироста. Берега уходят ельничком,— Он невзрачен и тщедушен. Море, сумрачно бездельничая, Смотрит сверху на идущих. С моря еще по морошку Ходит и ходит лесками, Грохнув и борт огороша, Ширящееся плесканье. Виден еще, еще виден Берег, еще не без пятен Путь,— но уже необыден И, как беда, необъятен. Страшным полуоборотом, Сразу меняясь во взоре, Мачты въезжают в ворота Настежь открытого моря. Вот оно! И, в предвкушеньи Сладко бушующих новшеств, Камнем в пучину крушений Падает чайка, как ковшик. ПАМЯТИ ДЕМОНА Приходил по ночам В синеве ледника от Тамары. Парой крыл намечал, Где гудеть, где кончаться кошмару. Не рыдал, не сплетал Оголенных, исхлестанных, в шрамах. Уцелела плита За оградой грузинского храма. Как горбунья дурна, Под решеткою тень не кривлялась. У лампады зурна, Чуть дыша, о княжне не справлялась. Но сверканье рвалось В волосах, и, как фосфор, трещали. И не слышал колосс, Как седеет Кавказ за печалью. От окна на аршин, Пробирая шерстинки бурнуса, Клялся льдами вершин: Спи, подруга,- лавиной вернуся. ПАМЯТИ РЕЙСНЕР Лариса, вот когда посожалею, Что я не смерть и ноль в сравненьи с ней. Я б разузнал, чем держится без клею Живая повесть на обрывках дней. Как я присматривался к матерьялам! Валились зимы кучей, шли дожди, Запахивались вьюги одеялом С грудными городами на груди. Мелькали пешеходы в непогоду, Ползли возы за первый поворот, Года по горло погружались в воду, Потоки новых запружали брод. А в перегонном кубе всё упрямей Варилась жизнь, и шла постройка гнезд. Работы оцепляли фонарями При свете слова, разума и звезд. Осмотришься, какой из нас не свалян Из хлопьев и из недомолвок мглы? Нас воспитала красота развалин, Лишь ты превыше всякой похвалы. Лишь ты, на славу сбитая боями, Вся сжатым залпом прелести рвалась. Не ведай жизнь, что значит обаянье, Ты ей прямой ответ не в бровь, а в глаз. Ты точно бурей грации дымилась. Чуть побывав в ее живом огне, Посредственность впадала вмиг в немилость, Несовершенство навлекало гнев. Бреди же в глубь преданья, героиня. Нет, этот путь не утомит ступни. Ширяй, как высь, над мыслями моими: Им хорошо в твоей большой тени. ПЕРЕМЕНА Я льнул когда-то к беднякам Не из возвышенного взгляда, А потому, что только там Шла жизнь без помпы и парада. Хотя я с барством был знаком И с публикою деликатной, Я дармоедству был врагом И другом голи перекатной. И я старался дружбу свесть С людьми из трудового званья, За что и делали мне честь, Меня считая тоже рванью. Был осязателен без фраз, Вещественен, телесен, весок Уклад подвалов без прикрас И чердаков без занавесок. И я испортился с тех пор, Как времени коснулась порча, И горе возвели в позор, Мещан и оптимистов корча. Всем тем, кому я доверял, Я с давних пор уже не верен. Я человека потерял С тех пор, как всеми он потерян. ПЕТЕРБУРГ Как в пулю сажают вторую пулю Или бьют на пари по свечке, Так этот раскат берегов и улиц Петром разряжен без осечки. О, как он велик был! Как сеткой конвульсий Покрылись железные щеки, Когда на Петровы глаза навернулись, Слезя их, заливы в осоке! И к горлу балтийские волны, как комья Тоски, подкатили; когда им Забвенье владело; когда он знакомил С империей царство, край - с краем. Нет времени у вдохновенья. Болото, Земля ли, иль море, иль лужа,- Мне здесь сновиденье явилось, и счеты Сведу с ним сейчас же и тут же. Он тучами был, как делами, завален. В ненастья натянутый парус Чертежной щетиною ста готовален Bрезалася царская ярость. В дверях, над Невой, на часах, гайдуками, Века пожирая, стояли Шпалеры бессонниц в горячечном гаме Рубанков, снастей и пищалей. И знали: не будет приема. Ни мамок, Ни дядек, ни бар, ни холопей. Пока у него на чертежный подрамок Надеты таежные топи. ________ Волны толкутся. Мостки для ходьбы. Облачно. Небо над буем, залитым Мутью, мешает с толченым графитом Узких свистков паровые клубы. Пасмурный день растерял катера. Снасти крепки, как раскуренный кнастер. Дегтем и доками пахнет ненастье И огурцами - баркасов кора. С мартовской тучи летят паруса Наоткось, мокрыми хлопьями в слякоть, Тают в каналах балтийского шлака, Тлеют по черным следам колеса. Облачно. Щелкает лодочный блок. Пристани бьют в ледяные ладоши. Гулко булыжник обрушивши, лошадь Глухо вьезжает на мокрый песок. ________ Чертежный рейсфедер Всадника медного От всадника - ветер Морей унаследовал. Каналы на прибыли, Нева прибывает. Он северным грифилем Наносит трамваи. Попробуйте, лягте-ка Под тучею серой, Здесь скачут на практике Поверх барьеров. И видят окраинцы: За Нарвской, на Охте, Туман продирается, Отодранный ногтем. Петр машет им шляпою, И плещет, как прапор, Пурги расцарапанный, Надорванный рапорт. Сограждане, кто это, И кем на терзанье Распущены по ветру Полотнища зданий? Как план, как ландкарту На плотном папирусе, Он город над мартом Раскинул и выбросил. ________ Тучи, как волосы, встали дыбом Над дымной, бледной Невой. Кто ты? О, кто ты? Кто бы ты ни был, Город - вымысел твой. Улицы рвутся, как мысли, к гавани Черной рекой манифестов. Нет, и в могиле глухой и в саване Ты не нашел себе места. Воли наводненья не сдержишь сваями. Речь их, как кисти слепых повитух. Это ведь бредишь ты, невменяемый, Быстро бормочешь вслух. ПЕТУХИ Всю ночь вода трудилась без отдышки. Дождь до утра льняное масло жег. И валит пар из-под лиловой крышки, Земля дымится, словно щей горшок. Когда ж трава, отряхиваясь, вскочит, Кто мой испуг изобразит росе В тот час, как загорланит первый кочет, За ним другой, еще за этим все? Перебирая годы поименно, Поочередно окликая тьму, Они пророчить станут перемену Дождю, земле, любви - всему, всему. ПИРЫ Пью горечь тубероз, небес осенних горечь И в них твоих измен горящую струю. Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ, Рыдающей строфы сырую горечь пью. Исчадья мастерских, мы трезвости не терпим. Надежному куску объявлена вражда. Тревожный ветр ночей - тех здравиц виночерпьем, Которым, может быть, не сбыться никогда. Наследственность и смерть - застольцы наших трапез. И тихой зарей,- верхи дерев горят - В сухарнице, как мышь, копается анапест, И Золушка, спеша, меняет свой наряд. Полы подметены, на скатерти - ни крошки, Как детский поцелуй, спокойно дышит стих, И Золушка бежит - во дни удач на дрожках, А сдан последний грош,- и на своих двоих. ПЛАЧУЩИЙ САД Ужасный!- Капнет и вслушается, Всё он ли один на свете Мнет ветку в окне, как кружевце, Или есть свидетель. Но давится внятно от тягости Отеков - земля ноздревая, И слышно: далеко, как в августе, Полуночь в полях назревает. Ни звука. И нет соглядатаев. В пустынности удостоверясь, Берется за старое - скатывается По кровле, за желоб и через. К губам поднесу и прислушаюсь, Всё я ли один на свете,- Готовый навзрыд при случае,- Или есть свидетель. Но тишь. И листок не шелохнется. Ни признака зги, кроме жутких Глотков и плескания в шлепанцах И вздохов и слез в промежутке. ПО ГРИБЫ Плетемся по грибы. Шоссе. Леса. Канавы. Дорожные столбы Налево и направо. С широкого шоссе Идем во тьму лесную. По щиколку в росе Плутаем врассыпную. А солнце под кусты На грузди и волнушки Чрез дебри темноты Бросает свет с опушки. Гриб прячется за пень, На пень садится птица. Нам вехой — наша тень, Чтобы с пути не сбиться. Но время в сентябре Отмерено так куцо: Едва ль до нас заре Сквозь чащу дотянуться. Набиты кузовки, Наполнены корзины. Одни боровики У доброй половины. Уходим. За спиной — Стеною лес недвижный, Где день в красе земной Сгорел скоропостижно. ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ Вытянись вся в длину, Во весь рост На полевом стану В обществе звезд. Незыблем их порядок. Извечен ход времен. Да будет так же сладок И нерушим твой сон. Мирами правит жалость, Любовью внушена Вселенной небывалость И жизни новизна. У женщины в ладони, У девушки в горсти Рождений и агоний Начала и пути. ПОДРАЖАТЕЛИ Пекло, и берег был высок. С подплывшей лодки цепь упала Змеей гремучею - в песок, Гремучей ржавчиной - в купаву. И вышли двое. Под обрыв Хотелось крикнуть им: 'Простите, Но бросьтесь, будьте так добры, Не врозь, так в реку, как хотите. Вы верны лучшим образцам. Конечно, ищущий обрящет. Но... бросьте лодкою бряцать: В траве терзается образчик'. ПОСЛЕ ГРОЗЫ Пронесшейся грозою полон воздуx. Все ожило, все дышит, как в раю. Всем роспуском кистей лиловогроздыx Сирень вбирает свежести струю. Все живо переменою погоды. Дождь заливает кровель желоба, Но все светлее неба переxоды, И высь за черной тучей голуба. Рука xудожника еще всесильней Со всеx вещей смывает грязь и пыль. Преображенней из его красильни Выxодят жизнь, действительность и быль. Воспоминание о полувеке Пронесшейся грозой уxодит вспять. Столетье вышло из его опеки. Пора дорогу будущему дать. Не потрясенья и перевороты Для новой жизни очищают путь, А откровенья, бури и щедроты Душе воспламененной чьей-нибудь. ПОСЛЕ ДОЖДЯ За окнами давка, толпится листва, И палое небо с дорог не подобрано. Все стихло. Но что это было сперва! Теперь разговор уж не тот и по-доброму. Сначала все опрометью, вразноряд Ввалилось в ограду деревья развенчивать, И попранным парком из ливня - под град, Потом от сараев - к террасе бревенчатой. Теперь не надышишься крепью густой. А то, что у тополя жилы полопались,- Так воздух садовый, как соды настой, Шипучкой играет от горечи тополя. Со стекол балконных, как с бедер и спин Озябших купальщиц,- ручьями испарина. Сверкает клубники мороженый клин, И градинки стелются солью поваренной. Вот луч, покатясь с паутины, залег В крапиве, но, кажется, это ненадолго, И миг недалек, как его уголек В кустах разожжется и выдует радугу. ПОСЛЕСЛОВЬЕ Нет, не я вам печаль причинил. Я не стоил забвения родины. Это солнце горело на каплях чернил, Как в кистях запыленной смородины. И в крови моих мыслей и писем Завелась кошениль. Этот пурпур червца от меня независим. Нет, не я вам печаль причинил. Это вечер из пыли лепился и, пышучи, Целовал вас, задохшися в охре, пыльцой. Это тени вам щупали пульс. Это, вышедши За плетень, вы полям подставляли лицо И пылали, плывя по олифе калиток, Полумраком, золою и маком залитых. Это — круглое лето, горев в ярлыках По прудам, как багаж солнцепеком заляпанных, Сургучом опечатало грудь бурлака И сожгло ваши платья и шляпы. Это ваши ресницы слипались от яркости, Это диск одичалый, рога истесав Об ограды, бодаясь, крушил палисад. Это — запад, карбункулом вам в волоса Залетев и гудя, угасал в полчаса, Осыпая багрянец с малины и бархатцев. Нет, не я, это — вы, это ваша краса. ПОЭЗИЯ Поэзия, я буду клясться Тобой и кончу, прохрипев: Ты не осанка сладкогласца, Ты — лето с местом в третьем классе, Ты — пригород, а не припев. Ты — душная, как май, Ямская, Шевардина ночной редут, Где тучи стоны испускают И врозь по роспуске идут. И в рельсовом витье двояся,— Предместье, а не перепев,— Ползут с вокзалов восвояси Не с песней, а оторопев. Отростки ливня грязнут в гроздьях И долго, долго, до зари, Кропают с кровель свой акростих, Пуская в рифму пузыри. Поэзия, когда под краном Пустой, как цинк ведра, трюизм, То и тогда струя сохранна, Тетрадь подставлена,— струись! ПРО ЭТИ СТИХИ На тротуарах истолку С стеклом и солнцем пополам, Зимой открою потолку И дам читать сырым углам. Задекламирует чердак С поклоном рамам и зиме, К карнизам прянет чехарда Чудачеств, бедствий и замет. Буран не месяц будет месть, Концы, начала заметет. Внезапно вспомню: солнце есть; Увижу: свет давно не тот. Галчонком глянет Рождество, И разгулявшийся денек Прояснит много из того, Что мне и милой невдомек. В кашне, ладонью заслонясь, Сквозь фортку крикну детворе: Какое, милые, у нас Тысячелетье на дворе? Кто тропку к двери проторил, К дыре, засыпанной крупой, Пока я с Байроном курил, Пока я пил с Эдгаром По? Пока в Дарьял, как к другу, вхож, Как в ад, в цейхгауз и в арсенал, Я жизнь, как Лермонтова дрожь, Как губы в вермут окунал. РАЗЛУКА С порога смотрит человек, Не узнавая дома. Ее отъезд был как побег. Везде следы разгрома. Повсюду в комнатах хаос. Он меры разоренья Не замечает из-за слез И приступа мигрени. В ушах с утра какой-то шум. Он в памяти иль грезит? И почему ему на ум Все мысль о море лезет? Когда сквозь иней на окне Не видно света божья, Безвыходность тоски вдвойне С пустыней моря схожа. Она была так дорога Ему чертой любою, Как моря близки берега Всей линией прибоя. Как затопляет камыши Волненье после шторма, Ушли на дно его души Ее черты и формы. В года мытарств, во времена Немыслимого быта Она волной судьбы со дна Была к нему прибита. Среди препятствий без числа, Опасности минуя, Волна несла ее, несла И пригнала вплотную. И вот теперь ее отъезд, Насильственный, быть может! Разлука их обоих съест, Тоска с костями сгложет. И человек глядит кругом: Она в момент ухода Все выворотила вверх дном Из ящиков комода. Он бродит и до темноты Укладывает в ящик Раскиданные лоскуты И выкройки образчик. И, наколовшись об шитье С невынутой иголкой, Внезапно видит всю ее И плачет втихомолку. РАСКОВАННЫЙ ГОЛОС В шалящую полночью площадь, B сплошавшую белую бездну Незримому ими - 'Извозчик!' Низринуть с подьезда. С подьезда Столкнуть в воспаленную полночь, И слышать сквозь темные спаи Ее поцелуев - 'На помощь!' Мой голос зовет, утопая. И видеть, как в единоборстве С метелью, с лютейшей из лютен, Он - этот мой голос - на черствой Узде выплывает из мути... СВИДАНИЕ Засыпет снег дороги, Завалит скаты крыш. Пойду размять я ноги: За дверью ты стоишь. Одна, в пальто осеннем, Без шляпы, без калош, Ты борешься с волненьем И мокрый снег жуешь. Деревья и ограды Уходят вдаль, во мглу. Одна средь снегопада Стоишь ты на углу. Течет вода с косынки По рукаву в обшлаг, И каплями росинки Сверкают в волосах. И прядью белокурой Озарены: лицо, Косынка, и фигура, И это пальтецо. Снег на ресницах влажен, В твоих глазах тоска, И весь твой облик слажен Из одного куска. Как будто бы железом, Обмокнутым в сурьму, Тебя вели нарезом По сердцу моему. И в нем навек засело Смиренье этих черт, И оттого нет дела, Что свет жестокосерд. И оттого двоится Вся эта ночь в снегу, И провести границы Меж нас я не могу. Но кто мы и откуда, Когда от всех тех лет Остались пересуды, А нас на свете нет? СВИСТКИ МИЛИЦИОНЕРОВ Дворня бастует. Брезгуя Мусором пыльным и тусклым, Ночи сигают до брезгу Через заборы на мускулах. Возятся в вязах, падают, Не удержавшись, с деревьев, Вскакивают: за оградою Север злодейств сереет. И вдруг - из садов, где твой Лишь глаз ночевал, из милого Душе твоей мрака, плотвой Свисток расплескавшийся выловлен. Милиционером зажат В кулак, как он дергает жабрами, И горлом, и глазом, назад По-рыбьи наискось задранным! Трепещущего серебра Пронзительная горошина, Как утро, бодряще мокра, Звездой за забор переброшена. И там, где тускнеет восток Чахоткою летнего Тиволи, Валяется дохлый свисток, В пыли агонической вывалян. СИРЕНЬ Положим,— гудение улья, И сад утопает в стряпне, И спинки соломенных стульев, И черные зерна слепней. И вдруг объявляется отдых, И всюду бросают дела. Далекая молодость в сотах, Седая сирень расцвела! Уж где-то телеги и лето, И гром отмыкает кусты, И ливень въезжает в кассеты Отстроившейся красоты. И чуть наполняет повозка Раскатистым воздухом свод,— Лиловое зданье из воска, До облака вставши, плывет. И тучи играют в горелки, И слышится старшего речь, Что надо сирени в тарелке Путем отстояться и стечь. СЛОЖА ВЕСЛА Лодка колотится в сонной груди, Ивы нависли, целуют в ключицы, В локти, в уключины - о погоди, Это ведь может со всеми случиться! Этим ведь в песне тешатся все. Это ведь значит - пепел сиреневый, Роскошь крошеной ромашки в росе, Губы и губы на звезды выменивать! Это ведь значит - обнять небосвод, Руки сплести вкруг Геракла громадного, Это ведь значит - века напролет Ночи на щелканье славок проматывать! СМЕРТЬ ПОЭТА Не верили, считали - бредни, Но узнавали от двоих, Троих, от всех. Равнялись в строку Остановившегося срока Дома чиновниц и купчих, Дворы, деревья, и на них Грачи, в чаду от солнцепека Разгоряченно на грачих Кричавшие, чтоб дуры впредь не Совались в грех, да будь он лих. Лишь бы на лицах влажный сдвиг, Как в складках порванного бредня. Был день, безвредный день, безвредней Десятка прежних дней твоих. Толпились, выстроясь в передней, Как выстрел выстроил бы их. Как, сплющив, выплеснул из стока б Лещей и щуку минный вспых Шутих, заложенных в осоку, Как вздох пластов нехолостых. Ты спал, постлав постель на сплетне, Спал и, оттрепетав, был тих,- Красивый, двадцатидвухлетний. Как предсказал твой тетраптих. Ты спал, прижав к подушке щеку, Спал,- со всех ног, со всех лодыг Врезаясь вновь и вновь с наскоку В разряд преданий молодых. Ты в них врезался тем заметней, Что их одним прыжком достиг. Твой выстрел был подобен Этне В предгорьи трусов и трусих. СНЕГ ИДЕТ Снег идет, снег идет. К белым звездочкам в буране Тянутся цветы герани За оконный переплет. Снег идет, и всё в смятеньи, Всё пускается в полет,- Черной лестницы ступени, Перекрестка поворот. Снег идет, снег идет, Словно падают не хлопья, А в заплатанном салопе Сходит наземь небосвод. Словно с видом чудака, С верхней лестничной площадки, Крадучись, играя в прятки, Сходит небо с чердака. Потому что жизнь не ждет. Не оглянешься - и святки. Только промежуток краткий, Смотришь, там и новый год. Снег идет, густой-густой. В ногу с ним, стопами теми, В том же темпе, с ленью той Или с той же быстротой, Может быть, проходит время? Может быть, за годом год Следуют, как снег идет, Или как слова в поэме? Снег идет, снег идет, Снег идет, и всё в смятеньи: Убеленный пешеход, Удивленные растенья, Перекрестка поворот. СОН Мне снилась осень в полусвете стекол, Друзья и ты в их шутовской гурьбе, И, как с небес добывший крови сокол, Спускалось сердце на руку к тебе. Но время шло, и старилось, и глохло, И, поволокой рамы серебря, Заря из сада обдавала стекла Кровавыми слезами сентября. Но время шло и старилось. И рыхлый, Как лед, трещал и таял кресел шелк. Вдруг, громкая, запнулась ты и стихла, И сон, как отзвук колокола, смолк. Я пробудился. Был, как осень, темен Рассвет, и ветер, удаляясь, нес, Как за возом бегущий дождь соломин, Гряду бегущих по небу берез. СОСНЫ В траве, меж диких бальзаминов, Ромашек и лесных купав, Лежим мы, руки запрокинув И к небу головы задрав. Трава на просеке сосновой Непроходима и густа. Мы переглянемся и снова Меняем позы и места. И вот, бессмертные на время, Мы к лику сосен причтены И от болезней, эпидемий И смерти освобождены. С намеренным однообразьем, Как мазь, густая синева Ложится зайчиками наземь И пачкает нам рукава. Мы делим отдых краснолесья, Под копошенье мураша Сосновою снотворной смесью Лимона с ладаном дыша. И так неистовы на синем Разбеги огненных стволов, И мы так долго рук не вынем Из-под заломленных голов, И столько широты во взоре, И так покорны все извне, Что где-то за стволами море Мерещится все время мне. Там волны выше этих веток И, сваливаясь с валуна, Обрушивают град креветок Со взбаламученного дна. А вечерами за буксиром На пробках тянется заря И отливает рыбьим жиром И мглистой дымкой янтаря. Смеркается, и постепенно Луна хоронит все следы Под белой магией пены И черной магией воды. А волны все шумней и выше, И публика на поплавке Толпится у столба с афишей, Неразличимой вдалеке. СТОГА Снуют пунцовые стрекозы, Летят шмели во все концы, Колхозницы смеются с возу, Проходят с косами косцы. Пока хорошая погода, Гребут и ворошат корма И складывают до захода В стога, величиной с дома. Стог принимает на закате Вид постоялого двора, Где ночь ложится на полати В накошенные клевера. К утру, когда потемки реже, Стог высится, как сеновал, В котором месяц мимоезжий, Зарывшись, переночевал. Чем свет телега за телегой Лугами катятся впотьмах. Наставший день встает с ночлега С трухой и сеном в волосах. А в полдень вновь синеют выси, Опять стога, как облака, Опять, как водка на анисе, Земля душиста и крепка. СТРИЖИ Нет сил никаких у вечерних стрижей Сдержать голубую прохладу. Она прорвалась из горластых грудей И льется, и нет с нею сладу. И нет у вечерних стрижей ничего, Что б там, наверху, задержало Витийственный возглас их: о торжество, Смотрите, земля убежала! Как белым ключом закипая в котле, Уходит бранчливая влага,- Смотрите, смотрите - нет места земле От края небес до оврага. ТЕМА С ВАРИАЦИЯМИ ...Вы не видали их. Египта древнего живущих изваяний, С очами тихими, недвижных и немых. С челом, сияющим от царственных венчаний. Но вы не зрели их, не видели меж нами И теми сфинксами таинственную связь. Ап. Григорьев1 Тема Скала и шторм. Скала и плащ и шляпа. Скала и — Пушкин. Тот, кто и сейчас, Закрыв глаза, стоит и видит в сфинксе Не нашу дичь: не домыслы в тупик Поставленного грека, не загадку, Но предка: плоскогубого хамита, Как оспу, перенесшего пески, Изрытого, как оспою, пустыней, И больше ничего. Скала и шторм. В осатаненьи льющееся пиво С усов обрывов, мысов, скал и кос, Мелей и миль. И гул, и полыханье Окаченной луной, как из лохани, Пучины. Шум и чад и шторм взасос. Светло как днем. Их озаряет пена. От этой точки глаз нельзя отвлечь. Прибой на сфинкса не жалеет свеч И заменяет свежими мгновенно. Скала и шторм. Скала и плащ и шляпа. На сфинксовых губах — соленый вкус Туманностей. Песок кругом заляпан Сырыми поцелуями медуз. Он чешуи не знает на сиренах, И может ли поверить в рыбий хвост Тот, кто хоть раз с их чашечек коленных Пил бившийся как об лед отблеск звезд? Скала и шторм и — скрытый ото всех Нескромных — самый странный, самый тихий, Играющий с эпохи Псамметиха Углами скул пустыни детский смех... Вариации 1.Оригинальная Над шабашем скал, к которым Сбегаются с пеной у рта, Чадя, трапезундские штормы, Когда якорям и портам, И выбросам волн, и разбухшим Утопленникам, и седым Мосткам набивается в уши Клокастый и пильзенский дым. Где ввысь от утеса подброшен Фонтан, и кого-то позвать Срываются гребни, но — тошно И страшно, и — рвется фосфат. Где белое бешенство петель, Где грохот разостланных гроз, Как пиво, как жеваный бетель, Песок осушает взасос. Что было наследием кафров? Что дал царскосельский лицей? Два бога прощались до завтра, Два моря менялись в лице: Стихия свободной стихии С свободной стихией стиха. Два дня в двух мирах, два ландшафта, Две древние драмы с двух сцен. 2. Подражательная На берегу пустынных волн Стоял он, дум великих полн. Был бешен шквал. Песком сгущенный, Кровавился багровый вал. Такой же гнев обуревал Его, и, чем-то возмущенный, Он злобу на себе срывал. В его устах звучало «завтра», Как на устах иных «вчера». Еще не бывших дней жара Воображалась в мыслях кафру, Еще не выпавший туман Густые целовал ресницы. Он окунал в него страницы Своей мечты. Его роман Вставал из мглы, которой климат Не в силах дать, которой зной Прогнать не может никакой, Которой ветры не подымут И не рассеют никогда Ни утро мая, ни страда. Был дик открывшийся с обрыва Бескрайный вид. Где огибал Купальню гребень белогривый, Где смерч на воле погибал, В последний миг еще качаясь, Трубя и в отклике отчаясь, Борясь, чтоб захлебнуться вмиг И сгинуть вовсе с глаз. Был дик Открывшийся с обрыва сектор Земного шара, и дика Необоримая рука, Пролившая соленый нектар В пространство слепнущих снастей, На протяженье дней и дней, В сырые сумерки крушений, На милость черных вечеров... На редкость дик, на восхищенье Был вольный этот вид суров. Он стал спускаться. Дикий чашник Гремел ковшом, и через край Бежала пена. Молочай, Полынь и дрок за набалдашник Цеплялись, затрудняя шаг, И вихрь степной свистел в ушах. И вот уж бережок, пузырясь, Заколыхал камыш и ирис, И набежала рябь с концов. Но неподернуто свинцов Посередине мрак лиловый. А рябь! Как будто рыболова Свинцовый грузик заскользил, Осунулся и лег на ил С непереимчивой ужимкой, С какою пальцу самолов Умеет намекнуть без слов: Вода, мол, вот и вся поимка. Он сел на камень. Ни одна Черта не выдала волненья, С каким он погрузился в чтенье Евангелья морского дна. Последней раковине дорог Сердечный шелест, капля сна, Которой мука солона, Ее сковавшая. Из створок Не вызвать и клинком ножа Того, чем боль любви свежа. Того счастливейшего всхлипа, Что хлынул вон и создал риф, Кораллам губы обагрив, www.litra.ru Получение Нобелевской премии было признанием заслуг наших соотечественников за рубежом. Но это отнюдь не облегчало их жизнь в СССР. Наоборот, в обстановке развязывания «холодной войны» и тоталитарного политического режима сам факт присуждения Нобелевской премии служил поводом для травли этих людей со стороны правящей номенклатуры. Сразу же после присуждения Б. Пастернаку в 1958 году Нобелевской премии президиум правления СП СССР (Союз Писателей СССР) постановил, что поэт лишается звания советского писателя и исключается из числа членов СП СССР единогласным решением. Также московские литераторы просили правительство лишить его гражданства и выслать за границу. Прославленная писательница заявила: «Пулю загнать в затылок предателя!» Не выдержав сильнейшего давления, Б. Пастернак отправил телеграмму в Шведскую академию: «В связи со значением, которое придает Вашей награде то общество, к которому я принадлежу, я должен отказаться от присужденного мне незаслуженного отличия. Прошу Вас не принять с обидой мой добровольный отказ». Обстановку того времени и свое состояние Б. Пастернак выразил в стихотворении «Нобелевская премия». Ольга Ивинская (прототип Лары в «Докторе Живаго»), которая последние 14 лет жизни Бориса Пастернака была его музой и любовью, вспоминает: «Многие друзья тогда перестали бывать у нас. Создалось чувство, что мы в загоне...» Последнее слово стало, пожалуй, опорным, главным в этом стихотворении: «Я пропал, как зверь в загоне». Но так как стихотворение было явно антисоветским, оно могло быть опубликовано только за границей. Так и произошло, 11 февраля 1959 года английский перевод стихотворения «Нобелевская премия» напечатали в газете «Нью стейтсмен» (Англия). О публикации узнали, и поэту предъявили обвинение по статье 64 в измене родине и пригрозили арестом, если он будет встречаться с иностранцами. Такова творческая история этого произведения. Теперь обратимся непосредственно к анализу. Сразу же следует отметить важность названия стихотворения. Оно несет на себе не только тематическую, но и символическую нагрузку, так как в тексте самого произведения нет ни слова о том, чем навеяно настроение и высказанные мысли. Вынеся в заглавие причину своей печали, автор сообщает тему стихотворения и делает Нобелевскую премию символом высших заслуг и высших наказаний. Поэтому, не будь заглавия, не понятно бы было, над чем лирический герой так сокрушается. Первое четверостишие строится на приеме антитезы: противопоставляются родина автора и заграница. Поэт использует метафору (лирический герой – зверь в клетке, воля - заграница), чтобы сильнее подчеркнуть разницу между этими понятиями: Я пропал, как зверь в загоне. Где-то люди, воля, свет, А за мною шум погони, Мне наружу ходу нет. Последняя строка усиливает пессимистическое настроение. Автор явно намекает на невозможность вырваться из страны: его либо насильно лишат гражданства и вышлют, либо посадят в тюрьму. Далее перед нами разворачивается картина природы, которая символизирует безвыходность положения, так как темный лес означает волков, берег пруда – возможность утопиться или утонуть, а ель преграждает дорогу, и машина никак не проедет, значит опять лес или пруд. Это отсылает читателя к фольклорному мотиву о трех дорогах: Темный лес и берег пруда, Ели сваленной бревно. Путь отрезан отовсюду. Будь что будет, все равно. Последняя строка так же усиливает грустное настроение стиха и потому перекликается с последним стихом первого четверостишия, получается рефрен. Далее лирический герой пытается выяснить, в чем же он виноват, что оказался в таком положении. Поэт использует прием риторического вопроса: Что же сделал я за пакость, Я убийца и злодей? Ответ героя на свой же вопрос звучит иронически горько: «Я весь мир заставил плакать // Над красой земли моей». Здесь имеется ввиду роман «Доктор Живаго», за который мировое сообщество решило дать Пастернаку Нобелевскую премию. Эта развернутая перифраза как нельзя лучше показывает отношение поэта к своему творчеству. Последнее четверостишие противостоит предыдущим по своему эмоциональному настрою. Пессимизм уступает место надежде на скорое освобождение (хотя жизнь героя подходит, по его мнению, к концу) от пут глупости и чванства, которые загнали поэта в нелепую и трагичную ситуацию: Но и так, почти у гроба, Верю я, придет пора - Силу подлости и злобы Одолеет дух добра. Таким образом, не смотря на сложную политическую обстановку, Пастернак в этом произведении недвусмысленно определил свою гражданскую позицию. Его голос, как и голос А. Солженицына, был услышан, он нашел поддержку многих людей как внутри страны, так и за ее пределами. Б. Пастернак позволил россиянам понять опасность тоталитарной системы, необходимость кардинальных изменений в стране, необходимость демократических процессов и реформ. 0 человек просмотрели эту страницу. Зарегистрируйся или войди и узнай сколько человек из твоей школы уже списали это сочинение. www.litra.ru В 1958 году Борис Пастернак был удостоен Нобелевской премии за выдающийся вклад в развитие мировой литературы. Это знаменательное событие, однако, не принесло поэту ожидаемой радости и, уж тем более. Никак не отразилось на его материальном благополучии. Все дело в том, что известие о присуждении столь престижной награды было воспринято в СССР в штыки. В итоге поэта исключили из Союза писателей и перестали публиковать в советских изданиях. Некоторые литературные деятели даже настаивали на том, чтобы выслать Пастернака из страны как шпиона и антисоветского деятеля. На такой шах правительство страны вес же не отважилось, однако отныне на поэта начались самые настоящие гонения, от него отвернулись друзья и коллеги по писательскому цеху, которые раньше открыто восхищались творчеством Пастернака. Именно в этот непростой период он написал стихотворение «Нобелевская премия», в котором признался, что «пропал, как зверь в загоне». Действительно, автор чувствовал себя в некой западне и не видел из нее выхода, так как все пути отступления были перекрыты ярыми блюстителями государственных интересов. «А за мною шум погони, мне наружу хода нет», — с горечью отмечает Борис Пастернак и недоумевает, почему оказался в такой нелепой и достаточно опасной ситуации. Он перепробовал различные варианты разрешения проблемы и даже отправил в Швейцарию телеграмму, в которой отказался от присужденной ему награды. Однако даже этот поступок не смягчил тех, кто начал настоящую травлю Пастернака из-за собственной зависти, мелочности и желания выслужиться перед властью. Список тех, кто публично обвинял поэта во всех смертных грехах, включал довольно большое количество известных имен в мире искусства и литературы. Среди обвинителей значились и вчерашние друзья Пастернака, что особенно сильно задело поэта. Он не предполагал, что его успех вызовет столь неадекватную реакцию тех, кого он считал вполне порядочными и честными людьми. Поэтому поэт впал в отчаянии. Что подтверждают следующие строчки его стихотворения: «Будь что будет, все равно». Тем не менее, Пастернак пытается разобраться в том, почему попал в такую немилость и опалу. «Что же сделал я за пакость, я убийца и злодей?», — вопрошает автор. Свою вину он видит лишь в том, что сумел пробудить в сердцах многих людей искренние и чистые чувства, заставил их восхищаться красотой своей родины, которую безмерно любил. Но именно этого оказалось вполне достаточно, чтобы на автора обрушились потоки грязи и клеветы. Кто-то требовал у пастернака публичного признания себя шпионом. Другие настаивали на аресте и теремном заключении поэта, которого за непонятные заслуги признали одним из лучших авторов за рубежом. Были и те, кто обвинял Пастернака в конъюнктуре и попытках выслужиться перед врагами Советского Союза в обмен на престижную премию. Параллельно поэту периодически поступали предложения покинуть страну, на что он неизменно отвечал, что для него это равносильно смерти. В итоге Пастернак оказался изолированным от всего общества и вскоре узнал, что болен раком легких. Поэтому в стихотворении и появляется такое финальное четверостишие: «Но и так, почти у гроба, верю я, придет пора — силу подлости и злобы одолеет дух добра». Поэт понимал, что это стихотворение никогда не будет напечатано в СССР, так как является прямым обвинением тех, причастен к его травле. Поэтому он тайно переправил стихи за границу, где они и были опубликованы в 1959 году. После этого пастернака обвинили в шпионаже и в измене родине. Однако судебный процесс над поэтом так и не состоялся, потому что в 1960 году он скончался на своей даче в Переделкино. Анализы других стихотворений Нобелевская премия Я пропал, как зверь в загоне. Где–то люди, воля, свет, А за мною шум погони, Мне наружу ходу нет. Темный лес и берег пруда, Ели сваленной бревно. Путь отрезан отовсюду. Будь что будет, все равно. Что же сделал я за пакость, Я убийца и злодей? Я весь мир заставил плакать Над красой земли моей. Но и так, почти у гроба, Верю я, придет пора – Силу подлости и злобы Одолеет дух добра. 1959 45parallel.netСтихотворения [4/5]. Верю я придет пора силу подлости и злобы одолеет дух добра
Полное содержание Стихотворения Пастернак Б.Л. [4/5] :: Litra.RU
/ Полные произведения / Пастернак Б.Л. / Стихотворения/ Полные произведения / Пастернак Б.Л. / Стихотворения
Анализ стихотворения Б. Пастернака «Нобелевская премия» Разное Пастернак Б.Л. :: Litra.RU :: Только отличные сочинения
/ Сочинения / Пастернак Б.Л. / Разное / Анализ стихотворения Б. Пастернака «Нобелевская премия»/ Сочинения / Пастернак Б.Л. / Разное / Анализ стихотворения Б. Пастернака «Нобелевская премия»
Анализ стихотворения «Нобелевская премия» Бориса Пастернака
